5

Дом Света – или Новый Вестминстерский дворец, место заседания парламента Равных, – был возведен четыреста лет назад. Тем не менее он стоял все такой же безупречно прекрасный, как в день своего творения, словно прошедшие столетия не имели над ним власти.

Как только водитель остановил «роллс-ройс» у Ворот последнего короля, Боуда Матраверс вытянулась вперед, преодолевая объемные формы своего отца, и с нескрываемым восхищением стала рассматривать дворец. Его зубчатые шпили в готическом стиле врезались высоко в небо, как шпили французских соборов, а позолоченная крыша сверкала, подобно золоченым куполам русских церквей. Но эти детали мог отметить только знаток архитектуры. Туристы и толпы студентов восторженно ахали у стеклянных стен дворца.

Внутри находился зал заседаний – восемь ярусов двойных мест на четыреста человек. Двойное место предназначалось лорду или леди с наследником. Боуда как раз и была таким наследником. Сквозь стеклянную стену толпа зевак не видела ничего, что происходило внутри.

Это объяснялось тем, что окна Дома Света выходили в совершенно иное пространство – сияющий мир, не имевший определенных очертаний и форм. Еще более любопытный факт: свидетелями его были только Равные парламентарии и дюжина парламентских наблюдателей из простых смертных, которым разрешалось входить в зал заседаний. Изнутри они не видели внешнего мира – только стеклянные стены, чистейшие, без единого стыка или шва. Где бы ты ни находился, внутри или снаружи Дома Света, ты созерцал только потустороннее раскаленное добела пространство.

«Кадмус Парва-Джардин хорошо знал, что он делает, когда в один прекрасный день в далеком 1642 году своим Даром из ничего создал Дом Света», – подумала Боуда.

Это была демонстрация силы. Но Боуда знала, что дело заключалось не только в ней. Дом Света стал воплощением славы, справедливости, санкционированного свыше превосходства Равных и неоспоримого права управлять миром.

И это наилучшим образом являло себя именно сегодня, в особый день в парламентском календаре. Все трепетало в груди, когда Боуда вместе с отцом, лордом Литчеттом Матраверсом, вошла в Дом Света и далее последовала по широким коридорам, декорированным полотнами красного шелка. Отец нетвердо держался на ногах. Сестра Дина снова посадила его на какую-то программу здорового питания. Однако Боуда подозревала, что пара стаканов томатного сока, которые папочка выпил за завтраком, были не чем иным, как «Кровавой Мэри», и довольно крепкой.

Но в конце концов, в День Предложения немного праздника не помешает.

Самое первое Предложение канцлера было сделано самим Кадмусом. Он провозгласил Британию республикой, управляемой на бессрочной основе теми, кто имеет Дар. В течение столетий все Предложения варьировались от глубоко волнующих – как принятое в 1882 году Предложение о приостановлении осуществления законных прав простолюдинов во время их безвозмездной отработки – до сенсационных. К последним относилось Предложение разрушения, сделанное в 1789 году. Оно призывало британских Равных разрушить Париж и подавить революцию, поднятую простолюдинами Франции против своей наделенной Даром аристократии. С перевесом в несколько голосов оно было отклонено – пример позорной трусости, считала Боуда.

Первое Предложение, которое она слушала и за которое голосовала, сделал семь лет назад лорд Уиттам Джардин в конце своего десятилетнего срока на посту канцлера казначейства Великобритании. Разумеется, он предлагал снять ограничение занимать пост канцлера только один срок.

Боуде тогда исполнилось восемнадцать, и она только что стала наследницей «Эплдарема». Но уже тогда успела положить глаз на Гавара Джардина, поэтому поддержала Предложение. Ее отец сделал то же самое. Папочка никогда и ни в чем не мог отказать ни ей, ни Дине. Предложение не прошло. Но Боуда добилась своего – помолвка с наследником Кайнестона состоялась.

Впрочем, сам Гавар не был ее целью.

«Хотя и в этом я не прогадала», – подумала Боуда, увидев своего жениха.

Они с отцом вошли через величественные двери в зал заседаний, и она почувствовала, как Дар маленькими иголочками пронзил все ее тело. Гавар стоял прямо напротив двери у статуи своего предка Кадмуса.

Его красоте могла позавидовать любая девушка, но сейчас от гнева его лицо покрылось пятнами, а рот застыл в кривой усмешке. Рядом стоял его отец. Оба были рыжеволосыми, высокими и широкоплечими. И если на лице Гавара отражались все его эмоции, то лицо отца оставалось совершенно непроницаемым. По их виду Боуда заключила, что они чем-то сильно раздражены и кого-то ждут.

«Меня», – поняла Боуда, когда встретилась взглядом с лордом Джардином.

И похолодела. Что случилось? Как никогда она близка к своей заветной цели – войти в Семью основателей. И что делать, если все сорвется?

Варианты молниеносно пронеслись в голове. Насколько Боуде было известно, ничего такого не произошло, что могло поставить под угрозу их альянс. Она не проснулась однажды утром уродиной или Бездарной, и огромное состояние ее отца не испарилось. На пути к алтарю имелось, пожалуй, только одно препятствие, созданное самим Гаваром, – его внебрачный ребенок, рожденный от какой-то рабыни. Негодование Боуды, вызванное существованием бастарда, превосходила только ярость лорда Джардина, сама же Боуда свое негодование предпочитала держать при себе. Ее будущий свекор был впечатлен прохладной реакцией Боуды на столь неприглядный факт.

Боуда приветственно кивнула обоим и окинула взглядом зал заседаний. К счастью, лорд Рикс – папин лучший друг и их с Диди крестный отец – ждал у их кресел. Он будет развлекать папочку своими витиеватыми байками о событиях на скачках. Боуда помахала лорду Риксу, поцеловала папочку в щеку, прошептала ему на ухо: «Я на минутку» – и легко упорхнула в нужном направлении.

Необходимо было узнать, что хотят сообщить ей Уиттам и Гавар.

– Вы шутите? – свистящим шепотом выдохнула Боуда.

– Сильюн рассказал мне об этом вчера вечером, – сказал ее будущий свекор. Пока он говорил, Гавар водил глазами по залу, проверяя, не привлекают ли они к себе внимание, – нет, только лорд Рикс беспокойно поглядывал в их сторону. – Совершенно непринужденно, когда за ужином намазывал масло на хлеб. Уверяю, для меня это было как гром среди ясного неба. Судя по всему, как сейчас и для тебя.

– Судя по всему? – Боуда пропустила намек мимо ушей. Но она не могла понять смысл того, что сообщил ей лорд Джардин. – Сильюн заключил сделку с канцлером: он возвращает ему здоровую Эвтерпу Парву, а канцлер Зелстон вносит Предложение об отмене рабства? Но мы же станем посмешищем, как только это Предложение будет сделано. Как вы могли такое допустить?

– Я допустил? – Уиттам прищурился и изучающе посмотрел на нее. – Вы уверены, что ваша сестра не имеет к этому отношения?

– Моя сестра?

«Есть единственный аспект в моей жизни, который я не могу контролировать, – подумала Боуда, – моя бесшабашная дорогая сестрица Бодина. Дина – фэшиониста, тусовщица, любительница тратить папочкины деньги на всякие нелепые проекты: спасение животных, борьба с бедностью и… отмена рабства».

И только наивность не позволяла Бодине понять, что именно рабство давало те деньги, которые она так легко тратила. Состояние семьи Матраверс поддерживалось папочкиным брендом «ББ» – инициалы имен его дочерей. Они выпускали электротовары и заваливали ими страны Восточной и Юго-Восточной Азии. Утверждалось, что почти во всех домах Китая пользуются фенами, массажерами для ног, рисоварками и чайниками с логотипом «ББ». «ББ» широко использовала рабский труд: корпорация имела заводы в нескольких рабских городах, что позволяло держать цены конкурентоспособными.

Что особенно раздражало Боуду, так это то, что, несмотря на порицание рабства, Бодина была совершенно не прочь жить на доходы, которые это самое рабство приносило. С ее любовью к путешествиям и модным брендам Диди сжигала тонны кэша.

– С какой стати вы решили, что Сильюн будет что-то делать по просьбе Дины? Они едва знакомы.

Уиттам поморщился: ответа у него не было. Из чего следовало, что все это являлось чистейшими домыслами. Боуда с облегчением выдохнула. Пока что ее помолвке ничто не угрожало.

– Ваша сестра – красивая девушка, – пожал плечами лорд Кайнестон. – Она достигла брачного возраста и может вскружить голову любому молодому человеку.

– Если вы думаете, что на вашего младшего сына кто-нибудь может оказать влияние, то вы его совершенно не знаете.

Гавар скептически фыркнул. Боуда и ее будущий супруг могли иметь мало общего, но в одном они точно сходились – в своей неприязни к Сильюну.

– Нет, – твердо отчеканила Боуда. Ее возмутила попытка будущего свекра переложить вину на ее семью. – Бодина сейчас ни о чем не может думать – только о своем разбитом сердце и о вечеринках, которые помогают ей немного забыться. Объяснение произошедшему вам следует искать в своей семье. Это был всего лишь вопрос времени: Дженнер – Бездарный отпрыск; Гавар – отец безродного отпрыска; и вот теперь Сильюн – аболиционист. Поздравляю, просто отличная коллекция наследников.

Не стоило этого говорить.

«Боуда, только хладнокровие и контроль, и никаких срывов!»

От злости шея лорда Уиттама под изысканным шейным платком с принтом в виде саламандры покраснела, и краснота поползла к лицу. У Гавара сжались кулаки. Таковы уж Джардины – гневные, полные темных страстей.

– Искренне прошу извинить, – произнесла Боуда и покорно склонила голову. – Простите меня.

Она выдержала паузу, позволяя своей искренности угаснуть, потом подняла голову и посмотрела прямо в глаза Уиттама. Стоявший рядом Гавар готов был ее задушить, зато лицо лорда Уиттама, к ее огромному облегчению, выглядело хладнокровно-спокойным.

– Ты, Боуда, умеешь извиняться как настоящий политик, – сказал он после паузы, в течение которой Боуда боялась дышать. – Вовремя и красиво. Однажды ты можешь обнаружить, что этого недостаточно, но в данный момент я удовлетворен. Мы продолжим наш разговор, когда убедимся, что слова моего младшего сына не глупая шутка. Пойдем, Гавар.

Он развернулся, и они с Гаваром двинулись к своим местам, расположенным в центре первого яруса – как раз напротив величественного резного кресла канцлера. Циркулировала старая шутка, что у Джардинов самый короткий путь к самому желанному креслу в Доме Света.

Лорд Уиттам намеревался в один прекрасный день посадить на него Гавара. Боуда знала, что состояние отца делало ее очень выгодной партией, однако высокомерие не позволяло Джардинам задаться вопросом, зачем нужен этот союз самой Боуде…

Она сделала глубокий вдох, восстанавливая хладнокровное равновесие, и направилась к креслу «Эплдарема» в центре второго яруса, как раз за Джардинами. Это почетное место они получили не по праву наследования, а в результате изощренных усилий. Ни один из предков Боуды не присутствовал на площади в тот день, когда из руин Вестминстерского дворца, резиденции английских королей, возник сияющий Дом Света.

Состояние семьи Боуды формировалось значительно позже этого исторического события. Пару столетий назад Хардинг Матраверс, парень из бедной, ничем еще не прославившейся семьи, решил с пользой для дела применить свой Дар предсказывать погоду – никчемный, вызывающий одни насмешки. Он шокировал благовоспитанное общество Равных тем, что отплыл капитаном грузового судна за дальние моря в Индию и вернулся оттуда непристойно богатым человеком. Впрочем, никто и слова не сказал, когда на следующий год он отправился туда снова.

К концу третьего года у него кредитовалась уже половина знатных семей Британии, и вскоре неуплата задолженностей по займам обеспечила Хардингу Матраверсу место в седьмом ярусе, а потом в качестве залога лорд-транжира уступил ему свое, куда лучшее место. Но, увы, до сих пор торговля и ростовщичество позорным клеймом пятнало имя Матраверсов.

«И стереть его может только одно», – подумала Боуда.

Она метнула взгляд в сторону Джардинов, оцепив кресло канцлера – с высоченной спинкой и неглубоким сиденьем, оно всеми четырьмя резными львиными лапами стояло на обломке некогда большого камня – старого коронационного камня королей Англии. Ликус Убийца Короля расколол его на две части. Это был трон последнего короля – единственный предмет, который Кадмус пощадил, сжигая дотла Вестминстерский дворец.

За столетия, прошедшие после Великой демонстрации, в кресле канцлера ни разу не сидела женщина.

Боуда намеревалась нарушить эту традицию – она будет первой.

Подойдя к своему месту, где, вальяжно развалясь и сложив руки с переплетенными пальцами на бордовом бархатном жилете, уже сидел папочка, Боуда нагнулась, поцеловала его в щеку и легонько ткнула пальцем в объемистый живот. Лорд Литчетт откинул назад гриву седых волос и выпрямился, освобождая место для любимой доченьки. Она легко втиснулась на свое место наследника слева от лорда.

Только Боуда успела сесть и расправить платье, как громкие звуки эхом поднялись к высокому потолку зала. Это за массивными дубовыми дверями ударили церемониальной булавой. Дубовые двери открывались только для избранных по крови и по Дару, для лордов, леди и их наследников. Даже Сильюн, со всеми его Дарами, не мог войти в этот зал. Но Кадмус оставил положение – по мнению Боуды, его давно пора было пересмотреть, – допускавшее возможность дюжине наблюдателей из низшего сословия присутствовать на парламентских заседаниях.

– Кто просит разрешения на вход? – раздался дребезжащий, едва слышный голос древнего Хенгиста Окколда, старейшины Дома.

– Палата общин Великобритании самым смиренным образом просит позволить им находиться среди Равных, – последовал формальный ответ, произнесенный четким женским голосом.

Старейшина удивительно ловко для своего возраста взмахнул рукой, и двери открылись, впуская в зал двенадцать человек.

Внешне эти хорошо одетые люди ничем не отличались от тех, что сидели в зале. Но это были всего лишь ПН – парламентские наблюдатели. Не имеющие права голоса. Бездарные. Черная кость.

«Нет, вы только посмотрите! – с негодованием отметила про себя Боуда. – Эта сука Доусон, их спикер, одета в шанхайский haute couture».

Ребекка Доусон, темноволосая женщина чуть старше пятидесяти, провела свою группу к выделенному им месту – скамейке за креслом канцлера, на которой они будут сидеть лицом к ярусам. Спикер держала себя безупречно прямо, несмотря на высокие каблуки.

«Как на бразильском карнавале, – подумала Боуда. – Доведись спикеру и Бодине встретиться, они, наверное, часами бы обсуждали обувь. Обувь и отмену рабства. Две равно бессмысленные темы».

Как только ПН заняли свои места, зал снова сотряс оглушительный вой трубы – оповестили о появлении канцлера. На этот раз глас трубы взволновал Боуду куда сильнее, чем в первый. Вошел действующий канцлер, совершенно недостойный занимать такую должность. Старейшина Дома второй раз взмахнул рукой, и массивные дубовые двери закрылись.

В потоках сверкающего света, лившегося из дальнего южного окна, по ступенькам к креслу поднялся чернокожий во всем белом Уинтерборн Зелстон.

Канцлер сел. Заседание началось.

До озвучивания Предложения обсуждались текущие дела. Как правило, Боуда проявляла большой интерес к рутинным делам государства, но сегодня никак не могла сосредоточиться: мысли то и дело возвращались к грядущему Предложению.

Доусон вскочила, как злющая собака на задние лапы, и пронзительно закричала. Она возражала против совершенно логичной схемы помощи безработным: возвращать их в город рабов, если они в течение двенадцати месяцев после отработки не нашли себе занятие. «Выключив» раздражитель, Боуда продолжила обдумывать неприятную новость. Неужели Сильюн действительно может это сделать? Вернуть к жизни Эвтерпу Парву? Неужели Зелстон до сих пор и настолько сильно любит эту женщину, что готов рискнуть своей карьерой, выступив с таким Предложением?

А кроме того, совершенно непонятно, почему Сильюн настаивает на заведомо провальном Предложении.

Боуда перебрала в голове все, что знала о Сильюне. К ее удивлению, перебирать особо оказалось нечего. Сильюн редко появлялся на устраиваемых в Кайнестоне светских мероприятиях – охоте, вечеринках на открытом воздухе или камерных концертах мировых оперных звезд, которых приглашала леди Талия. Иногда приходил на семейные ужины; ел умеренно, отпускал колкие, с коварным подтекстом замечания. Преимущественно они касались старшего брата, и Боуда с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. В семье считалось, что Сильюн обладает сильным Даром, но ей никогда не доводилось видеть тому подтверждение.

Хотя были моменты. Точнее, ощущения. Она бы не дала голову на отсечение, но, посещая Кайнестон, чувствовала, будто там что-то не так. Какие-то разговоры, которые она потом не могла вспомнить, предметы, которые то ли держала в руках, то ли нет. И даже сам воздух казался каким-то неподвижным и плотным.

Обычно Боуда списывала это на щедрость Гавара, с которой он открывал винные погреба поместья. Или это воздействие заряда, который пульсировал в созданных Даром двух светящихся крыльях центрального дома поместья?

Наверняка она ничего не могла сказать.

Прозвучал звонок на перерыв; папочка поднялся и взял курс в гостиную к сервировочным столам с пирожными. Его отсутствие дало Боуде возможность поговорить с нужным человеком. Она окинула взглядом зал. Как и следовало ожидать, леди Армерия Треско сидела на своем месте, в самом дальнем ряду. И была одна.

И места в зале, и Хайвитель, поместье семьи Треско, находились на периферии. И если бы наследник Хайвителя не разбил сердце ее сестры, Боуда вынуждена была бы стать частым гостем в этом поместье. Слава богу, подобной угрозы более не существовало. Поместье Треско находилось на одноименном острове в центре архипелага Силли. Архипелаг был самой южной точкой Великобритании – словно часть графства Корнуолл откололась и отправилась в свободное плавание в юго-западном направлении от мыса Лендс-Энд.

Это было лучшее место для никчемного наследника Мейлира и его ужасной матери. Если бы они навсегда остались там.

Леди Треско подняла голову, посмотрела на приближавшуюся к ней Боуду и продолжила рыться в потертой кожаной сумочке. Возможно, искала расческу – если судить по ее растрепанной прическе. Хотя казалось маловероятным, чтобы она носила с собой расческу.

Армерия натянуто улыбнулась Боуде, закрыла сумку и положила ее на место рядом. Место наследника было пустым.

– Насколько я понимаю, Мейлир все еще отсутствует, – заметила Боуда. – Есть известия от блудного сына?

– Никаких, – ответила леди Треско. – Поверь мне, твоя сестра первой бы об этом узнала. Его нет уже полгода. Для Бодины это, должно быть, страшное разочарование?

– О да, именно так. Он мог бы уже давно вернуться в Хайвитель, ведь она так волнуется. Но я спрашиваю из личного интереса, так как в самом ближайшем будущем мне предстоит рассылать приглашения на свадьбу. Хочу уточнить: вам отправлять приглашение на одного человека?

– Как знать, – беспомощно пожала плечами леди Треско. – Так у вас скоро свадьба? Поздравляю. Ваша звезда восходит.

– Спасибо. – Это был автоматический ответ. – Свадьба состоится в Кайнестоне в марте, сразу после третьих дебатов и голосования.

– Третьих дебатов? Удачно выбранная дата для такого политического союза. Хорошо, еще увидимся в Эстерби во время первых.

С этими словами Армерия Треско взяла свою сумку и снова принялась в ней рыться.

Боуда еще с минуту постояла в недоумении. Ей предложили пойти прочь? Очевидно. По крайней мере, этого никто не видел. И все же. Щеки у Боуды горели, когда она спускалась на второй ярус. Должно быть, выглядит сейчас так же вульгарно розовощекой, как и дорогой папочка.

С другой стороны, хотя бы удалось добыть крупицу информации для Дины. Отсутствие новостей о Мейлире Боуда посчитала очень хорошей новостью. Пламенные чувства ее младшей сестры к Мейлиру были вполне искренними, но крайне неуместными. Конечно, Мейлир – вежливый и обходительный малый; но с теми же абсурдными политическими убеждениями, что и его мать. И именно на него Боуда возлагала ответственность за ту глупую идею об отмене рабства, которой была одержима Диди.

И даже с Диди он расстался неподобающим образом. Как сообщила по секрету бедняжка, он просто сказал, что уезжает, чтобы «найти себя». Поскольку этот Мейлир исчез с горизонта, то теперь расстроенной сестрице можно найти достойного мужа. Дине нужен основательный и надежный мужчина, который разделяет интересы их семьи. У Боуды уже было на примете несколько кандидатур.

Папочка вернулся воодушевленным; уселся на свое место – рядом примостилось завернутое в салфетку пирожное. Неугомонный сладкоежка! Боуда снисходительно ущипнула его за щеку и прошептала на ушко:

– Как я узнала от лорда Джардина, сейчас будет нечто интересное.

И снова рев труб, выход канцлера. Зал в ожидании затих. Зелстон подошел к креслу, но не сел, а остался стоять с мрачным видом, держа в руке лист бумаги. Начал без предисловий и реверансов:

– Как канцлер, я имею прерогативу представлять на рассмотрение Дома Света Предложение по своему выбору. Вы должны знать, что представленное канцлером Предложение не обязательно означает, что он его поддерживает. Это может быть просто вопрос, который он считает заслуживающим обсуждения. Именно такого рода Предложение и будет сделано сегодня.

Заблаговременный отказ от ответственности вызвал улюлюканье и свист самых беспокойных членов парламента.

– Что за нелепый анонс! – завопил кто-то с шестого яруса.

– Зачем утруждаться с подобным Предложением? – ехидно выкрикнули с места, близкого к центру власти.

Канцлер не удостоил крикунов ответом. Взглядом холодным и бесстрастным он обвел зал, хотя Боуда видела, как дрожал листок в его руках.

– По завершении этой сессии Молчание будет наложено на всех парламентских наблюдателей, и все члены парламента обязуются соблюдать Тишину.

По рядам Равных пробежал недовольный ропот. Боуда подалась вперед и напряглась, ее переполняло волнение. Никогда еще в ее присутствии эти древние акты – Молчание и Тишина – не налагались публично.

Конечно, «Молчание» было не совсем точным определением. Этот акт не заставлял человека замолчать – он заставлял его забыть. Запрещалось накладывать Молчание на Равных, но Боуда уже давно решила для себя, что без практики этим умением не овладеть. Все канцлеры должны уметь это делать, и Боуда с детства практиковалась на своей сестре. Душка Диди не имела ничего против.

Единственным местом, где разрешалось использовать акт Молчания, был Дом Света – он налагался на простолюдинов, то есть парламентских наблюдателей. Иногда им позволялось стать посвященными в Предложения или другие дела, которые квалифицировались слишком важными или слишком разжигающими страсти, чтобы стать достоянием общественности. Но если канцлер налагал акт Молчания, ПН забывали о Предложении до тех пор, пока канцлер вновь о нем не упоминал.

Сами же парламентарии – Равные – обязаны были соблюдать Тишину. Куда менее жесткий запрет, но все же эффективный. От Равных не требовалось забывать Предложение, но они не могли обсуждать его или иным способом выносить его содержание за пределы стен этого зала, то есть за пределы круга членов парламента. Ходили слухи, что многие семейные тайны были защищены наследуемым актом Тишины.

Спикер Доусон всем своим видом демонстрировала желание опротестовать инициативу канцлера. Боуда удивленно округлила глаза. Исторически сложилось, что акт Молчания использовался в исключительных случаях. Возможно, сегодняшнее Предложение как раз и было таким случаем. Вечеринки, устраиваемые в Оксфорде Гаваром и его друзьями, снискали определенную репутацию: все попадавшие туда девушки-простолюдинки на следующий день как-то подозрительно ничего не помнили. Но в Доме Света оба акта были абсолютно легитимны.

Канцлер спокойно ждал, пока гул не стих. Потом еще раз заглянул в листок, словно не верил тому, что там было написано.

Боуда напряженно наблюдала, закрыв рукой рот. Даже ее папочка выпрямился в кресле и с интересом смотрел на канцлера.

Раздался голос Зелстона:

– Предлагаю отменить безвозмездную отработку немедленно и полностью.