Который не слишком много придумал песен.

Тут уж дело совсем не в том, что тогда «Аквариум» только начинался, Джордж как раз считает – и не раз, и даже не два говорил об этом, – что если бы он даже не покинул аквариумные ряды в 1975-м, то едва ли прославился бы в дальнейшем как выдающийся композитор. Но в случае с песней про Вайшвиллу Джордж обошелся минимальным количеством аккордов, да еще и спел. Боб относился к вокально-исполнительским джорджевским вибрациям с пониманием и несуетно, поэтому-то и получились «Искушения» спонтанными – неповторимыми – и по-своему очень яркими. Много лет спустя даже был издан компакт-диск с этим тотально-абсурдистским доисторическим альбомом, который, несмотря на убогость аппарата, чудовищно-неповторимый саунд, не очень большое исполнительское мастерство и прочие специальные особенности, все равно является едва ли не самым по-настоящему концептуальным альбомом в истории так называемой российской рок-музыки. Слушать его, правда, очень тяжело. Не все на это способны. Тем не менее кто-то иногда все-таки осуществляет такие эксперименты над собственным сознанием.

Записывался альбом «Искушения» на примате, где к тому времени Бобу удалось каким-то образом выхлопотать у университетского руководства приличных размеров комнату рядом с актовым залом под аквариумные нужды. Туда помещался весь аппарат, и по вечерам можно было репетировать, потому что лекции в зале читались вроде бы только в дневное время. Джордж обычно откручивал учебный день в медицинском и поскорее ехал на примат. Он вспоминает, что «Искушения» они с Бобом записали во время зимних каникул, за три дня. С помощью самопального микшера, который не был похож на микшер, но иногда реально скверно работал. Аппаратчиком «Аквариума» в то время был Марат Айрапетян. Марат тоже учился на примате. К записи «Искушения» он не имел отношения. К ней вообще никто не имел отношения, кроме Джорджа и Боба. Потом Марат женился на Липе (Ольга Липовская). Не очень уж долго продолжалось у них таинство брака. Потом Марат развелся с Липой. Потом уехал домой, в Ереван.

«Почти все свободное время мы проводили на примате, – вспоминает Джордж. – Иногда, конечно, бывали и где-то еще, только никуда больше особенно-то и не хотелось. Настало время веселых, сладких, в чем-то идиотических и очень нужных нам экспериментов. Или видимости экспериментов. Ведь «Аквариум» тогда только начинался. В период заселения «Аквариума» на примат мы с Бобом разработали основные положения Теории Всеобщих Явлений. Как давно уже известно, ТВЯ «представляет собой теорию, систематизирующую и объясняющую все факты жизни на основе их внутренней взаимоцелесообразности». Ну а родилась эта воистину универсальная теория на стыке «восточнолеруанского концептуалитизма, примитивного бретонизма и средненародного мифотворчества и представляет из себя строго научный фундамент для центральных логических построений». Основной материал ТВЯ содержится в двух статьях и двух теоремах. Центральное место занимает «Теорема о птице, сжегшей землю». Она доказывается двумя постулатами. Первый – «Три равно восьми», а второй – это 2-й постулат Хамармера: «Хай-хед – это высокая шляпа о двух плоскостях».

Ударную установку мы купили у группы «Санкт-Петербург». Володя Рекшан и его группа базировались тогда в помещении какой-то научно-исследовательской конторы на Суворовском, мы с Бобом туда подъехали и за триста рублей приобрели целую (пусть и немножко старенькую ударную «кухню»), на которой прежде играл доблестный «санктовский» Коля Корзинин. В дальнейшем она неплохо послужила «Аквариуму».

Джордж уже не помнит, играл ли он именно на этой установке на первом выступлении «Аквариума», которое происходило в крошечном ресторане «Трюм» на Крестовском острове. Это была чья-то свадьба. Трудно вообще-то придумать группу более не подходящую для игры на свадьбе, но свадебный народ все равно отчего-то вовсю веселился. Джорджу кажется, что «Аквариум» получил за эту игру пятьдесят рублей, не меньше. Совсем недурственно для тех времен. Ну а ежели уж рассуждать по большому счету, то и на Страшном Суде никому не пожелаешь свадьбу, на которой станет играть «Аквариум» того периода, когда он только начинался…

«Через несколько лет ее у меня украли. Жалко, – продолжает вспоминать Джордж о своей старой ударной установке. – Но к этому моменту она мне была не очень-то нужна, все свои силы я тогда отдавал театру под руководством Эрика Горошевского, а в группе по имени «Аквариум» уже не играл».

Потом вскоре «Аквариум» снова играл на свадьбе. На этот раз в «Англетере». Качество исполнения оставалось примерно на том же уровне, но зато прибавились ощущения некоторой самодостаточности и причастности к чему-то, и пусть мелкой, но все же самореализованности.

А вот с Эдмундом Шклярским («Эдмундо» – так, кулуарно, отчего-то иногда называл его Боб) отношения у «Аквариума» не сложились. Да это и естественно, ведь «Эдмундо» уже с ранних лет шел по своей собственной дороге. Даже тогда, когда Боб и Джордж приехали к нему домой на Гражданский проспект, он, подыгрывая себе на маленьком коричневом пианино, спел несколько своих песен. Джорджу кажется, что уже тогда Эдмунд исполнил песню про великана, которая потом вошла в репертуар «Пикника». Немногочисленные совместные репетиции с «Аквариумом» не дали никакого результата. И не могли дать. И это есть самый главный положительный результат честной, наивной, иллюзорной, только никому не нужной попытки внедрения Эдмунда в «Аквариум». Которая, к счастью, ничем не закончилась. Ведь самое главное для каждого из нас, чем бы мы не занимались, – это вовремя пойти по своей дороге. «Аквариум» тогда только начинался.

Боб побывал в «Сайгоне» раньше Джорджа. Потом они поехали туда вместе. Но это были еще цветочки, сайгонские ягодки созрели попозже. Параллельно в городе было еще несколько кофеен, в которых тоже собирались любители легкого неформального общения. Это были «Рим», «Ольстер», «Эльф», «Орбита». Кафе-автомат на углу Рубинштейна и Невского назывался «Ханой», или «Гастрит». «Аквариум» и его компания в поисках своего частного уголка нашли небольшую кафешку на углу Литейного проспекта и улицы Некрасова. Назвали этот оазис «Abbey Road». Некоторое время там, в «Аббатской дороге», принципиально собиралась вся аквариумная компания, это была попытка мелкой оппозиции «Сайгону». Только в результате «Сайгон» все равно победил. Неудивительно. Неподалеку от «Аббатской дороги» был большой двор с садом, отчего-то он именовался «Пале-рояль». Однако самым популярным садом для аквариумной компании был Строг. Строгановский садик на Невском, возле Мойки.

«Аквариум» тогда еще только-только начинался.

Много лет спустя Джордж оказался в том здании, где раньше находились университет и «Аквариум». Теперь здесь находилась ужасающе-почтенная организация под названием «Областное правительство» и множество более мелких, но не менее скучных контор. В том числе и радиостанция «Гардарика», и ее каталептическая дирекция. «Гардарика» вещает и теперь, но в то время, когда там довелось работать Джорджу, это радио представляло собой нечто непередаваемо, запредельно уродливое и чудовищное!

Там, где раньше на первом этаже находились сцена и большой зал, теперь была банальная столовая. Скучно пахло вторыми блюдами.

А в углу, где прежде была священная комната «Аквариума», стояли какие-то столы, ящики, перегородки… Как трудно поверить, что когда-то там были записаны «Искушения Святого Аквариума» и сорокапятка «Менуэт земледельцу». И джем с группой ZA.

Джордж зашел в столовую и, оглядывая с недоуменным отвращением круто изменившееся пространство, торопливо сжевал какую-то стандартную еду и поскорее ушел. И больше никогда туда не возвращался. Даже если он иногда оказывается неподалеку, то не тянет его больше к этому дому. Да и охрана суровая там теперь на входе – в бывшем здании универа, в котором давным-давно, миллиард миллионов лет назад, только начинался «Аквариум».

Иногда на Боба накатывало (как и на любого пишущего-сочиняющего человека), тогда он хватал ручку, блокнот и в темпе что-то начинал записывать. Происходило это где угодно: в метро, на Невском, в саду, на лестнице, во дворе. Боб останавливался и начинал писать. Несколько его древних спонтанных набросков до сих пор хранятся в одном старом джорджевском блокноте. Все правильно, так и следует поступать, ведь когда тебя зовет к себе Муза, то ты не имеешь ни малейшего права не взять ее до конца или не в полную свою силу.

Впрочем, Джорджа иногда раздражали… нет, не частые совокупления Боба с Музой, а то, что на правах ближайшего друга он нередко становится свидетелем этих возвышенных случек. Но ведь когда ты сам болен такой же болезнью, то не очень хочется часто наблюдать ее проявления. Тем более что и его, джорджевские, тетрадки и блокноты никогда не лежали без дела.

Однажды Джордж сказал: «Мне очень хорошо запомнилось, как Сева Гаккель неоднократно повторяет в своей аквариумно-биографической книге: „Мы были другими…”»

Эти его слова объясняют многое.

Да, в самом деле все мы были другими. По отношению к большинству тех, кто живет рядом с нами. Мы ничем не лучше их, и они не хуже нас, просто мы в самом деле другие, и поэтому у нас бывают разные «хорошо» и «плохо», мы по-разному оцениваем будущее и прошлое, мертвое и настоящее, доброе и тяжелое, холодное и черное. Иначе и не может, и не должно быть.

Потому что мы – другие.

Другие влюбляются и ссорятся.

Другие работают, рожают, трахаются, ссорятся, мирятся, одалживают друг у друга то, что нужно или хочется одолжить.

Другие курят траву, пьют чай, кофе и еще то, что им хочется пить.

Иногда и даже нередко напиваются другие.

А некоторые другие полностью завязывают со спиртным.

Другие читают книги, болеют, смотрят фильмы, надевают варежки, если зимой им холодно, сочиняют стихи и песни.

Другие ходят на концерты – желательно по знакомству и с проходкой, чем за живые деньги. Покупают машины. Изнашивают джинсы. Покупают новые. Иногда эмигрируют. Иногда умирают. Другие – не ангелы, с ними происходит то же, что и со всеми остальными людьми. Или не происходит. Только они все равно – другие.

В клане или в сообществе – в касте – в группе – в прослойке других есть свои подразделения и градации, свои герои и монстры, свои романтики и свои упертые.

Пришел Файнштейн, он оставил в недалеком прошлом за своей спиной состав «Психоделическая фракция». С появлением Михаила «Аквариум» – на тот период времени – вдруг обрел некоторую законченность и даже приблизительную завершенность.

В скором времени к «Аквариуму» подоспел и Дюша, который и так-то всегда был рядом, просто не сразу до него дошло, что хватит уже ему разводить «Странно растущие деревья» и давно пора занять свое законное место. Аквариумное колесо закрутилось веселее и с еще большей скоростью.

Так начинался «Аквариум».