В чудесной книжке «Монтале и Лиса» Мария Луиза Спациани рассказывает о своем многолетнем союзе с Эудженио Монтале, вспоминает разные случаи из жизни, и один из них не мешало бы ввести в школьную программу. Однажды Спациани и Монтале проходили мимо зарослей бузины, к которой поэтесса всегда питала слабость, потому что, «если приглядеться, соцветие с его расходящимися веером мелкими бутонами оборачивается звездным небом, и это похоже на самое настоящее волшебство». Вероятно, поэтому из всех стихотворений Монтале, которые она знала наизусть, ей был особо мил удивительным образом интонированный одиннадцатистопник: «Куст бузины ввысь устремляет шпили».

Увидев неподдельный восторг своей спутницы, Монтале заметил: «Какие красивые цветы» – и спросил, как они называются. Спациани «взвыла, как раненый зверь». Не может быть! Он создал столь дивный поэтический образ и при этом не узнал бузину в ее естественной среде обитания? Монтале развел руками: «Все-таки поэзия состоит из слов». Этот случай – лучшее объяснение разницы между поэзией и прозой.

Проза говорит о вещах, и если писатель упоминает бузину, то должен хорошо ее себе представлять и давать соответствующее действительности описание, иначе лучше вовсе обойтись без нее. В прозе действует закон rem tene, verba sequentur – «говори по делу, слова найдутся». Начало «Обрученных» (кстати, написанное девятистопником), как и последующее напевное описание пейзажа, не было бы столь прекрасным, не наблюдай Мандзони подолгу за двумя непрерывными цепями гор, высоким мысом с правой стороны и обширным низменным побережьем с левой, мостом, соединяющим оба берега, а также горой Резегоне. В поэзии все наоборот: сначала ты влюбляешься в слова, а потом приходит все остальное – verba tene, res sequentur, или «держись слов, а суть дела приложится».

Выходит, Монтале никогда не видел стебель вики, водоросли и морские звезды, меч-траву, живую изгородь из питтосфор, в серебре двойном росу, сорванную черепицу, белую бабочку, перепелиный хор, кадриль и ригодон, стезю на дне овражка? Сложно сказать, но слово поистине самоценно в стихотворении, где ручей лишь потому задушенный до хрипа, что нужна рифма для выброшенной на берег рыбы, в противном случае он бы булькал, бормотал, клокотал, задыхался или бурлил. Однако звуковая партитура потребовала, чтобы ручей чудесным образом хрипел, и «это навсегда, – / как то, что длится полноценный кон / подобно ходу суток, и что память / растит в себе».