Глава 19

Великий князь Михаил Александрович Романов – младший брат императора Всероссийского, оставшись один, невидящим взглядом смотрел в полумрак, который воцарился в купе, и привычно ждал, когда стихнет очередной приступ боли. Мягкий диван был менее привычен, чем жесткая койка в Гатчинском дворце или в домишках прифронтовой зоны, но зато позволял смягчить толчки, которые неизбежны при путешествиях по железным дорогам. Только узкий круг близких людей знал, что он, здоровяк и весельчак, великолепный гимнаст и человек, обладающий недюжинной физической силой, страдает от язвы желудка. Коварная болезнь, незаметно подкравшаяся в далеком тысяча девятьсот шестом году, вот уже десять лет не оставляла его в покое.

Медицинские светила из Вены, лучшие курорты Италии, казалось, смогли победить недуг, но вот совсем недавно приступы боли снова стали накатываться волна за волной. Перед сдачей командования Дикой дивизии и назначении на корпус Михаилу Александровичу пришлось подвергнуться консилиуму трёх врачей, которые единодушно рекомендовали своему высокопоставленному пациенту длительное лечение на Черноморском побережье. Крым или Кавказ – выбор оставался за ним. И в качестве резюме прозвучало: «И самое главное, ваше императорское высочество, постарайтесь не переживать, ибо в расстроенной нервной системе кроются причины вашего недуга».

«Легко им советовать, – думал великий князь, – для них, как будто, не существует войны. А нервы – как их беречь, если родной брат, поддавшись на оговоры супруги и фрейлины Вырубовой, видит во мне угрозу если не своему царствованию, то правлению цесаревича Алексея – точно. И этот «святой старец» – будь он не ладен. Не забыл Распутин, как великокняжеский кулак прошелся по его физиономии, затаил злобу и готовит месть. Как ядовитая змея, каплю за каплей источает отраву, пытаясь очернить любые мои поступки в глазах Николая. Даже отчаянность в бою и храбрость, за которую джигиты Дикой дивизии прозвали «Наш Михайло», подавались «старцем Григорием», как стремление обрести своих личных нукеров или янычар, дабы в нужный момент вступить в борьбу за престол. И следят, следят за мной непрестанно. На фронте было легче – враг впереди, рядом настоящие воины, ищейки боятся показаться на передовой, не ровен час, под шрапнель или под фугас попасть можно, а в тылу – все сложнее.

Вот и сейчас сообщили верные люди, что лично сам товарищ министра МВД Белецкий установил за мной, великим князем, и за моей женой негласное наблюдение, и корреспонденцию тоже, скорее всего, просматривают. И то, что нынче Степан Петрович в отставке, ничего не меняет – на его место пришли другие. Да и адъютант, полковник Николай Александрович Врангель, слышал от офицеров, едущих в этом же вагоне, что «для каких-то штафирок зарезервировано отдельное купе, когда боевым офицерам места не хватает». Да что греха таить, даже любимая Натали несколько потеряла голову, пардон за каламбур, погрузившись с головой в светские интриги столицы. Более того, в её салоне частенько бывают не только фрондирующие аристократы, но и думцы, открыто проповедующие левые взгляды. В придворных кругах её уже обвиняют в измене самодержавию, а она радуется этой скандальной репутации и продолжает играть с огнём…

Как мало тех, кому можно полностью и безоговорочно верить! Многие пытаются использовать свое положение и близость к великому князю для карьеры или для корысти. Казалось бы, верный ординарец барон Лев Львович Жирар де Суконтон – и тот не удержался. За моей спиной, чуть ли не именные рескрипты строчит военному министру, начальнику Главного военно-технического управления и прочим чинам – «На основании данных мне государем-императором полномочий повелеваю Вам» или «предоставления инженеру Братолюбову в личное пользование такого-то автомобиля с шофером Никифоровым». И под всеми этими бумагами, шельма, ставит свою подпись: «ординарец ЕИВВК МА лейт. бар. Л. Л. Жирар де Суконтон». Сегодня вечером Врангель продемонстрировал целую кипу подобных бумаг. И можно не сомневаться, что их копии уже легли на стол его венценосного тезки, как доказательство «наполеоновских планов непредсказуемого Мишкина, признанного любимца покойного Александра Александровича». А лейтенанта де Суконтона пора поставить на место. Этот прохиндей даже поездку своего командира на лечение пытается использовать в своих целях. Прознал, что глава Института академик Павлов новинками военными интересуется, с принцем Ольденбургским дружен, наследника престола лечит, и пытался уговорить меня выбить дополнительные средства на постройку бронеавтомобилей «для истребления вражеских бронемашин». «Замолвите при случае, ваше императорское высочество слово за великого изобретателя Александра Александровича Братолюбова, которого ретрограды из Комиссии по броневым автомобилям пытаются втоптать в грязь. А ещё он обещает летающую лодку построить и новый греческий огонь против тевтонов изготовить». Обещаний много, а дела мало. Вот и граф Келлер при последней встрече предупреждал о таких прожектерах…»

Тут мысли Михаила Александровича получили иное, более приятно, направление, и на лице появилась улыбка.

«Федор Артурович, вот настоящий рыцарь без страха и упрека, преданный государю и Престолу, – ему можно верить безоговорочно. От его богатырской фигуры всегда веяло уверенностью и силой». Иногда, при общении с Федором Артуровичем, великого князя посещали ощущения, которые он испытывал в детстве в обществе своего отца: чувство, что он находится за гранитной стеной, которая защитит от любой беды. И годы, невзгоды, раны – всё бессильно перед этим витязем. В свои почти шестьдесят лет он сохранил юношескую стройность и выносливость, способность, меняя коней, проскакать за день сотню верст. Да и с дамами, как твердят завистливые языки, у генерала не возникало проблем. Не зря его сравнивали с фельдмаршалом Минихом, который в весьма преклонные годы пользовался любовью юных прелестниц.

Михаил Александрович обычно пропускал эти сплетни мимо ушей, но, увидев генерала после лечения, пройденного в этом таинственном Институте, готов был поклясться, что Федор Артурович помолодел лет на десять. И седины в волосах, коя по известной пословице предсказывает толчки под ребро, стало значительно меньше. Великий князь негромко рассмеялся, припомнив сегодняшний рассказ барона Врангеля о том, как генерал, посрамив молодых солдат и казаков, с карабином за спиной, с шашкой и кинжалом, быстрее всех, поднялся по канату на третий этаж дома, используя только руки…

Было уже поздно, брегет, лежащий на столике, прозвенел полночь. За стенкой соседнего купе давно стихли застольные разговоры адъютанта и ординарца, которые, не стеснённые присутствием непьющего по причине болезни великого князя, отвели душу за бутылкой коньяка. Боль отступила, и её сменил крепкий, спокойный сон, который уже утром был прерван деликатным стуком в дверь и почтительным напоминанием барона Врангеля: «Ваше императорское высочество, просыпайтесь, скоро прибываем».

Сколько нужно кадровому офицеру, тем более прошедшего закалку войной, на сборы? Считаные минуты, тем более, если расторопный денщик уже отполировал бархоткой сапоги и достал из чемодана заранее выглаженный мундир. Пена мыла «малакодерм» покрыла щеки, по которым резво пробежала новомодная на фронте без-опасная бритва фирмы «Жиллетт». Освежиться тройным одеколоном, причесать щёточкой усы, надеть фуражку, накинуть шинель, и можно выходить. Среди небольшой группы встречающих было невозможно не заметить фигуру генерала Келлера, который возвышался над стоящими рядом с ним офицерами, подобно Эйфелевой башне над Марсовым полем. Увидев вышедшего на перрон великого князя, группа встречающих перестроилась. Впереди остался генерал, отстав от него на пару шагов, выстроилась короткая шеренга. Правый фланг возглавил молодой штабс-капитан, а далее четыре прапорщика в кожаных куртках с эмблемами автомобильных войск и маузерами в деревянных кобурах, висящих на боку. Михаил Александрович еще раз мысленно поблагодарил академика Павлова, который настоятельно рекомендовал воспользоваться для поездки вагоном, прицепленным к санитарному эшелону, который прибывал в Москву на небольшой разъезд, игнорируя центральные вокзалы. В противном случае, неизбежно пришлось бы иметь дело с целой делегацией встречающих, которых разрывала бы на части некая двойственность собственного поведения. С одной стороны, нельзя не выказать почтения великому князю и брату императора, а с другой – забыть, что чрезмерная учтивость может быть истолкована превратно при докладе доброжелателями, как говорится, Самому. Политес, будь он не ладен.

Но сейчас, слава богу, перрон был свободен от праздных зевак и вездесущих журналистов. Генерал-майор свиты Романов, на мгновение отстав от Келлера, двинулся ему навстречу. Остановив движением руки попытку рапорта, Михаил Александрович, протягивая руку для приветствия, произнес:

– Ну, полноте, полноте, дорогой Федор Артурович. Учитывая ваши чины и боевые заслуги, это мне впору вам рапортовать. Давайте поприветствуем ваших сопровождающих, и – в путь. А то, не ровен час, набегут делегаты от сословий и прочие – не отобьешься.

Из всех фамилий представляющихся офицеров показалась знакомой только одна: Гуров-Томский. Дети императора Александра III отличались отменной памятью, а шашка с маленьким золотым крестиком ордена Святого Георгия, покрытым белой эмалью на эфесе, замкнула цепочку воспоминаний.

– Господин штабс-капитан, вижу, что ваши раны благополучно зажили, и я рад, что наконец-то имею возможность ещё раз, но уже лично, поблагодарить спасителя свой племянницы. Надеюсь, что по приезде в Институт мы сможем, не торопясь, о многом с вами побеседовать. А сейчас, прошу вас, граф, командуйте, куда нам далее двигаться…

Поскольку требования безопасности перевозки особо важных персон были тщательно разработаны ротмистром Воронцовым с учетом настоятельных рекомендаций тройки попаданцев и, что не менее важно, неукоснительно выполнялись всеми, начиная от шоферов и заканчивая этими самыми персонами, которые, правда, иногда создавали в этом для охраны максимальные трудности, народ быстренько разместился на сиденьях согласно ордеру. Великий князь с адъютантом, генерал Келлер и два прапорщика заняли места в слегка модернизированной «санитарке», в которой уже обосновался денщик, затащивший княжеский багаж. «Тюнинг» заключался в том, что за занавесками, закрывавшими окна, находились бронежалюзи, колеса с цельнолитыми шинами были снабжены цепями и уширительными бандажами, и даже внутри фургона по центру крыши был установлен небольшой перископ с круговым обзором.

На случай ночных поездок автомобиль был оснащен двумя электрическими фарами. Дорогу они освещали великолепно и были способны ослепить водителя встречного транспорта, если бы, конечно, таковой индивидуум попался на ночных дорогах Подмосковья. Поэтому на всякий случай на щитке перед водителем установили реостат, позволяющий регулировать яркость ламп.

Короче говоря, наш неугомонный академик превратил «санитарку» в своеобразный передвижной стенд для проверки и отработки различных технических новинок, которые в последующем должны будут использоваться в броневиках или на ином «спецтранспорте», могущем потребоваться в процессе борьбы за наше светлое будущее на внешнем или внутреннем фронте. А на мой ехидно подковыристый вопрос, типа, а где же сирена, мигалка и прочие признаки принадлежности к «небожителям», Иван Петрович совершенно серьезно ответил:

– Пока в стадии разработки наряду с иными девайсами, которые вы, милейший Денис Анатольевич, по молодости своей привыкли считать атрибутами исключительно двадцать первого века. А вообще, в перспективе было бы желательно достичь уровня защиты, которым обладает инкассаторский фургон из нашей прошлой жизни…

Всё это я вспоминал, занимая место на заднем сиденье полугусеничного «Руссо-Балта», рядом с достаточно упитанным бароном с погонами лейтенанта и весьма заковыристой фамилией, который оказался ординарцем великого князя. Вся его внешность и поведение прямо-таки кричали о том, что он является верным адептом эпикурейцев. А «легкий» коньячный аромат, наполнивший салон авто, невзирая на отсутствие стенок и крыши у оного, окончательно укрепил меня в этом предположении.

Вся наша поездка проходит под аккомпанемент монолога в исполнении этого алкогольного Льва Львовича. Центральное место в монологе занимает великий, но непризнанный изобретатель, некий господин Братолюбов, броневики которого – само совершенство, но не хватает самой малости, право слово, – пустяка. Для полного счастья и победы над тевтонами, оказывается, нужно всего лишь несколько миллионов рублей. И, если господин нобелевский лауреат, академик и профессор Павлов замолвит словечко перед принцем Ольденбургским, а еще лучше перед самим государем-императором, то тогда эти неуязвимые, изрыгающие убийственный пушечно-пулеметный огонь стальные колесницы станут настоящим ужасом для германских войск. И понятно, что люди, имеющие к этому отношение, получат не только моральное удовлетворение, но и… В общем, господин штабс-капитан, компренэ ву, не так ли?..

Выкинуть бы тебя сейчас головушкой в сугробчик придорожный, гешефтмахер… упитанный!.. Не имея никакого желания вступать в дискуссию и в столь важный момент применять насилие, решаю изобразить из себя храброго, но недалекого служаку, у которого фронтовая жизнь резко поменяла психику, а от этого развился устойчивый комплекс поиска врага. Демонстративно расстегнутая кобура с люгером, «Бета», лежащий на коленях, и нахмуренные брови над суровыми глазами, обшаривающие пробегающий перед нами пейзаж, создают необходимый образ. В Можайке говорили: «У офицера при исполнении служебных обязанностей выражение лица должно быть тупым, но решительным». Последний штрих добавляет прапор из охраны, присоединивший кобуру к маузеру, превратив его тем самым в лёгкий карабин. Выполняя, кстати, при этом инструкцию ротмистра Воронцова.

Судя по выражению личика барона де Суконтона, у него на языке так и вертелось что-то язвительное на тему чрезмерной воинственности за сотни верст от передовой, но моя Георгиевская шашка и медаль «За храбрость», блестевшая из-под расстегнутой куртки на груди у прапорщика, все же сдержали горячность лейтенанта, тем более что он кое-что слышал о часах, подаренных великим князем некоему штабс-капитану Гурову, к тому же ставшему теперь еще и Томским.

Открывшаяся очень вовремя панорама Института с его крепостной стеной и башенками полностью овладела вниманием лейтенанта и позволила прекратить изрядно надоевший нам разговор…

Как выяснилось буквально через пару минут, Павлов приготовил торжественную встречу, ставшую сюрпризом не только для прибывшего венценосного гостя, но и для меня. План сего мероприятия академик, по всей видимости, оговорил только с двумя людьми – начальником службы безопасности ротмистром Воронцовым и генералом Келлером. И никто из этих заговорщиков не счел целесообразным меня проинформировать. То ли по причинам всеобщей загруженности, то ли это было неким педагогическим ходом со стороны Павлова, который деликатно, но настойчиво вправлял мозги после «головокружения от успехов».

Из ворот крепости почти один в один со сценарием еще не снятого великим Гайдаем фильма выдвигаются и разворачиваются в почетном карауле по обе стороны дороги два небольших отряда, причем и конные, и пешие были одеты в стрелецкие кафтаны а-ля Иоанн Грозный. А дальше – вообще!.. Шоу маст гоу он, блин!.. В момент, когда великий князь выходит из машины и вместе с генералом Келлером приближается к столь экзотичным ратникам, за стенами крепости звучит орудийный салют. А-х-х-ренеть!..

А в воротах сей славной и могучей фортеции – возле автомобиля с закрытым обтекаемо каплевидным корпусом – в полном парадном мундире действительного тайного советника и при орденах стоит академик и нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов.

– Позвольте приветствовать ваше императорское высочество в нашем Институте. Поверьте, для всех нас большая честь принимать не только представителя царствующей династии, но и боевого офицера, прибывшего к нам прямо с передовой.

– И я очень рад видеть одного из самых известных ученых России, чьи заслуги, однако, известны во всем мире. Но скажите, уважаемый Иван Петрович, кто эти столь живописно обмундированные солдаты?.. Или у вас здесь своя киностудия имеется? Хотя, как вижу, карабины у них вполне современные?

– Киностудия, ваше императорское высочество, у нас имеется. И фильмы потихоньку снимаем, но в данном случае – это наша потешная рота. Все эти молодцы прошли фронт, иные из них – еще на сопках Маньчжурии, имеют медали и кресты, но по причине ран негодны к строевой службе. А у нас они не только охраняют Институт, но и готовят будущих солдат из мальчишек подходящего возраста в нескольких окрестных поселках. Есть такая профессия – Родину защищать, и ею овладевать нужно с детства, как поступали с отроками еще киевские князья. А для подростков солдаты из потешной роты – дядьки или пестуны. Да и пушечки к месту пришлись – канониров готовим.

Великий князь Михаил, подойдя к строю, приложив руку к фуражке, зычно, почти по-суворовски, обращается к потешным:

– Здравствуйте, господа кавалеры!

В ответ раздается слаженное и громогласное:

– Здравия желаем, ваше императорское высочество!!!

Далее начинает играть оркестр, и под мелодию, которую, как я уже предвидел, Павлов опять-таки, сплагиатничал у Гайдая, потешные проходят торжественным маршем.

– Прошу ваше императорское высочество занять место в машине. Этот автомобиль используется для передвижения по территории Института, – академик вновь берет управление празднеством в свои руки и командует, далее уже обращаясь ко мне: – А вы, господин штабс-капитан, тоже присоединяйтесь к нам. Кому как не вам возглавить охрану великого князя в нашем стольном граде…

В результате всех этих инсинуаций занимаю место возле водителя, а Павлов, Михаил Александрович и генерал Келлер, как белые люди, размещаются на диване в заднем отсеке.

Великий князь с любопытством осматривается в этом необычном авто, у которого иллюминаторы заменяют привычные окна, а корпус напоминает вытянутую каплю:

– Иван Петрович, я чувствую себя, как пассажир Наутилуса из романа месье Жюля Верна. Надеюсь, нам не придется погружаться в глубины океана или взлетать в облака, как Робур-Завоеватель?

– Ну-с, океана здесь нет, ваше импера…

– Иван Петрович, мы же не на приеме в Зимнем, – великий князь решительно прерывает академика. – Прошу вас и решительно настаиваю – обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Федор Артурович, эта просьба касается также и вас.

– Хорошо, Михаил Александрович. Океана здесь нет, но сходство с Наутилусом имеется. Этот автомобиль, корпус которого изготовлен по проекту инженера Рикотти, так же движется силой электричества. В условиях нашего Института, при наличии рядом электростанции, было бы расточительством использовать бензин, да и не хочется отравлять этот чудесный воздух, который так не похож на то, чем мы дышим в городах. Летом, когда окончательно установится хорошая погода, мы планируем изготовить еще несколько электромобилей и оборудовать велодорожки… Но пора ехать, а чудес у нас, поверьте, не меньше чем у капитана Немо. И со многими из них вам, Михаил Александрович, предстоит познакомиться одним из первых в империи. И, возможно, три из них, действительно – чудеса света, находятся совсем рядом с вами, но, как говорили древние: «Otium post negotium». Денис Анатольевич, вы – старший машины, командуйте.

Откладываю наши внутренние разборки на потом, ибо есть вполне обоснованные подозрения, что инициатива не поставить меня в известность о некоторых нюансах сценария встречи исходила не от генерала и академика, а от разгильдяя ефрейтора и пиджака майора, и по привычке командую водителю:

– Заводи!

Сидящий за рулем вохровец, ехидно улыбнувшись, но отвечая при этом исключительно по уставу: «Слушаюсь, вашбродь», нажимает на педаль, и практически беззвучно, плавно набирая скорость, наш сухопутный «Наутилус» въезжает на территорию Института. Хотя шума всё же хватает. Полугусеничный «Руссо-Балт», в который пересел барон Врангель и санитарка с денщиком и багажом великого князя, успешно громыхает и гудит на разные лады…

Михаила Александровича, его адъютанта и ординарца разместили в том же княжеском тереме, в котором ранее проживал генерал Келлер. Кстати, он и теперь занимал комнату по соседству с номером великого князя.