Глава 3. Багрянец

Драккайнен размял пальцы, будто собирался играть на пианино, несколько раз втянул носом воздух и выдохнул ртом. Сказал что-то, что звучало как «Джеронимо», сделал шаг назад и осторожно уселся, склоняясь вперед, готовый в любой момент вскочить на ноги. Однако ничего не происходило.

– Ладно, – сказал он. – Второй этап.

Медленно и осторожно оперся спиной, а потом положил обе руки на резные подлокотники. И замер.

Замер с откинутой головой, кожа его покрылась переливающимся налетом ледяной пыли, короткая щетина на челюсти обросла серебристым пухом инея, капюшон полукожуха затвердел, как доска. Косматые ледяные иглы охватили даже приоткрытый рот и зубы, застыли на глазных яблоках. Сильфана заорала.

– Жди! – крикнул Грюнальди и схватил ее за плечо. – Поломаешь его! Жди.

– Ты же видишь, что случилось! – закричала она. – Он замерз! Превратился в лед!

– Он знает, что делает, – заявил Спалле. – Я всегда говорил, что он Песенник. Даже если сам он не уверен.

Палуба начала подрагивать под ногами, а потом драккар явно замедлился. Вокруг корпуса во все стороны пошли мелкие волны, и корабль начал дрейфовать по течению, направив нос на засыпанный сугробами берег.

Они ухватились за борт и мачту, ожидая столкновения, но корабль накренился на другой борт и повернул, сбивая с высокого берега снежный навес. Корабль снова выплыл подальше от берега, потом остановился, слегка подрагивая. Плывущие рекой льдинки с треском ломались об корму, и драккар снова двинулся – назад.

– Он жив, и он им управляет, – неуверенно проговорил Варфнир. – Наверное.

– Обычный румпель был бы получше, – заметил Грюнальди мрачно. Корабль окрутился вокруг оси и снова поплыл вперед серединой течения.

– А я говорил? Песенник, – упрямо повторил Спалле. Никто ему не ответил.

Покрытый льдом памятник на корме легонько затрещал. Морозный туман, переливающийся миллионами радужных искр, поднялся с его лица и плеч.

На берегах начали появляться первые дома и бревенчатые помосты, к воде шли сходни, выложенные хорошо ошкуренными бревнами, покрытые тонкой, блестящей корочкой льда.

На краю помоста сидел паренек в огромной кожаной шляпе и кожухе, глядя в деревянное ведро и на линь с куском дощечки, что выполняла роль поплавка. Паренек вертел над головой крючком с насаженной приманкой. Увидел плывущий рекой огромный ледяной корабль и замер, продолжая крутить линь.

Драккар заскрипел, словно собирался распасться на куски. Все, не думая, присели, хватаясь за борта и натянутые ледяные канаты такелажа. По корпусу пробежала дрожь, штевень вдруг выгнулся, как тело огромного змея, драконья башка развернулась назад и опустилась, рассматривая экипаж парой узких гляделок, которые вдруг просияли рубиновым блеском. Спалле очень медленно потянул меч из ножен, Грюнальди заслонил собой Сильфану, выплюнул кусочек кости, который все обсасывал, и шмыгнул носом. Варфнир, стоящий сбоку, сделал несколько медленных шажков в сторону прислоненного к борту топора.

Дракон рявкнул, что напомнило звук большой трубы.

– Принесите мне мечи из каюты, – попросил он низким звуком ползущего ледника. – И шлем. И какую-нибудь шубу.

– Откуда? – тихонько спросил Грюнальди каким-то слишком охрипшим голосом.

Дракон резко дернул головой и как бы слегка рыкнул, но сдержал этот звук.

– Из той каморки, где я сплю, – зарычал снова. – Мечи. Два изогнутых. Когда доплывем до Змеиной Глотки, я попытаюсь причалить к берегу. Все выскакивайте. А я попытаюсь встать и тоже сойду, но лишь когда все окажутся на берегу. Шагов за десять от борта. Если я не справлюсь, сядете снова. Как-то так. Варфнир, оставь топор, kusipaal.

– Это Ульф через него говорит?

– Нет, это дракону захотелось мечей, – рявкнул Грюнальди. – Тому, что спит в каморке, ты, козел! Марш за мечами, а еще принеси и наши, если уж будешь внизу.

Дракон со скрипом снова развернулся вперед, выровнялся и замер. Гибкая змеиная шея снова сделалась ледяным форштевнем.

Паренек на берегу все медленнее крутил приманку, а потом опустил руку и резко сел на помосте, а затем свалился на спину.

По засыпанному снегом побережью Змеиной Глотки бродило немного людей. Кто-то шел с ведрами к реке, кто-то тянул сани, груженные нарубленными поленьями, кто-то гнал стадо коз. Высокий мужчина в черной, косматой бурке и войлочной шляпе стоял, заткнув за пояс большие пальцы, и таращился на драккар с открытым ртом. Все замирали, как вкопанные, где их застала необычная картина. Козы разбежались, женщина упустила трепещущую рыбину на помост, кто-то уселся с размаху в открытых дверях.

Вдоль реки стояло несколько «волчьих» кораблей, у большинства были сняты мачты и такелаж. Лодки поменьше лежали вверх дном вдоль помостов, накрытые полотном. Вставал серый, мрачный день, порошил легкий снежок. Из труб сбившихся на берегу домов поднимался седой, пахнущий смолой дым.

Ледяной драккар двигался рекой, круша тонкий слой льда, разгоняя стайки водяных птиц, что сидели на столпах помостов и на развешенных сетях. За изгибом реки, вдали, слышен был шум моря.

В самом широком месте корабль притормозил, слегка вибрируя, а потом изящно развернулся на месте и вплыл задом между двумя помостами. Голова дракона при этом повернулась к корме через правый борт. Драккар замер.

Вода вокруг него помутнела, покрылась подрагивающим слоем ледяных пластинок и вдруг с треском замерзла, создав язык, соединяющий его с сушей.

Грюнальди схватил Сильфану под мышки и поставил на помост. Она зашипела, как кошка, и в полете отмерила ему пинок. Спалле подхватил мечи Драккайнена, брошенные Варфниром, который уже передавал оружие Грюнальди. Они выскочили за борт, кто-то поскользнулся на обледенелых досках.

– И что теперь? – спросил Спалле, когда они уже стояли на берегу.

– Теперь он попытается оттаять и вылезти, как и обещал, – сказал Варфнир, застегивая тяжелый пояс.

– Хорошо, а то все эти люди с вилами и оглоблями спешат нас поприветствовать.

Фигура на корме покрылась клубами переливающегося тумана, а потом с хрустом и треском ломающегося льда встала.

Спалле преувеличивал. Толпа, что бежала к драккару, и правда сжимала вилы и секиры, но с каждым шагом она становилась все меньше и все медленнее бежала. К помосту подошло едва ли пятеро, причем довольно осторожным шагом.

Над рекой вставали, вползая на доски и скрывая стоящих там людей, клубы тумана. С трона на корме драккара поднялась огромная фигура, кажущаяся человекообразным облаком тумана и отчасти – угрюмым снеговиком. Ледяной великан большими шагами вышел к борту, скрипя и теряя куски тела.

– Идут Змеи! – загремел ледяной человек голосом лавины. – Идет безумный король Аакен, чтобы сжечь мир и наслать на него мертвый снег!

Поднял скрипнувшую руку и указал на юг.

– Змеи сойдут с гор! Сожгут ваши дома! Заколдуют ваших детей в железные чудовища, которых пошлют в бой! Приведут драконов и призраков холодного тумана! Там с ними в одиночестве сражаются Люди Огня! Если вы не поможете им – они погибнут! И тогда Змеи отправятся на север, чтобы неволить все народы Побережья Парусов и бросить их к ногам своего короля!

Установилась тишина, которую прерывал только крик чаек. Вилы выпали из чьей-то руки и покатились по обледенелым доскам пристани.

– Скажите другим! Остановите Змеев! Иначе мир не доживет до следующей зимы! Идите и скажите другим!

Туман сгустился вокруг корпуса драккара, его экипажа и ледяного гиганта.

Когда же он отступил, у причала не было никого, на бревнах лежали только брошенные вилы. А на носу стоял трясущийся Драккайнен, кашляя, кряхтя и плюясь снегом.

– Поднимите его! – крикнул Грюнальди. – Давайте его сюда! Где шуба?

– Бредит, – проговорил Варфнир. – В голове у него спуталось.

– Пива… – прохрипел Драккайнен.

– А вот теперь начал говорить разумно.

^– Ладно, – сказал наконец пришедший в себя разведчик и перестал трястись. – Нам надо бы здесь кое-кого проведать. Человека, которого зовут Вяленым Улле. Дайте мои мечи. Двигайте, пока сюда не слетелось полгорода.

Он с усилием поднялся, цепляясь за плетень. Сильфана потянула его вверх, перекинув его руку себе за шею.

– Спасибо, детка, – прохрипел он и встал тверже. – Как-то оно жалко… Чтоб его…

Сделал пару шагов в направлении набережной и вытянул руки в сторону маячащего в клубах тумана драккара.

– Sakea! Sakea sumul.

Туман дрогнул.

– Perkele sakea sumul, – крикнул Вуко снова. Клубы пара поднялись над черными водами реки вокруг них и дальше, вдоль пристани, а потом окутали берег, словно фронт снежной бури. Порт Змеиная Глотка на несколько мгновений погрузился в туман так сильно, что и Шерлок Холмс остался бы в восторге.

– Epanakeminem, huora! – заорал разведчик. Корпус драккара, что маячил среди клубов тумана, и короткая массивная мачта задрожали и исчезли. Остался только туман.

– Вот теперь ты сделал как приличный Деющий, – похвалил Грюнальди. – Только это… Сумеешь призвать его назад?

– Он продолжает там стоять, – пояснил Вуко. – Я бы не сумел ничего заставить исчезнуть. Я просто его заслонил. Как бы. Сделал так, чтобы его было не видно. Хотя понятия не имею, как долго продержится туман.

До обменной конторы Вяленого Улле было недалеко, как раз хватит на прогулку вдоль набережной. Но в тумане, сотворенном Драккайненом, видно было едва-едва на пару метров, а деревянные дома, стоявшие вдоль пирса, казались совершенно одинаковыми. По дороге они миновали большую группу людей, идущих в сторону, откуда они пришли, и живо переговаривающихся, но их никто не тронул. Не обращали на себя внимания. Носили типичные куртки и кафтаны, кутались в меховые шубы и не напоминали ни драконов, ни ледяных гигантов.

– Тут, в Змеиной Глотке, дома такие же, как и у вас? – спросил Драккайнен.

– Такие, как в селениях, – ответил Грюнальди. – Нормальные, как в Песнях Людей.

– Ага. То есть четырехугольник с двором посредине, спереди ворота и два черных входа. Один из дома, второй из сараев?

– Наверное.

– Сделаем так… – Драккайнен на миг задумался, а потом описал им Вяленого Улле. – Прежде чем я отплыл отсюда после осенней ярмарки, я заказал камни, вроде могильных, на которых написал, что ищу сведения о моих потерявшихся земляках. Там было написано и то, что сведения можно оставить у Вяленого Улле, который заплатит за них серебром из денег, которые я ему оставил. Хочу узнать, услышал ли он что-то интересное. Но он обманщик и хитрец, а кроме того, немного меня боится. Сотрудничал со мной только потому, что я оставил ему два гвихта сверху. Тогда я ничего не знал еще о безумном Аакене и о Ледяном Саду, а теперь думаю, что мои дела могли втянуть его в беду, а потому он может попытаться сбежать. Сделаем так: я и Грюнальди вежливо входим с фронта и стучим в его контору. Рядом есть постоялый двор. Для богатых, дорогой. Туда пойдет Варфнир. Варфнир, купишь себе пива, я дам тебе денег, и попытаешься выяснить что-то о Вяленом Улле и о Змеях, Песенниках и вообще обо всем, что могло тут произойти с лета. Если мы ничего не добьемся у ворот, придем к тебе. А вы двое встанете сзади, чтобы контролировать оба выхода. Если Улле попытается отправиться на прогулку, задержите его, а потом один из вас побудет с ним, а второй сообщит нам об этом на постоялом дворе. Если с ним будут вооруженные люди, один из вас пойдет следом за ними, а второй – к нам на постоялый двор. Вопросы?

– Я могу и сам купить себе пива. И хочу знать, зачем мне идти на постоялый двор, где я должен только расспрашивать и где нельзя ожидать битвы? Отчего не пойдет Грюнальди, который больше других горазд болтать?

– Потому что по виду ты самый богатый из нас, – сказал Грюнальди. – Я скромный человек, а ты одеваешься как петух, сразу понятно, что ты – кмет при деньгах. И еще оттого, что кто-то должен это сделать, а Ульф сказал, что это будешь ты. Что-то я не видел, чтобы тот, у кого всей работы-то – выпить кувшин пива да поговорить с корчмарем, так отбивался.

– Что до денег, – добавил Драккайнен, – то я знаю, что на пиво у тебя хватит, но хочу, чтобы ты сорил деньгами, а об этом не смею просить, если станешь делать это за свои. Там дорого, а ты должен заплатить втрое больше, чем тебе скажут.

– А отчего я должен идти с ней? – захотел знать и Спалле.

– Потому что ты самый молодой, – заявил Драккайнен. – Вместе будете выглядеть естественней.

– А вот мне интересно, откуда мы узнаем, куда отправился Спалле, если ему выпадет следить за купцом и его людьми, а мне – привести вас из корчмы?

– Об этом я уже подумал раньше, – ответил Драккайнен. – Когда увидел тебя нынче утром. Эти твои бусы очень ценные?

– Они у меня давно, – сказала она осторожно. – Но это обычные камешки с Юга. Я бы не стала их надевать, если бы знала, что мы сходим с корабля, что нужно готовиться к битве. На корабле есть вещи куда более ценные. Из дому я забрала все, поскольку не известно, что с нами случится.

– Я имею в виду, согласишься ли ты их в случае чего потерять, – пояснил Драккайнен терпеливо. – И мы идем не на бой, всего лишь отправляемся за информацией. Потому мы должны выглядеть естественно – и хорошо, что ты надела платье и бусы. Теперь дай их Спалле.

– Зачем?

– Если он пойдет за Улле и его людьми, пусть разорвет шнур и каждые десять шагов бросает на землю бусину. Там, где ему придется сворачивать. Потом мы их соберем.

– У меня еще есть золотые цепочки, наручники, браслеты и перстни, – заявила Сильфана язвительно. – Жаль, что я не знала заранее, может, их лучше было бы видно на снегу. Я ведь сестра стирсмана, могу обозначать свой след драгоценностями.

– Ты говорила, что бусы не ценны.

– Потому что не знала, что мы должны их разбрасывать или приманивать ими рыб. Сделаем как говоришь, потому что оно почти так же ловко, как если бы выдумала это женщина. Если только забыть, что речь была бы о ее бусах. Но я дам их Спалле, только когда придет к тому нужда.

– Чудесно, – подвел итог Вуко. – Еще одно: неизвестно, что может случиться. Если мы потеряемся, встречаемся на постоялом дворе. Если это будет невозможно, то рядом с драккаром. Сильфана, спрячь меч под шубой, но так, чтобы легко можно было его достать. Пусть не видят, что ты вооружена. Все поняли, что делать? Тогда за работу.

Двери конторы были заперты наглухо. Солидные, сколоченные из толстых досок, ощетинившиеся головками крупных гвоздей. Крепкие ставни – закрытые – тоже не приглашали внутрь.

– Выехал? Или это сезонная работа? – прорычал Драккайнен, лупя кулаком в двери. – Почему ничего не может идти нормально? Я что, проклят, или как? Хотел обменяться с чуваком парой фраз и купить какую-никакую лодку. Что, это так трудно?

– Осталось идти на постоялый двор к Варфниру, – ответил Грюнальди. – По крайней мере согреемся.

– Петель не видно, значит, открываются наружу, – сказал Драккайнен. – Не выбьем. Проследи, не крутится ли кто по набережной. Цифраль, у меня есть немного той гадости?

– Немного есть, – ответила она. – На одежде и в волосах. Не очень много, но есть.

– Славный ты муж, – заметил Грюнальди, – только не люблю, когда ты начинаешь разговаривать с воздухом. Кто-то другой мог бы посчитать, что ты слегка не в себе.

– Не обращай внимания, – посоветовал Драккайнен. – А теперь отойди и присматривай, не идет ли кто.

– Вижу только туман. Другого человека замечу, только когда он на меня натолкнется.

Драккайнен прикрыл глаза и сконцентрировался на запоре. На солидной окованной балке, что лежала на крюках с той стороны. Обратил на нее внимание, когда был здесь в последний раз. Подвешенная, будто маятник, на дверях, и поднятая вверх. Достаточно снять блокиратор, чтобы она упала в объятия крюков на створке двери, половина которых намертво сидела в косяке. Он представил себе эту балку – десяток килограмм почерневшего дерева и железных полос, слившихся в объятиях, и задумался, что сделал бы настоящий маг. Будь она железной, можно было бы заморозить ее порывом морозного ветра и разбить, как фарфоровую. Деревянную можно было бы прожечь взглядом. А вот металл в сочетании с деревом представляли проблему. Он решил ее поднять. Только немного. Столько лишь, чтобы она высунулась из кованных железных крюков.

– Настоящий маг сделал бы так, – обронил он мрачно, поднимая ладонь с расставленными пальцами. – Use the force, Luke!

И тогда дверь заскрежетала, а потом потихоньку, со скрипом отворилась нараспашку, открыв темное нутро дома, резко пахнущее кожей, зельями и благовониями.

А в той темноте возник худой, укутанный шалью или платком человек. Он едва маячил в полутьме: пятно лица с небольшим крючковатым носом; но было видно, что это не купец, которого они искали.

– У меня дело к Вяленому Улле, – решительно произнес Драккайнен. – Я Ульф Нитй’сефни. Ночной Странник.

– Уважаемый Улле болен, – ответил человечек. – И никого не принимает. Я веду все его дела и ничего о тебе не знаю.

– Ступай и скажи, кто его проведал, – повелел Драккайнен, опираясь о косяк и нагло вставляя ногу внутрь. – Спроси, выковырял ли он уже из стен золотые гвихты.

– Был некогда такой муж… – сказал мужчина, завернутый в шаль. – Чужеземец, который, однако, вел дела с моим хозяином. Было это еще до того, как я стал ему помогать, но кое-что я об этом слышал. Не помню только, когда именно это было и что этот человек покупал.

– Мы спокойные и вежливые люди, – заявил Драккайнен. – Но мороз и туман плохо влияют на мое терпение. Человек тот покупал сведения, а было это аккурат на осенней ярмарке. Я заказал больше информации и пришел за товаром. А теперь позови Улле, или я всажу тебе твою голову в задницу и пойду к нему сам.

– Нет нужды говорить такие слова. Входите. Это неспокойные времена, а ваш товар относится к наиболее опасным.

– Я не услышал, когда ты представился, – сказал Драккайнен, когда они вошли внутрь дома. Во мраке маячили полки и столы, заваленные грудами узелков, упакованных в кожи и ткани. Укутанный человечек склонился над сколоченной из колод столешницей, выдвинул из-под нее лавку и уселся. Драккайнен и Грюнальди сели напротив. Воздух был густым от тяжелого запаха благовоний, даже в голове кружилось. Они оба раскашлялись. Грюнальди снял с головы капюшон и в раздражении выпустил воздух через нос, однако так ничего и не сказал.

– Я чужеземец, и имя мое вам ничего не скажет. Злая судьба загнала меня сюда, где меня застала зима. Весной я отправлюсь в свою страну, однако пока что живу здесь и помогаю Вяленому Улле. Мое имя на язык Побережья переводится как Багрянец, так-то меня здесь и называют.

– Тогда послушай, Багрянец, – неторопливо произнес Драккайнен. – Мы тебя не знаем и хотим увидеть Вяленого Улле. Это с ним я должен поговорить. Хочу также, чтобы ты зажег ту лампу и открыл лицо. У меня немного времени. Я пришел лишь расспросить о новостях и обменяться с Улле парой фраз. Это дело между мной и ним. И проветри дом от этих благовоний.

Багрянец поднялся из-за стола и отворил двери примитивной печи, а потом, забросив внутрь несколько полешек и кусков древесного угля, принялся раздувать жар.

– Улле болеет морозным тифом, – сказал он. – Лежит в бане, укутанный шкурами, но холод все равно жрет его изнутри. Его глаза смотрят внутрь, а говорит он языком бреда. Мы жжем зелья во всем доме, но все равно его жена и сыновья уже лежат в ознобе. В этот дом приходит достаточно чужеземцев и достаточно путников. Приносят травы, коренья и орехи, благовония, смолу, яды и красители. Магические субстанции, которые получают из деревьев, червяков, морских созданий, животных и растений. Каждый знает, что Вяленый Улле торгует тем, что пахнет далекими краями. Одно лечит, другое красит материю и кожи, приправляет мясо и не позволяет тому стухнуть, следующие улучшают вкус напитков, приносят радость, приятный запах или усмиряют печаль. Дорогие вещи. Для богатых. Все происходят издалека. И те, которые их приносят, тоже происходят издалека, и порой несут с собой болезни Юга. Я сам с Юга и умею их лечить. Если бы не я, Улле и его семья уже бы вымерзли изнутри. Здешние знахарки умеют лишь катать по больным чаячьи яйца, растирать морским салом, поить юшкой из перечника и отпугивать болезнь бубном. И брать серебро. Да, это они умеют. Но я, Багрянец, знаю, что нужно ему дать. И не беру за это серебра, потому что он дал мне крышу на зиму.

Внутри печи вспыхнуло пламя, затрещал огонь, расцветил комнату оранжевыми отблесками. Багрянец выпрямился.

– Грюнальди, отвори дверь, – медленно произнес Драккайнен. – И оставь ее на минутку открытой.

Человечек прошелся по комнате, достал откуда-то оплетенный веревкой кувшин и несколько глиняных кубков, принес и плоскую металлическую лампу. Поставил ее на столе, рядом положил палочку и небольшой ножик, соскреб длинную стружку и сунул ту в печь, а потом поджег фитиль лампы, накрыв абажуром, сделанным из пузыря, растянутого на планках. Все делал медленно, тщательно, с какой-то без малого литургической торжественностью. Драккайнен почувствовал, что еще минута – и он сделает что-то по-настоящему резкое.

Грюнальди отворил дверь, но это дало немного. Пары благовоний поплыли наружу, но в голове все еще кружилось, глаза пекло. Багрянец налил из кувшинчика в глиняные кубки, а потом наконец обнажил голову, открывая худое, плоское, похожее на совиное лицо, покрытое белой, как рыбье брюхо, кожей, с ярко-карминным следом старых шрамов, похожих на дерево. Короткая щетина волос была у него выбрита над ушами и на затылке «под горшок», что придавало ему вид больного, исхудавшего индейца с Амазонки в дикой военной раскраске.

– Я не очень люблю показывать здесь свои шрамы и южные черты лица.

– Ты амитрай, – прорычал Грюнальди, медленно потянувшись под полу кафтана.

– Для вас, мореходов, любой, кто живет за Остроговыми островами – амитрай. Но я происхожу из земли, что лежит куда дальше, над Внутренним морем. Я из Ярмаканда. И я не амитрай, хотя говорю с ними на одном языке. Выпейте морского меда. В морозный день нет ничего лучше морского меда с капелькой смолы огнеросли. Разогревает и чистит легкие.

Драккайнен опустил ладонь на запястье Грюнальди, прижимая его руку к столу. Последнее Слово одарил его тяжелым взглядом и разжал пальцы на глиняном кубке.

– Мы пришли не пить с тобой. К делу. Ты можешь что-то нам сказать?

– Если ты тот, кто ждал вестей, то их у меня для тебя несколько, – неторопливо произнес Багрянец. – Насчет твоих камней сюда приходило много людей. Обычно обманщики, которые рассказывали сказки и невероятные истории, чтобы получить серебра. О людях, что выходят из вулканов, о долине спящей богини, о призраках из урочищ. Обычные байки.

Он выпрямился на лавке, мня в пальцах небольшой, черный, будто смола, шарик, мягкий, словно из пластилина.

– Улле говорил, что ты платишь за вести, – сказал он, будто размышляя. – За хорошие, правдивые вести. Здесь был один человек, который такую весть принес.

Он замолчал, чуть покачивая головой и продолжая мять шарик в пальцах.

– И даже нечто лучшее, чем весть.

Он заглянул Драккайнену прямо в глаза, крутя в пальцах шарик. Веки его окружала сеточка красных сосудов.

– Ну? Что там?

Багрянец улыбнулся, показывая черные десны и мелкие белые зубы, обведенные чернотой, будто он чистил их угольной пылью. Его ржавые радужки, разлитые по всему глазному яблоку, вдруг запылали золотом. Теперь он выглядел не как птица – как ящер. Как ядовитый ящер.

– Привет! – прошипел он.

И бросил шарик в абажур лампы.

Фыркнуло, как магнезия – внезапной ртутной вспышкой и облаком густого, вонючего дыма, пахнущего тлеющим целлулоидом. Драккайнен задержал дыхание и вскочил, переворачивая стол на Багрянца, который все же успел подхватить лампу и дунуть под абажур, выпуская в лица противникам концентрированный поток дыма и огня. Вуко выставил перед собой ладонь, Грюнальди качнулся, кашляя с ужасным мокрым звуком, вслепую размахивая мечом и держась второй рукой за горло. Кафтан на его спине пылал.

Открылась дверь и в комнату ворвался другой мужчина, в шляпе и кожаной одежде. Кто-то еще забежал внутрь дома.

– Грюнальди, на выход! – прохрипел Драккайнен, толкая ногой перевернутый стол, пригвоздивший Багрянца к стене. Он старался дышать сквозь полу шубы, но все равно легкие его горели и рвались в спазмах. Он вынул меч, чувствуя, как пол делается мягким и эластичным, словно трясина. Звуки сделались странными, он видел только тьму и неоновый отпечаток в виде зигзага. Он блокировал Багрянца столешницей, в которую упирался ногой, но один противник стоял у дверей, еще один – со стороны двора. В темноте вставали клубы едкого дыма, и он знал, что не сумеет долго сдерживать дыхание. Воздух разрезал мерный свистящий звук. Один из противников крутил нечто над головой. Цепь? Кнут? Рядом Вуко услышал шум, звук ломаемой мебели и яростный рык Грюнальди, а позже вопль, совершенно нечеловеческий, словно хриплое бульканье, однако подсознание зарегистрировало чужие слова: он их будто распознавал когда-то.

– Ону ней олдурмэ! Кахдин ону истйор сахгул! – а потом грохот падающего тела.

Драккайнен ощущал крутящийся кончик цепи или кнута, отяжеленный грузилом. Слышал, как тот режет воздух, описывая круги, разгоняя клубы дыма. Он не мог стоять так на одной ноге, закрываясь мечом. Потому перестал прижимать стол к стене, подпрыгнул и в воздухе воткнул ногу в столешницу, услышал сдавленный крик Багрянца, а потом потерял равновесие на колышущемся полу и глотнул едкого дыма. Перекувыркнулся, натолкнувшись на кого-то и давясь кашлем, а потом ударился об мебель, пытаясь достать второй палаш.

Пучок грузил пролетел мимо его лица, он почувствовал дуновение ветра и один острый, болезненный удар по челюсти, как щелчок бичом.

Он должен был двигаться в сторону двери, но где-то там находился Грюнальди, и не понять: стоит тот или лежит, а потому нельзя рубить вслепую. Он еще раз кувыркнулся, подсекая кого-то пинком, что-то с грохотом упало, сыпались металлические предметы, посуда и тюки. Он встал и, покачиваясь, двинулся в темноту на того, кто крутил грузилами. Закрылся одним клинком, который сразу же ткнулся в какую-то паутину, повел его вбок и дернул, рубя вторым палашом, взятым обратным хватом; кто-то закричал отчаянно и ударил чем-то, что мгновенно оплело его мешаниной тонких, крепких веревочек, смердящих рыбой и солью. В лицо ему брызнула горячая, воняющая медью кровь.

Рыбацкая сеть, мелькнуло у него в голове. Поймали меня рыбацкой сетью. Я достал мерзавца, но он успел ее метнуть.

Сразу же на него упала и вторая, а потом – сокрушительный удар мешком, наполненным песком.

Когда его волокли, он не потерял сознания окончательно, пытаясь сосредоточиться на Цифраль, на том, чтобы убрать кружащую в крови отраву, чтобы любой ценой сохранить сознание.

Но несмотря на это, он растворился в светящемся тумане, приобнявшем его, как ласковые руки любовницы.

Он лежал среди переливчатых клубков, подрагивающих, будто завеса бриллиантовой пыли, и было ему удобно и сухо. Под спиной – что-то гладкое, теплое и шелковистое, в такую же поверхность, только вертикальную, он упирался и щекой. В гладкую, шелковистую и эластично-мягкую.

Драккайнен открыл глаза и взглянул вверх, на две склоненные над ним груди, заканчивающиеся розовыми, выпуклыми сосками. Лежал он на коленях девушки, головой на ее лоне. Сел и увидел знакомое лицо, которое, однако, в нормальном масштабе показалось ему странным, словно оживший кадр из комикса, внезапно получивший свои три измерения и человеческую кожу, лишь несколько слишком гладкую и безукоризненную. Словно бы и красивое, но на самом деле жуткое, как японские эротические андроиды «Акико». Он взглянул в невозможно зеленые радужки, и его прошила дрожь. В микромасштабе, в котором он привык ее видеть, это не выглядело настолько странным. Она шевельнула крыльями, что выглядели как опалесцирующая фольга, распятая на тоненьких жилках.

– Цифраль… Где я?

– Внутри. Ты терял сознание, вызвал меня, потому я удержала тебя внутри твоей головы. Такое небольшое убежище. Это все, что я смогла сделать.

– Что снаружи? Что это за туман?

– Фаза REM. Потеря сознания. Отравление, сотрясение мозга. Частичный паралич. Общая перезагрузка. Ты находишься в аварийном меню.

– Как долго все это продолжается?

– Три-четыре минуты. Снаружи время идет быстрее, но долго я это место не удержу.

– Что можно сделать?

– Не знаю, что сказать. Это ты отдаешь приказы. В твоем распоряжении холодный туман. То, что осталось на тебе, в волосах и на одежде. Тот, который нас окружает. Дать визуализацию? Посмотри внимательней.

Он встал с колен Цифраль и подошел к круглому пространству в переливающейся метели бриллиантовой пыли. Сунул ладонь в туман, отдернул, и пылинки пошли за его пальцами. Взгляд его внезапно обострился, ладонь выросла перед глазами, огромная, как горная долина, прорезанная рвами папиллярных линий, среди которых, будто облачка бабочек-подёнок, летали миниатюрные подобия Цифраль, той самой, которая сидела на пятках и медленно обмахивалась крыльями. Он пошатнулся и вернул себе нормальное зрение. Туман снова стал туманом.

– Что это было?

– Визуализация. Графическая накладка. Это тебе поможет.

– Они выглядели как ты…

– Тогда прикажи им, что делать. Они не больше частиц, но действуют вместе, как рой. И их миллиарды. Могут поднять гору, если окажется их достаточно много. Всякая может что-то прервать, соединить, перенести или поджечь. Если станешь думать о них не в категориях тумана, мистики или магии, тебе будет легче это проконтролировать. Приказывай миллиардам маленьких Цифраль. Помни, что каждая из них умрет, когда выполнит свое маленькое задание.

Драккайнен посмотрел на свои руки, а потом потер лицо.

– Безумие, – сказал он. – Но отчего бы и нет? Ладно, детоксикация. Пусть войдут в мои легкие, а потом найдут частички этой гадости и выведут ее наружу. Пусть сквозь легочные пузырьки войдут в систему кровообращения и очистят, что удастся. Просто пусть вынесут это в почки, но, боже сохрани, не в печень. В каком я физическом состоянии?

– Один глаз полуоткрыт. Видишь каменные стены и стропила. Руки у тебя связаны сзади мокрым ремнем; две рыбачьи сетки на лице и теле. Они оплетены ременной петлей вокруг рук. Ноги связаны в щиколотках конопляным шнуром длиной в полметра, тот затянут впереди скользящим узлом, а со спины – плоским. Ты лежишь на правом боку.

– Пусть развяжут узлы и освободят меня от сети, но пусть все останется на месте, только ослабленное. Это, полагаю, будет более щадяще, чем разрезание, перекусывание или пережигание? К делу. Детоксикация и освобождение а-ля Гудини.

– Базовая команда не принята. В доступе отказано.

– Ты что, издеваешься? Что бы это значило?

– Не хватает кода доступа.

– Какого, jebem ti majku, кода доступа? Это же моя собственная голова, perkele!

– Спасибо. Код принят.

– Что?

– Финское проклятие. Ты сам это установил.

– Тогда за дело, perkele saatani vittuu!

А потом он сидел внутри собственной головы, на лугу, окруженный бриллиантовым туманом, в объятиях проекции собственного бионического импланта, которая приобрела форму эротической мечты влюбленного в аниме девианта, и ждал. Перед его глазами медленно и горизонтально разворачивался переливчатый поясок, окруженный гало, будто прямой кусок радуги. Он догадался, что это запись состояния. «Процесс выполняется. Ждите».

Он и ждал.

Испытывая все большее нетерпение. Ловушка. Котел. Однако более всего не давала ему покоя мысль о врагах. Он надеялся, что Спалле и Сильфана, ничего не дождавшись, пойдут на постоялый двор и встретят там Варфнира. Только вот им, ему и Грюнальди, отравленным испарениями, побитым, связанным и вброшенным в какой-то подвал, это не слишком-то поможет. Как обычно, он провалил операцию нахрен. Слабо подходил на роль командира и плохо играл в команде. Он установил для них резервное задание, две точки встречи – и все. Как обычно, решил, что как-нибудь справится сам и не приготовил никакой страховки. И влез в ловушку. Простейшую из возможных. Очевидную до боли.

Хватило бы просто решить, что остальные – тоже активные игроки. И что у них есть свои люди. Случай ван Дикена, пожалуй, доказывал это достаточно отчетливо.

Полоска состояния развернулась до самого конца, и Драккайнен вдруг вплыл в темный, влажный подвал, в головную боль, в запах тухлятины и вонь лежащих на нем сетей. Болезненная точка в центре челюсти дергала, пульсировала и ныла попеременно. В темноте маячил лежащий под стеной сверток, тоже упакованный в сеть – и лежащий неподвижно. Как оно там звучало?

Олдурмэ… – убить… настоящее время, третье склонение, действие… «убивай». Но было: ней олдурмэ. Ону ней олдурме! Кахдин ону истйор сахгул! «Не убивай его! Она хочет его живым!» – видимо, так. Амитрайский. Видимо.

А значит, есть еще какая-то «она». Кахдин… Не просто «она». «Она» – уважительно. «Она – та, великая». Вот только какая из них? Фрайхор? Калло? Какая-то другая великая? Местная?

Спасибо, что хочет живым.

Головная боль наползала откуда-то из-за затылка и разливалась в висках. Тяжелая, туманящая, похмельно-мигренная – вдобавок к резкому дерганью в побитой челюсти. Вуко резко шевельнул ладонями, мокрый ремень свалился на булыжный пол, потом он сбросил с себя сетку и скорчился в резких спазмах, блюя столь отчаянно, что чуть не рассадил лоб о камни. Слезы потекли у него по лицу: горячие и крупные, словно горошины. В воздух поднялся вонючий пар. Грюнальди даже не шевельнулся.

Драккайнен переждал, пока желудок кончит выворачиваться наизнанку, последний раз сплюнул солоноватой, густой слюной и поднялся на ноги.

Пульс у Грюнальди был. Ощутимый, в сонной артерии, что располагалась иначе, чем у человека, чуть дальше, назад, у затылка. Слабый, неровный он был.

Похоже, не знали, кого точно «она хочет», и пощадили обоих. Вдохновляюще.

Он приготовил ремни и сеть, чтобы быстро набросить их, если услышит шаги, и ощупал подвал. Обычное подсобное помещение, заставленное какими-то бочками, выложенное известковыми блоками, обросшими пятнами селитры и как бы мхом. Под потолком висели ряды каких-то полок и веретенообразные рыбьи туши, топорщащие острые плавники, все пахнет дымом, все высохшее и жесткое. Двери, естественно, были заперты на дубовый засов. Атаковать их с помощью остатков магии или подождать?

Времени ждать не было. Те, возможно, как раз перерезали глотку Спалле или насиловали Сильфану – перед тем как перерезать глотку и ей.

Что еще хуже, были они неприятно, совершенно не по-средневековому ловки. Уз он не имел, а потому мог ожидать, что кто-то сюда заглянет – принести воды, проверить либо забрать одного из них на допрос, но такое могло наступить и утром и бог весть когда. К тому же они могли его сперва снова отравить, прийти впятером и вывести с клинком на глотке. Теоретически, он мог притворяться связанным и одуревшим, падать, а потом использовать элемент неожиданности. Вот только такое не обязательно удастся.

– Посвети-ка мне, Цифраль, – пробормотал он и принялся обыскивать подвал в сопровождении летающей вокруг него и посверкивающей золотистым светом феечки. Помещение, увенчанное бочкообразным потолком, тянулось вглубь, мрачное, каменистое и влажное, украшенное гроздьями вроде-как-паутин, населенных не-совсем-пауками. По стенам шмыгали некие членистоногие создания, снабженные неприятно игольчатыми лапами и пучками круглых глазок, что светились отчетливо зеленоватыми огнями. Кучи бочек с напитками, из которых доносились ароматы ферментации, покачивающиеся над головой, привешенные к колышкам куски ветчины, тушки рыбин да бесформенные колбасы, коробки с присыпанными пылью странными корнеплодами, мотки веревки, какие-то металлические штуковины, подвешенные на гвоздях, несколько деревянных ведер, воткнутых одно в другое. Даже если он выломает двери – что, выскочит наружу, вооруженный колбасами и помойными ведрами?

Под большим, почерневшим от копчения окороком, заканчивающимся такой лапой, что не хотелось и задумываться над внешним видом животного, высоко под потолком в деревянную полку был воткнут нож. Грубый, склепанный на коленке, с деревянной рукоятью и поржавевший – но нож. Такой, чтобы тому, кто спустится в подвал, можно отрезать кусок мяса, не ища чего-то еще. Какой-то чрезвычайно добрый и умный человек воткнул нож в полку точно под рукой, в месте, где его не заметил бы никто, кто пришел бы сюда не за шматом поросенка, а для проверки, подходит ли помещение под камеру.

Он прихватил деревянный подойник и вернулся к Грюнальди. Разрезал ремни и узлы на запястьях, а потом попытался привести его в себя. Мореход что-то бормотал, начал шевелиться, но вяло и беспомощно. Вуко нашел глиняный жбанчик, пахнущий остатками того кошмарного дрожжевого пива, потом воткнул шпунт в бочку и наполнил жбанчик. Что бы ни происходило, а Людей Огня будили, приводили в сознание и лечили прежде всего пивом.

А потом едва успел подставить подойник и придержать товарища за плечи, чтобы тот не разбил себе голову о край ведра.

Помогло не слишком. Грюнальди встряхнул, как бык, головой, отвел от лица пряди оранжевых волос и принялся шевелить губами, будто пытаясь вспомнить, каково оно – говорить, потом указал на тени, раскачивающиеся над ним, и проговорил торжественно: «Рыба!» После чего повалился на бок и принялся хихикать. Безнадежно.

Драккайнен уложил его так, чтобы тот не подавился, и вернулся к обыску подвала.

«Не переставай комбинировать, – повторял Левиссон. – Все время что-то делай. Импровизируй. Все является оружием. Безнадежные ситуации случаются очень редко».

Подвал тянулся еще несколько метров и заканчивался стеной, заставленной большими бочками, лежащими дном вперед. Инструктируя жестами и негромким голосом Цифраль, используя ее как летающий фонарик, он обыскал полки, стены, корзины и пол. Быстро и нервно, но систематически. Он проанализировал систему балок. Расклад камней. Заглянул в жбаны. Не знал, что именно он ищет. Что-то. Все может стать оружием. Все может оказаться выходом из ситуации или пригодиться.

Он обстучал бочки, забившие торец подвала, и понял, что их ничто не сдвинет с места. Во-первых, в каждую можно было бы воткнуть корову, во-вторых, они лежали одна на другой и блокировали все до самого потолка. Как-то их наполняли, вот только как? Большинство были забиты деревянными шпунтами. Когда он их ослабил, изнутри потекло что-то липкое, пахнущее дрожжами и будто сиропом для кашля. Но одна бочка вместо шпунта имела примитивный металлический курок с вентилем, однако она была пустой. Покрутил затвор – и ничего. Такой курок больше бы пригодился на бочке, которой пользовались. Он еще раз осмотрел пол и увидел отчетливое пятно – лужа от вина подле другой бочки, – конечно, с воткнутым вместо шпунта курком. Отбивали шпунт, подставляя посудину, а потом втыкали туда курок, но все равно какое-то количество жидкости вытекло на пол. Он вернулся к той пустой бочке, поскольку она не давала ему покоя, и попытался шевельнуть всем, чем можно было. Он обстучал бочку, попытался подергать ее со стороны в сторону, ощупал курок. Цифраль летала подле его головы, присвечивая со скептическим и заботливым выражением на мордашке.

Курок провернулся в сторону, похоже, случайно, в результате хаотического дерганья, открывания и закрывания вентиля. Он гладко провернулся вправо, прокрутился под прямым углом, но дальше идти не желал. В другую сторону он провернулся вниз и тоже не захотел двигаться дальше. Драккайнен провернул его снова и дернул. Щелкнуло, после чего дно бочки диаметром почти в метр выскочило вперед и открылось в сторону Драккайнена, как люк. Внутри было темно, воняло тухлятиной и подвальным холодом, но не было ни малейшего запаха вина. Ничего. Только тухлятина, старое дерево и пыль. И легкий ветерок на лице. Едва ощутимый.

– Внутрь, – прошипел он Цифраль. Та состроила оскорбленное личико, но послушно прошмыгнула внутрь бочки, будто большая пылающая ночная бабочка.

– Туннель, – заявила, вынырнув через минуту. – А потом еще один подвал.

– Идем, – приказал он.

– А Грюнальди?

– Он нам не поможет, а тут он будет в безопасности. Я за ним приду.

– Они сделают из него заложника, если ты его оставишь.

– И то верно.

Грюнальди, волоченный под мышки, уже не блевал, но продолжал называть всякие предметы, мимо которых шел, и чуть не лопался от смеха. Говорил: «мясо», «кувшин», «подойник», а потом – «бочка». Вуко прополз сквозь бочку на другую сторону, повернулся, влез туда снова и проволок внутрь приятеля, таща его за кафтан. Донце можно было ухватить изнутри за простой металлический засов, закрыть, а потом прокрутить его, блокируя люк.

Второе помещение было похоже на первое, только более вонючее, и тут не складировали пищу. Посредине на короткой цепи висела металлическая лампа, вот только не было ничего, чем ее можно было бы зажечь. Цепь продета сквозь проушину, воткнутую в потолок, и пришпилена к стене. Он спустил лампу, откупорил пробку и удостоверился, что внутри хлюпает и отдает знакомым запахом драконьего масла, и как можно быстрее вложил затычку на место и снял металлическую заглушку с фитиля, который сразу же принялся дымиться, потом раскалился, а потом фукнул маленьким желтым огоньком.

Помещение наполняли полки, где стояли оббитые кожей и окованные небольшие ящики, а посредине лежали сокровища. Золото, серебро, какой-то другой металл, поблескивающий серебристо и будто светящийся изнутри. Монеты – круглые, квадратные, в виде продолговатых плиток, с дырой посредине и без, слитки, секанцы, лом, пластины… Смесь. Куча.

Сокровища.

– Чудесно, – сказал он Цифраль. – Мечта грабителя. Вот только мне не это нужно. Может, мы и богаты, но все так же в заднице.

– Золото, – заявил Грюнальди и захихикал. – Лампа.

– Невозможно, чтобы всякий раз, когда он хочет отложить из выторгованного, Вуко ползал между картофелем и пролазил сквозь бочку. Это просто-напросто невозможно.

Он посадил Грюнальди на пол и дал ему для развлечения сундучок с монетами, после чего обыскал помещение, присвечивая себе лампой.

– Нумизмат… – ворчал. – Жаль, что складирует наличность, вместо того чтобы инвестировать ее в ценные экземпляры оружия.

– Вон то выглядит как двери, – осторожно подсказала Цифраль.

– Именно, – ответил он. – Вот только проблема – это не то. Мы внутри сокровищницы, а сокровищницы, уж не соображу отчего, закрыты обычно снаружи. Сколько осталось там твоих маленьких трудолюбивых сестричек?

– Щепотка. Можешь перенести карандаш, превратить стакан воды в стакан водки или поджечь воробья. Непросто описать. Все зависит от того, что ты решишь делать. В любом случае – могут немного.

Драккайнен проговорил что-то по-фински, потом поднял лампу и снова осторожно обошел помещение. В одном его конце находились солидные окованные двери, к которым вели каменные ступени. У двери не было заметного замка, были они заперты наглухо. Он поднял светильник и повел им вокруг, внимательно поглядывая на пламя.

– Этот сквозняк не отсюда, – решил Вуко. Он обошел помещение в третий раз, поднимая и опуская лампу около полок, сундуков, бочек и кожаных мешков.

– Бочки, – сказал Грюнальди, раскачиваясь на полу.

– Точно. Снова бочки, – согласился Драккайнен. – Можно держать ценности в бочках, но зачем? Может, это исключительно дорогие напитки?

Три больших бочки лежали под стеной пирамидой, втиснутые в угол рядом с полками. Вуко присел и повел лампой вокруг донышек. Потянул носом подле шпунтов.

– Piczku materinu, как бренди с примесью траварицы. Такое я бы тоже держал в сейфе.

Огонек задрожал и немного отклонился набок.

– Тут. Самая нижняя. Снова.

На этот раз не было курка, просто деревянный шпунт.

– Самое большее, скупаемся в коньяке, – заявил он тихо, подергивая деревянный колышек, как больной зуб.

Но бочка была пустой. Драккайнен посветил лампой и заглянул в дыру, а потом выпрямился.

– Замочная скважина, – заявил. – Нехорошо. Но тянет оттуда холодом. Подумаем. Это не может быть слишком сложный замок. Такой, что нельзя было просто открыть кончиком ножа или силой. Ладно, Цифраль. Надо переставить зубцы храповика. Вероятно, всего один-два, чтобы просто освободить ригели. Вероятно, это поперечный ригель с рядом надрезанных колец, которые передвигаются оборотом ключа или поднимаются маятниково. Вероятно, кузнечная работа. Посылай своих scissor sisters. Открыть замок, абракадабра perkele!

Он вытянул руку в сторону донца, по-идиотски растопырив пальцы, достаточно магически, как ему показалось. Дохнуло морозом, вокруг ладони его замерцал ледяной туман, всосавшийся в дырку от ключа. Изнутри бочки раздалось несколько металлических перестуков и скрежетов, но ничего так и не случилось.

– Останови их на миг, Цифраль. Стоять, haista paaska!

Он осторожно вполз сквозь бочку, открыл ригель и всунулся в соседнее помещение. Вернулся через пару секунд, триумфально потрясая узкой полоской сала, которое растопил над пламенем лампы, по клинку ножа впуская капли жира внутрь замка. Отрезал еще с края штанов кусок ткани, пропитал жиром и затолкал в отверстие замка, обернув вокруг срезанной с полки деревяшки.

– Хорошо, – сказал наконец, бросая палочку на землю. – Теперь должно пойти полегче.

Замок сперва заскрипел с усилием, потом издал резкий железный клекот и затих.

– Цифраль, за мной. Грюнальди, поспи. Я сюда вернусь. Что рыдаешь, кретинка?

– Они все умерли, – всхлипнула она. Разведчик глянул в потолок.

– Будут еще, вот увидишь. Сразу сделаем новых, – пообещал ей.

Толкнул донце, то поддалось, скрипнув петлями, он же вполз внутрь.

Сразу за бочкой коридор расширялся, и можно было подняться в полный рост, чтобы не блуждать в темноте в согнутой, ужасно неудобной позиции. Каменным был только пол, стены и потолок – выложены опалубкой из досок и подперты деревянными сваями.

Коридор резко поворачивал, а потом тянулся шагов на двадцать, явно идя вверх.

Вуко то и дело останавливался и прислушивался, а потом отправлялся дальше. С каждым шагом делалось все холоднее.

В конце туннеля находилась еще одна толстая дверь, закрытая на мощный засов. Драккайнен врезался головой в стропильную балку, пробормотал что-то по-хорватски о гребаных карликах, а потом по-фински – насчет их совместной жизни с северным оленем.

Вуко оттянул засов, задул лампу и осторожно выглянул.

– Побережье, – шепнул.

Отверстие находилось в метре от воды, и сверху было прикрыто досками помоста. Вуко глянул вверх и уверился, что часть из них подпилены, создавая ловко спрятанный люк, закрытый железным засовом.

– Dobrodoszli. Ja hou, – проворчал. – Хитромудрая вяленая старая селедка. А ведь не помогло. Попал, бедолага, причем из-за меня.

Он отворил люк и выскользнул на помост, а потом отряхнул с себя снег. Прибрежная улочка была пустой. Туман успел чуть рассеяться, но все еще висел над селением, морозный и досадный. Видно было метров на пятнадцать.

Он спрятал нож в рукав и окрутил запястье цепью от лампады, позволив ей свисать из ладони.

– Ладно, – заявил он. – Are you ready for the rock?

Сперва он заглянул на постоялый двор. Зашел осторожно, но там было пусто. Ни следа Варфнира. Сильфаны нет. Спалле отсутствует. Около огня за столом сидели лишь двое добрых мореходов, мрачно поглядывая на лампадку на столе и на разобранный скелет печеной птицы да потягивая из рогов. Чужак с лампой в руке, который вошел, впуская внутрь метель, был одарен равнодушными, несколько нетерпеливыми взглядами, после чего оба джентльмена вернулись к наблюдению за танцем пламени в очаге.

– Приветствую, добрые мореходы, и пусть боги не обращают на вас внимания, – начал осторожно Вуко, садясь на стол и ставя свою лампу на стол. – Думал, что встречу тут своего друга. Видный муж, молодой и хорошо одетый.

– Синий плащ, вышитый золотом, обшитым драгоценным мехом, серебряные крючки, узорчатые сапоги и дорогой меч с гравированной гардой? – спросил корчмарь, низкий, круглый человечек с разлапистой бородой, заплетенной в две косички. Драккайнен кивнул.

– Это он.

– Выпил кувшин пряного пива, а заплатил, как стирсман. Страшно болтливый и любопытный человек. Не будь он таким щедрым и знатным, показался бы раздражающим. Поговорил со странствующим купцом, который остановился у меня на зиму, и они вместе куда-то вышли.

– Это был низкий худой чужеземец с Юга, с красными шрамами от болезни на лице по имени Багрянец? Выглядел как странный амитрай?

– Нет, был из наших сторон. Может, из Земли Соленой Травы или откуда-то с гор, может, от Людей-Медведей. Продавал тут шкуры осенью. У него воз с товаром и трое людей. Живут в запасной бане. А какие-то южане зимуют у Вяленого Улле, того, что болеет, но у всех у них лица нормальные, без шрамов.

– Я вернусь, – пообещал Драккайнен. – И тогда куплю твоего меда, а заплачу не хуже, чем мой приятель, но сперва я должен его найти. Скажи мне, как давно он вышел?

– Не так давно. После завтрака. Я, самое большее, лишь раз докладывал дрова.

– Где-то полкувшина назад, – заметил посетитель.

Вуко вышел снова в белый туман и мелкий, секущий лицо снег. Набережной прошел человек с ведром в руке, пряча нос в меха. Драккайнен подождал, пока он не исчезнет в тумане, а потом украл с помоста бочку, перетащил ее к стене постоялого двора и осторожно осмотрелся.

– Дурная идея, будет скользко, – пробормотал он.

Как можно тише влез на бочку. Та затрещала под его тяжестью, но выдержала. Крышу венчал ряд деревянных перекрестий, торчащих, как рога. Должны были, наверное, стабилизировать дранку. Он надеялся, что это части скелета крыши, и что окажутся крепкими. Вцепился в край крыши, а потом раскрутил лампу над головой на всю полутораметровую длину цепи и метнул ее. Удалось на третий раз, и он влез на край крыши, удерживая всю тяжесть тела на воткнутом в дерево ноже. Цепь выскользнула у него из руки, и на один ужасный момент Вуко думал, что потерял лампу, но цепь окрутилась вокруг торчащих в небо рогов и осталась на крыше, разве что кончик ее находился теперь в добром метре от его руки. Он осторожно взобрался по присыпанной снегом кровле из скользких молодых ветвей, несколько раз дырявя ножом дранку, втыкая пальцы между ветками фашины и сбрасывая снег на улицу, но его никто не заметил. А потом вытянулся во всю длину и ухватился за кончик цепи. Осенью он просто бежал по распоркам крыши, но теперь ему приходилось бороться за каждый шаг по скользкому слою снега и льда, а потому он шел чуть ли не на четвереньках, согнутый, как паралитик, цепляясь, за что удастся, и нащупывая подошвами точку опоры.

На подворье Вяленого Улле стоял какой-то типчик в косматой меховой пелерине и островерхой шапке с отворотами, заслоняющими уши и затылок. Видимо, из-за этого он и не услышал хруст снега на крыше и не обратил внимания на небольшие лавины, что сыпались под стену. Драккайнен, почти не раздумывая, бросил нож на подворье и одновременно прыгнул стоящему на спину. Удар буквально вбил охранника в землю. Вуко, амортизируя падение переворотом через плечо, услышал жутковатый деревянный стук, с которым череп того ударило в камень. Сам он, перекатываясь по заснеженным камням, врубился спиной в колодец: болезненно, но, похоже, без ущерба. Вскочил, подхватывая с земли нож и раскручивая цепь, обернутую вокруг пояса, но не было необходимости. Человек лежал лицом вниз на камнях в расширяющемся коричневом пятне на снегу, пальцы одной руки механически подрагивали, будто каждый из них жил собственной жизнью. Когда разведчик дохромал до него, стражник либо умер, либо впал в кому. Из ушей его текла кровь, а лицо выглядело как раздавленная бумажная маска. Драккайнен нервно оглянулся и прижался спиной к стене, но в доме стояла тишина. Шум на дворе никого не заинтересовал. Он подхватил труп под мышки и втянул в дровяной сарай, а потом достал немного снега с крыши и навеса над колодцем и замаскировал пятна крови на камне двора.

Когда он вытер снегом лицо сбитому человеку, оказалось, что это не Багрянец. У мужчины тоже было плоское лицо с небольшим, крючковатым носом, но кожа – гладкой и без шрамов. Он также был коротко пострижен, почти обрит. Не носил амулетов, документов или чего-то характерного. Вуко конфисковал тяжелый, напоминающий кукри тесак, с клинком, топорщащимся по бокам совершенно бессмысленными дополнительными отростками, ровными или кривыми, как крюки. Критично осмотрел оружие и отложил его в сторону. У мужчины был еще тайник на кожаном поясе, где находился инструмент, состоящий из обернутой кожей короткой рукояти, снабженной полукруглым клинком, размещенным сбоку, как миниатюрный топор. Может, это был скребок для шкур, нож для обрезания сигар, бритва – а может, какой-то убийственный кастет. Драккайнен решил пока что использовать предмет именно таким образом, пока не случится возможность обрезать сигары. Взял у несчастного еще и пояс, потому что собственный у него забрали, а еще меховой плащ с высоким воротником и поднял с подворья островерхую ушанку. Запихнул труп в угол дровяного сарая и опрокинул на него поленницу нарубленных дров, сложенную под стеною. Шуму вышло много, но это тоже никого не тронуло.

Он открыл дверь в подклети и вскользнул во мрак дома и тяжелый смрад странных благовоний, висящий в душном воздухе.

Он шел, куда придется, – Вуко никогда здесь не был. Но дома, выстроенные согласно предписаниям таинственной Песни Людей, внутри отличались между собой, помещения имели разное расположение, в зависимости от образа жизни владельца. Драккайнен двигался спиной к стене, с зубастым кукри в опущенной руке и со свисающей лампой на цепи в другой. Однако дом казался пустым. Каждые несколько шагов он останавливался, но слышал только собственное дыхание. В доме стояла тишина.

Заглянул в какие-то двери, осторожно приоткрывая их, но увидел только окованные сундуки и деревянное ложе, накрытое мехами, – похоже, неиспользуемое.

Дом был старым, мрачным, разделенным бревенчатыми стенами, как лабиринт, что хуже – доски под ногами скрипели. Вуко ставил стопы, как мог осторожно, на края досок, скользя между теней и мрачных уголков почти бесшумно, но ужасно медленно, прислушиваясь каждые несколько шагов.

Следующим помещением была кухня, временно превращенная, кажется, в бойню. Каменный пол и солидный, сколоченный из толстых досок, стол были забрызганы кровью, тут лежали пропитанные алым тряпки, казан с горячей еще водой, куча порванных тряпок, маленький узкий нож с костяной рукоятью, загнутая игла, оловянный кубок и небольшая металлическая бутылочка, покрытая гравированным орнаментом.

За столом сидел, упертый в стену, сломанный напополам большой сверток с пятнами крови, оплетенный ремнями и окутанный льняным полотном.

Драккайнен подошел и, чувствуя, что сердце его выскакивает из груди, разрезал ремень и медленно раздвинул полотно.

Увидел чужое плоское лицо, вытаращенные ореховые глаза, подведенные снизу полумесяцем белков, и раскрытый рот, полный мелких зубов, рыжих от крови.

На лбу мужчины кто-то начертил пальцем, смазанным кровью, круг и пересек его вертикальной линией.

Он осторожно осмотрел стол, разбросанные вокруг медицинские инструменты, стараясь не влезть в кровь, и зафиксировал: то, что он видит, это следы не пыток или убийства, но – поспешного осмотра ран. Как минимум три человека подлатывали себя тут на скорую руку, оставляя вокруг множество нервных следов, а одного, раненного тяжелее прочих, спасти не удалось, остальные наложили друг другу повязки, используя отвратительно и подозрительно пахнущие какими-то сложными алкалоидами растворы из кубка, и поспешно вышли. Остался только завернутый в тряпки труп.

Все произошло, может, минут десять назад.

Он выскользнул из кухни с ужасным ощущением, что впал в проклятую петлю, в которой он разминулся с остальными, и теперь блуждает на ощупь в тумане, встречая на своей дороге только пустые помещения, в то время как главное происходит где-то в другом месте и без его участия. Ситуация становилась все хуже, все сложнее и абсурдней.

В доме царила тишина, но в какой-то миг до Драккайнена донесся далекий, приглушенный звук, совершенно не понятный. Кто-то застонал? Крикнул, но издалека? Кто-то кого-то окликнул на улице?

Ему самому захотелось кого-нибудь окликнуть. Хоть кого-то.

Следующие двери, точно такие же, как и остальные, снабжены были железной скобой, прибитой солидными кузнечными гвоздями, и закрыты железным штифтом, воткнутым в ушко. Скоба внутри дома?

Он осторожно вынул штифт, а потом толкнул дверь кончиком меча. Чуть не задохнулся от тяжелой духоты благовоний, аммониака, грязных человеческих тел и застоявшегося воздуха. В коридоре было темно, но в помещении еще темнее. В полумраке он заметил сплетенных друг с другом людей, лежащих на сенниках. Несколько мужчин, две женщины, старая и молодая, прижавшиеся друг к другу, несколько детей разного возраста. Сплетенные в один клубок, полуживые и неподвижные. Внутри на полу стояла металлическая посудина, из которой тонкой струйкой сочился дым. Проникал наружу сквозь отверстия в крышке и наполнял комнату синим туманом до самого потолка.

Драккайнен заслонил лицо рукавом и вошел, следя, чтоб стена оставалась за спиной.

– Добрый тебе день, Улле, – пробормотал.

Купца сложно было узнать. Бледный, изможденный, со всклокоченной бородой, он раскачивался в куче грязных мехов, губы его были покрыты струпьями, а глаза – бледны и бессознательны. Были на нем короткие штаны и рубаха, что-то вроде теплого белья или пижамы из когда-то благородных тканей, вышитых, но превратившихся в испятнанные и порванные лохмотья в желтоватых затеках.

Драккайнен беспокойно выглянул в коридор, но дом казался совершенно пустым.

– Выходи, Улле, – сказал он. – Уже все нормально. Выходите все.

Он поднял купца, потянув того за руку, и поставил на ноги. Вяленый Улле качнулся и оперся о стену. Остальные смотрели на Драккайнена неподвижно или лежали на сенниках и ни на что не реагировали.

– Быстрее! – прошипел он. – Вставайте! Выходите, пока они не вернулись.

В конце концов ему пришлось их вытаскивать. Тянуть за руки, закинув себе на шею, выносить чуть ли не на руках. Когда ставил на ноги одного, другой оседал на сенник. Он выскользнул в коридор и несколько минут прислушивался, а потом отворил дверь во двор и вытолкал их одного за другим прямо на мороз и снег, кашляющих, раскачивающихся на неустойчивых ногах.

Последней была старшая женщина, которую он выволок вместе с сенником.

Молодая женщина обняла одного из детей, какой-то мужчина пополз в сторону деревянных дверей на противоположном конце двора, где, должно быть, находился тыльный выход в закоулок.

Улле старался что-то сказать, но лишь кашлял и бормотал неразборчиво:

– Бахра… Баргх… Багрян… у… убил Унфагра… и моего старшего… желтые глаза… ежедневно… золото в глазах… золотое бельмо… при… привезли духов… дым… лучше, чем цепь… Багр… эта красная… тварь… убей… ждали тебя… золотое бельмо… нет никого… нет друзей… никто не пришел… боялись болезни…

– Все нормально, – прервал его Драккайнен. – Вяленый, сосредоточься. Где вход в подвал? В подвал, где сокровищница. Мы должны ее открыть. Понимаешь, что я говорю?

Купец раскашлялся снова, а потом его стошнило на снег.

– Где вход в подвал? – тормошил его Драккайнен с ужасным чувством, что все идет не так как нужно и распадается в хаос. Ему казалось, что он должен быть в нескольких местах одновременно. Вытягивать Грюнальди из сокровищницы, искать Сильфану и Спалле, проверять в порту подле корабля, выслеживать Варфнира и его таинственного информатора. Найти Багрянца и его людей прежде, чем те найдут его. Все сразу. Полное поражение.

Он тряхнул купца за плечи, а потом потер ему лицо снегом:

– Где вход в подвал?! Где у тебя оружие?!

– Духи выходят из лампы, – сказал Вяленый Улле совершенно отчетливо. – Слушают. Следят. Много дней и много ночей. Темнота. Духи.

– Perkele, – только и ответил Вуко.

Он снова вошел внутрь и решил прикинуть, как идет коридор в подвале, принимая за исходную точку помост и укрытый там выход.

В результате нашел вход в подвал – люк в деревянном полу рядом с кухней. Нашел его в тот самый момент, когда тот начал отворяться.

Квадратный, старательно сколоченный из толстых досок, безупречно вписанный в пол, в другом случае он так и остался бы незаметным. Люк едва приподнялся, открыв чью-то голову, и не было времени на что-то сложное. Он просто в два прыжка достиг крышки и прыгнул на нее, втыкая назад в пол. Где-то внизу нечто свалилось со страшным грохотом и треском. Железное ухо, за которое люк можно было поднять, простой выгнутый прут, продетый в два отверстия, вошел на свое место и был теперь едва заметен на темных бревнах. Он поддел его кончиком ножа, дернул крышку вверх и, не раздумывая, прыгнул в темноту.

Попал на широкие доски, что были ступенями лестницы, отвесной, почти как приставная, оттолкнулся от них и прыгнул вперед, в бархатную тьму. Перекатился, что-то со свистом промелькнуло сверху, он встал на согнутых ногах и выпустил кусок цепи, все еще окрученной вокруг запястья, а потом крутанул лампой. Попал по кому-то в темноте, раздалось звяканье, хлюпанье драконьего масла в емкости и сдавленный крик. Он снова крутанул цепью, выписывая в воздухе сложную фигуру, попал снова, сбоку, раз повыше и раз пониже, примерно на высоте колена. Дернул цепью, схватил лампу в ладонь и вынул пробку, а потом плеснул перед собой в темноту, вывернулся, уходя от удара, раскрутил лампу снова и отпустил цепь, посылая ее в темноту. Услышал, как она с лязгом отскакивает от камня, а потом его противник вдруг загорелся, наполняя подвальный коридор неровным светом. У него горела рука, пола мехового плаща и несколько мест на груди и лице, куда попали капли. В неровном свете было видно, что это тоже не Багрянец.

Мужчина издал безумный вопль, дернул пряжку, сбрасывая мех на пол, и принялся хлопать себя по лицу. Случилось лишь то, что загорелась его ладонь. Он оскалился в дикой гримасе, а потом внезапно бросился вперед, горя и размахивая одним из палашей, которые еще этим утром были собственностью Драккайнена.

Разведчик сделал короткое движение опущенной рукой; кривое, ощетинившееся отростками лезвие кувыркнулось в воздухе и воткнулось мужчине в грудь. Тот замер, будто натолкнувшись на стену, издал хриплый вопль, прозвучавший как «Ифри-йя!», и упал вперед, хватая Драккайнена за плечи: похоже, желая притянуть его к своей груди и надеть на торчащие вперед клинки. Вуко крутанулся вокруг выставленной вперед ноги, перехватил запястья нападающего и бросил его в темноту с грохотом, ревом пламени и блеском искр. Придержал руку падающего и, используя ее как рычаг, вывернул – уже лежащего – клинком, торчащим из груди, вниз, а потом наступил на спину. Все вместе продолжалось не более пары секунд. Мех на полу и кафтан нападавшего продолжали коптеть с жутким смрадом горелой кожи и шерсти.

Драккайнен поднял свой палаш и открыл первую дверь, но нашел только кладовку, наполненную инструментами, корзинами и висящими на колышках лохмотьями.

Он выругался, отворил следующую и скользнул внутрь, плоско поднимая меч, – и вдруг замер. Перед ним стоял Спалле, белый как мел, с вывернутыми назад руками, связанными толстой веревкой, оплетавшей и его шею и проходившей через раскрытый рот. Мореход, желая что-то сказать, лишь давился кляпом, воткнутым между зубами, да хрипел. За ним стояла одетая в черное фигура, рука в чем-то, что напоминало лоснящуюся шкуру ящера, обнимала Спалле спереди, прижимая ему к глотке поблескивавший, будто лед, предмет. Стилет со стеклянным клинком, острый, как шип, в котором переливалась масляная жидкость неприятно желтоватого цвета. Игла странного клинка упиралась в шею Спалле.

Мелькнуло лицо стоящего сзади в наброшенном на череп капюшоне: бледное и плоское, с крючковатым носом. На долю секунды, но Вуко заметил обширные красные пятна, покрывающие лицо яркой сеткой сосудов, словно маской.

Багрянец.

– Ничего не делай, – посоветовал Багрянец. – Не говори, не поднимай рук и даже пальцем не шевели. Если что-либо скажешь – пусть бы и просто прошепчешь имя богов, я воткну это ему в глотку. Это яд жаловицы. Даже не пытайся. А теперь – назад. Выйди задом в коридор. Медленно. Ни слова. Достаточно будет дрогнуть руке. Ни слова.

Драккайнен послушно отступил в коридор, но меча не опустил, вышел в той самой напряженной позе, прикидывая последовательности движений и зная, что любая их комбинация слишком медленна и не дает Спалле ни шанса. Багрянцу достаточно будет полсекунды. Кончик стеклянной сосульки в его руке был острее хирургической иглы, под прогнутой кожей Спалле уже собралась капелька крови и покатилась по шее, оставляя за собой алую ниточку. Мореход косился на прицеленное в его артерию острие и пытался не подавиться веревкой.

Разведчик вышел за дверь, но встал так, чтобы преграждать путь к лестнице и люку. Багрянец вышел следом, толкая перед собой Спалле, и спрятался за его телом, умело, показывая только руки и крохотную часть лица: один глаз и мерзкую, змеиную ухмылочку. Даже с пистолетом в руке было бы непросто.

– Дай мне дорогу к лестнице, – попросил Багрянец вежливо.

– Ты не пройдешь, – сказал Драккайнен. – Наверху уже мои люди.

– У тебя уже нет никаких твоих людей, кроме него, – заметил южанин тоном дружеской беседы. – Часть убили мы, часть – люди короля Змеев. Тебя многие ждали в этом порту, в доме того, кто должен был передавать тебе известия, да и вокруг него. Когда ты вышел из подвала, я понял, что это ты. Удерживать живыми остальных неверных – лишняя потеря времени. У меня к тебе привет от пророчицы.

Говоря это, он все время шел: медленно, шаг за шагом, заслоняясь от Драккайнена телом Спалле, приставив к горлу его стеклянное острие и направляясь к лестнице.

Тело товарища ящера все еще тлело, маленькие огоньки ползали по капелькам масла на стенах и полу, но Багрянец не обращал на это внимания – просто шел.

– Это у тебя уже нет людей, – прохрипел Драккайнен сдавленно, отступая спиной вперед, с приподнятым мечом. – Я убил всех. А теперь, если у тебя дрогнет рука, погибнешь быстрее него. Я растопчу тебя, будто червяка, в один момент. Тебе нечем меня пугать. Я Ульф Нитй’сефни, Ночной Странник. Я – Песенник. Убери стилет – или через миг запылают твои глаза.

– Дай мне пройти, а не то он умрет. Увидишь, как яд выжирает его тело. Он будет умирать часами, воя от боли.

– Я выхожу первым, – сказал Драккайнен, стоя уже подле лестницы, судорожно обдумывая новые планы и отбрасывая их один за другим. Он был уверен, что если позволит Багрянцу взойти по лестнице первым, то окажется запертым в подвале, а Спалле погибнет.

Он поднялся по лестнице, толкая тяжелую крышку спиной и не отводя взгляда от Багрянца и своего приятеля, ведомого впереди.

– Дальше, – сказал Багрянец. – На подворье.

Увы, он не расслаблялся и не совершал ошибок.

Кончик стеклянного острия все так же упирался в шею Спалле, а сам Багрянец прятался позади заложника, показывая лишь часть руки. Нельзя было и мечтать о том, чтобы рассечь ему бедро, попасть острием в нервный узел или перерубить хребет. А потому Вуко только вел его – сосредоточившись, с выставленной вперед рукой и псевдомалайским палашом, удерживаемым плоско, с клинком на тыльной стороне. Ждал момента, доли секунды, которая все не наступала. Шел напряженный, как струна, запихнув все те «у тебя уже нет людей», «часть убили мы, часть – Люди-Змеи» поглубже в закуток мозга и подперев дверь туда стулом. Пока что. Не важно, что это лишь блеф. Позже. По очереди. Сперва Спалле.

Когда вышли на подворье, первым, кого они увидели, был Грюнальди. Мореход был бледен, но стоял на ногах, при нем был пояс с мечом, а в руках он сжимал охапку всяких трофеев: собственную шубу, пояс Драккайнена, второй меч, нож и прочие вещи. Остальные тоже выглядели чуть получше: в том смысле, что уже не катались по снегу и не ползали вокруг, как черви, а покачивались, стоя на ногах. Один из мужчин, не понять, не то еще один сын Улле, не то его ошалевший охранник, открыл какую-то каморку и повытягивал оттуда мечи, топоры и дротики, которые расставил рядком под стеной. Улле все еще напоминал тень отца Гамлета, но уже набросил на спину кусок меха и держал меч, хотя и казалось, он не понимает толком, что с тем делать.

Семья Вяленого Улле при виде Багрянца издала какое-то бормотание – не понять, не то от страха, не то от ярости, и двинулась на него слепым, неровным шагом, как группа зомби. Грюнальди с грохотом выпустил предметы из рук и потянулся за мечом.

– Назад, – спокойно приказал Багрянец, и все остановились. Маленькая девочка прижалась к матери и расплакалась. Только мужчина, открывший арсенал, взвесил топор в руке и пошел дальше. Улле тоже взглянул на свой меч и, колеблясь, ступил вперед, ставя ноги с таким усилием, будто тащил на загривке мастера сумо.

Грюнальди замер, притаившись, с выставленным вперед клинком, но по-другому, чем остальные. Облизнул губы. Взгляд его прыгал по подворью, было видно, что он что-то прикидывает мысленно, просчитывает и взвешивает возможности.

– Кнутвар, – дружелюбно сказал Багрянец. – Кнутвар Горящий Пес. Будешь наказан.

Мужчина с топором стиснул зубы, но сделал очередной шаг, трясясь все сильнее, словно била его лихорадка.

– Кнутвар, – повторил Багрянец, глядя ему прямо в глаза. – Наказание.

Топорщик выглядел так, будто толкал невидимый грузовик, будто каждый шаг стоил ему ужасного усилия, от которого на висках и лбу его выступили жилы.

– Наказание, Кнутвар, – еще раз произнес Багрянец.

Мужчина упал на колени, словно его вдруг придавила огромная тяжесть, выглядело это как борцовский поединок с невидимым противником. Он наклонился, тяжело дыша, а потом, скривившись как от боли, изо всех сил старался не положить руку на брусчатку, но не справился. Белая ладонь с расставленными пальцами оперлась о камень, а вторая подняла топор.

Сейчас, подумал Драккайнен. Это его отвлекает.

Но обогнал его Улле. Вяленый Улле, который один не глядел на стоящего на коленях Кнутвара, поднимающего топор, не слушал тяжелого дыхания, что вырывалось между сжатыми зубами, и сдавленного всхлипа. Который не глядел, как топор опускается на большой палец воина, на кровь на снегу, не слушал приглушенного вопля, но прыгнул в глотку Багрянцу. Прыгнул, бросив на землю меч, схватил обеими руками запястье руки, держащей отравленную стеклянную сосульку – и вывернул ее. Багрянец зашипел по-змеиному и ударил купца пальцами по глазам, но в тот же миг Спалле дернул головой назад, попав южанину в лицо, оттолкнулся от него пинком и кувыркнулся по подворью. Драккайнен атаковал молниеносно, но кто-то заступил ему дорогу. Багрянец и Улле сошлись, кто-то еще схватил южанина за руку, кто-то – за ногу, яростно и отчаянно. Кнутвар раскачивался на подворье, брызгая почти черной кровью и нянча искалеченную руку. Багрянец вывернулся из захватов гладким, вьющимся движением, словно намыленная змея. Драккайнен оттолкнул стоящего на дороге и молниеносно ударил два раза: в затылок и сонную артерию, но оба раза попал в пустоту. Багрянец кувыркнулся по земле, вскочил одним движением, как пружина, и метнул в лицо горсть красного порошка. Разведчик заслонил лицо и спасся быстрым уклонением, чувствуя, как руку его будто облило кипятком.

Багрянец же снова выхватил что-то из-за пазухи, бросил себе под ноги на камни подворья. Оглушительно громыхнуло с ртутным блеском и облаком густого едкого дыма. Он же крутанулся на месте, махнув плащом, вскочил на козырек колодца, оттолкнулся ногой и метнулся прямо на крышу. Драккайнен уже стоял на ногах, но он не успел. Грюнальди перепрыгнул лежащего Улле и двумя руками метнул из-за головы меч, когда Багрянец стоял на коньке крыши. Стукнуло, они услышали болезненный сдавленный вскрик, а потом меч съехал по стрехе и брякнулся на камни. Когда развеялся грызущий глаза дым, от чужеземца, называемого Багрянцем, не осталось и следа.

Грюнальди поднял меч и внимательно осмотрел клинок.

– Ни следа крови, – сказал. – А я знаю наверняка, что я попал.

Улле встал с земли, с лицом еще более бледным, дрожа и разрывая рубаху на груди. А потом вытянул к Драккайнену измазанные кровью ладони. Из глаз его потоком текли слезы, а сбоку грудной клетки, сразу под ребрами, торчали острые, как иглы, стеклянные осколки. Вяленый Улле стоял, вытянувшись, весь дрожа, глаза его были совершенно круглыми, и он кашлял клейкой желтой пеной. Было видно, как распухают у него вены на шее, толстые и изгибающиеся, будто червяки под кожей.

– Жа… жало… убей… – прохрипел он. – Убей…

Грюнальди, стоя неподвижно, встретил взгляд Драккайнена и кивнул. Вуко ударил купца в затылок.

Спалле был придушен, а глотка его была настолько сухой, что когда Драккайнен разрезал шнур, идущий через рот, некоторое время товарищ не мог произнести ни слова.

Ледяная вода помогла мало, поскольку не успел он смочить слизистую, как его вывернуло на камни, а сам он отчаянно раскашлялся.

– Подержи воду в горле, – посоветовал Драккайнен нетерпеливо. – Станет полегче.

– Они забрали Сильфану… – прохрипел Спалле, хватаясь за глотку. – Настигли нас у плетня… другие люди… говорили по-нашему… четверо… она убила одного, я другого. Тогда прибежали эти из дома… южане… вышли из задней двери… ударили и по нам, и по ним… все бились со всеми… молча… в тишине… а потом меня свалили… те сбежали с Сильфаной… убрали все трупы… кровь засыпали снегом… Пустой проулок… только туман и вихрь… только задние двери… не вышел… никто ничего не слышал… не защитил…

– Все нормально. Пей. Держи в горле, – сказал Вуко, пытаясь сдержать дрожь рук.

Женщина и двое мужчин стояли на коленях вокруг Вяленого Улле, молча плача; кто-то пытался перевязать искалеченную руку Кнутвара отодранным от сорочки краем: повязка сразу пропитывалась кровью.

Драккайнен поднял веревку, подошел к воину и затянул у него на запястье жгут.

– Теперь не истечет кровью. Пусть кто-то побежит к лучшему знахарю в селении. Большой палец еще можно пришить. Конским волосом через кожу, как шьют рубаху. Потом поставить две планки и завязать. Может, и выйдет, только должно быть очень чистым. Все нужно окунуть в кипяток. На кухне стоит кубок с декоктом, который они пили, чтобы уменьшить боль. Принесите ему, пока его не хватил удар. Грюнальди, бегом в порт, где мы оставили корабль, проверь, не там ли Варфнир. Потом возвращайся. Осторожно. Эта тварь где-то притаился.

– Кто вы такие? – спросил длинноволосый юноша, стоящий на коленях рядом с мертвым Улле. – Я Уллунф, его младший сын. Моего брата Улларди они убили сразу, когда взяли нас в рабство в собственном доме.

– Простите меня, – произнес Драккайнен, чувствуя, насколько странен его голос. – Я не хотел убивать твоего отца. Но, думаю, что именно я навлек на вас несчастье. Мы Люди Огня и сражаемся с сильными Песенниками, которые хотят все захватить. С королем Змеев Аакеном и с теми, которые прислали Багрянца. И в том, что с вами случилось, есть моя вина, поскольку твой отец мне помогал.

– Эти амитраи были твоими людьми? – спросил молодой, вытирая слезы. – Этот Багрянец делал то, что ты ему приказал?

– Нет, он на меня охотился.

– Он охотился, на что хотел. Отравил нас дымом. Закрыл в каморке и держал как животных, в дерьме и смраде, потому что таков был его каприз. Из-за своих червивых Песенников и завшивленных чужеземных богов. Не было бы тебя – была бы другая причина. Это война богов убила моего отца, не ты. Война богов, которая пришла на наш порог, и теперь у нас все, как на Юге. Их боги хотят победить наших и захватить наши земли. Потому пробудились песни богов. Так говорят люди, которые видели то, что происходило за морем.

– Мудрый ты человек, хотя и молодой.

– Улларди был силен по матери, я же взял от отца разум. Молодой, не молодой, но придется теперь заботиться о семье.

Он встал.

– Мы его заберем. Мой отец не станет лежать на снегу. Хочу обмыть его и положить в лодку, что повезет его через Море Пламени на цветущий остров, который готовит для всех нас Бог Морей. Вставайте! Мать, собери детей в дом и разведите огонь. Откройте все окна и двери, все дымники. Вынесите трупы этих гадов из подвалов и дома. Принесите всем пива, со специями, против жара и болей, какие делают, если замерзнут. Хагнир! Беги к знахарю!

Спалле терпеливо полоскал горло и плевал в снег, черпая воду из ведра.

– Ульф… – прохрипел наконец. – Сильфана.

– Знаю, – сказал тот коротко, прилаживая оба палаша. – Иду. Отслежу. Подождешь Грюнальди и, дай боже, Варфнира, а потом идите за мной. Вооружитесь, чем сумеете.

Спалле только покачал упрямо головой и поднял свой меч, а потом достал из кармана оселок.

Люди Улле выкладывали рядком трупы, найденные в подвалах, добавили того с кухни и еще одного, обнаруженного в доме. То и дело кто-то из них блевал или начинал кашлять и присаживался на момент, чтобы отдохнуть, сотрясаемый дрожью. Они укладывали трупы на снегу в линию, как мешки. Черные и неподвижные. Шесть. Четверо южан и двое других, с продолговатыми лицами обитателей Побережья Парусов. У обоих были бороды и короткие волосы, отрастающие на израненных – похоже, при стрижке – черепах.

– Посмотрите на них! – крикнул Драккайнен. – Узнаете кого-нибудь? Кто-то их этих людей – человек, которого вы знаете? Обитатель Змеиной Глотки?

– Никто из них, – ответил Уллунф. – Но зимой таких бывает немало. Остаются на постоялых дворах, если есть у них чем платить за крышу, еду и место подле огня. Однако у всех этих странные лица, как покусанные насекомыми.

Драккайнен подошел и некоторое время всматривался в лежащих, а потом присел, вынул нож и разрезал на них одежду, а потом раздернул на груди, вспорол рукава и осмотрел предплечья.

– Змеи, – сказал Уллунф. – Но как это возможно? Они вводят краску себе под кожу иглами. Это остается на всю жизнь. Кто мог такое сделать?

– Песенник, – сказал Драккайнен. – Песенник, который их и послал сюда. Вытянул краску у них из-под кожи песней богов, но ранки остались. Однако ничего не было заметно. Они обрили головы от тех просмоленных косичек и стали выглядеть как все. Но теперь они умерли. Кровь отлила вниз, но осталась в ранках, и они вновь стали видны, эти их змеевы татуировки.

Он встал.

– Змеи забрали мою подругу. Сколько людей было у Багрянца?

– Шестеро вместе с ним. Нет тут такого высокого, с бритой головой. Носил серьги, как женщина, и усы. А рослый был, как кто-то из наших стран.

– Значит, еще двое. И несколько Змеев. У кого они могут жить?

Уллунф развел руками.

– Мы с осени торчали закрытыми в кладовой, без света и воздуха. Не знаю, что происходило в городе. Нужно идти к Крональфу Каменному Парусу, воеводе стражей закона. Пусть созовет своих, пусть они ищут. Скажи им, что речь о Змеях и амитраях, которые разбойничают в городе и которые убили моего отца, Вяленого Улле. Он был видным человеком.

– Это затянется, – ответил Драккайнен. – Я не оставлю ее в их руках ни на минуту. Позволь мне взять оружие, одолжи и моим людям, когда те вернутся. Вооружитесь сами. Багрянец и тот лысый могут вернуться. И пошли кого-нибудь сообщить стражникам. Только пусть расскажут тем и о нас, а не то мы друг друга поубиваем.

– Хотел бы я, чтобы они вернулись, – сказал Уллунф. – Хочу напоить их драконьим маслом, а потом вспороть животы.

– Готов, Спалле?

Спалле последний раз провел оселком по клинку своего возвращенного меча, всунул его в ножны и повесил через спину, а потом поспешно выпил еще кубок воды.

В закоулке уже не было следов. После схватки тут подмели, а остальное присыпал мелкий снежок.

– В какую сторону ее увели?

Спалле указал вверх по переулку, что шел от реки между стенами и частоколами. Худой пес обнюхивал сугроб, мимо них к реке прошла баба с ведрами на коромысле.

– Вели ее, – прохрипел Спалле. – Было их трое.

– Живут вместе, грабят, приводят похищенных, – пояснял Драккайнен. – Это не может быть постоялый двор. Даже если снимают комнату у хозяина и рассыпаны по городу, наверняка должны иметь где-то точку сбора. Удаленное место. Развалюху, старый подвал, покинутый лодочный сарай.

Они вышли из закоулка на улицу пошире: можно было бы сказать – на перекресток. Тут крутилось несколько человек.

– Привет вам, благородные мореходы, – сказал Драккайнен. Двое остановились на углу улицы, наверняка подле своих домов. Были на них меховые шубы и войлочные шапки в форме мисок; они стояли и говорили, сжимая в руках рога с чем-то горячим. – Не видели ли вы некоторое время тому назад троих чужаков, идущих с женщиной? Молодой и очень красивой, однако могла выглядеть как больная или пьяная. Или же те же трое мужчин могли тащить мешок.

Один из мореходов пожал плечами, второй покачал головой:

– Так долго мы не стоим. Мороз. Мы всего лишь пьем с соседом.

Драккайнен улыбнулся, поклонился и отошел, но принялся скрежетать зубами.

– «Всего лишь пьем с соседом». Что за сборище болванов. Народ непросыхает. Только откроют глаза – и сразу хлестать. Все с рассвета под градусом. А Змеи делают что хотят. Ван Дикен вам такую Европу устроит, что получите по жбану в месяц по карточкам. Главным трактом они не пошли. Нынче людей немного, но несколько мужиков, волокущих Сильфану, крепко рискуют. Даже если она была без сознания. Пошли в закоулки потеснее.

Походив по нетронутому снегу, облаянные псами из-за заборов, они вернулись на то же самое место.

– Безнадега, – сказал Драккайнен. – Могли забрать ее куда угодно.

Несколькими метрами дальше туман его авторства заканчивался, как ножом обрезанный: было видно, как клубится в улочках, ведущих на набережную, но тут было светлее, сквозь высокие тучи даже просвечивало несмелое солнце. Спалле показал еще на один неприметный закоулок, когда Вуко схватил его за плечо.

– Смотри!

В дыре в снегу что-то лоснилось кровавой краснотой. Небольшая алая искорка. Он разрыл сугроб и вынул бусину. Следующая лежала на пару метров дальше, на лодке, чуть присыпанная ледяной кашей.

– Бусы Сильфаны, – сказал Спалле.

Теперь они шли куда быстрее, высматривая красные камешки. Вышли на открытое пространство, где дворы стояли куда реже, уже не притворяясь городом, меж безлистых деревьев. Нашли еще один камешек – Спалле тщательно складывал их в кошель, – а потом уже не было ничего. Стояли на выложенных бревнами тротуарах, выметенных, увы, дочиста соленым морским ветром, что дул между домами. Вдали над краем клифа билось серо-стальное холодное море. Уже не было новых знаков и не было следов.

– Пещера, – выпалил Спалле. – В скалах над самым морем. Там они и должны прятаться.

– Возможно, – беспомощно произнес Драккайнен, осматриваясь. А потом вдруг выпрямился. – Я знаю, где они могут быть. Какое место тут все обходят стороной и считают проклятым? О каком наверняка знают Змеи, потому что это след их Деющего? Куда никто не ходит, и даже бревна дороги сгнили?

– Но там все сгорело…

– Видимо, не все. А им хватит подвала или сарая.

Сожженные остатки двора на холме, который некогда принадлежал Скифанару Деревянному Плащу, зажиточному хозяину, настолько гордому, что он осмелился отказать в ночлеге странствующему Песеннику, было видно издалека – осмоленные и черные.

– Увидят нас, – сказал Спалле. – Туда не подкрасться.

– Знаю, – только и сказал Драккайнен. – Не страшно, я догадываюсь, что они хотят.

– Может, подождать остальных? Грюнальди и Варфнир приведут стражников закона.

– Нет времени, – сказал Вуко уставшим голосом. – Никогда ни на что нет времени. Нужно импровизировать.

– Импьйорфф… – начал Спалле, но махнул рукой. Вершину горы окружали тотемы. Два скрещенных копья, воткнутые в землю наконечниками вверх, и, на отступах, столбики с надетыми на кончики звериными черепами. На столбиках старательно вырезали угловатые руны Побережья и покрасили их чем-то красным.

– Урочище, – сказал Спалле неуверенно. – Рунный круг солнца. Жрецы пытались запереть призраков внутри.

– Я так и подозревал, – ответил Драккайнен. Внутри круга на снегу лежали птицы. Морские типа чайки и вороны, как черные кресты, и еще что-то большое, с торчащими арками ребер – может, овца. Дул ледяной ветер, дергавший перья мертвых птиц и флажки с рунами, прицепленные к копьям.

– Что ты подозревал? Никто не может туда войти. Ни мы, ни Змеи.

– Они хотят, чтобы ты так думал. Чтобы все так думали. Они там, Спалле. И Сильфана тоже там. Это они убивают птиц и разбрасывают их по горе. Это не урочище.

– А знаки? Думаешь, они обманули жрецов?

– Думаю, да. А может, даже и сами их поставили. А теперь могут сидеть там, разбрасывая вокруг трупы, и никто в их сторону даже не взглянет.

Драккайнен расстегнул шубу, сбросил ее на землю, миновал один из тотемов и двинулся скалистым склоном прямо к торчащим в небо обугленным балкам и остаткам каменных стен. Остановился на миг, потом сплел пальцы, хрустнул суставами и несколько раз встряхнул ладонями, чтобы восстановить кровообращение.

– Останься здесь, – сказал. – Не входи за знаки, пока не придут остальные или пока я не позову.

– Но…

– Я знаю, что делаю, Спалле.

Зашагал вверх, оставив качающего головой товарища, и вынул оба палаша. Крутанул ими, и клинки со свистом разрезали воздух, на миг прикрыв его текучей завесой стали.

– Ладно, кроха, – проворчал. – Докладывай. Знаю, ты здесь. Чувствую тебя в голове.

– Я там все время, – сказала она обиженно.

– Дай мне взгляд. Покажи своих маленьких феечек. Хочу видеть их, если они поблизости. Покажи мне магию.

В голове его что-то щелкнуло, словно бы за глазными яблоками, но он не заметил ничего особенного. Только когда присмотрелся внимательней, увидел зеленый проблеск, свечение где-то между бревнами и каменными блоками стен, отсветы по земле, будто кто-то рассыпал горсть фосфора. Именно так: горсть. Не больше.

Остатки ворот – трухлявая обгорелая дыра между прокопченными стенами – росли на глазах. За ними маячило уже подворье, вымощенная камнем площадка, окруженная руинами. Царила тишина, прерываемая лишь свистом ветра среди балок, далеким шумом волн и карканьем воронов.

Что-то мелькнуло на краю зрения. Быстрое, посверкивающее, как гигантский светляк, тянущий следом хвост фосфоресцирующего огня. Мелькнуло и исчезло.

– Хорошо. Когда скажу, просто призови это.

– Чего? Это как?

– Когда увидишь большую концентрацию этой магической фигни. Притяни ее ко мне. Как на драккаре из головы дракона.

– А если не удастся?

– О, тогда ты очень просто все поймешь. Увидишь финальные титры и услышишь помпезную музыку.

Он ступил на трухлявые бревна над заросшим рвом, которые некогда были помостом, но тут что-то мелькнуло среди руин с другой стороны. Снова движение и слабый фосфоресцирующий отсвет.

Драккайнен облизнул губы и тихонько свистнул сквозь зубы.

И тогда услышал шипение.

Мерзкое предупреждающее шипение, как от огромной змеи. А потом будто стук деревянной трещотки.

Или хохот гигантского змея.

Он развернулся на согнутых ногах, поднимая один клинок, а второй выставив вперед.

– Добрый день, Грендель, – сказал. – Мы как-то уже виделись.

Тварь показалась ему крупнее, чем та, что была на научной станции: с серой, лоснящейся кожей, покрытой зеленоватыми пятнами, будто гниющее мясо, но, как и та, скалила ряды остроконечных игл-зубов и топорщила гребень редких шипов, похожих на дикобразовы. Снова засмердело рицином.

А потом он услышал длинное шипение за спиной, которое тоже закончилось отвратительным стуком костяной трещотки.

– Ты привел братишку, да?

Тварь угрюмо смаргивала узкими гляделками, похожими на фосфоресцирующие язвы на овальном, лишенном шеи корпусе, двигая раздувающимся, как шарик, горлом. Светилась гнилым сиянием магии, которая окружала ее сверкающим бриллиантовым туманом. Губы ее растягивались в пародии улыбки, выставляя палисад зубов, из пасти высунулся скользкий язык, с которого капала желтоватая слизь, – он походил на огромного слизняка; язык тут же треснул на кончике, показывая толстое, с палец, жало, будто грязно-желтый кристалл.

Сперва прыгнул тот, что стоял сзади, а долю секунды спустя следующий. Раздалось кваканье и яростный вопль Драккайнена, клинки завыли, как двойные винты стартующего вертолета. Он присел и рубанул, кувыркнулся по земле и рубанул снова, вывернулся и рубанул опять. Клинки рвали воздух в диком малайском танце.

Длилось все, может, пару секунд.

А потом он очутился в низкой позиции, спиной к воротам, со скрещенными перед собой палашами. Из ряда узких ранок на плече и груди текла кровь, но действия яда он не чувствовал. Кожаная блуза висела на нем клочьями, будто он ползал по куче колючей проволоки. Обе твари были теперь спереди.

Одна отряхивалась, как бульдог, теряя хлопья желто-кровавой пены, вторая передвинулась вбок, шипя и переваливаясь, как утка.

– Вуко!.. – крикнула умоляюще Цифраль. – У тебя нет и шанса без ускорения.

– Не сейчас… – процедил он. – Пока нет… А то все испортишь.

Грендели одновременно зашипели и раскинули лапы.

Сейчас прыгнут, подумал он. Именно так. Схватят когтистыми лапами. А потом – насыщенные рицином клыки и это паскудное жало. Пригодился бы боевой режим.

Он сделал осторожный шаг назад, на двор, ощущая, как руки его наполняет огонь. Тот медленно стекал по плечам до ладоней, пальцев, до самого кончика клинка. Кровь из неглубокой раны на голове текла по лицу горячим вязнущим ручейком. Толстыми, густыми каплями, как воск по свече.

Еще один шаг.

Грендели затрещали один к другому, будто советовались, но потом опустили лапы.

Они стояли на подворье. Один сидел на корточках на стене, второй – на торчащей под углом обожженной балке, еще двое стояли по обе стороны от Сильфаны. Полуголой, в одной порванной рубахе, с волосами, залепленными кровью. Запястья ее были связаны и приторочены к ремню, что окручивал ее в поясе. На шее ее было две петли, а стоящие по сторонам Змеи слегка натягивали их. На камнях лежало еще одно тело, тщательно опутанное собственным синим плащом и оплетенное веревкой, с мешком на голове.

Варфнир.

– Кинь мечи и подойди к нам, – сказал тот, что сидел на стене, с лицом, скрытым капюшоном.

– Приди и возьми их сам, – процедил Вуко притворно спокойным, опасным тоном.

– Кинь оружие, а не то мы ее задушим!

– Я сдамся, – сказал он, – но вы сперва покажете, что она жива.

Сидящий на стене махнул рукой, стражники ослабили ремни. Сильфана кашлянула, а потом прыгнула на одного из них и попыталась его пнуть босой ногой. Не сумела.

Второй дернул за аркан, и девушка с размаху села на задницу, а потом свалилась на камни. Еще один Змей рывком сдернул мешок с головы Варфнира и вытащил ему кляп.

– Убей их, Ульф! – крикнул Варфнир и получил пинок в голову.

– Ладно, – сказал Драккайнен. – Теперь освободите их. Я останусь. Когда увижу, что они выходят за тотемы и им ничего не угрожает – брошу оружие. Сможете забрать меня к королю Змеев или убить и привезти ему голову.

– А кто ты такой, чтобы хотеть? Ты пришел сюда, только это нам и было нужно. Отчего бы нам не убить тебя сейчас?

– Подумай, – сказал Драккайнен. – Это из-за меня ваш великий вождь Аакен мочится ночью. Это при мысли обо мне он просыпается в слезах. Полагаешь, что сумеешь меня убить? Я Ночной Странник. Я возвращаю миру равновесие. Я только что порвал в клочья Багрянца и его людей. На мне все еще их кровь и жир. Не играй со мной, парень. У тебя один шанс: отпустить этих людей. Тогда я брошу оружие.

– Отпустить их, – коротко обронил главарь. – Но сперва позовите гончих. Пусть встанут рядом с ним.

Обе твари при звуке костяной пищалки скользнули на подворье и присели по обеим сторонам Драккайнена, шипя и клокоча, топорща шипы и рассеивая вспышки магии.

– Мы не уйдем! – крикнула Сильфана. У нее был подпухший глаз и несколько неглубоких ран, но кровь уже подсохла. – Убей эту падаль! Убей их!

– Свалите, da piczki materi! – заорал Драккайнен, видя, что Варфнир тоже начинает бурчать. – Давайте! Бегом! Там вас ждет Спалле. Ступайте отсюда. И не оглядывайтесь. Не смотрите в эту сторону. Так нужно. Вы обещали слушаться. Ни слова! Вперед!

Он бросил палаши на камни, отстегнул пояс с ножом и отбросил в сторону, а потом расставил руки в стороны, словно готовился к обыску. Товарищи вышли. Варфнир глянул Драккайнену в глаза и едва заметно приподнял брови, Вуко тоже чуть заметно кивнул и легким движением указал ему на выход. Мореход только вздохнул и вышел, волоча рвущуюся, невзирая на раны, девушку.

Они остались одни под вороновым граем.

– Внимание, Цифраль, – сказал Драккайнен, видя, как оба из его людей выходят за круг знаков, как подскакивает к ним Спалле.

Змеи двинулись в его сторону, один из них приблизил свистульку у губам.

– Сейчас! Давай их ко мне!

Цифраль начала петь. Высоким голоском какую-то кельтскую мелодию.

Драккайнен поднял руки, будто призывая в свидетели свинцовое зимнее небо и кружащих над разрушенным двором воронов.

– Ко мне! Perkele! Ко мне!

Туман, окружавший обеих тварей клубами, поднимался в воздух, как пар над котелком, а потом начал столбом собираться над дворищем. Вертящаяся колонна переливающегося миллионами бриллиантов светящегося тумана, которого не видел никто, кроме него, висела над площадкой. Грендели издали жуткое кваканье и пали на камень в конвульсиях.

– Ко мне! – завыл Драккайнен прямо в вертящееся над двором торнадо.

– Убить его! – заорал главарь. Один из его людей снял со спины лук, гладким движением наложил стрелу и выпустил ее прямо в грудь разведчику, второй, не раздумывая, метнул тяжелый топор.

Два потока омыли руки Драккайнена и окутали его фигуру, едва лишь снаряды полетели к нему.

И наступила тишина. Утих рык торнадо, звучавший как лязг бьющихся о стену стекол высотки, отвратительный свиной визг распадающихся в клубах пара тварей, точно они – куски сухого льда, – ор Змеев, завывание ветра в руинах.

Тишина.

Глубокая, звенящая в ушах. Он стоял с вытянутыми вверх руками, преисполненный глубоким, космическим пониманием того, что это конец, что он не сумел, – и ничего не происходило. Стрела не торчала в его груди, тяжелый короткий топор, крутящийся в воздухе, не разрубал его череп.

Он опустил руки и обошел торчащее посредине двора торнадо, которое продолжало медленно, почти величественно кружить пульсирующей мерцающей колонной. Стрела неподвижно торчала в воздухе, указывая наконечником на то место, где он недавно стоял, а оперением – на замершего в неподвижности лучника, что стоял оскалившись, с растопыренными пальцами развернутой ладони рядом с ухом. Топор тоже висел совершенно неподвижно, острием вниз, главарь Змеев пребывал в воздухе с идиотски поджатыми ногами – видимо, он соскочил с балки, – с раскинутыми в сторону полами кафтана и с наполовину вынутым из ножен мечом.

Драккайнен страшно и дико ухмыльнулся, снял висевший в воздухе топор. Развернул стрелу в противоположную сторону. Потом вернулся туда, где стоял ранее, и спокойно надел назад пояс и оба меча. Твари распадались, как шипучие таблетки в воде, пыхая клубами пара, который всасывался в столп посредине двора.

Он еще раз раскинул руки и прошел сквозь столп. Когда вынырнул с другой стороны, туман окружал его толстым, плавающим слоем. А потом он произнес для Цифраль последовательность команд, мешая их с ругательными финскими фразами.

– Ладно, – сказал наконец мстительно. – Пора стартовать.

Торнадо завертелось, а Вуко попал в крик, карканье и хаос. Главарь ударился подошвами о камень подворья и выхватил меч, лучник испуганно заорал, в ошеломлении глядя на выросшую из его руки стрелу, метатель топоров таращился в выставленную ладонь, не в силах понять, что случилось с его оружием.

– А теперь, мальчики, – сказал Вуко, стоя в совершенно другом месте, – развлечемся по-моему.

Сперва взмахнул рукой – и главарь покатился подворьем, будто воздушный змей, и грохнулся спиной об обгоревшие двери сарая – аж посыпались пепел и пыль, сломалось несколько досок. Пять больших ржавых гвоздей высунулись со скрипом из обугленной крыши и мелькнули, как арбалетный залп, пробивая колени и локти мужчины к толстым доскам. Пятый гвоздь завис перед левым глазом Змея, крутясь как веретено.

Еще одно движение руки Драккайнена, и двор под ногами следующего орущего Змея превратился в вязкую массу, втянувшую его в грязь по шею, и потом снова сделавшись камнем. Еще один Змей пал на колени, а потом и на лицо, когда отломанный острый кусок балки проткнул его голову навылет.

Небо над подворьем потемнело вокруг бьющегося торнадо, в глубине плотных свинцовых туч ударили молнии.

Над двором загремело хриплое проклятие, и еще один человек из клана Змеев запылал, рассыпая искры, как бенгальский огонь, а потом принялся кататься по снегу в клубах дыма от пылающих волос и кожи, когда все клетки его тела отдали накопленную в частицах аденозинотрифосфата энергию, превратив его в факел.

На голову следующего с неба свалился большой черный ворон, раздирая когтями лицо и шейную артерию. Он бил черными крыльями, словно удивительный оживший шлем. Змей пал на землю, и тогда птица вырвала ему глаз и жадно проглотила. Драккайнен умолк и с удивлением смотрел на эту сцену.

– Хоррошо! – орал ворон. – Хоррошо, чарры! Теперрь бррат!

– Привет, Невермор, – сказал Драккайнен, а потом подошел к распятому на дверях полуживому главарю, перед глазом которого все так же крутился ржавый гвоздь. Улыбнулся и щелкнул по крутящемуся куску металла, который ответил высоким звоном, словно камертон.

Вуко приблизил губы к уху Змея.

– Скажи: вы ее изнасиловали?

А потом на подворье какое-то время стояли лишь жуткие вопли и карканье воронов.

Мы отплываем. Я сижу на палубе, укутанный в шубу, жадно припав к кубку грифонового молока. Смотрю на яростное море свинцового цвета, на белые гривы волн под темным, стальным небом и отгоняю демонов пьянством. Новые и новые лица убитых мной людей. С каждым днем моей миссии их становится все больше. Немалая компания, которую я могу сосчитать уже только приблизительно. Немалое число душ, которые я отослал в Море Пламени, чтобы огненные волны разделили их на хорошую и дурную половины. На две фигуры – темную и мрачную, чтобы на цветущем острове они провели друг с другом смертельный поединок, после которого победитель отправится к соответствующему богу. Все оправдания про военную необходимость, что есть в моей голове, и которые повторяю, будто мантру, не имеют никакого значения. Я знаю, в чем была необходимость, и от этого нисколько не проще. Можно лишь тянуться к стоящему между ногами бочонку, вливать очередную меру черного пряного пива в металлический кубок и пытаться заглушить совесть. Пытаться убрать все те забрызганные кровью лица, которые кричат, плачут и стонут в агонии. Уложить спать призраков, прекрасно понимая, что они снова проснутся. Заглушить. Залить напитками. Закрыть. Подпереть дверь и опломбировать ее лентой с надписью: «Так было нужно». Именно что – было нужно.

Волны врываются в устье реки, первая из них приподнимает нос драккара и расходится вдоль бортов, первые брызги пены падают на палубу и мое лицо. Соленая вода – на лицо.

Необходимость.

Справедливость.

А теперь приходится нести всех их с собой. Скалистые берега Побережья Парусов разъезжаются в стороны, и вот перед нами море. Широкое, темное, с хлопьями пены, разъяренное. Холодное море, по которому никто не плавает.

Только мы. На север. Прямо в сердце тьмы, висящей над горизонтом. В зимний шторм, в одиночестве сидя на палубе, в обществе ворона и бочонка. Дрейфуя на льду.

У нас есть небольшая лодка позади, принайтовленная веревками, накрытая материей. Мы все живы. Мы ранены, измучены, но каким-то чудом – живы.

И мы плывем.

В Ледяной Сад.