Учреждение

Прислужник Джины запер нас в некоем подобии тюремной камеры. Помещение настолько мало, что здесь почти нет места, чтобы двигаться. Тело Горога так и пышет жаром, на лбу Кэроль я вижу выступившие капельки пота, но сам я по какой-то причине никак не могу согреться.

– Не могу поверить! Почему вы не сказали мне раньше? – продолжает ныть великан. Он никак не может смириться с мыслью, что путешествие в OW может оказаться для него фатальным.

– Не знаю, – отвечаю я. – Мне очень жаль.

Я бы попытался его утешить, если бы мог придумать, что сказать, но у нависшей над нами тучи нет серебристого края.

– Бросьте. Давайте сосредоточимся на настоящем моменте, – говорит Кэроль. – Что мы будем делать теперь?

Похоже, она почти не сомневается, что нам удастся найти выход из этой дерьмовой ситуации. Хотел бы я разделять ее уверенность.

– Понятия не имею, – признаюсь я. – Пока что я думаю.

– Почему у тебя стучат зубы? – вдруг спрашивает Кэроль. – Здесь же жара под сорок градусов!

Я могу лишь пожать плечами: я тоже не знаю ответа на этот вопрос.

– Ну ладно, но нам лучше бы поскорее что-нибудь сообразить, – говорит Кэроль. – Скоро время ужина.

– Заткнись! – рявкает Горог, но тут же снова продолжает хныкать: – Я не хочу думать о том, что нас съедят. Там, в каньоне, когда в меня попало девять стрел, это было жутко больно! Такой боли я за всю жизнь не испытывал! А можешь себе представить, что будет, когда нас начнут рубить на куски или поджаривать на вертеле?

– Отставить панику! – командую я. – Никто не собирается…

Я не успеваю закончить фразу. Со мной происходит что-то странное. Что-то, чего я не могу остановить. Какая-то сила словно бы отрывает меня от Кэроль с Горогом, и внезапно я оказываюсь в кромешной темноте. Вокруг стоит ужасный холод, я чувствую ледяное дыхание ветра, касающееся моей кожи. Мое сердце бьется как бешеное, я инстинктивно выставляю перед собой руки и принимаюсь молотить ими по воздуху, словно пытаясь отразить какую-то невидимую угрозу.

Однако я уже догадываюсь, что со мной происходит. Глиняный человек сказал, что найдет способ протащить меня в учреждение, – и выполняет данное обещание. Лучше бы я не просил его об этом! Он вытащил меня из OW в самый худший момент из всех возможных. Без диска я в безопасности; это все, что его волнует. Ему глубоко наплевать, что случится с Горогом и Кэроль. Но мне-то не наплевать! Я не тронусь с места, пока не буду уверен, что им ничто не грозит.

Словно в тумане, я сую руку в карман джинсов: украденный у матери телефон по-прежнему там. Я вытаскиваю его, включаю фонарик и направляю луч в окружающие меня тени. Вокруг никого. Но недавно кто-то здесь был, в этом нет сомнения. Мой экран и диск лежат в стороне на безопасном расстоянии, чтобы мои метания не могли их повредить. Они водружены поверх холщовой сумки, которой тут раньше не было. Рядом с сумкой я вижу упаковку памперсов для взрослых.

Я мог бы попытаться догнать того, кто их оставил, но не делаю этого. К счастью, моя мать не отключила обслуживание телефона, и кажется, мне только что пришло в голову, как я могу спасти своих друзей. Так что я пишу сообщение своему другу Элвису:

Он пишет ответ. Я умираю в ожидании.

Этот парень не перестает меня удивлять.

Мне внезапно приходит в голову, что, возможно, я и вправду задолжал Элвису благодарность. Завтракая в Брокенхерстском загородном клубе, я отправил ему эсэмэску, в которой просил об услуге – найти адрес учреждения, куда отправили тело Кэт. Я пролистываю историю СМС-сообщений и действительно обнаруживаю его ответ:

Не знаю, чего я ожидал. Пожалуй, у меня было подозрение, что это где-то в нашем штате, но Данделион-драйв? Да я мог бы дойти туда пешком от нашего дома!

От Элвиса приходит новое сообщение:

С этим парнем порой иметь дело хуже, чем с роботом. Однако если Джина вышла из игры (а вместе с ней, скорее всего, и здоровенный кусок Юго-Западной Флориды), то, по крайней мере, я могу быть уверен, что Кэроль с Горогом на какое-то время в безопасности. Так что я лезу в сумку, оставленную для меня на полу фабрики. Первое, что я там нахожу, – это темно-синяя униформа. Под ней лежат два временных бейджа. Один выписан на имя «Майка Арнольда», а в графе «должность» значится «транспортировка пациентов». На другом написано «Джон Дрисколл, техподдержка». В самом низу сумки обнаруживается листок бумаги: «Ордер на транспортировку. Брокенхерстская больница – Данделион-драйв, 1250. 08:00».

Данделион-драйв, 1250. Тот же адрес, который прислал мне Элвис. Значит, Глиняный действительно отправляет меня в учреждение. Я сам об этом просил, и я это получил. Однако почему-то у меня такое ощущение, что решение принято не совсем мной. Тот, кто стоит за Глиняным, пытается управлять мной с тех самых пор, как прислал мне диск. Он говорил, что как-то связан с Компанией. Тогда почему он мне помогает? Я понимаю, что ему нельзя доверять. И я не стал бы, если бы у меня был выбор.

Восемь часов утра. У дверей реанимационного отделения Брокенхерстской больницы припаркован фургон с надписью «ТРАНСПОРТИРОВКА ПАЦИЕНТОВ», в котором, помимо затемненных стекол, нет ровным счетом ничего примечательного. Также ничем особенно не интересен и подпирающий его плечом тип, прихлебывающий кофе из пластмассового стаканчика. Ему, наверное, лет пятьдесят, судя по проблеску седины в волосах и внушительному брюху, нависшему над ремнем брюк.

– Ты тот парень, который подменяет моего помощника? – спрашивает он, когда я подхожу. Казалось бы, ответ должен быть очевиден, учитывая, что на мне точно такая же темно-синяя униформа, что и на нем.

– Да, сэр, – отзываюсь я. – Майк.

– Дон Данлэп. Спасибо, что так быстро откликнулся, – говорит он, тряся мне руку и одновременно разглядывая меня с ног до головы.

– Не за что, сэр.

– Рекрутер сказал, что ты получил медицинскую подготовку в армии. Босс любит, когда люди служили. Похоже, ты совсем недавно вернулся? Гляжу, у тебя еще даже волосы не отросли.

– Совершенно верно, сэр, – говорю я, молясь, чтобы он не стал выяснять подробности. Все, что я знаю о военном деле, я почерпнул, играя в Metal Gear Solid.

– Знаешь, если у нас с тобой все сложится, тебя могут взять и на постоянку. У нас в последнее время много работы. Это новое учреждение набирает популярность, мы возим туда людей со всех трех штатов. Хотя через какое-то время ты, может, и заскучаешь. Мы в основном таскаем достаточно спокойных клиентов, так что у тебя будет маловато шансов применить твою армейскую подготовку.

– После всего, что я видел, я не против и поскучать, сэр, – говорю я.

– Понимаю, – сочувственно произносит Дон. Если бы он только знал!

Двери больницы разъезжаются, и санитар вывозит наружу каталку. Мой новый начальник швыряет опустевший стаканчик в мусорное ведро.

– Ну, поехали. Ты открываешь заднюю дверь, я подкатываю пациента.

Я выполняю требуемое и помогаю ему закатить каталку в фургон. Пациентка быстро скользит мимо меня, так что я не успеваю хорошенько ее разглядеть. Однако невозможно не заметить тот факт, что ее лицо закрыто уже знакомым мне щитком-экраном.

– Что это за хрень у нее на лице? – спрашиваю я. Мне интересно, много ли он знает.

Дон бросает на меня странный взгляд.

– Если бы я был доктором, думаешь, я бы таскал овощей с утра пораньше? Нам платят не за то, чтобы мы задавали вопросы. Наша работа – забрать и доставить товар, и обеспечить, чтобы он не попортился к моменту прибытия.

– Да, сэр! – отвечаю я.

– Ты поедешь сзади вместе с пациентом, – распоряжается он. – Следи, чтобы экран никуда не съехал и чтобы капельница оставалась на месте. Неделю назад у одного из пациентов выдернуло капельницу, и он начал орать так, словно его убивают. Будем надеяться, что сегодня ничего такого не случится. Ты меня понял?

Он ждет моего отклика, но я никак не могу отвязаться от того, что он только что сказал. Пациент начал кричать, когда у него отсоединилась капельница. В точности как кричала Кэт той ночью в больнице. Сиделка тогда сказала, что жидкость каким-то образом вытекла. Это значит, что туда что-то добавляют. Пациентам дают какое-то средство, не дающее им двигаться и разговаривать.

– Майк! Ты понял меня? – повторяет Дон, и я вытягиваюсь по стойке смирно.

– Так точно, сэр! Я все понял.

В задней части фургона царит жутковатая тишина. Женщине, вытянувшейся передо мной на каталке, не больше двадцати пяти лет. Одна рука у нее в гипсе, но я не вижу никаких других повреждений. Когда фургон выезжает на дорогу, я ищу взглядом медицинскую карту, но ничего похожего тоже не нахожу. Нет никакого способа узнать, кто эта женщина и откуда она взялась.

Где она в настоящий момент? Вышла ли уже из Белого Города? Может быть, она вкушает наслаждения в Имре или сражается за свою жизнь в одном из царств? Внезапно меня накрывает ошеломляющее чувство вины. Я наедине с этой женщиной, на нас никто не смотрит. Я мог бы сорвать с нее диск. Найти какой-то способ уничтожить его. Или же вытащить у нее капельницу. Но я не могу так рисковать. Если я помогу этой единственной женщине, то могу потерять шанс помочь сотням людей. Впрочем, будем честны: мне наплевать на сотни. В настоящий момент для меня имеет значение только один человек. И эта женщина – не она. Нет, если я вытащу ее из OW, то поставлю под удар слишком многое. Мне чертовски хочется верить, что у нее все в порядке, но ей придется остаться в игре.

Фургон останавливается, и я слышу, как Дон разговаривает с каким-то человеком. Выглянув в окно, я понимаю, что мы остановились перед воротами здания номер 1250 по Данделион-драйв. Задняя дверь открывается, и охранник просовывает голову внутрь. Окинув взглядом пациентку и меня и удостоверившись, что мы не везем ничего такого, что здесь считается контрабандой, он снова захлопывает дверь.

– Можете ехать, – говорит он Дону.

Спустя несколько секунд фургон вновь трогается с места.

В окно я вижу, что мы едем через парк, засаженный декоративными деревьями и усеянный рукотворными прудами, в которых цветут лилии. Я замечаю оленя, стремглав бросившегося под прикрытие деревьев как раз перед тем, как мы сворачиваем к главному входу в учреждение. Все здесь выглядит так, словно перед нами санаторий самого высокого класса.

Весь фасад здания представляет собой сплошную стеклянную стену. Невозможно не понять, что этим пытаются донести до посетителей: перед ними заведение, которому нечего скрывать. Еще довольно рано, однако несколько родственников уже прибыли навестить больных. Ручаюсь, они в восторге от изысканного ландшафта. В холле учреждения много света и воздуха – ничуть не похоже на кошмарные приемные обычных нью-джерсийских больниц с их флюоресцентным освещением.

Наш фургон резко сворачивает и едет вдоль боковой стены здания. Тут я понимаю, что учреждение значительно больше, чем кажется на первый взгляд. Судя по длине стены, тут запросто можно устроить ангары для дюжины 747-х «Боингов», и еще останется достаточно места, чтобы несколько профессиональных команд могли одновременно поиграть в футбол. В отличие от приветливого лобби, окна в этой части здания немногочисленны и расположены на большом расстоянии друг от друга. Причем, как я замечаю, помимо небольшого размера, в них вставлены зеркальные стекла.

Мы останавливаемся рядом с грузовым доком примерно на полпути вдоль стены учреждения. Дон включает заднюю передачу и, дождавшись, когда поднимутся металлические ворота, сдает задним ходом, пока фургон полностью не оказывается внутри. После этого мотор замолкает, и Дон, обогнув машину, открывает заднюю дверь.

– Как называется это место? – спрашиваю я. – Я не видел никаких табличек, когда мы въезжали.

– Понятия не имею. Все, что я знаю, – это что они платят моему боссу, а он платит мне.

Судя по его тону, он не испытывает большого любопытства на этот счет.

– Ты что, правда не знаешь? – допытываюсь я.

– Не знаю и знать не хочу.

Дон хватается за ручки каталки и выкатывает пациентку из фургона.

– Окей. Теперь надо завезти ее внутрь, – командует он.

Я не собираюсь возражать, хотя и несколько удивлен, что это тоже входит в наши обязанности. Казалось бы, в таком большом заведении должны быть тысячи служащих, однако я не вижу вокруг ни одной живой души. Я помогаю Дону дотолкать каталку с разгрузочной платформы через невыразительный коридор, заканчивающийся тем, что на первый взгляд похоже на рабочий кабинет. Здесь находится офисный стол, но за ним никто не сидит. В стене напротив я вижу три стальных раздвижных двери.

– Привет, Дон, – произносит чей-то голос.

Он доносится от монитора, вмонтированного в стену. С экрана на нас смотрит привлекательная женщина средних лет с большими голубыми глазами и ярко-розовой губной помадой. Судя по возникшему на лице Дона влюбленному выражению, это женщина его мечты.

– Доброе утро, Анжела, – мечтательно произносит Дон, доказывая мою правоту. – Ты замечательно выглядишь, а ведь ты небось с рассвета на ногах.

– О, ты так любезен! – игриво отзывается Анжела. – Кто твой друг?

Дон оглядывается на меня через плечо, словно он совершенно забыл о моем существовании.

– Ах да! Это Майк Арнольд. Фил снова заболел, так что рекрутеры прислали мне подмену. Но если Фил и дальше будет выходить из строя после каждого матча, возможно, Майка возьмут и на постоянку.

– Добро пожаловать, Майк, – говорит Анжела. – Могу я просканировать твой бейдж? Просто подойди и поднеси его к экрану.

Я выполняю требуемое. Надеюсь, она не замечает, как у меня трясется рука. Мало ли, а вдруг бейдж не сработает!

Анжела наклоняется ближе, чтобы рассмотреть его.

– Чудесно. Все в порядке, – говорит она, хотя я не заметил, чтобы она сверялась с экраном компьютера. Такое впечатление, будто она отсканировала бейдж прямо глазами. – С возвращением из Афганистана, Майк. Надеюсь, мы еще не раз с тобой увидимся.

– Спасибо, мэм, – говорю я.

С этой женщиной что-то не так. Каким образом она получила доступ к моей информации? На экране она сидит точно в таком же кабинете, как и этот. Почему бы ей просто не находиться здесь во плоти?

И тут до меня доходит. Она не реальный человек! Героиня эротических мечтаний Дона – робот. До уровня OW она недотягивает, но с NPC из Белого Города вполне может потягаться. А это означает, что есть лишь одно место, откуда могла взяться Анжела. Только Компания способна производить искусственный интеллект такого уровня.

– И в какую дверь прикажете доставить эту юную леди? – спрашивает Дон, указывая на нашу пациентку. Он явно не подозревает, что его пассия не человек.

– Дверь номер один, как обычно, – отзывается Анжела.

Дверь беззвучно отъезжает в сторону. За ней открывается внутреннее пространство металлической кабины лифта – наверное, самого скучного в мире. Дон закатывает каталку в разверстый проем, и наша пациентка исчезает за закрывшейся дверной панелью. Пара секунд – и ее как не бывало.

– Может быть, тебе надо еще чем-нибудь помочь? – спрашивает Дон у Анжелы.

– Вообще-то, да. Нам необходимо сделать доставку в похоронное бюро Босуорта в Хобокене. У тебя найдется место в утреннем расписании?

– Конечно! – отвечает Дон таким тоном, словно сама мысль об этом делает его счастливым.

– Ну и чудесно. Пакет находится за дверью номер три.

Дверь отъезжает в сторону. За ней обнаруживается еще одна каталка, на которой лежит длинный объект, упакованный в темно-синий полиэтиленовый мешок. Я из последних сил придерживаю челюсть, чтобы она не упала на пол. Это труп!

– Они в курсе, что мы его привезем? – небрежно спрашивает Дон, как будто речь идет о доставке цветов.

– Да, они его ожидают, – отвечает Анжела. – Я переслала все данные на твой телефон. Не забудь ознакомиться с ними перед тем, как вы отправитесь. И еще раз спасибо тебе за помощь!

– Всегда пожалуйста! – отзывается Дон. – Встретимся в следующий раз?

– Конечно, – весело отвечает Анжела. – Я все время здесь.

Я с трудом сдерживаю смешок.

Экран чернеет, и Дон жестом показывает, чтобы я подошел вместе с ним к двери номер три. Вдвоем мы катим тело к фургону.

– Ну как? Правда, милашка? – восхищенно провозглашает он, когда мы оказываемся в коридоре, где нас не могут услышать.

– Кто, Анжела? – спрашиваю я. Дон кивает. – Ты когда-нибудь видел ее вживую?

– Не-а, – признается он. – Но ничего, скоро я наберусь храбрости и приглашу ее куда-нибудь.

– О да, это было бы интересно, – говорю я.

Хотел бы я послушать, что она ответит. Каким образом роботы отмазываются от свидания?

– И не говори! – Дон буквально пускает слюни при одной мысли об этом. Мы уже возле фургона, и задняя дверь открыта. – Ты как насчет прокатиться в Хобокен? В это время суток могут быть ужасные пробки, есть шанс застрять на пару часов. Людям бывает малость не по себе, когда приходится так долго сидеть в фургоне рядом с трупом.

– Не, я не нервный. Мне это нипочем, – заверяю я.

– А кстати! Вовремя вспомнил, – говорит Дон. – По правилам мы перед стартом должны проверить, что пакет не перепутали. Сейчас гляну, что мне прислала Анжела.

Он вытаскивает телефон и открывает пересланный файл. Я мельком вижу фотографию молодого парнишки. Должно быть, фото старое – мальчику на нем не больше пятнадцати лет. Затем Дон расстегивает молнию на мешке, и я внутренне ахаю. Фактически, фотография была сделана совсем недавно. Парнишка в мешке настолько молод, что трудно поверить в то, что он может быть мертв. Как это произошло? Умер ли он от травм, полученных в реальном мире, или же причиной его смерти послужил диск?

Потом я замечаю что-то неладное с его лбом. Чуть выше линии роста волос проходит разрез, опоясывающий голову от виска до виска. Сперва я не понимаю, что могло вызвать подобную рану. Потом до меня доходит, и я чуть не сгибаюсь пополам от ужаса. Парню вскрыли череп, чтобы исследовать его мозг! Я чувствую, как мои колени подгибаются, а голова начинает кружиться. Только одна мысль бьется в ней, повторяясь снова и снова: «О боже мой, это могла быть Кэт!»

– Ага. Парень тот самый, – удовлетворенно подтверждает Дон, застегивая мешок. – Ну что, двинули?

Я заталкиваю каталку с мертвым телом в фургон. Дон направляется к кабине водителя. Я делаю вид, будто забираюсь назад вместе с трупом, однако, захлопнув дверь, сам остаюсь снаружи. Фургон выезжает из грузовых ворот, я выезжаю вместе с ним на заднем бампере и спрыгиваю, чуть-чуть не доехав до главного входа. Мне надо пробраться в основное здание, и насколько я понимаю, пройти через Анжелу нет никаких шансов. Единственная надежда на то, что мне удастся воспользоваться входом для посетителей.

Среди вещей, которые Глиняный оставил для меня в «Элмерсе», был еще второй бейдж с надписью «Джон Дрисколл, техподдержка» и каким-то кодом внизу. Надежды мало, но есть вероятность, что Джон сможет стать моим пропуском внутрь здания. Я вытаскиваю бейдж и прикрепляю его к карману моей синей униформы. Предприятие становится все более рискованным. В данный момент мои шансы на успех колеблются между позициями «Ты, должно быть, шутишь» и «Пора загадывать предсмертное желание». Однако я видел, что происходит здесь с пациентами, и сейчас мне глубоко наплевать на опасность.

Едва я переступаю через порог, как передо мной возникает парень, загораживая мне путь. Похоже на то, что это человек из плоти и крови или, в крайнем случае, превосходная имитация. На нем голубая рубашка с короткими рукавами, темные джинсы и белые кроссовки. Его открытое, дружелюбное лицо полностью соответствует открытому, дружелюбному интерьеру заведения.

– Доброе утро! – приветствует он меня. – Я Натаниэль. Чем могу помочь?

– Джон. Я из техподдержки, – отвечаю я, указывая на свой бейдж и надеясь, что этого будет достаточно.

Натаниэль сканирует мой бейдж ручным аппаратом, а я тем временем разглядываю через его плечо приемный холл. Там околачиваются несколько человек унылого вида – очевидно родственники. Мужчина возле центральной стойки разговаривает с администраторшей. Я не могу их слышать, но чувствуется, что разговор напряженный. Потом я узнаю голос, и все мое тело каменеет. Это же Уэйн Гибсон, отчим Кэт! Видимо, он явился сюда с визитом.

– Пойдем со мной, – командует Натаниэль.

Меня буквально колотит от напряжения, когда он проводит меня мимо охраны. Проходя мимо Уэйна, я отворачиваю лицо в другую сторону.

– В приемной номер три засорился туалет; уж не знаю, что там пытались смыть. Хорошо бы привести его в порядок как можно скорее. Помещений для посетителей здесь ограниченное количество, а, как видишь, сегодня утром у нас наплыв родственников.

– Я сделаю все что смогу, – обещаю я.

Заведение оборудовано самыми что ни на есть новейшими технологиями, и тем не менее здесь не нашлось никого, кто мог бы справиться с засорившимся сортиром! Типичный случай.

Вслед за Натаниэлем я выхожу из лобби в коридор с полдюжиной дверей. Охранник подходит к одной из них и кладет ладонь на черную стеклянную панель сканера на стене сбоку. Дверь открывается, и мы входим в комнату, больше похожую на номер в первоклассном отеле, чем на вспомогательное помещение в учреждении, обеспечивающем питание и удаление отходов безнадежных пациентов. Телевизионный экран на стене огромен, мебель изысканна, пол со вкусом выложен паркетом из лиственных пород древесины. Я с завистью поглядываю на мягкие плюшевые кресла, жалея, что ничего подобного не было в больнице, где я спал этой ночью. Подойдя к кровати, я пропускаю простыню между пальцами – даже моя мать одобрила бы такой материал.

– Туалет вон там. – Натаниэль услужливо показывает в сторону санузла. – Когда я выйду, дверь за мной закроется, так что, когда закончишь, просто нажми эту кнопку на стене, и я приду, чтобы тебя выпустить.

По-видимому, он не заметил, что у меня нет при себе никаких инструментов. Едва ли сегодня в этой комнате что-нибудь будет приведено в порядок. Когда он уходит, я понимаю, что оказался в ловушке. Здесь только две металлические двери: одна, в которую я только что вошел, и еще одна в противоположном конце комнаты. Но мне от них никакого проку: у них нет дверных ручек, только вмонтированные в стену биометрические сканеры. Я пересекаю комнату с целью рассмотреть сканер рядом со второй дверью. Едва я наклоняюсь, чтобы взглянуть на него поближе, дверь отъезжает в сторону, и я в испуге отскакиваю. Входящий в комнату доктор в белом халате тоже отскакивает, увидев меня. Быстро метнув взгляд на пустую больничную койку, он снова смотрит на меня, сузив глаза.

– Ты кто еще такой? – настороженно спрашивает доктор, словно я могу оказаться кем угодно, от русского шпиона до наемного убийцы.

– Техподдержка, – объясняю я, постучав по своему бейджу. – Туалет засорился.

Выражение его лица мгновенно переходит от испуга к раздражению.

– Его так и не починили? У меня здесь встреча с родственниками через… – он сверяется с каким-то прибором на своем запястье, – …две минуты!

Закрепленный на ремешке прибор напоминает что-то типа электронных часов, но я никогда ничего подобного не видел. Могу спорить на что угодно, что это тоже разработка Компании.

– В таком случае вам, наверное, стоит поискать другую комнату, – говорю я.

– У меня идея получше, – резко возражает доктор. – Вместо того чтобы стоять тут и трепаться, может, ты примешься наконец за работу, чтобы и я мог приняться за свою?

Я уже готов использовать его голову вместо вантуза, когда из девайса на его запястье доносятся три коротких сигнала, и доктор меняется в лице. Ему явно не надо смотреть на часы, чтобы понять, что это означает.

– У тебя появилось еще немного времени, – говорит он. – Разберись с этим чертовым туалетом прежде, чем я вернусь!

Он прикладывает ладонь к сканеру, и дверь снова отъезжает в сторону. Поспешным шагом доктор устремляется вдоль по еще одному невыразительному коридору, не заметив, что я проскользнул в дверь следом за ним.

Дверь закрывается. Шаги доктора затихают вдали. Совершенно очевидно, что эта часть здания закрыта для посетителей. Кажется, что вот-вот откуда-нибудь выскочат охранники и потащат меня прочь, но вокруг по-прежнему никого. Окинув взглядом потолок и стены, я не замечаю ни одной камеры наблюдения, что кажется более чем необычным. Медленно, осторожно ступая, я направляюсь в ту сторону, куда скрылся доктор. Стена слева от меня прерывается рядом абсолютно одинаковых металлических дверей – наверно, они ведут в другие приемные. Впрочем, их всего шесть. И куда подевались пациенты? Мартин с Тоддом говорили, что в бета-тестировании участвуют триста человек. Большинство из них сейчас уже должны быть в учреждении, но где их всех держат?

Повернув за угол, я обнаруживаю, что коридор кончился. Передо мной располагается металлическая балюстрада. Слева от меня лестница, ведущая вниз. Я подхожу к перилам. Подо мной открывается пространство размером с самолетный ангар.

Трудно сказать наверняка, что это может быть. Совершенно очевидно, что здесь ведутся какие-то исполинские строительные работы. Большая часть пространства все еще оборудуется, но небольшая секция, судя по всему, уже введена в эксплуатацию. Внутри законченного куска я вижу коридоры, прорезающие массивные металлические стены, которые имеют по меньшей мере двадцать футов в толщину и восемь в высоту. В стены вделаны по три ряда светящихся шестиугольных окон. Оттуда, где я стою, это выглядит как хай-тековый улей.

Внизу я замечаю доктора: остановившись возле одного из шестиугольников, он набирает на панели какой-то код. Окно открывается, и доктор вытаскивает выдвижную полку, на которой лежит тело. Это мужчина, совершенно обнаженный, если не считать трусов из алюминиевой фольги и черного щитка на лице. Из его рта, предплечья и паха выходят прозрачные пластиковые трубки, а тонкие черные провода подсоединяют тело к внутренностям капсулы. Я понимаю, что передо мной нечто вроде гигантской станции жизнеобеспечения с рядами индивидуальных капсул, расположенных поверх друг друга стопками по три, словно упаковочные ящики. В каждой капсуле находится человек, которому сохраняется жизнь. Роскошные приемные предназначены лишь для того, чтобы родственники были довольны, а вот так на самом деле выглядит место, где содержатся пациенты.

В OW этот парень, лежащий на полке, скорее всего, борется за свою жизнь, но здесь, в этом мире, он представляет собой не более чем мешок с мясом, костями и еще бьющимся сердцем. Питательные вещества закачиваются непосредственно в его вены, а жидкие отходы удаляются при помощи трубки, вставленной в мочевой пузырь. За остальное, видимо, отвечает надетый на него блестящий памперс из фольги, но я бы предпочел не знать подробностей.

Все мои нервы гудят от напряжения. Кэт где-то там, внизу, заперта в одной из этих капсул! А также Кэроль и Горог! Меня слегка подташнивает от ужаса увиденного. Я не могу покинуть их на произвол судьбы – и не покину, чего бы это мне ни стоило! Нет времени обдумывать дальнейшие действия; пора что-то делать.

Пока доктор осматривает своего пациента, я стремглав слетаю с лестницы и бросаюсь к первой из капсул. За окошком на стальной полке, едва не касаясь стекла босыми ногами, лежит чернокожая женщина средних лет. Ее голова в глубине капсулы слегка приподнята, так что я могу хорошо разглядеть лицо. Оно мне незнакомо. Я отступаю назад и принимаюсь методично заглядывать в одно окно за другим, ища Кэт. Мне неизвестно, как выглядят в реальной жизни Кэроль и Горог, но я не оставляю надежды, что как-нибудь смогу узнать и их тоже. Возможно, как и я, они выбирают аватары, немного похожие на них самих.

Я приседаю, чтобы увидеть содержимое капсул в нижнем ряду, и подпрыгиваю, чтобы заглянуть в верхние. Сами капсулы абсолютно идентичны: панели из нержавеющей стали, мигающие зеленые мониторы, провода, трубки. Лежащие внутри тела попадаются самые разные, всевозможных размеров, возрастов и цветов кожи. Все они полностью обнажены и залиты странным оранжевым светом, должно быть играющим какую-то роль в их жизнеобеспечении. Лицо каждого из пациентов закрывает черный щиток.

Вот доказательство, которое мне было нужно, понимаю я. Вытащив мамашин телефон, я начинаю фотографировать направо и налево. Здесь затевается что-то большое, и в центре всего этого находится Компания. Беззащитным людям ставят фальшивый диагноз «синдром запертого человека», а их родных обманными доводами убеждают воспользоваться методом виртуальной терапии, разработанным Компанией. Затем пациентов привозят сюда. Компания использует их тела для бета-тестирования своего диска и отслеживания багов. И как ни трудно в это поверить, где-то за всем этим, по всей видимости, стоит этот говнюк Майло Йолкин. Всем известно, как он помешан на контроле. В Компании ничего не происходит без его непосредственного…

Пронзительная сирена едва не разносит мой череп на куски. За углом, совсем рядом со мной, включилась сигнализация; над моей головой вспыхивают и гаснут красные лампочки. Где-то открывается дверь, я слышу шаги, торопливо приближающиеся к месту происшествия. Застыв, я прилипаю спиной к одной из капсул, изо всех сил стараясь слиться с ней. Сложно предугадать, что со мной будет, если меня поймают, но я точно знаю, что в таком случае произойдет с моими друзьями: ничего. Они так и останутся лежать здесь. В конце концов их тела окажутся в фургоне, который отвезет их в похоронное бюро.

Я слышу топот множества ног, бегущих по соседнему проходу, затем звуки резко затихают. Кто-то отрывисто отдает распоряжения. Слышится тяжелый удар, за ним монотонное «бип-бип-бип», потом второй удар.

На цыпочках я подкрадываюсь к месту происшествия и выглядываю из-за угла. Передо мной точно такой же коридор. В нескольких ярдах от меня группа медсестер и еще один доктор сгрудились вокруг тела мужчины, которого перед этим осматривал первый доктор. Одна из медсестер отходит в сторону, и я наконец могу как следует взглянуть на пациента. Ему, наверное, лет тридцать с небольшим, и, если не считать всех этих выходящих из его тела трубок – а также факта, что доктор использует дефибриллятор, чтобы вновь запустить его сердце, – его можно было бы назвать образцом физически здорового человека. Насколько я могу видеть, на его теле нет никаких повреждений, так что странно, что вокруг него подняли такой переполох.

Я поднимаю телефон на уровень лица и нажимаю кнопку записи. К их чести, доктора, по всей видимости, предпринимают достойную попытку спасти парню жизнь. Однако спустя всего несколько минут после начала все уже заканчивается. Доктора стягивают с себя перчатки и исчезают в путанице проходов. Одна из медсестер катит прочь тележку с дефибриллятором, двое ее коллег следуют за ней. В конце концов возле безжизненного тела остается одна-единственная медсестра. Опуская телефон, я слышу, как где-то вдалеке открывается и вновь захлопывается дверь, и внезапно до меня доходит, что я опять в ловушке. Пожалуй, единственный способ выбраться отсюда – это медсестра, а я сомневаюсь, что она захочет мне помочь. Я предпочел бы обойтись без насилия, но не факт, что у меня будет выбор. В моих руках видеозапись, которая может освободить моих друзей и положить конец Компании, но лишь в том случае, если мне удастся выбраться отсюда живым. В данный конкретный момент это очень большое «если».

Я жду, пока медсестра отключит пациента от разнообразных трубок и проводов, которые связывали его с аппаратом жизнеобеспечения, и переместит безжизненное тело на ожидающую рядом каталку. Затем я подхожу к ней. На сей раз я не пытаюсь двигаться бесшумно: я хочу, чтобы она слышала мое приближение. Медсестра действительно поднимает голову и смотрит на меня, не выказывая ни малейших признаков страха. Вблизи она кажется необычно бледной, под ее глазами темные круги. Труп на каталке перед ней выглядит гораздо более жизнерадостным.

– Привет! – говорю я небрежным тоном. – Я Джон из техподдержки. Кажется, я свернул куда-то не туда. Вы не могли бы показать мне, где здесь выход?

– Здесь никто не сворачивает не туда, – отвечает медсестра, не сводя с меня глаз.

Она знает, что меня тут не должно быть, но, по всей видимости, ее это нисколько не волнует. Я бы сказал, что у нее вид абсолютной покорности. Если бы я вытащил мачете и пригрозил, что изрублю ее на куски, она бы, наверное, даже не дрогнула.

– Все когда-то случается в первый раз, – весело сообщаю я.

– Чего ты хочешь? – спрашивает она, приступая сразу к делу. – Говори быстрее, пока никто не явился.

Я понимаю, что это мой шанс.

– Я хочу прекратить все это, – говорю я. – Но сперва мне надо отсюда выбраться.

Чувствуя, будто стою над пропастью, я жду ее ответа. Я вижу два пути развития ситуации, и в конце одного из них я должен буду нокаутировать женщину. Со временем мне придется смириться с этим – если это время наступит.

– Хорошо. Тогда полезай вниз, – говорит она, показывая на каталку.

Между лежаком и колесами я вижу длинную металлическую полку. Я оглядываюсь по сторонам.

– Разве здесь нет камер?

– Системы наблюдения можно взломать. Они не устанавливают камеры здесь, внизу. Вместо этого они наблюдают за нами. – Медсестра стучит пальцем по электронным часам на своем запястье. – Эту штуку невозможно снять. Они знают обо всем, что я делаю. Я не могу никуда деться. Все мои движения отслеживаются двадцать четыре часа в сутки.

Еще бы. Едва ли Компания захочет, чтобы известие об их человеческом питомнике просочилось наружу.

– А что будет, если вы сделаете что-то недозволенное? – спрашиваю я.

Например, поможет незваному гостю бежать.

– Не знаю, – ее голос слегка дрожит. Она снова показывает на полку под мертвым пациентом. – Лезь туда. Быстро. Пока не пришел никто из докторов.

Я втискиваю свое непомерное тело на полку, улегшись на бок и подогнув ноги. Медсестра накрывает труп простыней – свисающих концов едва хватает, чтобы меня закрыть. Мои мозги прыгают внутри черепа в такт колесам, катящимся по бетонному полу. Я изо всех сил убеждаю себя, что знаю, что делаю.

Путешествие занимает меньше трех минут и заканчивается в помещении, где царит ледяной холод. Медсестра стаскивает с тела простыню.

– Можешь вылезать, – говорит она. – Здесь тоже нет камер.

Выскользнув из своего укрытия, я понимаю почему. Мы находимся в прозекторской. На металлических столах лежат три тела различных размеров – к счастью, все они накрыты простынями. Стена слева от меня сплошь состоит из металлических выдвижных ящиков. Справа находится гигантский холодильник со стеклянной дверью. Его полки заставлены банками, в которых плавают человеческие мозги.

Я достаю телефон и снова принимаюсь снимать. Мой взгляд перемещается от банок к одному из накрытых тел, ждущих аутопсии. Из-под края простыни торчит пара дредов грязно-желтого цвета. В точности с такими дредами ходил наркоман Уэст, один из приятелей Кэт. Мне не надо смотреть на его лицо, чтобы понять, что это действительно он. Парень пережил катастрофу на фабрике только для того, чтобы окончить свои дни здесь. Он никогда мне не нравился, но я ни в жизнь не пожелал бы ему такой судьбы.

– Мать моя женщина! – Я поворачиваюсь к медсестре: – Что вы делаете с этими людьми?

– Пациенты в капсулах умирают. Патологоанатомы пытаются выяснить причину их смерти, – отвечает та. – Это все, что я знаю.

Она стоит возле каталки, такая маленькая и хрупкая, но я знаю: то, что она делает, требует невероятной силы.

– Почему вы мне помогаете?

Медсестра беспомощно качает головой.

– Я никуда не денусь отсюда. – Она снова стучит по девайсу на своем запястье. – А у тебя есть шанс. Покончить со всем этим.

– Я попытаюсь.

Это все, что я могу ей обещать. Я запихиваю телефон обратно в карман.

– Но сперва мне надо выбраться отсюда.

– Вот единственный выход, – говорит медсестра, показывая мне черный полиэтиленовый мешок.

Мою каталку завозят в лифт. Я слышу, как сзади закрываются двери. Я не чувствую движения поднимающейся кабины и не могу определить, когда она останавливается, но слышу, как двери вновь открываются, а затем откуда-то сбоку доносится голос Анжелы. Похоже, она флиртует с еще одним водителем из еще одной компании по транспортировке пациентов. Наконец тот берется за мою каталку и толкает ее вдоль по коридору. Я стараюсь лежать абсолютно неподвижно. В какой-то момент он должен будет раскрыть мой мешок, чтобы проверить, что внутри находится то, что нужно. Медсестра сказала, что она, возможно, знает способ обойти это затруднение, но также сочла нужным предупредить, что ни в чем не уверена.

Я слышу звук расстегиваемой молнии.

– Сэр, у этого лицо прикрыто простыней, – слышу я голос молодого парня. – Я должен ее снять?

Если он это сделает, мне придется срочно выпрыгивать из мешка и делать ноги: вряд ли мое лицо соответствует фотографии у них в файле.

– Только если у тебя крепкие нервы, – хмыкает пожилой водитель. – Так делают с клиентами, которым не удалось сохранить товарный вид. Я как-то раз снял простыню с одного, и клянусь, больше я не повторю этой ошибки.

– Тогда я, наверное, тоже воздержусь, если можно, сэр, – отвечает молодой. По его дрожащему голосу я понимаю, что кишка у него тонковата для такой работы.

– Мы же уверены, что труп принадлежит мужчине?

– Да, сэр. Для женщины он слишком большой.

– Тогда я не против, если ты забьешь на осмотр.

Застежка молнии снова поднимается к моему лбу. Меня завозят в фургон, и я слышу, как парнишка забирается внутрь следом за каталкой. Внезапно мне становится его жаль. Судьба определила бедняге сидеть рядом со мной в тот момент, когда покойник, на которого он боялся даже взглянуть, вдруг решит восстать из мертвых.

Я чувствую, как фургон выворачивает на Данделион-драйв, и мысленно рисую наиболее вероятный из его дальнейших маршрутов. Если мы продолжим ехать по прямой, слева от дороги вскоре покажется кусок леса. Главное добраться туда, а там я смогу исчезнуть. Держа палец на собачке молнии, я жду, пока фургон не останавливается на светофоре, затем одним стремительным движением расстегиваю мешок. Истерика у парнишки начинается в ту самую секунду, когда я сажусь и принимаюсь сдирать полиэтилен со своего туловища. К тому времени, когда мне удается высвободиться, мой сопровождающий уже забился в угол фургона, сжавшись в комок и прикрывая обеими руками лицо.

– Сэмми! Какого черта там у тебя происходит? Сэмми! – доносится окрик с водительского сиденья.

Парнишка отвечает вибрирующим воплем, которому, кажется, не будет конца.

Я рывком распахиваю задние дверцы. Сразу за нами, дожидаясь зеленого света, стоит еще одна машина, и я вижу реакцию ее водителя на появление здоровенного полуобнаженного парня из грузовой двери фургона для перевозки пациентов. Прежде чем я успеваю ломануться к деревьям на опушке леса, этот придурок поднимает камеру, чтобы сделать снимок. Впрочем, если он не виртуоз съемки в движении, ему вряд ли удалось меня поймать – я оказываюсь в глубине леса буквально за несколько секунд.

К несчастью, я быстро понимаю, что от «Элмерса» меня отделяет не одна миля. Подстегиваемый смесью паники и гнева, я пускаюсь к своей цели напрямик. Ветки хлещут меня по бокам, а мошки слетаются со всего Нью-Джерси, привлеченные запахом моей обнаженной кожи. Я проламываюсь сквозь лесные заросли и опрометью перебегаю бесчисленные прорезающие их дороги. Мое тело сплошь покрыто царапинами и укусами. Мне все еще остается пройти несколько миль, когда я вытаскиваю телефон матери, чтобы проверить свое местоположение на карте. На экране мигает входящий вызов с нашего домашнего телефона. Я перенаправляю его в голосовую почту, потом проверяю историю вызовов: дюжина пропущенных с одного и того же номера. Причем пять из них пришли на протяжении последних десяти минут. Я проигрываю последнюю запись в голосовой почте.

«Что ты натворил? – яростно шепчет она в микрофон. Это немедленно привлекает мое внимание: до сих пор Ирэн Итон никогда не говорила шепотом. – В нашем доме полиция, перерыли всю твою комнату. Они сказали, что ты незаконно проник в какое-то закрытое медицинское учреждение. И они думают, что у тебя могут оказаться какие-то краденые вещи. Саймон, ты должен немедленно явиться с повинной! Если тебя поймают, ты можешь загреметь в тюрьму на долгие годы! А тебя обязательно поймают. Когда они обнаружат, что у тебя мой телефон, им останется только отследить его».

Остаток сообщения я уже не слушаю. Может быть, я ошибаюсь, но, похоже, мать только что спасла мою задницу. Видимо, она знала, что разговор могут прослушивать, и пыталась мне намекнуть, чтобы я уничтожил телефон. Через пару секунд я так и сделаю, но сперва я должен послать отснятые в учреждении фотографии и видео на свой имейл, где они будут в сохранности.

Я открываю папку с фотографиями. Выбираю изображения для пересылки. И вдруг они исчезают прямо на моих глазах. Их больше нет! Компания успела взломать мой телефон. Я швыряю бесполезный аппарат и вдавливаю его каблуком в землю.