8

С парапета крыши Люку хорошо был виден весь Милмур. Но в ближайшее время никто не собирался взимать с туристов десять фунтов, чтобы полюбоваться этим видом.

Внимание привлекали не размеры города или рисунок улиц и площадей, а цвет – точнее, его отсутствие. Все было серым и однообразным, особенно сейчас, в серых сумерках. Отчасти потому, что город был построен из бетона и металла. Отчасти потому, что солнечный свет не мог прорваться сквозь толщу смога и хоть как-то его раскрасить. Но, глядя на Милмур, Люк понял: восприятие города рабов таким серым идет из головы.

Откровенно говоря, для празднования своего семнадцатилетия он не стал бы выбирать подобное место. И не стал бы планировать развлечения, намеченные на этот праздничный день.

Но он сидел на парапете, ждал Рени, стараясь не замечать страха, тяжелым холодным камнем давившего на грудь, и думал о том, что у него нет альтернативы, играть или не играть в игры доктора Джексона. С каждым днем Люк все отчетливее понимал несправедливость безвозмездной отработки и стойкость людей, с которой они ее переживали.

«Никогда не смотри на толпу, смотри на людей, – учил доктор Джексон. – Не на поток лиц, а на отдельное лицо. Не опускай глаза в землю, смотри на окружающий тебя мир. Любая крошечная деталь, которую ты заметил, – это твоя маленькая победа».

Именно это и пытался сейчас делать Люк, глядя с крыши на малоэтажные офисные здания и возвышавшиеся за ними жилые многоэтажки. Он нашел взглядом цветочный горшок на подоконнике какого-то окна, висевшее на двери полотенце в ярких цветах футбольной команды. В желтом свете лестничной клетки общежития обнималась пара. Девочка лет десяти читала у окна. Люк вспомнил Дейзи, а потом Аби, которую редко можно было увидеть без книги в руках.

Сидел бы он сейчас на крыше, будь его семья с ним в Милмуре? Люк не был в этом уверен. Одно дело – рисковать собой, а другое – своими поступками ставить под удар тех, кого ты любишь.

А за последний месяц, с того самого дня, как впервые потянулся к фруктовой вазе в клубе, Люк совершил немало таких поступков в свободное от изнуряющей работы в зоне «Д» время. К счастью, ребята, с которыми он жил в одной комнате в общежитии, работали в разные с ним смены, так что все его приходы и уходы оставались незамеченными. Когда была твоя очередь спать, ты просто с головой закутывался в тонкое одеяло, подушкой затыкал уши, стараясь ничего не видеть и не слышать.

Собственно говоря, талантом ничего вокруг себя не замечать обладали все жители Милмура. И Люк понял, что это служило на руку администрации города рабов. Ты не будешь интересоваться жизнью окружающих тебя людей, когда ежесекундно борешься за собственное выживание.

Но никто не сможет проигнорировать то, что они с Рени собирались сделать сейчас.

Раздался тихий свист – от неожиданности Люк вздрогнул и едва не упал с парапета. Он чертыхнулся. Сзади Рени издала звук, чтобы описать который и было придумано слово «гоготать».

– Прикинь, свалиться с десятого этажа – не лучший способ отпраздновать свой день рождения.

На всякий случай Люк перекинул назад болтавшиеся в воздухе ноги и повернулся к ней лицом:

– Очень смешно. Ха-ха-ха! Я принес то, что должен был. А ты?

Люк пнул лежавшее у его ног снаряжение. Длинная веревка с люлькой, обвязками, страховочным поясом и овальными металлическими зажимами. Уборщики, работавшие в зоне «Д», использовали такое снаряжение, когда чистили внутри большие машины и оборудование. Но им с Рени оно требовалось совсем для других целей.

– У меня тут кое-то припасено. – Рени похлопала по выпуклому карману толстовки; там что-то звякнуло. – Я пока проверю веревку, а ты, бойскаут, повтори узлы.

– Ты лучше повтори, как буквы пишутся, – огрызнулся Люк. Ему не нравилось, что Рени его проверяет. – Думаю, ты в школе лет сто назад учила алфавит.

– Й-о! – Рени показала ему средний палец. – Я никогда не училась в школе. Но две буквы как-нибудь нацарапаю.

– Никогда не училась в школе? – недоверчиво переспросил Люк. – А такое вообще возможно? К вам педсовет не приходил?

– Какой еще совет? – Рени ухватилась за рукав Люка и внимательно сканировала улицу внизу. – Нет никаких советов.

– Что?

Люк пытался найти какое-то объяснение невероятному, но не мог.

– Долгая история, – отмахнулась Рени. – Потом расскажу, если не разобьюсь по твоей милости. Ну все, пора идти. Давай сюда.

Ступая по-кошачьи, тихо и уверенно, она двинулась по крыше и вскоре исчезла из виду. Закинув снаряжение на плечо, Люк пошел следом. В темноте он едва видел спину Рени, это нервировало, хотя, наверное, лучше не видеть, если она вдруг упадет. Небо уже успело потемнеть, – впрочем, неудивительно: в начале ноября темнело рано и быстро.

Поскольку было воскресенье, административный район словно вымер. Рабам не доверяли и не разрешали работать в Дурдоме – так в народе называли главное здание администрации Милмура. Работали там только наемные работники, рекрутированные из отдаленных районов страны, чтобы исключить риск фаворитизма. В конце каждого рабочего дня они покидали город, и во время уик-энда все административные здания и офисы были закрыты. Район патрулировала охрана, но Рени знала их маршрут и время движения. Доктор Джексон и Рени все рассчитали идеально.

– Уфф!

Люк влетел прямо в спину Рени, и у нее появились все основания негодовать, учитывая, насколько неустойчивой была опора под ногами. К этому моменту они перешли с относительно безопасной крыши на узкую решетчатую дорожку, которая соединяла с соседним зданием. Вместо поручней – только низкий железный бордюр по обеим сторонам.

– Сосредоточься на игре! – резко и назидательно сказала Рени, словно была его матерью, а не тринадцатилетней девочкой. И тут же смягчилась: должно быть, на лице Люка отразилось искреннее смущение. – Да, ты не слабак. Просто нам нельзя ворон считать, пока дело не сделано.

– Прости, – повинился Люк. – Больше не повторится. Прости… и за то, что я сказал раньше. Меня это сильно задело.

– Проехали. – Суровое лицо Рени смягчилось. – И ты меня. Все круто, не парься.

Она показала в сторону густой тени:

– Нам туда. Это верхний этаж, там офис супервайзерши-Суперсуки. А ниже сидят все ее подружки. Мне нужно туда спуститься и немного разукрасить им стенку.

Рени отвернулась, смачно сплюнула вниз и пошла вперед к намеченной цели. Люк снова последовал за ней, строго держа расстояние в два шага, не более и не менее.

Что́ означает, что Рени никогда не ходила в школу? Как она сумела так досконально изучить все закоулки Милмура? Неужели провела здесь несколько лет? Это могло бы объяснить многое, и в первую очередь ее диковатые манеры и худобу.

Рени помогла доку провести инструктаж, подробно описав, как Люк может пробраться на крышу никем не замеченный. Она и для Оза и Джессики разработала маршрут. В данный момент пара находилась в другой части Милмура – возле автомастерской. Асиф и Джексон были в самом большом кол-центре. Интересно, как они там?

Но отвлекаться нельзя.

Люк, сосредоточься!

Рени ждала его, раскачиваясь с пятки на носок. Ее набитый чем-то карман позвякивал.

На этой крыше парапета не было – просто ряд кирпичей, высотой доходивший до колен. Если поскользнуться – они не спасут.

Люк снял с плеча снаряжение, положил его на бетонную крышу и начал раскладывать. Когда он попросил Рени надеть обвязку, та без колебаний повиновалась. Конечно, обвязка была ей слишком велика, но Люк затянул все ремни, какие только мог, пока она плотно не обхватила худенькое тельце. Нашел точку страховки – что-то похожее на эксплуатационный люк. Сотрудникам Дурдома, вероятно, не приходилось ждать, когда им заменят забитый пылью фильтр кондиционера.

Затем пришло время узлов, которые Люк с такой тщательностью учился вязать. Узел «восьмерка одним концом», чтобы надежно закрепить обвязку Рени, с петлей на конце, с помощью которой можно контролировать спуск. Подергал закрепленные концы, проверил, насколько хорошо разматывается веревка, – следовало убедиться, что все пойдет гладко. Ощупал край крыши – нет ли чего, что могло перерезать веревку или за что она могла зацепиться.

– Тщательно все проверяешь, – одобрила наблюдавшая за ним Рени. – Вижу, соображаешь в этом деле.

Люк улыбнулся и провел рукой по бархатному ежику на голове – несколько дней назад парень в общежитии опробовал на нем электрическую машинку. Мама бы от такого эксперимента пришла в ужас, но Люк считал, вышло круто.

– Не сорвешься. А то и док не склеит.

– Сплюнь, детка. – Рени глянула на часы. – Пора.

Люк хотел было возмутиться на «детку», но Рени избежала перепалки, шагнув с крыши.

Когда веревка туго натянулась, Люка качнуло. Но он удержался. Сердце колотилось, выбивая ритм: «Нужно было еще раз проверить, надежна ли точка страховки; что, если узел развяжется, что, если…»

– Еще немного! – раздался из темноты внизу голос Рени. – На три метра опусти. Медленно.

Люк начал понемногу разматывать веревку. Послышалось позвякивание. Это Рени достала из кармана и встряхнула жестяную банку. Тихий хлопок – сняла пластиковую крышку. Шипение – распыляет краску, рисуя буквы; большие, насколько возможно в ее положении. Интересно, какого цвета краску она умыкнула для этой цели? Ярко-неоновая была бы то, что надо. Или красная как кровь. Люк представил, как краска стекает тонкими струйками по стене. Отличный эффект.

– Ниже! – потребовала Рени.

Отбросив все посторонние мысли, Люк сосредоточился на веревке, отмотал еще немного и вздрогнул, услышав, как веревка неприятно заскрипела, огибая край крыши. Снова раздалось позвякивание шарикоподшипников и шипение распыляемой краски. Нужно было поменять положение тела, так как Рени внизу развернулась. Веревка глубоко впилась в ладонь, но не порезала. Рени потребовала опустить ее еще ниже, и Люк отмотал последнюю порцию веревки. Теперь от края крыши Рени отделяло пятнадцать метров. Несмотря на малый вес, напряжение держать ее было невероятным.

Вторая буква. Он услышал, как Рени раздраженно выругалась, – видимо, было неудобно писать на стене. Пластиковая крышка щелкнула, возвращаясь на место. До Люка долетел запах свежей краски.

– Тяни! – услышал он.

Люк уперся одной ногой в край и приготовился поднимать на крышу невыносимо тяжелую Рени. Озу, конечно, не составит труда справиться с Джессикой. А вот доку и Асифу придется бросать монетку, кто кого тянуть будет.

Какая глупость: в Милмуре нет никаких монет.

«Еще одна несуразица здешней жизни», – подумал Люк; напрягся и начал тянуть.

Никаких наличных. Раньше его удивляли истории, которые мама читала в журналах о женщинах, обанкротившихся вскоре после окончания отработки. Все сбережения, накопленные до отработки, они очень быстро спускали на сумочки, туфли – словом, на всякую ерунду. Сейчас Люку казалось, что он начинает их понимать.

Сейчас он многое стал понимать. Ему только что исполнилось семнадцать, но Люк чувствовал себя лет на десять старше.

И то, что он теперь по-другому воспринимал свой возраст, было не единственной произошедшей в нем переменой. Люк медленно тянул веревку, пока руки Рени не уцепились за край крыши. За короткое время, что он прожил в Милмуре, он стал сильнее физически, мышцы сделались тверже. Кто ж знал, что этому здорово способствует голодная столовская диета и изнурительный рабский труд. Выигрышный рецепт, только вряд многие захотят ему добровольно последовать.

Милмур начал менять Люка как внешне, так и внутренне. Недаром, когда он выполнил свое первое задание, Рени произнесла такие слова: «Милмур меняет людей. Но только от них зависит, в какую сторону». Знала ведь, что говорила.

– Порядок! – сообщила Рени, подтягиваясь.

Люк затащил ее на крышу. Рени на мгновение присела, вытирая ладошкой лицо:

– Давай на базу. Хочу узнать у Джексона, с какого перепугу мы раскрашиваем наш распрекрасный Милмур.

Она сняла с себя обвязку, и они пошли обратно. По узкой решетчатой дорожке, по пожарной лестнице, по пахнущей сыростью служебной лестнице и дальше – на улицу.

Редкие фонари светили тускло, но Рени знала их все наперечет. За какой бы угол они ни завернули, они всегда оказывались на темной стороне улицы. Рени без перерыва отпускала саркастические замечания, как самый обиженный в мире гид, который никогда не получал приличных чаевых: «Здесь угол можно срезать, там камеры понатыканы…»

Но Люка интересовали не достопримечательности Милмура.

– Откуда тебе все это известно? – спросил он. – Сколько лет ты здесь уже живешь? Детей моложе десяти лет не отправляют на отработку, но и после десяти только в сопровождении родителей. Тебя тоже должны были привезти сюда родители, но ты никогда о них не говоришь.

Не успел Люк договорить, как ужасная мысль пришла ему в голову и сразила наповал.

Что, если родители Рени умерли, погибли в результате несчастного случая?

Но все оказалось значительно страшнее.

Рени вдруг перестала жевать жвачку, а когда повернулась, Люк увидел зловеще-свирепое лицо. Хорошо, что уже стемнело и в подробностях было не разглядеть.

– Вся эта фигня меня не касается, – сказала она, горбя плечи и засовывая руки глубоко в карманы. – Эти правила существуют только для таких, как ты. Но не для таких, как я.

Мои родители были нормальными людьми и старались делать все для нас, детей, чтобы мы были счастливыми. Маме было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда она родила первенца. Отец не мог похвастаться образованием, но они любили друг друга, меня и моих братьев. Отец обеспечивал нас всем, что мог добыть. Но его занятия полиция не одобряла.

В доме появлялись вещи, хорошие – все, что он мог украсть. Мама запрещала нам их трогать, чтобы мы их не разбили и не сломали, потому что тогда их было бы не продать. Мы часто переезжали, чтобы отец – так я думаю – не примелькался на одном месте. Мне было лет шесть, когда нас всех арестовали.

Рени отвернулась и уставилась куда-то в темноту, словно там, в густой тени, видела всю свою семью.

– Что с ними случилось, я не знала, пока Асиф не помог заглянуть в мое дело, когда мы играли в одну игру. Отца отправили на пожизненное, а нас разбросали по разным городам. Я попала в Милмур. Жила в бараке еще с несколькими «у-уму-у». Это дети, – пояснила Рени, заметив недоумение на лице Люка. – Несопровождаемые, не достигшие шестнадцати лет. Славно звучит, согласись. Но мне не понравилось, и два года назад я сбежала. Теперь сама себе голова, и меня ни разу не поймали. Оригинально, да? Прячусь в старой части города: она заброшена и туда никто не ходит. Но нужно добывать себе еду, вещи и всякое такое, поэтому я избавилась от своего ID-чипа, чтобы не выследили. Отличная работа.

Рени задрала рукав, и Люк содрогнулся, увидев чудовищный шрам. Казалось, Рени ножом выковыряла чип из своего тела.

– Инфекцию занесла, – продолжала Рени, – чуть дуба не врезала. Но по крайней мере, умерла бы свободной. В больнице не хотела светиться, чтобы не поймали. Доктор Джексон меня нашел.

Люк потрясенно молчал. Им всегда говорили, что в городах рабов нет беспризорных детей, что пожизненное получают только за тяжкие преступления, как убийство и изнасилование. Неужели не существует приемных семей для таких детей, как Рени?

– Понятное дело, есть приемные семьи, но только для послушных детей, – с горечью сказала Рени, словно прочитав его мысли. – Таких, как ты, например, если вдруг что-то случится с твоими родителями. А я… меня никто не возьмет, я неуправляемая. Тебе еще многое придется узнать.

Он и так уже многое узнал.

Люк считал, что понял, что собой представляет Милмур, и думал, что в клубе нашел способ сглаживать проявления незначительной жестокости.

Но оказалось, за незначительной жестокостью стоит куда более значительная. Просто вопиющая. Неужели взрослые не знают, что несовершеннолетние дети бродят беспризорными по городам рабов? Знают и молчат? Не хотят этого замечать?

Люк не был уверен, что Рени не сожалеет о том, что рассказала ему свою историю, потому что за весь остаток пути она не проронила ни слова. Когда они пришли в штаб, условленный на этот день, их уже там ждали Джексон и Асиф. Рени все так же молча уселась на коробки, составленные друг на друга. И отчет о сделанной работе перед Джексоном держал Люк – за что они с Рени получили в качестве одобрения «молодцы».

– Пора рассказать нам, зачем мы все это делаем, – заметил Люк. – Зачем надо было рисовать трехметровое «Да!» на стене Дурдома?

– И на «Коммуникаторе-один», – подхватил Асиф. – Он не сказал мне даже после того, как мы оттуда ушли.

– Давайте дождемся Джессику и Оза. – Джексон улыбнулся. – Они скоро подойдут. И будьте уверены, Хильда и Тильда тоже заняты делом.

Он показал в сторону картонных коробок. Во время последнего заседания клуба их не было.

Сестры-добытчицы ввалились в дверь еще с одной коробкой и тяжело рухнули на хлипкие складные стулья. Хильда запрокинула голову, глядя на потолок, пока Тильда обеими руками массировала ей шею. Вид у них был измученный. Вскоре появились Джессика с Озом. Они тяжело дышали, по лицам катился пот, словно они бежали марафон, но улыбки на лицах сияли победные.

– Сделано, док, – сообщила Джессика и со стуком поставила на полку рядом с Джексоном баллончик с краской.

– Ну, давай рассказывай, – улыбаясь, потребовал Оз. – Теперь бесконечное «Да!» красуется по всему забору автомастерской – Джесси немного увлеклась, – и мы хотим знать, зачем это тебе нужно. Суперсука попросила тебя на ней жениться и ты таким образом дал ей понять, как сильно ее любишь?

Даже Рени, выглядевшая такой подавленной, фыркнула.

– Хорошая версия. – Джексон криво усмехнулся. – Но неверная. Как и все твои версии, Асиф. Особенно об инопланетянах. Хильда, расскажешь, чем вы занимались?

Кивнув, Хильда встала, открыла одну из коробок и достала оттуда листок.

– Дамы и господа, провозглашаю Предложение канцлера! – торжественно произнесла она, держа его перед собой. – Отменить безвозмездную отработку…

Джессика ахнула. Даже вечно нервный Асиф замер.

На прикол это не было похоже.

– Разумеется, право голосования за это Предложение имеют только члены парламента, – начал объяснять Джексон. – И, за исключением малой горстки, все они проголосуют против. Но боюсь, они даже не подозревают, как много значат уже сами дебаты по этому Предложению. Чтобы отменить безвозмездную отработку – положить конец несвободе, оскорблениям, тяжелому труду, – нужно только, чтобы несколько сот Равных произнесли одно короткое слово «Да!». «Да!» должно прозвучать после третьих дебатов – весной в Восточном крыле Кайнестона. И все – рабскому труду конец.

Джессика резко щелкнула резинкой, завязывая хвост, и это движение напомнило Люку Аби, в груди тоскливо заныло. Голос Джессики был таким же резким, как и щелчок резинки:

– Джек, не порти нам кайф, это действительно правда? Откуда тебе это известно?

Доктор молча обвел взглядом помещение.

«Решает, можно ли нам доверять», – подумал Люк.

И его вдруг осенило: доверие должно быть взаимным.

Когда вся эта игра началась, он ночами не спал, мучился: можно ли доверять Джексону? А что, если этот клуб какая-то изощренная ловушка? Однако после того, как сыграл в несколько игр, и Кеслер не нанес ему визит, и никто среди ночи не стащил грубо с кровати, немного расслабился. Док играл по-настоящему.

Что же касалось самого Джексона, то любой из них мог предать его в любой момент.

Но только не Люк. Он его никогда не предаст.

– Я контактирую с человеком из внешнего мира, – после долгой паузы сообщил доктор. – С Равным. Равным, имеющим реальную власть.

Рени резко качнулась вперед – удивительно, как только не свалилась с коробок. Хильда и Тильда удивленно переглянулись. Джессика нервно, как школьница, жевала кончик своего хвоста. Первым вышел из ступора Оз:

– Вот это да! Вот это новость! А ну-ка, расскажи подробнее.

Джексон оперся руками о стол и с минуту смотрел на собравшихся.

– В Доме Света он видит каждую пылинку, – наконец заговорил так, словно у них была вечеринка и он представлял вошедшего новичка. – Он верит в это дело – наше дело.

– А ты ему веришь? – уточнила Хильда.

– Верю… – Похоже, Джексон собирался сказать что-то еще, но, вероятно, передумал.

– А почему никто ничего не слышал об этом Предложении? – спросил Асиф. – Слишком горячая новость? Наложено ограничение на распространение информации?

У Джексона был вид человека, который хочет улыбнуться, но забыл, как это делается.

– Что-то в этом роде, – помолчав, ответил он. – Наложены акты Молчания и Тишины. Молчание заставляет человека все забыть. В конце парламентского заседания после оглашения Предложения канцлер стер память об этом у всех парламентских наблюдателей. А Равные должны соблюдать Тишину. Они все помнят, но не имеют права обсуждать это ни с членами парламента, ни в кругу семьи. Скажем так, мы нашли способ обойти все эти запреты.

Воцарилась тишина.

Люк был потрясен до глубины души. Равные могут стирать память? С помощью Дара заставить тебя хранить «Молчание»? Они это делали в романах, которые запоем читала Аби: распущенные, пресыщенные наследники соблазняли девушек, а затем, щелкнув пальцами, заставляли их обо всем забыть. Но Люк всегда принимал это за чистый вымысел и даже мысли не допускал, что подобное существует в действительности.

Что они о себе возомнили, раз надеются, что людей, обладающих такими способностями, можно победить?

Только Джексон способен свято уверовать в подобное и сообщить им новость, как генерал – план сражения своим доверенным офицерам.

Но именно генералом он и был в глазах Люка. У Люка поплыла голова, словно он залпом выпил коктейль, смешанный из одной части острых ощущений и двух частей ужаса. И с хорошей порцией льда.

– Вижу, вы шокированы, и мне это нравится, – сказал Джексон, посмотрев каждому в лицо своими голубыми глазами. – И вы понимаете, какая задача стоит перед нами. Серьезно все обдумайте. Каждый человек в рабском городе должен знать об этом Предложении. Должен знать, что освобождение очень близко – стоит лишь протянуть руку и взять его. Если только мы посмеем. Возможно, это шанс, который выпадает раз в жизни, – навсегда покончить с рабством.

Он встретился взглядом с Люком – тот пристально смотрел ему в глаза.

– Это будет самая длинная игра, – подытожил доктор. – И мы должны победить.