6

Удивительно, как много можно сделать за десять минут.

Люк посмотрел на часы в дешевом пластиковом корпусе с аляповатым логотипом «ББ» – они выпускались специально для рабов Милмура, – скользнул в тень у стены ангара и с шага перешел на бег трусцой. Перерыв был коротким, рабочие в Машиностроительном парке торопливо сновали туда-сюда, и то, что ты куда-то бежишь, ни у кого не вызывало подозрения.

Этому и многому другому его научила Рени. Как только Люк выполнил ее поручение и отнес очки, Рени через несколько дней пришла с новым. А потом еще и еще. И Люк обнаружил, что, как бы у него ни ломило после смены все кости, он мог найти в себе последний жизненный резерв, чтобы сделать то, о чем она просила.

– Уверен, что полностью отработал ту услугу, которую, как ты думаешь, мне оказала, – заявил он после того, как принес несколько запчастей, необходимых для ремонта вышедшего из строя кондиционера в одном из жутких домов на западе Милмура.

У жильцов появились серьезные проблемы с легкими, потому что все их просьбы о ремонте остались без ответа. Дышать в доме было невозможно: казалось, воздух поступал прямо из выхлопной трубы. Люк только принес запчасти и так закашлялся, что испугался, как бы не разорвало легкие.

– Ну, раньше ты это делал, потому что был должен, – криво усмехнулась Рени. – А теперь потому, что тебе это нравится.

И Люк осознал, что она права.

Он уже понял, что Рени Рифмуется-с-гений занимается исполнением желаний. Вернее, не желаний, а насущных нужд, которые – Люк никак не мог в это поверить – власти Милмура не решали. Да, она все это делала в обход официальных каналов. О том, что нужно людям, Рени узнавала от некоего доктора, который тоже делал это не вполне легально. И вопреки всем предостережениям Райана за то, что они снабжали людей лекарствами, книгами и едой, конечно же, их не могли приговорить к пожизненному рабству.

Люк добежал до столовой. Оставалось еще шесть с половиной минут. Три – чтобы найти необходимое, и три с половиной – чтобы добежать до своего рабочего места.

Люк рассмеялся, когда Рени озвучила это задание: слегка урезать продуктовые запасы в зоне «Д». В столовой он с трудом мог проглотить то, что им наваливали в тарелки. И единственными, кто выиграет от этой урезаловки, будут рабочие зоны «Д», которым не придется давиться подобной гадостью.

– Нужны дополнительные калории и протеины, – пояснила Рени, – чтобы ребята на такой же тяжелой работе, как у тебя, могли таскать ноги. Ты бы видел, чем кормят в других зонах! Такая же дрянь, только порции в два раза меньше. И ты отлично знаешь, какими отбросами забиты шкафы на кухнях общежитий. Люк, здесь люди цингой болеют. Я не шучу.

Люк не раз задавался вопросом о самой Рени. Для своих тринадцати лет она была такой щуплой, с ввалившимися щеками. И эти темные круги под глазами, отчетливо выделявшиеся, даже несмотря на смуглую кожу. Рени выглядела истощенной, что казалось невероятным и недопустимым в современной Великобритании. Сколько же ей было лет, когда она приехала в Милмур? Десять? И за три года жизни здесь она стала такой?

И не раз за месяц, прошедший со дня разделения их семьи, Люк благодарил судьбу, что его близкие далеко от этого гиблого места. И особенно Дейзи.

Люк залез в кладовку. Полки возвышались над головой, на каждой была маркировка, но запасы складировались без какой-либо более или менее внятной системы. Коробки, ящики. Он пробежал вдоль одного ряда, сверху вниз сканируя маркировки.

Что-то тяжелое ударило по затылку, и Люк полетел куда-то вперед.

Упал на пол, от боли перед глазами все расплывалось. Что-то свалилось на него с верхней полки?

Жесткий, как сталь, носок ботинка подцепил его за плечо и перевернул.

Полоса люминесцентной лампы на потолке пульсировала радужными кругами. Один застыл ярким, вызывающим тошноту ореолом вокруг головы стоявшего над ним человека. Люк заморгал, стараясь сфокусироваться, но это не помогло.

– Решил совершить небольшую прогулку, Хэдли Е-1031?

Стальной носок ботинка поддел его под подбородок. Взгляд Люка пополз вверх по ноге, к бочкообразной груди, бычьей шее, квадратной голове в ореоле света.

Личный враг – Кеслер.

– Проголодался, значит? – окинув взглядом полки, продолжал охранник. – Тебя плохо кормят в Милмуре, Е-1031? Страдаешь, что не подают жареных лебедей, как аристократам в Кайнестоне?

Стальной носок больно впился под ребра. Физическая работа в зоне «Д», конечно, укрепила пресс Люка, но не настолько, чтобы надежно защитить от ударов Кеслера. Резиновая дубинка поднялась – охранник разбирался в анатомии так же неплохо, как и мама Люка, – и опустилась. Пронзила острая боль, Люка скрутило, и он перекатился на бок и закашлялся, выплевывая остатки не успевшего перевариться обеда. Застонал, рукавом робы вытер липкие слюни. Даже от этого незначительного движения тысячи игл боли впились в голову. Вспомнил, как мама присела рядом с папой на подъездной дорожке. Что она тогда кричала? Что-то о тупой силе. Люк закрыл глаза.

– Надеюсь, ты ничего не успел стащить, E-1031? В Милмуре за воровство по головке не погладят. Несколько лет отработки могут прибавить. Придется тебя обыскать.

Грубые руки, похлопывая, шарили по телу Люка, выворачивая карманы. А когда подумалось, что обыск закончился, охранник двумя пальцами взял его за подбородок и нажал, заставляя открыть рот.

– Люблю делать работу тщательно, – прокомментировал Кеслер, пальцами другой руки шаря во рту у Люка.

Рот наполнился слюной с привкусом мыла и антисептика. Руки Кеслера – единственно чистая вещь в Милмуре?

Охранник вытер пальцы о комбинезон Люка.

– Похоже, ты хороший мальчик, Е-1031. Но такой неосторожный: гулял по Машиностроительному парку и упал. Надо быть внимательнее, здесь много опасных мест.

– Гулял и упал? – прохрипел Люк; гнев, как тошнота, подкатил к горлу. – Ты меня избил, подонок. – Он натужно кашлянул, надеясь, что желчь перебьет привкус пальцев Кеслера.

– Ты гулял, – повторил Кеслер. – Ясно как божий день: тебя нужно немного поучить, как быть более осторожным в будущем.

Дубинка взлетела в сверкающих искрах света.

«Она может убить… Тупая травма может убить человека, если начнется отек мозга», – вспомнил Люк слова мамы.

Удар пришелся не на голову – ниже. Люк услышал звуки – треск и тяжелый выдох. И выплюнул ножи. Увидел иглы.

Дальше – чернота.

Когда он пришел в себя, то снова почувствовал запах антисептика. Открыл глаза, но Кеслера не увидел. Люк мешком был свален на стул в углу какой-то комнаты, похожей на приемное отделение больницы.

Вместо тела он ощущал сгусток колющей боли, словно все внутренности вынули и вместо них насыпали битое стекло. Люк неловко качнулся вперед, упал на пол, и перед глазами поплыла розоватая пелена. С красными точками. И стало невозможно дышать.

– Как это случилось?

Голос. Низкий. Сердитый.

Тень легла на пол возле Люка. Ладонь коснулась лба. Люк съежился, но бежать было некуда, да и сил не было.

Ладонь оказалась прохладной, прикосновение спокойным и ласковым. Люк прижался головой к этой ладони и разрыдался.

– Я доктор Джексон, постарайся встать, – произнес голос. – Не бойся, что будет больно. Возможно, боли и не будет. Пойдем со мной.

Невероятно, но Люк поднялся. Опираясь на руку человека в белом халате, передвигая ноги, как столетний старик, пошел по коридору. Доктор привел его в маленький кабинет и уложил на кушетку.

– Я хочу тебя осмотреть. Ты позволишь? Я осторожно.

Люк кивнул, доктор начал расстегивать пуговицы на его робе. Чтобы не думать о том, что сейчас будет очень больно, Люк начал рассматривать доктора.

Короткая стрижка, аккуратная бородка. Лицо загорелое, белая кожа проглядывала лишь в гусиных лапках в уголках глаз. На нагрудном кармане белой медицинской куртки голубым вышито: «Джексон Дж-3646». Слишком молодой для доктора. Вероятно, отправился на отработку сразу после университета. Аби говорила, что так поступают многие амбициозные выпускники. Это шанс опуститься в самую гущу жизни, набраться опыта, и никто строго не спросит с тебя за допущенные ошибки.

Но этот парень знал, что делает. Он аккуратно поднял майку Люка, так же аккуратно поднял волосы на затылке, чтобы осмотреть место удара. С каждым прикосновением пальцев Люк ожидал взрыва острой, непереносимой боли, но ощущал лишь тупую и вполне терпимую.

– Готов предположить, – сказал доктор, опуская майку Люка, – производственная травма. Вы споткнулись и упали. Упали на какой-то предмет, похожий на дубинку охранника?

Люк удивленно посмотрел на доктора. Это ловушка? Осторожно, Люк.

Может быть, этот Джексон – кореш Кеслера. Может быть, он латает всех, кого охранник «немного поучил», чтобы они держали язык за зубами.

– Да, производственная травма, – ответил Люк.

Джексон нахмурился:

– Ну да, конечно. И вот что я вам скажу: все не так плохо, хотя и очень больно. Думаю, от падения и удара головой сильно обострилась чувствительность. Сильный анальгетик поможет. Подождите секунду.

Джексон подошел к шкафчику с зеркальными дверцами.

Доктор был прав. Люк сразу почувствовал себя значительно лучше по сравнению с тем состоянием, в каком пребывал, сидя на стуле в приемной. Он думал, что Кеслер раскрошил ему несколько ребер, но когда осмелился взглянуть на свой живот, то увидел лишь живописный синяк. В этом был свой, хотя и извращенный смысл. Кеслер не мог походя избивать людей до полусмерти. Рабы, должно быть, считались движимым имуществом государства, и охранник с садистскими наклонностями не имел права портить это имущество. Кеслер, вероятно, хорошо знал, что делает: бил больно, но без серьезных повреждений.

Джексон вернулся с баночкой какой-то жирной мази. Пока он мазал ею живот Люка, боль прошла совсем. Люк чуть не расплакаться от радости и начал было благодарить доктора.

– Все в порядке, – сказал тот, выпрямляясь и глядя Люку прямо в глаза. – Это такая малость, которую я смог сделать для друга моего друга.

И сердце – слава богу! – в целой груди Люка учащенно забилось.

О чем это доктор? В Милмуре у Люка нет друзей – только напарник, из которого и клещами слово не вытащишь, школьный знакомый и девчонка, подкидывавшая всякие задания.

Доктор.

Тот самый доктор. Кто все про всех знает. Кто руководит деятельностью Рени.

– Друга? Это одна из ваших юных пациенток? Девочка?

Джексон рассмеялся тихо и утвердительно:

– Рени никогда не была моей пациенткой. У этой девчонки больше жизней, чем у кошки. Сбрось ее с крыши, и она приземлится на все четыре лапы. То, что я сделал для тебя сегодня, – лишь малая благодарность за то, что ты сделал для нас, Люк Хэдли.

От такой высокой оценки своей персоны Люк покраснел:

– Да ничего такого особенного я не сделал. Это под силу любому.

– Боюсь, что нет, – возразил Джексон. – Не все понимают, где они действительно находятся. И очень немногие – что безвозмездная отработка не является неизбежной составляющей человеческой жизни. Со стороны Равных это жестокое нарушение свободы и попирание достоинства человека.

Люк уставился на доктора. Он не был уверен, что думает так же. Конечно, негодовал по поводу этой чертовой отработки и все десять лет будет негодовать. Злился и завидовал Равным, ненавидел Милмур, жестокость и унижение, с которыми сталкивался здесь каждый день. Но у них в семье неизбежность отработки никогда не подвергалась сомнению.

– Простите, мне не стоит загружать вас, – сказал Джексон, почувствовав смущение Люка. – У вас и так сегодня день не задался. Возвращайтесь в общежитие и отдохните. Таких, как я и Рени, здесь несколько человек, мы периодически встречаемся в Клубе социальных игр. Если захотите к нам присоединиться, будем рады. Рени сообщит, где и когда мы в очередной раз собираемся.

С этими словами доктор открыл дверь в коридор и крикнул, вызывая следующего пациента.

Проснувшись на следующее утро, Люк, к своему удивлению, совершенно не ощутил боли – остался лишь синяк на том месте, где Кеслер приложился дубинкой. Это порадовало, потому что у Люка было задание, которое следовало выполнить. Дождавшись перерыва, он поспешил в столовую. Кеслер, скорее всего, думает, что Люк не вернется в кладовую так быстро – если вообще осмелится.

Рассовав по карманам робы столько пакетов, сколько можно было вынести незаметно, вечером Люк отправился на место встречи, условленное с Рени накануне. Там он планировал их спрятать. Но Рени его ждала.

– Знала, что ты сегодня придешь, – сказала она, щелкнув жвачкой, которую наверняка не одобряли в Милмуре. – Док сказал, если появишься, передать тебе, что встреча в клубе состоится в это воскресенье. Жди меня в одиннадцать утра у ворот номер девять южной автомастерской.

И, распределив ворованную еду под толстовкой, Рени растворилась в темноте.

– Подожди! – свистящим шепотом окликнул ее Люк. – Этот клуб, о котором говорил Джексон… Что значит «социальные игры»? Чем вы на самом деле занимаетесь?

Из темноты в поток тусклого света от уличного фонаря вплыло лицо Рени, словно оно существовало отдельно – без тела.

– Играем в шахматы, в слова, – качнувшись, ответила голова, – было еще клюдо. Там в поместье одного сноба укокошили, и это, скорее всего, сделал кто-то из слуг. Но клюдо у нас забрали – сказали, оказывает пагубное влияние.

В ответ на разочарование на лице Люка Рени откинула голову и гортанно рассмеялась:

– Шутка. Придешь – узнаешь. И помни, играть тебя никто принуждать не будет. Мы выбрали тебя, но игру ты должен выбрать сам.

Рени ушла.

В эту ночь Люк долго лежал с открытыми глазами; думал о своих родных, о докторе Джексоне, о каком-то Клубе социальных игр. Он жил в окружении сестер, родителей, бесконечной домашней суеты – такой обыденной, что не замечал ее, как человек не замечает собственного дыхания. Не замечал, пока все не исчезло. Он мог поболтать с ними, и тогда это не казалось чем-то сверхъестественным и драгоценным. И как же не хватало этого сейчас.

Он даже не мог с ними связаться – как минимум до декабря, пока не пройдет три месяца: таков был срок ограничения на внешние коммуникации для всех вновь прибывших рабов. Не мог написать письмо и рассказать о клубе. Оставался лишь внутренний диалог.

Люк попытался представить, что бы они сказали о том, как он провел первые недели в Милмуре, и о его намерении в воскресенье пойти с Рени в клуб? На все сто Люк был уверен, что в этом клубе не играют в настольные игры.

«Даже не думай об этом, сынок, – сказал бы отец из-под капота “остин-хили”, протягивая руку за гаечным ключом. – Ни во что не суйся. Делай свою работу».

«Смотри не попади в неприятную историю», – будто услышал Люк мамин голос.

Аби, конечно же, напомнила бы, что он ничего не знает о людях, с которыми собирается встречаться.

А вот Дейзи наверняка решила бы, что это круто. Она никогда не делала того, что ей велели. Люк надеялся, что в Кайнестоне сестренка будет более послушной. Интересно, в Милмуре Дейзи стала бы такой же, как Рени, – пронырливой и дерзкой?

В ходе внутреннего диалога Люк понял, что все свелось к одному вопросу: стоит ему идти в клуб или нет? В результате можно будет вновь отведать дубинки Кеслера или, что еще хуже, получить запрет на переезд в Кайнестон.

Мама с папой однозначно сказали бы: «Не ходи». Но они никогда не были в Милмуре и не знают, как здесь живут люди. В конце концов Люк понял, что мнение родителей больше не имеет для него никакого значения. Как говорила Рени, выбор за ним.

Но понимание этого не помогло уснуть.

В воскресенье утром Люк пришел к автомастерской на полчаса раньше назначенного времени и с любопытством бродил вокруг проволочного забора. На гидравлических домкратах стояли машины охраны, чтобы можно было ремонтировать днище. Люк знал, чтó сказал бы отец по этому поводу: «Без осевых стоек так работать очень опасно». Неужели администрация Милмура столь невежественна в подобных вопросах или им просто наплевать на людей?

А что, если все эти несчастные случаи в Милмуре – с Джимми, дядей Саймона, и предшественником Люка – не были просто результатом чьей-то небрежности? Что, если опасная работа и суровые условия жизни заставляют людей сосредоточиться на самих себе и собственных проблемах и не позволяют более широко взглянуть на жизнь и мир вокруг?

Не об этом ли говорил ему доктор Джексон?

Неужели он начинает понимать, что такое на самом деле Милмур?

Из ниоткуда рядом возникла Рени. Она криво усмехнулась, когда Люк высказал свое мнение об автомастерской, и согласно кивнула, когда он начал объяснять, как они с отцом реставрировали машину.

– Похоже, у меня нет шансов применить здесь свои знания, – невесело заметил Люк. – В следующем месяце мне исполнится семнадцать. Я должен был начать учиться водить машину. По большому счету я и так умею, но в ближайшее время мне не суждено сесть за руль или заглянуть под капот.

– Никогда не говори «никогда», Люк Хэдли, – отрезала Рени, яростно жуя жвачку. – Давай шевелись. Нас в клубе ждут.

Люк напряг мозги, чтобы запомнить дорогу, но через пятнадцать минут окончательно отказался от этой затеи: они срезали углы, протискивались между зданиями, перетекали из одного двора в другой… Зафиксировать в памяти все эти бесконечные углы и повороты было просто невозможно. Рени не доверяет ему и потому так петляет?

– Выбрала самый живописный маршрут? – спросил он немного резко.

– Наименее просматриваемый, – не сбавляя скорости, бросила Рени.

Вскоре она нырнула под приспущенные рольставни под вывеской товарного склада и направилась к двери в углублении.

У Люка не было времени, чтобы пригладить волосы и сделать приличествующую мину, однако выяснилось, что беспокоиться по этому поводу не стоило. Клуб социальных игр оказался обычной подсобкой, в которой собралось пять-шесть человек. Они сидели в больших офисных креслах вокруг стола на колесах, густо уставленного банками безалкогольных напитков и с пустой вазой для фруктов в центре. Ни дать ни взять жюри какого-нибудь захудалого телевизионного шоу талантов.

Здесь были две седоволосые женщины – видимо, из тех, кто никогда не сдается, однако возраста достаточно преклонного для борцов – за шестьдесят. Тощий парень, который нервно крутился в кресле. Бритый чернокожий мужчина и маленькая женщина с болезненно бледным лицом и волосами, собранными в конский хвост. Родители Рени? Но она никак не выразила своего к ним отношения. Также за столом сидел доктор Джексон, и рядом с ним было два пустых кресла.

– Привет, Люк, – сказал он. – Добро пожаловать в Клуб социальных игр.

Члены клуба представились: Хильда и Тильда, Асиф, Освальд («Зови меня просто Оз», – попросил он) и Джессика. Пожилые женщины с созвучными именами оказались сестрами, а Оз с Джессикой к Рени не имели никакого отношения.

– А это Люк Хэдли. – Джексон похлопал усевшегося в свободное кресло новичка по плечу.

Несмотря на откровенно странную компанию, Люк ощутил волнение.

– Итак, Люк, ты уже видел, как мы работаем. – Доктор улыбнулся. – Продукты, запчасти для кондиционеров – лишь малая доля того, что мы делаем каждый день. И это не обязательно предметы первой необходимости, а, скажем, книга, музыкальный диск или любовное письмо из внешнего мира в обход цензора. Любая вещь или предмет, делающие жизнь здесь более сносной. И хотя подобная помощь очень важна для жизни, саму жизнь она не меняет. Перемены – вот задача клуба, Люк. В эту игру мы и играем. И сейчас ты увидишь, как все происходит.

Люк кивнул. От напряжения он чувствовал себя скованно, но был заинтригован.

– Если ты решишь, что не хочешь играть, мы тебя поймем, – продолжал Джексон. – И попросим, чтобы ты никогда и никому не рассказывал о существовании клуба и его работе. Джессика, давай ты будешь первой и покажешь Люку, как мы крутим рулетку.

Оказалось, что ваза для фруктов вовсе не пустая. Джессика запустила в нее руку и вытащила маленькую скрученную бумажку. Развернула и нахмурилась:

– Джек, честно скажу, почерк у тебя просто чудовищный.

Джексон поднял руки:

– Какой с меня спрос? Я же врач.

– Хотя задание хорошее, – похвалила Джессика, читая бумажку: – «Найти и уничтожить доказательства, собранные службой безопасности, на основании которых выдвигается обвинение против Эванса Н-2228». Я возьму с собой Хильду и Оза. Хильду – чтобы найти, а Оза – чтобы уничтожить.

Джессика посмотрела на Оза.

«Возможно, они и не родители Рени, – заключил Люк, – но их связывает взаимная симпатия».

– Нужно больше информации, док, – вмешался Оз.

Джексон сцепил руки и неожиданно принял деловой вид:

– Бэрри Эванс потерял руку на птицефабрике в результате несчастного случая. Миллион раз он докладывал своему начальнику, что оборудование неисправно, но все без толку. Выйдя из больницы, ночью он пришел на свое рабочее место и вдребезги разбил покалечившее его оборудование. Эванса никто не видел, но его зафиксировала камера, и теперь ему хотят вменить пожизненное. Надо найти запись и уничтожить. Убедитесь, что запись не сохранится на резервных серверах. И если у них есть еще что инкриминировать Эвансу, убедитесь, что и это тоже исчезнет.

Пожилые женщины переглянулись, Хильда хлопнула ладонью по столу. Так она выразила свою готовность приступить к выполнению задания? Или возмущение несправедливостью в отношении Эванса? Люк не мог сказать точно. Он, по правде говоря, не верил своим ушам. Очередь дошла до Тильды, которая уже тянула руку к вазе. Развернув и прочитав бумажку, она присвистнула:

– «Дать интервью „Эй-би-си эй-эм” в прямом эфире… Это австралийское радио, док?.. В одиннадцать пятнадцать вечера, во вторник, об условиях жизни в британских городах рабов». Асиф, ты будешь вести разговор, а я обеспечу нам защищенную линию через NoBird.

– Отлично, – сказал Джексон. – Вы сделаете великое дело. Осталась последняя игра на этой неделе.

Воцарилась тишина. Асиф перестал крутиться в кресле, и визгливый скрип исчез, даже Рени перестала щелкать жвачкой. Семь человек смотрели на Люка.

Никто не давил и не уговаривал.

– Ты должен знать, – обратился Джексон к Люку, – что наши игры имеют последствия. И наказание за них может прибавить нам годы отработки. Но мы идем на это, потому что верим: если ничего не делать, то последствия для всех остальных окажутся гораздо хуже. Я хочу, чтобы ты присоединился к нам, Люк. Думаю, ты мог бы принести клубу много пользы. В нашей игре нет выигравших – не будет, пока все это не закончится. И противник у нас один и тот же.

Люк посмотрел на вазу, стоявшую перед Тильдой. Там осталась одна бумажка, она лежала на дне, скрученная в рулончик размером с ноготь большого пальца. Перевел взгляд на Джексона, вытер вспотевшие ладони о брюки своей робы и положил их на край стола.

Ему всегда нравилось играть. А эта игра того стоила.

Он протянул руку к чаше.