Нам не дано предугадать будущее. Разве что приблизительно, в общих чертах, но конкретных деталей того, что будет с нами в дальнейшем, мы никогда не знаем. Вот и Олег Сакмаров, который в середине восьмидесятых годов прошлого века был научным сотрудником Ленинградской консерватории и сочинял статьи, посвященные современной музыкальной культуре и социологии музыки, едва ли мог тогда предположить, что…

В 2004 году выйдет сборник его стихов, прозы и эссе «Разговор с золотой рыбкой».

В том же 2004-м он вместе со своей группой «Сакмаров-бэнд» запишет дебютный альбом «Живой самолет», а в 2006-м – еще один диск, «Шелкопряд».

Что ему предстоит, начиная с 1989 года, много лет играть в группе «Аквариум».

Что он будет в 1990 году вместе с А. Титовым, С. Щураковым, П. Акимовым, А. Раценом и М. Васильевым принимать участие в записи и заниматься аранжировками дебютного альбома группы «Колибри» «Манера поведения».

И играть в группах «Наутилус Помпилиус», «Ю-Питер», «Выход», «Клуб кавалера Глюка», и выступать, и записываться вместе с Марком Алмондом.

И что настанет время, когда он перестанет работать в знаменитых отечественных рок-командах и создаст новую, свою группу.

Нет, ничего этого и еще многого-многого другого, удивительного, необычного и круто выходящего за привычные жизненные грани О. Сакмаров тогда еще не знал, и даже не мог подумать о том, что все это ему еще предстоит узнать в будущем.

Наверное, можно по-разному оценивать новый виток сегодняшней деятельности знаменитого музыканта и его результаты. Да, наверное. Но как бы там ни было, гораздо важнее, что Олег, в самый полный рост пройдя сквозь рок-н-ролльные огонь, воду и медные трубы и будучи не таким уж молодым человеком, решился на безусловный творческий риск, стал самостоятельным артистом и сочиняет и исполняет теперь не чужие, а свои собственные песни.

Быть самим собой – разве не этому, в первую очередь, учит нас музыка рок?

– Давай в самом начале нашего разговора коснемся любопытного сюжета, связанного с твоей музыкой в одном американском фильме.

– Сюжет интересный в целом. В 1998 году мы с И. Кормильцевым записали альбом «Чужие». Мы около года сочиняли и записывали этакий электронный мрачный трип-хоп. Потом этот альбом был выпущен Кормильцевым в его редакции в Москве под названием «Подполье», а я свой вариант долго не мог никуда пристроить, раздавал копии всем друзьям… Один из них – известный в Америке художник – все-таки выпустил мой вариант под названием «Химический ангел» в 2001 году, издал красиво, но без излишних формальностей, окончательных договоренностей и подписей. Товарища звали Дима Стрижов, а его маленький нью-йоркский лейбл назывался «Proforma Records». О появлении «Химического ангела» я узнал только через год после его появления, когда Стрижов мне прислал штук пятьдесят дисков – и ничего более… Ни тиража, который можно было бы использовать в России, ни самого минимального гонорара. Я огорчился, думал, что альбом канул в вечность… Но совершенно неожиданно эта история получила продолжение: год назад я включил телевизор и увидел какой-то боевик. Параллельно звучал мой голос, песня из этого альбома, которая называется «Сomedown» (она на русском языке). Я долго думал о том, что же это такое, по радио, что ли, песню крутят? А потом понял, что песня звучит в фильме, посмотрел телепрограмму и узнал, что показывается боевик Жан-Клода ван Дамма, который в русском прокате называется «В аду». Вот такая любопытная история. Вдруг я понял, что стал голливудским композитором. Фильм этот прошел по всему миру, очень, кстати, мрачный фильм про русскую тюрьму, да и песня мрачная, такая электронная декламация, но очень все-таки радостно, что эта музыка была услышана…

– И приобщилась к голливудским сферам.

– Ну, в общем, да… Философски говоря – все не зря делается; я-то был уверен, что альбом никто не слышал, что он куда-то делся, может, тиража и не было вовсе, так – несколько десятков самодельных экземпляров… Но эта история получила продолжение – и юридическое в том числе. Песня-то неизвестным образом попала в фильм без всякого разрешения авторов, хотя мы с Кормильцевым честно обозначены в титрах. Из тех же титров я узнал, что «Химический ангел» был издан какой-то фирмой «Big Tiger» – по всей видимости, американской. А еще ругают русских пиратов! Сейчас авторское общество «Первое музыкальное издательство», в котором зарегистрированы мы с Ильей и наш «Ангел», ведет расследование всей этой детективной историии

– То есть охоту на большого тигра.

– Не знаю, чем это кончится, но важен факт, что музыка была услышана – и не только в России, – и это меня вдохновляет.

– Олег, ты у нас известный мультиинструменталист, трудно назвать инструмент, на котором ты не играешь, но все же какой инструмент у тебя самый любимый?

– Вот как я еще в детстве начал играть на флейте, то до сих пор люблю этот инструмент, и лучшее, что сыграл и в «Аквариуме», и в «Наутилусе», все-таки связано с флейтой. Хотя еще до того, как я стал учиться играть на флейте в спецшколе при Казанской консерватории, был пять лет скрипачом. А после этого оканчивал Ленинградскую конерваторию по специальности «музыковедение», но флейта все равно осталась для меня главным инструментом. Флейта и все ее разновидности – индийские, кельтские, tin whistle, блок-флейта, монгольская флейта у меня одно время была очень интересная. В общем, все семейство флейт мне очень любо.

– Ты фактически живешь в двух городах – в Москве и в Питере. Где тебе больше нравится?

– Я долго думал на эту тему и пришел к выводу, что не ощущаю разницы совсем. Главное, что везде есть близкие мне и хорошие люди. Противопоставление Москвы и Питера мне кажется преувеличенным и искусственным, везде есть люди, которые говорят на одном и том же языке и живут в рамках одной и той же культуры. И я уж не говорю о том, что в Москве девяносто процентов населения не могут похвастаться тем, что они или их родители были коренными жителями этого города.

– Но в Питере, мне кажется, немного другая ситуация…

– Да, в Питере процент коренных жителей, может быть, побольше, но все равно, и Питер, и Москва – это огромные котлы, которые плавят всю русскую культуру и население, хорошо это или плохо, но они плавят как могут, только в Питере одним способом, а в Москве другим. Но когда выезжаешь за границу, то эта разница становится мифической, там другие противопоставления возникают. Ко мне, например, в Нью-Йорке подходили на концертах аквариумных приличные дамы и говорили: «Как хорошо, что мы на ваш концерт попали, мы так редко своих встречаем, москвичей и ленинградцев, а у нас тут все, в основном, одесситы, это не наши». То есть тут другое противопоставление, север и юг, таких противопоставлений много может быть, но они, на мой взгляд, не очень интересны и непродуктивны.

– Вместе с «Аквариумом» ты объездил большое количество стран.

– Да, очень много разных стран, и поездки были интересными. Я, кстати, судьбе и Гребенщикову за это очень благодарен. За возможность не только совместного музицирования и создания вещей, которые попали в ноосферу – по выражению Вернадского, – но и за то, что можно было мир посмотреть. Нью-Йорк мне очень понравился. Но больше всего я полюбил Японию. В Токио я был с концертами и с «Наутилусом», и с «Аквариумом», это такой удивительный город, очень, кстати, близкий русскому подсознанию.

– Чем же он ему близок?

– Своей мистичностью, странным сочетанием издревле насаждаемой дисциплинированности и крайней внутренней беспредельности человеческой, и еще сочетанием доброты и жестокости.

– Что ты сочинял в свой доаквариумный период? До 1989 года?

– Я ничего не сочинял, а был твоим коллегой и писал статьи по социологии культуры, и в том числе и про «Аквариум». И музицировал, играл на флейте и на саксофоне в разных местах и в разных группах, самая известная из них была «Клуб кавалера Глюка».

– Давным-давно канувшая в Лету.

– Да, давно канувшая, но в тот момент очень интересная. Потом я музицировал с группой «Выход» С. Селюнина, которая до сих пор существует. И до сих пор по возможности с «Выходом» играю, минувшим летом мы выступали на нескольких фестивалях. Прежде я пел под гитару романсы в любой компании, что неожиданно несколько лет назад аукнулось, когда я стал сочинять песни и стихи, и петь их один или со своей группой.

– Приходилось ли тебе когда-нибудь сочинять чисто инструментальную музыку?

– Сочинял, но не очень много. Вот, например, первая и последняя инструментальная пьеса в «Русском альбоме» «Аквариума» – это мной сочиненные композиции такого евразийского направления. В консерваторские годы я тоже сочинял, но это были учебные задания, а не по-настоящему творческая работа. В основном же мое сочинительско-музыкальное естество реализовалось в «Аквариуме», в игре и в аранжировках, ну и в «Наутилусе», естественно… Я, к примеру, горжусь элементами аранжировки моей любимой песни «Прогулки по воде», там такое есть баховское вступление, в котором я сознательно имитировал начало «Страстей по Матфею».

– Можно ли считать, что благодаря тебе у «Аквариума» появилась некоторая ориентация на построение композиций с использованием приемов классической музыки.

– Думаю, что это так и есть, потому что мое консерваторское прошлое никуда из меня не вырвешь, я много лет учился классическим законам композиции, и на «Аквариуме» это не могло не сказаться, но удачно то, что это совпало с внутренними тенденциями Гребенщикова, ему это было нужно и интересно, и он сам этими вещами много интересовался. Хотя исходил он из другого, из битловской концепции универсальной музыки, в которую все включается, и вот эта самая классическая составляющая у битлов всегда была. И в «Аквариуме» она тоже была, и мои возможности помочь в этом были очень серьезно использованы.

– Совсем неудивительно, что в нашем разговоре неоднократно уже возникало упоминание про «Аквариум», но тогда в связи с этим естественно возникает вопрос о том, когда же именно и каким именно образом ты познакомился с БГ?

– Это была удивительная история: я работал в консерватории, в исследовательском секторе социологии музыки, и там уже было известно, что в мире рока происходят серьезные, тектонические изменения, и мне, молодому тогда исследователю, руководством была поставлена задача выяснить, что же это такое. Я к тому времени, а это был примерно 1984 год, естественно, слушал и «Аквариум», и «Зоопарк», и «Кино», но знаком еще ни с кем не был. Узнал, что в соседнем университетском социологическом секторе работает дама по фамилии Гребенщикова, выяснил, что это Борина мать, Людмила Харитоновна, и она мне дала наводку, как говорится, и познакомила с Борисом. Я поднялся по знаменитой лестнице в доме на улице Софьи Перовской, позвонил, и БГ меня очень любезно встретил. Он был красавцем, просто невероятным, он меня так поразил своей одухотворенностью и красотой – и человеческой, и творческой. Первая встреча была очень оригинальная, мы сели с ним на пол, и он сказал, что «жизнь рушится и что-то происходит ужасное, но тем не менее давай поговорим». И меня так все это тронуло… Ну а потом мы стали ходить друг к другу в гости, и началась дружба на много лет, сначала дружба человеческая, а потом, в 1989-м, она перешла в сценическое сотрудничество. Когда «Аквариум» стал реформироваться, Гребенщикову понадобились новые силы, Дюша с Фаном в то время ушли, я начал играть, потом они вернулись, и был поэтому у меня небольшой перерыв, когда я перекочевал в другую страстно любимую мной группу – «Наутилус». А с 1991 года я уже плотно играл в «Аквариуме», начиная со времени появления «Русского альбома» (до 1994 года совмещая с «Нау»).

– Интересно, какая была реакция у твоих бывших коллег по консерватории на твои жизненные метаморфозы?

– Они благожелательно и добродушно к этому отнеслись, и когда я стал вместе с «Аквариумом» на гастроли ездить, терпели мои многонедельные отлучки, и не было никаких санкций. Они меня держали буквально до 1991 года, когда я уже совсем часто стал отлучаться, и расстались мы с ними очень по-дружески. Тогда в руководстве консерватории работали замечательные люди, музыканты, любившие музыку во всех ее проявлениях. Теперь рок-н-роллу в низовом и в среднем вариантах жить гораздо труднее.

– Твоя оценка сегодняшнего состояния русского рок-н-ролла?

– Происходит то, что и происходило всегда. Известные исполнители пользуются своей популярностью, те, кто получил свою аудиторию и нашел в предыдущие десятилетия свою слушательскую нишу, могут сейчас собирать залы и надеяться на то, что их услышат. В результате расслоения интересов общества все остальным очень трудно попасть в сферу общественного внимания без денег, ротаций и вливания в массмедиа. К сожалению, сейчас очень маловероятна ситуация, когда ты просто поешь песни и постепенно на тебя начинают ходить люди, раньше это было легче и народ был более любопытный. Сейчас люди больше озабочены всякими карьерными и экономическими вопросами, и поэтому теперь рок-н-роллу в низовом и в среднем вариантах жить гораздо труднее. Но радует при этом, что страна стала богаче, музыкантам вполне реально теперь зарабатывать где-то деньги на жизнь и спокойно музицировать в свое удовольствие. Теперь не обязательно заботиться про продвижение в рамках шоу-бизнеса, чтобы не умереть с голоду. А это дает творческую свободу.

– Зачастую бытует мнение, что сегодня имеет место некоторая стагнация рок-музыки.

– Как философ и резонер я разделяю это мнение, но как действующий музыкант и поэт – нет. Если, например, разделять концепцию Кормильцева о том, что рок-музыка была глобальным явлением, что это было музыкальное отражение всемирной молодежной революции шестидесятых годов и что у нас в восьмидесятые годы как бы был резонанс этой революции, то, конечно, сейчас ничего подобного нет. Рок-музыка уже не учит жизни, она не ведет на баррикады, так что в этом смысле рок-н-ролл, конечно, мертв. Но если относиться к этому по-другому – что есть огромное количество людей, которые избирают музыкально-песенную форму в качестве средства самовыражения, – то рок-музыка бессмертна, она каждый день воспроизводится, люди поют, люди выходят на сцену, люди хотят сообщить о себе что-то существенное. И в этом смысле ничего меняться и не может, мутируют только внешние формы.

– Согласен. Только хотят ли многие из людей, поющих и выходящих на сцену, сообщить о себе что-то существенное?

– Сложный, сложный вопрос. Я сталкивался с противоречивыми точками зрения на эту тему. Вот была рейв-революция в начале девяностых годов, и рейверы говорили, что настоящие революционеры, давшие миру что-то существенное, это только они, а рок-н-ролльщики – это вообще замшелые ретрограды. А вот хип-хоперы или рэперы считали, что только они настоящую революцию делают. Как ко всему этому относиться? Как, с какой точки зрения трактовать революцию? Грустные разговоры о том, что рок-н-ролл мертв, отчасти носят поколенческий оттенок, ведь рок-н-ролл, может быть, уже стал академическим явлением в таких традиционных понятиях, как психоделия шестидесятых, хард семидесятых, гитарная волна восьмидесятых, сейчас ничего этого уже нет, но зато появляется огромное количество других форм. Вообще более существенный вопрос – а лучше ли стало человечество за последние годы? Я считаю, что оно стало скучным, менее романтичным, менее революционным, начался всеобщий период стагнации, и музыка это отражает. Но в то же время… Есть такой крайне уважаемый мною и любимый коллектив «Tequilajazzz», который всю жизнь упорно играет то, что хочет играть – уникальную авторскую музыку, которая, возможно, в большой шоу-бизнес особенно не вписывается, но про этом группа настолько точно и правильно делает то, что она должна и хочет делать, что само их существование подтверждает существование рок-н-ролла. С одной стороны, это реальная рок-группа во всех традициях жанра, но с другой стороны – очень креативный и современный творческий организм, и я очень рад, что музыканты из «Tequilajazzz» сыграли у меня на альбоме, в первом треке «Легенды Крыма». И поэтому, когда происходят разговоры о кризисе рок-н-ролла, я вспоминаю про эту группу и думаю, что на самом-то деле никаких проблем не существует и те, кто хочет заниматься своим делом, они, несмотря ни на что, им и занимаются.

– Что ты думаешь о сегодняшнем сольном творчестве музыкантов, которые когда-то играли в «Аквариуме»?

– Самый творчески реализованный из них всех – это С. Щураков. Я считаю, он абсолютно уникальный музыкант и композитор, достойно проживающий свою артистическую биографию и записывающий замечательные композиции – при этом без шума, пыли и пафоса. Очень достойный музыкант, и я горжусь тем, что он в нескольких песнях сыграл у меня на альбоме. А. Зубарев нашел себя в кино, он пишет музыку к сериалам, он там на своем месте, и я считаю, что сериалы сильно выигрывают от его мелодий. Еще есть замечательный музыкант А. Рацен, который был когда-то барабанщиком в группе «Телевизор», а потом в середине девяностых играл в «Аквариуме», теперь же он играет в англоязычной в основном группе «Золото», сочиняет интересную арт-роковую музыку с элементами фолка. Рацен подарил мне потрясающую аранжировку моей песни «Билат». Скрипач А. Суротдинов тоже неожиданно стал реализовываться как интересный театральный композитор в последние годы, он сделал аранжировки и номера к мюзиклу «Веселые ребята».

– Можно, наверное, и про других «аквариумистов» вспомнить. Рюшу, например.

– С Рюшей мы пересеклись ненадолго во времена «Русского альбома», да и то чуть-чуть, по касательной, он для меня элемент предыдущей эпохи, я сейчас просто не говорю о музыкантах «Аквариума» семидесятых и восьмидесятых годов, каждый из которых был реализованным творческим человеком, можно и про А. Ляпина, Дюшу Романова говорить, и еще много про кого, но я говорю сейчас только о тех, с кем работал и с кем до сих пор продолжаю сотрудничать.

– С какими исполнителями ты играешь теперь в своей группе «Sak-mar»?

– Она сейчас переименовалась и называется «Сакмаров-бэнд». Это было предложение от фестиваля «Крылья», в котором я принимал участие в конце июля, и это название мне показалось забавным. Я играю теперь с замечательными людьми. А. Погодаев – лидер владивостокской группы «Зерна», старый корневой рок-н-ролльщик, он лет почти десять назад переехал в Москву. Он – потрясающий гитарист с какой-то калифорнийской закваской. Мой старый друг – виолончелист П. Акимов. Мы с ним начинали вместе играть еще в середине 80-х. Один из ударников – барабанщик и перкуссионист – В. Грошев, человек с большим сценическим стажем, он работает в оперном театре Б. Покровского, играет в основном классику, но переиграл и фанк, и джаз, он очень яркий импровизатор, виртуоз. Другой барабанщик – А. Чуркин – плотно и мастерски держит ритм, он играет и в группе «Зерна», и в «Сакмаров-бэнд». Не могу не упомянуть А. Паписову – арфистку, звезду фолк-рока, она играет на кельтской арфе и поет, и в плотной рок-н-ролльной фактуре арфа очень нежно иногда прорезывается. Интересный басист из породы неохиппи – Ангел, он попутно организует в Москве фестиваль «Киномания». Директор и вдохновитель всей этой компании – К. Сакмарова. Вокруг нас много друзей-немузыкантов, помогающих душевно, а по мере возможности – и материально.

А главный мой соратник и сотворец, прежде всего в звукозаписи – это И. Сакмаров, он сам по себе еще и лидер питерской трип-хоповой группы «Electronic Wood». Илья продюсировал альбом «Шелкопряд», играл на многих инструментах, занимался программированием, мы с ним вместе делали аранжировки, он даже сочинил полностью музыку одной из самых загадочных песен в нашем альбоме – «Убегай». В первые годы со мной преданно играли и музыканты англоязычной группы «Bliss» Д. Ружковский и А. Золотарев. Так что «Сакмаров-бэнд» – это не столько музыкальный коллектив, сколько общность людей, объединенных существенными для всех культурными и человеческими интересами. То, что происходит в группе, напоминает мне описания рок-н-ролльной жизни шестидесятых-семидесятых годов, когда вокруг песен собиралась большая компания людей и которая как бы оплодотворяла все идеи. И это здорово, и в этом смысле сам процесс жизни в бэнде мне очень интересен.

– Да, тебе, конечно, есть о чем вспомнить, много с кем довелось играть.

– Но все равно интереснее разговаривать о том, что сейчас происходит, чем о том, что было. Ведь то, что прежде было – оно все-таки многим известно, и на пластинках зафиксировано, и на видеофильмах. Кстати, о видео. Хочу еще рассказать, что помимо альбома «Шелкопряд» скоро будет издан мой концертный DVD под условным названием «Бенефис. 15 лет на рок-сцене». Некоторое время назад я собрал друзей в клубе «Б2», пригласил многих из тех, кого я люблю и с кем я играл. Там был Б. Гребенщиков, мы с ним дуэтом сыграли некоторые старые аквариумные песни, был писатель В. Аксенов, который изумительно декламировал свои стихи из романов, а я и барабанщик В. Грошев фри-джаз вокруг этого играли, были группы «Выход», «Зерна», «Х… забей», С. Галанин, А. Тропилло. А в заключение был часовой концерт моей группы… Все это четыре часа продолжалось, и потом был смонтирован уникальный двухчасовой фильм.

– Не хотел бы ты, имеющий столь богатый и разноплановый творческий опыт, возглавить или учредить что-нибудь вроде «„Рок-Академии” под руководством О. Сакмарова»?

– Это было бы интересно, но, по сути дела, все мои дружеские компании это и есть рок-академия, но не под моим руководством, а как «Могучая Кучка», когда собираются друзья и обмениваются тем, что они знают, помогают друг другу. А вот если это делать в виде какой-то организационной, общественной структуры, то я слаб в вопросах организации и менеджемента.

– Нет, я не имею в виду, что ты должен был бы быть администратором этого гипотетического учебного заведения… Речь идет об идеологическом руководстве.

– Вот этому я был бы очень рад. Думаю, что мне бы было что рассказать людям. Это, кстати, очень хорошая мысль – собрать людей и говорить о музыке не только как о ремесле, но и музыке как об элементе космогонии, и о том, что подразумевалось под тем же рок-н-роллом в лучшие времена – когда это была не просто музыка, но и философия, и культура, и мода, и образ жизни. Сфера общения, прикладная психология… все, все, что угодно. Можно было бы в рамках этой академии и психологические тренинги устраивать, и семинары по разным эзотерическим темам проводить. Да, конечно, было бы очень интересно..

– Мы уже говорили с тобой сегодня про твою песенную музыку, но мне кажется, что ты бы мог реализоваться, если бы еще играл и что-нибудь в духе авангардного, свободного джаза.

– Да, правильно, просто есть разные музыкальные направления, которые внутри меня сосуществуют. Я немного занимаюсь авангардным джазом, играю последние полтора года ежемесячные – или раз в два месяца – шоу в московском культурно-развлекательном центре «Молодая гвардия», с ди-джеем В. Марьяновым. Он импровизационно крутит самые неожиданные пластинки, начиная от жесткого хип-хопа и кончая лаунжем или старыми советскими песнями, а я в этот момент импровизирую на саксофоне, на клавишных и на разных других инструментах, и при этом еще читаю стихи и пою песни. От меня это никаких особенных усилий не требуется, все легко и непринужденно получается. Вот недавно мы встретились с С. Летовым на фестивале «Пустые холмы» в Калужской области: великолепный был фестиваль, некоммерческий абсолютно, поля, леса, тысячи палаток, три сцены. Я пел там свою песенную программу, играл с Силей на флейте, а потом вышел Летов на сцену со своей импровизационной программой, я к нему присоединился, и мы сыграли вдвоем. Вот это и был авангардный джаз, не радикально-авангардный, пожалуй, а такой приблюзованно-авангардный. Летов играл под электронные композиции покойного И. Соколовского, музыканта из группы «Ночной проспект», и я спонтанно влился в эту программу, хотел только один номер сыграть, а проиграл почти час. У нас было полное взаимопонимание с Летовым. Конечно, инструментальная музыка и авангардный джаз интересны, но все-таки они не составляют для меня предмета переживаний, печали или достижений, ведь у меня это настолько легко получается… Да, я могу выйти и играть фри-джаз и получаю такое животное удовольствие от этого, но сочинять стихи, собирать группу и петь свои песни, и записывать альбомы, то есть исполнять рок-н-ролл на русском языке мне гораздо важнее, ведь это относительно новая для меня сфера, и она мне кажется более сложной и интересной.