В эти короткие жестокие дни Вася каждое утро с первым светом шла к лошадям почти следом за отцом. В этом они были едины – в страстной тревоге за животных. По ночам всех лошадей заводили на двор, за надежную ограду, а всех, кого можно было поместить – в крепкую конюшню. Однако днем им предоставляли самостоятельно кормиться, бродя по серым пастбищам и выкапывая траву из-под снега.

Однажды светлым морозным утром незадолго до середины зимы Вася верхом на неоседланной Мыши с гиканьем выгнала лошадей на поле. Однако когда животные остановились, девушка спешилась и хмуро осмотрела кобылу. У Мыши сквозь шкуру стали проступать ребра – не из-за голода, а из-за постоянной тревоги.

«Он снова придет, – сказала кобыла. – Разве ты не чуешь?»

У Васи не было лошадиного чутья, но она принюхалась к ветру. На секунду в горло ей забился запах гниющей листвы и мора.

– Да, – мрачно признала она, закашлявшись. – И собаки тоже это чуют. Они скулят, когда их выпускают, и спешат убежать на псарню. Но я не дам тебя в обиду.

Она принялась за привычную работу, переходя от коня к коню с усохшими яблочными огрызками, припарками и ласковыми словами. Мышь следовала за ней собачонкой. На краю поля Буран рыл землю копытом и тревожно ржал в сторону затаившегося леса.

– Успокойся, – сказала Вася.

Подойдя к жеребцу, она положила руку на его горячую холку. Буран ярился, как жеребец, увидевший соперника среди своих кобыл, и чуть было не лягнул ее, но вовремя опомнился.

«Пусть только придет! – он встал на дыбы, молотя копытами передних ног по воздуху. – На этот раз я его убью».

Вася увернулась от рассекающих воздух копыт и прижалась к его боку.

– Жди, – сказала она ему в ухо.

Конь извернулся, щелкнув зубами, но Вася встала так, чтобы оставаться вне его досягаемости. Она продолжала говорить спокойным тоном:

– Береги силы.

Жеребцы подчиняются кобылам. Буран опустил голову.

– Когда он появится, ты должен быть сильным и спокойным, – объяснила ему Вася.

«Твой брат», – предупредила ее Мышь.

Повернувшись, Вася увидела бегущего к ней по двору Алешу, даже не надевшего шапки.

В следующую секунду Вася оперлась Мыши на холку и оказалась у нее на спине. Кобыла промчалась по полю, разбрасывая комки мерзлой земли. Перед ними возникла крепкая ограда, но Мышь перепрыгнула через нее.

Вася встретила Алешу у ворот.

– Дуня, – сказал Алеша. – Не приходит в себя. Твердит твое имя.

– Садись, – приказала Вася, и Алеша запрыгнул к ней за спину.

На кухне было жарко. В открытом устье печи ревел огонь. Дуня лежала на полатях с открытыми невидящими глазами, и только пальцы у нее дергались. Она то и дело принималась что-то бормотать. Сухая кожа обтянула ей кости так туго, что Васе показалось, будто она видит текущую под ней кровь. Она быстро забралась на печь.

– Дуня! – позвала она. – Дуня, проснись! Это я. Это Вася.

Открытые глаза медленно моргнули, но и только. Вася почувствовала прилив паники, но подавила ее. Ирина с Анной стояли на коленях перед иконами и молились. У Ирины по щекам струились слезы: когда она плакала, то вся ее красота исчезала.

– Горячей воды! – крикнула Вася, оборачиваясь. – Ирина, ради Бога: молитвами ее не согреть. Сделай отвар!

Анна подняла на падчерицу ненавидящий взгляд, но Ирина с удивительным проворством вскочила и налила воды в горшок.

Весь этот день Вася провела рядом с Дуней, скорчившись на полатях. Она закутала иссохшее тело няни в одеяла, пыталась напоить горячим отваром. Однако жидкость вытекала у старушки изо рта, и в себя она не приходила. Весь день собирались тучи, и становилось все темнее.

Ближе к вечеру Дуня втянула в себя воздух так, словно собиралась проглотить весь мир, и схватила Васю за руки. От неожиданности Вася отшатнулась. Сильная хватка старой няни ее ошеломила.

– Дуня! – позвала она.

Взгляд старухи куда-то убегал.

– Я не знала, – прошептала она. – Я не видела…

– Все будет хорошо, – заверила ее Вася.

– У него один глаз. Нет, у него голубые глаза. Они одинаковые. Они братья. Вася, запомни…

Тут ее руки упали на одеяло, и она застыла, что-то бормоча.

Вася дала Дуне горячее питье, Ирина продолжала топить печь. Однако жизнь из старушки уходила вместе с дневным светом. Она перестала бормотать и теперь лежала с широко открытыми глазами.

– Еще нет, – сказала она, обращаясь к темному углу.

Время от времени она принималась плакать.

– Не надо, – сказала она потом. – Пожалуйста!

Слабый дневной свет померк, дом и деревню окутала тишина. Алеша ушел за дровами. Ирина отошла позаботиться о своей раздосадованной матери.

Когда тишину нарушил голос Константина, Вася чуть не подскочила.

– Она жива? – спросил он.

Тени окружали его, словно тканая мантия.

– Да, – ответила Вася.

– Я помолюсь вместе с ней, – объявил он.

– Нет! – отрезала Вася, слишком усталая и испуганная, чтобы соблюдать вежливость. – Она не умрет.

Константин подошел ближе.

– Я могу облегчить ее боль.

– Нет! – повторила Вася. Она готова была заплакать. – Она не умрет. Ради любви к Господу, умоляю вас, уйдите.

– Она умирает, Василиса Петровна. Мое место здесь.

– Не умирает! – выкрикнула Вася. – Не умирает она. Я ее спасу.

– Она не доживет до утра.

– Вы хотели, чтобы наши люди вас любили, и потому заставили всех бояться. – Вася побледнела от ярости. – Я не допущу, чтобы Дуне было страшно. Убирайтесь!

Константин открыл было рот, но тут же снова его закрыл и, резко развернувшись, ушел с кухни.

Вася тут же про него забыла. Дуня в себя не приходила. Она лежала неподвижно, пульс у нее едва прощупывался, дыхание почти не ощущалось на дрожащей Васиной руке.

Наступила ночь. Вернулись Алеша и Ирина. Кухня ненадолго наполнилась приглушенной суетой: подали ужин. Вася есть не могла. Позднее кухня снова опустела, пока там не остались только четверо: Дуня и Вася, Ирина и Алеша. Эти двое, в конце концов, задремали на полатях. Вася и сама начала клевать носом.

– Вася! – позвала Дуня.

Василиса моментально проснулась с коротким всхлипом. Дуня говорила еле слышно, но осмысленно.

– Тебе лучше, Дуняша! Я была уверена, что ты поправишься!

Дуня беззубо улыбнулась.

– Да, – сказала она. – Он ждет.

– Кто ждет?

Дуня не ответила: она старалась отдышаться.

– Васочка, – проговорила она, – у меня то, что твой отец поручил мне для тебя сохранить. Сейчас я должна это тебе отдать.

– Потом, Дуняша, – возразила Вася. – Сейчас отдыхай.

Но Дуня уже пыталась запустить в карман непослушную руку. Вася сама залезла ей в карман и достала нечто твердое, завернутое в тряпицу.

– Разверни, – прошептала Дуня.

Вася послушалась. Украшение было изготовлено из какого-то светлого блестящего металла, более яркого, чем серебро, и имело форму снежинки или многолучевой звезды. Серебристо-синий камень горел в самом центре. У Анны не было ничего, что могло бы сравниться с этой вещью: Вася никогда в жизни ничего более красивого не видела.

– Но что это? – недоуменно спросила она.

– Оберег, – ответила Дуня, задыхаясь. – В нем сила. Храни его в тайне. Никому не говори. Если отец спросит, отвечай, что ничего не знаешь.

«Безумие».

Василиса нахмурилась, между бровями пролегла морщинка, но она надела цепочку на шею. Подвеска оказалась у нее между грудей, и под одеждой ее было не видно. Внезапно Дуня напряглась, вцепившись сухими пальцами в Васину руку.

– Его брат! – прошипела она. – Злится, что ты получила камень. Вася, Вася, ты должна…

Она поперхнулась – и замолкла. С улицы донесся протяжный, дикий хохот.

Вася замерла. Сердце у нее колотилось. «Опять? В прошлый раз это был сон». Тут она услышала шуршание, тихий звук шаркнувшей ноги. А потом еще и еще. Вася прерывисто вздохнула и бесшумно соскользнула с печи. Домовой скорчился в углу, изможденный и сосредоточенный.

– Он не сможет войти, – яростно бросил домовой. – Я его не пущу. Не пущу!

Вася погладила его по голове и прошмыгнула к двери. Зимой на улице гнилью не пахнет, однако на пороге она ощутила смрад, от которого скрутило пустой желудок. А потом камень, прижатый к ее грудине, полыхнул холодом. Она тихо застонала. Разбудить Алешу? Перебудить весь дом? Но что это такое? Домовой сказал, что не впустит это в дом.

«Пойду, посмотрю, – решила Вася. – Я не боюсь».

Она скользнула за кухонную дверь.

– Нет! – выдохнула Дуня на печи. – Вася, нет! – Она чуть повернула голову. – Спаси ее, – прошептала она в пустой угол. – Спаси, пусть даже твой брат за мной придет.

Что бы это ни было, воняло от него, как ни от чего другого: смертью, мором и горячим металлом. Вася пошла за шаркающими шагами. Вон там, быстрое движение в тени от дома. Она увидела нечто похожее на женщину, сгорбленную, кутающуюся в белое покрывало, тащившееся по снегу. Нечто двигалось по-паучьи, словно у него было слишком много суставов.

Вася собралась с духом и подкралась поближе. Существо стремительно перебегало от окна к окну, приостанавливаясь у каждого и порой неуверенно протягивая руку, но не прикасаясь к оконной раме. Однако у последнего окна, того, что вело в комнату священника, оно застыло. В глазах загорелся красный свет.

Вася бросилась вперед. «Домовой говорил, что оно не войдет!» Однако взмах бескровного кулака выбил лед из рамы. Вася успела увидеть, как в лунном свете мелькнула серая плоть. Волочащееся белое покрывало оказалось саваном, под которым существо было обнаженным.

«Мертвая, – поняла Вася. – Эта тварь мертвая».

Серые, сочащиеся гноем руки ухватились за край окна и это… эта тварь запрыгнула в окно. Вася только и успела увидеть длинные спутанные волосы. Вася задержалась под окном, но проследовала за тварью внутрь, с трудом протиснувшись в оконный проем. Внутри стоял мрак. Тварь с рычаньем согнулась над мечущимся на постели человеком.

Тень на стене словно разбухла, готовясь вырваться наружу. Васе показалось, что она слышит голос.

«Тут девица! Оставь его, он и так мой. Забери девицу, забери…»

Боль в груди понукала Василису – камень пылал лютым холодом. Не задумываясь, она вскинула руку и закричала. Тварь у постели стремительно развернулась: ее лицо было черным от крови.

«Забери ее!» – снова прорычал голос тени. Блеснув белыми зубами в лунном свете, тварь изготовилась к прыжку.

Внезапно Вася поняла, что рядом с ней есть кто-то еще: не мертвая женщина и не голос, состоящий из теней, а мужчина в темном плаще. В темноте она не смогла разглядеть его лицо. Но кто бы ни был этот другой, он схватил ее за руку, впиваясь пальцами в ладонь. Вася с трудом подавила крик.

«Ты мертва, – сказал вновь пришедший женщине, – а я по-прежнему господин. Уходи».

Его голос напоминал полуночный буран. Мертвая тварь на кровати с воем отшатнулась. Тень на стене вздыбилась в возмущении и ярости: «Нет, не слушай его, он ничто. Я твой господин. Забери ее, забери…»

Вася почувствовала, что кожа на ее руке лопнула, и кровь капает на пол. Она испытала дикое торжество.

«Уходи, – сказала она мертвой твари, словно всегда знала нужные слова. – Моею кровью тебе сюда путь закрыт».

Вася обхватила пальцами руку, которая держала ее, почувствовав, что она скользкая от ее крови. На мгновение та рука казалась настоящей – холодной и твердой. Она вздрогнула и повернулась посмотреть, но рядом никого не оказалось.

Тень на стене внезапно начала съеживаться, дрожа и вскрикивая, а мертвая тварь ощерила длинные тонкие зубы. Она завизжала на Васю и бросилась к окну, перелезла через подоконник, спрыгнула в снег и помчалась к лесу, быстрее идущего галопом коня. Спутанные грязные волосы развевались у нее за спиной.

Вася не смотрела, как она убегает. Она уже подскочила к кровати и, отодвинув замаравшиеся одеяла, стала искать рану на шее у священника.

В тот вечер Глас Божий с Константином не говорил. Священник молился в одиночестве, час за часом. Однако его мысли все время убегали от истрепавшихся слов. «Василиса ошибается, – думал Константин. – Чем плох страх, если он спасает их души?»

Константин чуть было не вернулся на кухню, чтобы ей так и сказать. Однако он был утомлен и остался у себя в комнате, стоя на коленях даже после того, как темнота сгустилась настолько, что не стало видно растрескавшейся позолоты на иконе.

А перед восходом луны он лег в постель и увидел сон. В этом сне Дева с добрым взглядом сошла со своей деревянной доски. Ее лик сиял неземным светом. Она улыбнулась. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она прикоснулась к его лицу, дала свое благословение. Она склонилась над ним, но прикоснулась к нему не ее рука. Ее губы скользнули по его лбу, тронули веки. А потом она приподняла пальцем его подбородок и припала к его губам. Она целовала его снова и снова. Даже во сне стыд в нем боролся с желанием, и он вяло попытался ее оттолкнуть. Однако голубые ризы оказались тяжелыми, а ее тело пылало, подобно углю. Наконец он сдался, поднимая лицо навстречу ее поцелую со стоном отчаяния. Она улыбнулась прямо у его губ, словно наслаждаясь его мукой. Ее рот быстро скользнул к его шее, словно падающий на добычу ястреб.

А потом она завопила, и Константин проснулся под сотрясающимся грузом.

Вздохнув глубже, священник задохнулся в рвотном позыве. Женщина зашипела и скатилась с него. Он успел заметить свалявшиеся волосы, полузакрывшие глаза, похожие на рубины. Тварь бросилась к окну. Он увидел в комнате еще две фигуры: одна была окружена голубым сиянием, вторая оставалась темной. Голубая протянула к нему руки. Константин попытался нашарить нательный крест. Однако лицо с голубым сиянием принадлежало Василисе Петровне: острые скулы и громадные глаза. На секунду их взгляды встретились: его глаза выкатились от испуга. А потом она протянула руки к его шее, и он лишился чувств.

Он остался цел: горло, рука и грудь были без отметин: Вася смогла убедиться в этом на ощупь… а потом в дверь забарабанили. Вася метнулась к окну и неловко выскочила на двор. Луна заливала светом нетронутую поверхность снега. Она скорчилась у стены в тени дома, дрожа от холода и пережитого ужаса.

Ей было слышно, как мужчины ворвались в комнату. Подтянувшись, Вася смогла заглянуть к Константину в окно. В комнате воняло разложением. Священник сидел на постели, схватившись за шею. Васин отец нависал над ним с фонарем в руках.

– С вами все в порядке, батюшка? – спросил Петр. – Мы слышали крик.

– Да, – промямлил Константин, дико озираясь. – Да, простите меня. Наверное, я закричал во сне. – Оставшиеся у дверей мужчины переглянулись. – Лед разбился, – объяснил Константин. Он слез с кровати и встал, чуть шатаясь. – От холода приснились кошмары.

Вася поспешно спряталась, угадав, что сейчас все повернутся к окну. Сжавшись у стены, она старалась не дышать.

Ей было слышно, как ее отец хмыкнул и подошел к раме, из которой вывалился целый кусок льда. Тень от его головы и плеч упала на нее: он выглянул во двор. К счастью, вниз не посмотрел. На дворе никакого движения не было. Петр закрыл ставни и забил между створками клин.

Вася этого уже не слышала: как только ставни закрылись, она бесшумно понеслась к зимней кухне.

На кухне было тепло и темно, словно в утробе. Вася неслышно проскользнула в дверь. У нее все тело ныло.

– Вася? – сонно позвал Алеша.

Вася забралась на полати. Алеша приподнялся рядом с ней.

– Все в порядке, Дуня, – сказала Вася, беря няню за руки. – Теперь у нас всех все будет хорошо. Мы в безопасности.

Дуня открыла глаза. Улыбка тронула ее морщинистые губы.

– Марина будет гордиться, Васочка моя, – прошептала она. – Я ей расскажу, когда увижу.

– Ничего подобного ты делать не будешь! – заявила Вася. Она старалась улыбаться, но на глаза у нее навернулись слезы. – Ты снова поправишься.

Тут старушка подняла холодную руку и с неожиданной силой отстранила Васю.

– Нет, не поправлюсь, – сказала она тихо, но со своей прежней колкостью. – Я дожила до того дня, когда все мои малыши выросли, и хочу только умереть, пока подле меня последние трое детишек.

Ирина уже тоже проснулась, и Дуня ей протянула вторую руку. Алеша обнял их всех и заговорил прежде, чем Вася успела снова начать возражать:

– Вася, она права. Ты должна ее отпустить. Зима будет тяжелая, а она устала.

Вася замотала головой, но рука у нее дрогнула.

– Прошу тебя, милая моя, – прошептала старушка. – Я так устала!

Вася мгновение колебалась, но потом чуть заметно кивнула.

Няня с трудом высвободила вторую руку и сжала Васины пальцы обеими руками.

– Твоя матушка благословила тебя при расставании, а теперь это сделаю я. – Она помолчала, словно прислушиваясь. – Вспомни старинные предания. Сделай кол из рябины. Вася, будь осторожной. Будь отважной.

Ее руки упали, она замолчала. Ирине, Алеше и Васе пришлось самим взять ее холодные руки и прислушиваться к ее дыханию. Наконец Дуня собралась с силами и снова заговорила, так тихо, что им пришлось склониться над ней, чтобы услышать ее слова.

– Лешка, – прошептала она. – Споешь мне?

– Конечно, – шепнул Алеша. Чуть помедлив, он глубоко вздохнул.

Дуня улыбнулась. Глаза у нее сияли, словно у ребенка, а в улыбке Вася разглядела ту прежнюю девушку, которой та когда-то была.

На улице поднялся ветер – холодный ветер, предвещающий снегопад. Однако трое детей на полатях этого не замечали. Дуня слушала, широко раскрыв глаза и устремив взгляд на что-то, чего не видела даже Вася.

Алешу прервали. Ветер ударил в дверь кухни и с воем пронесся по комнате. Ирина тихо взвизгнула. С ветром явилась фигура в черном плаще, хоть видела ее только одна Вася. Девушка затаила дыхание. Она уже видела этого человека! Пришедший одарил ее долгим взглядом, а потом поднял руку и положил тонкие пальцы Дуне на шею.

Старушка улыбнулась.

– Мне больше не страшно, – сказала она.

В следующий миг появилась тень. Она упала между пришельцем в черном плаще и Дуней, словно топор.

– Ах, братец! – сказал голос тени. – Так неосторожно?

Тень ухмыльнулась щерящейся усмешкой и, потянувшись, схватила Дуню двумя громадными лапами. Дунино умиротворение сменилось ужасом, глаза выкатились из орбит, лицо побагровело. Вася обнаружила, что стоит на коленях, ошеломленная, сотрясающаяся от рыданий.

– Что ты творишь? – закричала она. – Нет! Отпусти ее!

Ветер еще раз с воем пронесся по комнате – первый зимний ветер, – а потом его сменил влажный ветер, предвещающий летнюю грозу.

Однако ветер стих так же внезапно, как налетел, забрав с собой и тень, и мужчину в черном плаще.

– Вася! – позвал Алеша в наступившей тишине. – Вася!

Петр с Константином вбежали на кухню, а следом все домочадцы мужского пола. Петр раскраснелся на морозе: после переполоха со священником он не лег спать, а отправил людей ходить дозором по спящей деревне. Васин крик слышали все.

Вася посмотрела на Дуню. Дуня умерла. Лицо у нее налилось кровью, в уголках губ пенилась слюна. Выкаченные темные глаза плавали в лужах крови.

– Она умерла в страхе, – сказала Вася еле слышно, вся дрожа. – Умерла в страхе.

– Давай-ка, Васочка, – позвал ее Алеша, – слезай.

Он попытался закрыть Дуне глаза, но они слишком выпучились. Последнее, что увидела Вася, слезая с печи, было выражение ужаса, застывшее на мертвом Дунином лице.