В номере L’Internazionale за начало марта я прочел заметку, где говорилось, что, согласно проведенному в Великобритании исследованию, около четверти англичан считает Черчилля вымышленным персонажем и то же самое касается Ганди с Диккенсом. При этом многие из опрошенных (сколько – не уточняется) поместили в разряд реально существовавших личностей Шерлока Холмса, Робин Гуда и Элинор Ригби.

Моей первой реакцией было – не будем драматизировать. Прежде всего, хотелось бы знать, к какому социальному слою относится та четверть, у которой нет четкого представления о Черчилле и Диккенсе. Если бы опросили лондонцев времен Диккенса – знакомых нам по гравюрам Доре или жанровым сценкам Хогарта, жителей лондонских трущоб, – то по меньшей мере три четверти из этих людей, грязных, изможденных и голодающих, не смогли бы ответить, кто такой Шекспир. Точно так же меня не удивляет, что реальными людьми считают Холмса и Робин Гуда: первого потому, что существует целая холмсовская индустрия и в Лондоне даже водят экскурсии в якобы его квартиру на Бейкер-стрит, а второго – потому, что персонаж, послуживший прообразом легендарного Робин Гуда, существовал на самом деле (единственная фантастическая его черта состоит в том, что в эпоху феодализма деньги отнимали у богатых, чтобы раздать их бедным, тогда как с приходом рыночной экономики отнимают у бедных и отдают богатым). С другой стороны, я в детстве был уверен, что Буффало Билл – это вымышленный персонаж, пока отец не рассказал мне, что он не только существовал на самом деле, но что отец сам его видел, когда тот, подавшись на заработки с легендарного Дикого Запада в пьемонтскую провинцию, проезжал со своим цирком через наш город.

Верно, впрочем, и то – мы замечаем это, адресуясь с вопросами к нашей молодежи, не говоря уж об американской, – что представление даже о недавнем прошлом у людей весьма смутное. Я читал, что, судя по опросам, находятся те, кто считает Моро членом «Красных бригад», Де Гаспери – главой фашистов, Бадольо – партизаном. Кто-нибудь скажет: столько времени прошло, зачем восемнадцатилетним ребятам знать, кто правил страной за полвека до того, как они родились? Ну что ж, может быть, фашистская школа слишком активно вдалбливала нам это в голову, но я в десять лет помнил, что премьер-министром во времена «Похода на Рим» (двадцатью годами ранее) был Факта, а в восемнадцать вдобавок знал, кто были Раттацци и Криспи, а ведь это уже предыдущий век.

Дело в том, что изменились наши отношения с прошлым, и, по-видимому, это затронуло и школу. Когда-то мы горячо интересовались прошлым, потому что в настоящем новостей было не так уж и много – достаточно вспомнить, что в газете все они помещались на восьми страницах. Благодаря средствам массмедиа на нас обрушился вал информации о настоящем, и вдобавок через интернет я могу отслеживать миллионы событий, происходящих прямо сейчас (включая самые незначительные). Прошлое, о котором говорят нам массмедиа, – будь то деяния римских императоров или Ричарда Львиное Сердце, да даже события Первой мировой – доходит до нас (через Голливуд и сопутствующую ему индустрию) вместе с лавиной информации о настоящем, так что очень маловероятно, что потребитель фильма сумеет уловить временную разницу между Ричардом Львиное Сердце и Спартаком. Аналогичным образом расползается или по крайней мере теряет осязаемость граница между вымыслом и реальностью: сами посудите, с какой стати подросток, когда смотрит фильм по телевизору, должен держать в голове, что Спартак был на самом деле, а Виниций из Quo vadis? – нет; графиня ди Кастильоне – историческое лицо, а Элиза ди Ривомброза – нет; что Иван Грозный реален, а Минг, тиран с планеты Монго, – нет, если они так мало чем отличаются друг от друга.

В американской культуре это расплющивание прошлого настоящим переживается на удивление беззаботно: вам даже может попасться профессор философии, уверяющий, будто, дескать, совершенно неважно, что говорил Декарт о нашем образе мышления, поскольку то, что интересует нас сейчас, – это последние открытия в области когнитивистики. При этом люди забывают, что когнитивистика достигла того, чего достигла, отчасти именно потому, что философами XVII века были подняты определенные темы, а главное – люди не желают учиться на опыте прошлого.

Многие считают старинное изречение, что, мол, история – учительница жизни, банальностью в духе наивного морализаторства, но, если бы Гитлер внимательно проштудировал русскую кампанию Наполеона, он бы не попался в ту же ловушку, и, если бы Буш хорошо изучил военные действия англичан в Афганистане в девятнадцатом столетии (да чего там, хотя бы самую последнюю войну советских войск с талибами), он бы иначе повел свою афганскую кампанию.

Может показаться, что между придурком-англичанином, полагающим, что Черчилль – это вымышленное лицо, и Бушем, который отправляется в Ирак в уверенности, что дней за пятнадцать справится, – дистанция огромного размера, но это не так. Перед нами все то же явление исторической близорукости.