22

Люк не знал, что его ждет. Камера? Клетка, как у Собаки?

Чего не ожидал совсем, так это что будет лежать на огромной роскошной кровати под алым шелковым покрывалом, натянутым до подбородка. Кто-то подоткнул покрывало, словно он был маленьким ребенком.

Люк с облегчением закрыл глаза. Они поняли, что он не убивал канцлера.

Он действительно этого не делал. Хотя лорд Джардин и второй с ним – Крован, что ли? – кажется, были уверены в обратном.

Хозяин Кайнестона вытащил Люка из разрушенного бального зала, приволок в библиотеку и привязал к стулу. А потом этот Крован начал копаться в мозгах Люка, словно ножами ковырял – так воспринималось вмешательство Дара. Искал отрезок памяти, которого там не было. Отрезок памяти о том, как Люк застрелил канцлера Зелстона.

Люк помнил, как он вошел в Восточное крыло с четырьмя бутылками шампанского на подносе. Помнил подвернувшуюся под ноги собачонку, Аби с планшетом, наследницу в платье с глубоким декольте. Затем…

…ничего…

…и поднятая вверх алого цвета рука, и ощущение, что это конец света.

…лорд Джардин, грязный, в крови, от ярости потерявший дар речи. Тело на полу, в котором Люк с трудом узнает канцлера Зелстона. Обвинения, которые он не понимает. Ужас. Паника. Столько всего, что он потерял сознание.

Но все закончилось. Он в безопасности, в мягкой постели. Люк уютно потянулся под одеялом. Матрас под ним как-то странно задвигался. Словно волна пробежала. Он заглянул под одеяло.

Слишком густой полумрак, чтобы хорошо рассмотреть. Показалось, будто лежит в какой-то жидкости. Теплой. Бутылка с горячей водой лопнула? Люк сунул руку проверить. Вытащил – все пальцы красные.

Кровь. Он лежит в луже крови…

Его охватила паника. Люк попытался отбросить одеяло и позвать на помощь. И только сейчас разглядел, что это вовсе не одеяло – платье. Широкий подол красного платья. Или платье было какого-то другого цвета, а сейчас пропиталось кровью и стало красным?

Люк ртом глотнул воздух. Но воздуха не было. Горячая солоноватая жидкость потекла по горлу. Кровь. Кровь повсюду.

Затем его потащили. Вверх и в сторону.

Голос рявкнул в лицо: «Прекрати!»

И так сильно ударили по голове, что Люк поразился, как голова не слетела с плеч.

– Каждые пять минут! – продолжал кричать голос. – Он это делает каждые пять минут. Мечется и орет. Я убью его, если он сделает это еще раз.

– Уберите руки от моего брата!

Люк раскачивался из стороны в сторону. Сильная рука схватила его за грудки и держала в воздухе, как обиженный ребенок держит непонравившуюся куклу и требует игрушку получше.

– Гавар, отпусти его.

Кто-то третий, голос спокойный и ровный. Кто это? Люка отпустили, и он рухнул на кровать.

Рука коснулась его виска и осторожно большим пальцем приподняла веко. Размытое пятно лица. Аби?

– Люк? Люк, ты меня слышишь?

– Не трогай его. О чем ты думал, Дженнер? Зачем ты ее сюда привел?

Так же осторожно Люку приподняли второе веко.

– Он даже меня не узнает. – Голос Аби прозвучал смело и сердито. – Что твой отец и Крован с ним сделали?

– Дженнер, ты же знаешь распоряжения отца. Уведи ее отсюда, иначе я сломаю тебе шею, а потом выкину ее отсюда. Я ждать не буду.

– Люк, ты меня слышишь?

Одной рукой Аби держала его голову, а второй похлопывала по щеке.

– Моргай, Люк, сфокусируйся. Завтра тебя будут судить. Лорд Джардин отложил свадьбу. Вместо этого парламент будет заседать в качестве суда. Тебя обвиняют в убийстве канцлера Зелстона. Я знаю, ты этого не делал, Люк. Но не представляю, как мы завтра сможем это доказать. Что бы ни случилось, держись, будь сильным. Мы что-нибудь придумаем.

Судить. Суд. Убийство.

Слова долетали откуда-то издалека. Почему Аби не дает ему спать?

– Он даже не слышит, что я говорю, – доносился до него голос Аби, она сдерживалась, чтобы не разрыдаться. – Вы не можете судить человека, который находится в таком состоянии. Это будет пародия, а не суд.

– Предрешенный исход, – произнес Гавар Джардин. – В зале было пятьсот человек, когда он выстрелил. Моя мать стояла рядом с ним. Сейчас вам обоим надо уйти. И, Дженнер, ты думай, что делаешь. После совершенного ее семья не может здесь оставаться. Она со своими родителями уедет, как только по нему будет принято решение.

«Какое все это ко мне имеет отношение? – подумал Люк. – Я лежу в постели. Это огромная, роскошная кровать. Не камера и не клетка в питомнике. Они поняли, что я не убивал канцлера».

Кто-то даже подоткнул одеяло – мягкое, алого цвета. Так тепло под ним.

Люк закрыл глаза и уснул.

Когда проснулся, все было в полумраке. Светло-серый прямоугольник окна на темно-серой стене. Тонкая полоска тусклого света просачивалась между неплотно задвинутыми портьерами и падала на пол. Люк повернул голову проследить, куда она уходит.

В дальнем углу комнаты полоска высветила силуэт кресла. В нем кто-то сидел.

– Доброе утро, Люк, – раздался голос. И после короткой паузы: – Хотя это уже не утро, и, честно говоря, добрым быть оно не обещает.

Люк узнал голос. Они все намерены нанести ему визит? Все Джардины? Кто ударить, кто посидеть у постели. Может быть, и леди Талия скоро появится, принесет ему завтрак на маленьком серебряном подносе и крошечную чашечку чая.

– Я подумал, ты оценишь возможность выспаться, пока она у тебя есть, – сказал Сильюн Джардин, садясь на край кровати. – Кто знает, как обустроен дом Крована в Элен-Дочис, но я сомневаюсь, что он мучает прóклятых восьмичасовым безмятежным сном.

– Крован?

И память вернулась. Жестокий шотландец и лорд Джардин копались в его голове. Голос Аби в темноте. Парламент. Суд.

Допрос и часы забытья, которые последовали за ним. Все всплыло в памяти, и Люк с ужасающей ясностью понял, чтó последует дальше. Его будут судить за преступление, о котором он ничего не помнит, и он станет прóклятым.

– Мне очень любопытно, – продолжал Сильюн, – кто стер твою память. Держу пари, этот кто-то мог бы нам кое-что рассказать. Например, почему ты пальнул в канцлера в разгар бала.

– Я этого не делал, – настаивал Люк, отчаянно пытаясь убедить в этом хотя бы одного из Равных.

– Люк, разумеется, ты это сделал. Но кто наложил на тебя Молчание, лишил тебя памяти об этом поступке и зачем? Кто на самом деле был целью – Зелстон или мой отец? Есть ряд других вопросов: ты согласился на это или тебя заставили? Но боюсь, такие мелочи никого не интересуют.

– Это не мелочи, – возразил Люк. – Это самое важное в этом деле. Я не помню… но все утверждают, что я это совершил. Провал в памяти. Просто черная дыра. Кто-то воздействовал на меня своим Даром. Из чего следует, что меня заставили.

– Из этого ничего не следует. – В голосе Сильюна Джардина послышалась досада. – Тебя могли попросить, и ты мог ответить «да». А затем наложили акт Молчания – удобный способ скрыть и твое согласие, и роль тайного вдохновителя преступления.

– Какой здравомыслящий человек согласится убить канцлера на глазах у всего парламента?

– Представления не имею. Вполне возможно, что какой-нибудь подросток с горячей головой, рассерженный на систему за то, что она разлучила его с семьей. Подросток, нахватавшийся радикальных идей в городе рабов, который несколько месяцев сотрясали беспорядки. Хотя, согласись, все это звучит не очень правдоподобно.

Это было краткое изложение того, как его использовали втемную – как пистолет, с которого стерли все отпечатки пальцев. Его сделали орудием убийства, а судить будут как убийцу.

– Вы сказали, что хотите знать, кто наложил Молчание? Вы можете это выяснить? Можете разблокировать мою память?

– Люк, единственный человек, кто может снять Молчание, – это тот, кто его наложил. Как сказала твоя сестра Абигайл, «это невозможно, так что не стоит суетиться». – (У Люка от ярости сжались кулаки, что его сестру допрашивал этот странный и неприятный парень.) – Но я владею одним маленьким трюком и могу выяснить, кто наложил Молчание. Иногда знать, кому принадлежит секрет, важнее самого секрета.

– Так узнайте, кто это! – Люк поднялся и встал у кровати; руки по швам, словно он позволял Сильюну Джардину совершить ответный выстрел. – Не важно, если это будет очень больно. После того, что ваш отец и его друг делали со мной… я смогу стерпеть многое.

– О, да ты настоящий храбрец, – снисходительно усмехнулся Сильюн Джардин. – Похвально при сложившихся обстоятельствах.

Оказалось, совсем не больно: неприятное ощущение присутствия во внутреннем пространстве постороннего. Сильюн Джардин просеивал личность Люка, словно песок сквозь пальцы. На мгновение Люку показалось, что тело его растворилось. И вдруг стало ясно, что оно ему вообще не нужно.

Волна тошноты вернула его в тело. Он стоял перед Сильюном Джардином, словно просвеченный насквозь полоской света, пробивавшейся между неплотно задернутыми портьерами.

– Довольно неожиданно, – улыбнулся Равный. – Мне нравится, когда люди не те, за кого себя выдают. Это делает жизнь намного интереснее, не так ли?

– Скажите мне, кто это, – потребовал Люк.

– Сказать? Тебе? Нет. Я никому не собираюсь об этом говорить. У каждого свои предметы коллекционирования: кто-то, как мои родители, коллекционирует никчемные фарфоровые статуэтки, винтажные авто и всякий человеческий сброд, а я – чужие секреты. Чем глубже запрятан секрет, тем он ценнее. Думаю, за него я смогу многое получить.

– Вы не можете так поступить! Я буду прóклятым. Вы помогли Собаке, а он свое наказание заслужил. Я же – нет. Так почему вы не хотите помочь мне?

– О, Люк, это не имеет никакого отношения к «заслужил» или «не заслужил». Собака полезен мне на свободе, а ты будешь полезен мне там, куда тебя отправят. И то, что я сейчас обнаружил в твоей голове, тоже будет полезным. Этой ночью мы все хорошо поработали, а я сегодня утром даже кофе еще не успел выпить.

Сильюн Джардин отвернулся, и Люк на него набросился. Правда, как ни старался, ни разу его кулак не коснулся Юного Хозяина. И тут же его отбросило назад, словно долбануло раскачивающимся крюком подъемного крана в зоне «Д».

Люк ударился о стену, голова поплыла от удара, от охвативших его ярости и отчаяния.

Пара потертых сапог для верховой езды медленно подошла к нему и остановилась. Сильюн присел, прямо в глаза Люку смотрели темно-карие, почти черные глаза Сильюна Джардина.

– Благоразумие, Люк, – сказал Равный. – Всегда помни о заклинании. Там, куда ты отправишься, ты должен вести себя благоразумно и быть куда более осмотрительным. Потому что моя игра с тобой отнюдь не закончена.

У Люка начало покалывать затылок. Не следовало позволять себе обмануться непринужденной манерой Сильюна вести разговор. Это не равный поединок и никогда таковым не будет.

Дверь открылась.

– Ты что-нибудь выяснил, Сильюн? – рявкнул с порога лорд Джардин. – Кто плетет интриги против меня?

Юный Хозяин выпрямился и обернулся, глядя отцу прямо в лицо.

«У него железный стержень, – подумал Люк, хотя и кипел от ненависти, – если он может легко лгать этому человеку».

– Ничего ценного для тебя, отец.

– Хорошо. Больше не будем к этому возвращаться. Кто бы ни был мой враг, не будем его пугать раньше времени своими подозрениями. Давайте быстро покончим с этим, и пусть дальше Крован вытаскивает из него все, что ему нужно. Гавар, тащи мальчишку.

Когда Люка ввели в Восточное крыло, он решил, что сошел с ума. Или его несколько дней или даже недель с помощью Дара держали в бессознательном состоянии. Он хорошо помнил, что на его глазах это стеклянное сооружение разлетелось на миллиарды осколков.

И вот – спустя всего двенадцать часов – оно стояло в целостном великолепии. За его стеклянными приделами было яркое солнечное утро. Плывущие по небу облака отбрасывали замысловатые тени на искрящуюся крышу. Все это создавало впечатление торжества сверхъестественной силы.

Возможно, она исходила от людей, заполнявших зал. При виде их у Люка перехватило дыхание. Почти четыре сотни Равных разместились на восьми ранжированных ярусах, рядом с каждым лордом или леди сидели их наследники. В центре первого ряда зияли два пустых места. Вероятно, они принадлежали Джардинам. Пустые места позволили Люку рассмотреть тех, кто сидел сразу за ними, – шикарную блондинку, которая показалась ему странно знакомой, и гигантских объемов мужчину с гривой волос цвета слоновой кости, должно быть ее отца.

Где раньше он мог ее видеть? Люк ломал голову, пока не догадался, что это Боуда Матраверс, невеста наследника Гавара. Ее красивое лицо было напряженным и сердитым: неудивительно, у нее украли свадьбу. Осмелев, Люк обвел взглядом несколько первых ярусов. На многих лицах он видел любопытство и ни на одном – сострадания. И он перестал рассматривать зал. Не имело смысла.

Лорд Джардин сидел в кресле канцлера. Сбоку чуть поодаль стоял Люк, сцепив руки, опустив голову; сердце бешено колотилось. Сразу за ним – Гавар Джардин, на случай если Люк попытается сбежать.

Он не будет пытаться. Он хорошо знает, как наследник Гавар может его урезонить. Более того, не знал, куда бежать.

Стоит ли признаваться, что Сильюну Джардину известен – или он только уверяет, что известен, – тот, кто наложил Молчание? Но Сильюн уже сообщил отцу, что ничего полезного в голове Люка не обнаружил, и без труда повторит это перед членами парламента. Можно столкнуть отца и сына лбами, но какая ему, Люку, от этого выгода?

У него не было времени все это хорошо обдумать. Колокол на куполе мелодично пробил девять, после чего у Люка вообще ни на что не осталось времени.

Первым слово взял лорд Джардин, и Люк понял: судить его здесь никто не собирается – ему просто вынесут приговор.

– Я провел предварительный допрос и не нашел никаких доказательств влияния Дара, – заявил лорд Кайнестон, величественно поворачивая голову и обводя взглядом Равных. – Их не нашел и член Совета юстиции Араилт Крован. Похоже, что мальчишка – волк-одиночка, зараженный радикальными идеями, витающими в городе рабов Милмуре и подстрекаемый товарищами, пока нам неизвестными.

Сердце у Люка екнуло – его товарищи в Милмуре. Они в клочья разорвут его мозг и найдут там Джексона, Рени и всех остальных членов клуба.

Дальнейшее стало еще яснее. После предварительных поверхностных копаний в его мозгах в Кайнестоне Джардин или Крован возьмутся за него со всей силой их Дара и неизбежно заставят предать друзей.

Благодаря играм, в которые он играл в Милмуре, он усвоил главное – событие создается непредсказуемостью и благоприятным случаем. Если его отдадут в руки Крована – это означает долгое путешествие в Шотландию. А значит, появятся возможности для побега. Если, конечно, его не посадят на поводок.

– Вина этого парня не подлежит сомнению. Практически все мы присутствовали в зале, когда он совершил чудовищное убийство нашего бывшего канцлера. Многие из нас видели это своими собственными глазами. Поэтому предлагаю немедленно приговорить его к пожизненному пребыванию в статусе прóклятого. После чего преступник будет передан Араилту Кровану для исправления и преобразования.

Лорд Джардин снова обвел взглядом парламентариев. Люк был уверен, что не найдется безумца, осмелившегося поднять голос в его защиту. Здесь, в парламенте Равных, у него не может быть сторонников.

Но кто-то все же осмелился:

– Он не виновен. Вы должны отпустить его.

Кто-то на дальнем ярусе поднялся. Голос и лицо были Люку очень знакомы.

– Наследник Мейлир? – Лорд Джардин нахмурился, и это не обещало ничего хорошего оратору. – Вы утверждаете, что этот парень не виновен?

– Утверждаю.

Мужчина – Равный, наследник чего-то или кого-то, – спускался вниз с высокого яруса. И Люку хотелось закричать, чтобы он заткнулся, чтобы сел на свое место, чтобы перестал что-то там утверждать. То, кем он оказался на самом деле, было невероятно и отвратительно.

Там он не был Равным. Он был наставником и другом, доктором Джексоном.

– У вас есть основания утверждать это?

– Да, потому что я его знаю. Весь этот год я провел в Милмуре, городе рабов, работал там врачом. Мне этого парня доставили как пациента: его избил охранник. Все беспорядки в Милмуре последних месяцев – моя работа. Это была моя попытка показать Равным, какие отвратительные, несправедливые условия жизни созданы для простых людей. И созданы они нами.

Люк не верил своим ушам. Он отвернулся от человека, у которого было лицо Джексона и который говорил голосом Джексона, но кто являлся Равным.

– Ваша попытка провалилась, – ледяным тоном заявил лорд Джардин. – Этот парень – последний козырь в вашей бесчестной игре? Вы приказали ему совершить это мерзкое злодеяние или он сделал это по собственному разумению, находясь под вашим влиянием? Хотя в этом нет большой разницы.

Слова лорда Джардина оглушили Люка. Именно для этого док хотел, чтобы он попал в Кайнестон? Именно для этой цели его заманили в клуб? Ходячее оружие, которое Джексон – он же Равный – хотел использовать для своих целей?

Использовать, а затем наложить Молчание. Следы воздействия его Дара Сильюн Джардин нашел в его мозгах? Человек, который не является тем, за кого себя выдает?

Но док сейчас говорил не об этом.

– Люк не участвовал в убийстве Зелстона. Я могу рассказать, что конкретно он делал в Милмуре. Он делал добрые дела смело и от чистого сердца. Поэтому ни вам, ни этому человеку… – Джексон повернулся и показал на Крована, – нет смысла выворачивать наизнанку его мозги и искать то, чего там быть не может. Смерть канцлера, должно быть, была следствием чьей-то личной обиды или неприязни; Люк стал невинным оружием в руках убийцы. И этот убийца может сейчас спокойно сидеть в этом зале. Им можете быть даже вы, лорд Джардин, так как вы больше всех заинтересованы в смерти Зелстона.

Во второй раз за последние двенадцать часов Восточное крыло взорвалось, но сейчас это был взрыв негодования и возмущения. Рев голосов Равных прозвучал оглушительно.

В дальнем ряду пожилая женщина вскочила на ноги и неистово завопила:

– Мейлир, нет! Нет!

Гавар, округлив глаза, уставился на Джексона – Мейлира, словно видел его впервые.

– Изолятор, – сказал Гавар. – Побег. Я знал, что там действовал чей-то Дар. Так это был ты!

Но Джексон смотрел только на Люка.

– Прости, я не мог тебе сказать, кто я есть на самом деле. Мы все поправим, как в деле с Озом. Верь мне.

Лицо дока, как и раньше, выражало искреннее сострадание. Но разве сейчас Люк может ему верить? Как можно верить тому, кого совершенно не знаешь?

– Достаточно!

Голос лорда Джардина имел тот же эффект, что и Дар наследника на площади у Дурдома, – за исключением лишь того, что не было мучительной боли, тошноты и рвоты. Парламент мгновенно подчинился.

– В завершение вчерашней сессии вы, достопочтимые Равные, проголосовали за отстранение канцлера Зелстона от должности. Это решение, кстати, означает, что у меня нет мотива – несмотря на инсинуации наследника Мейлира – желать ему смерти. Голосование также одобрило и возложило на меня обязанности управления в чрезвычайных ситуациях. Напомню, что чрезвычайные полномочия включают в себя возможность принимать исполнительные решения по вопросам восстановления правопорядка и законности и ликвидации угрозы, а также быстро принимать решения для подавления врагов государства. Сегодня мы пришли сюда, чтобы вынести приговор одному такому врагу, и обнаружили, что еще один прячется среди нас. Он добровольно признался – я бы даже сказал, похвастался, – что сеял смуту, провоцировал насилие и подстрекал к открытому восстанию против власти Равных.

Лорд Джардин повернулся к Кровану и кивком велел ему выйти вперед.

Шотландец отправится на свой остров не с одним, а с двумя узниками?

– Вы не можете приговорить Равного к статусу прóклятого! – выкрикнула женщина с верхнего ряда и, спотыкаясь, начала спускаться вниз.

– Леди Треско… – промурлыкал лорд Джардин, но это было мурлыканье льва, кровожадного, с огромными клыками. – Как приятно, что вы наконец-то оценили принцип «один закон для нас, другой закон для них». Но у меня нет намерения приговаривать юного Мейлира к статусу прóклятого. Просто необходимо немного поправить ход его мыслей. – Араилт уже имеет опыт такой коррекции. Если коррекция будет эффективной, ваш сын сможет сегодня вечером вернуться в Хайвитель, полностью осознав все свои ошибки. Гавар, проследи, чтобы Армерия не вмешивалась.

Гавар быстро встал в проходе, преграждая путь и не позволяя женщине спуститься к первому ряду.

Больше никто не сдвинулся с места. Блондинка во втором ряду напряженно наклонилась вперед, ее прекрасное лицо сделалось словно выточенным из белого мрамора.

– Что вы делаете? – спросил Джексон; голос его прозвучал спокойно и ровно.

– Делаете? – Лорд Джардин улыбнулся. – О, опасный зверь когти выпустил? Что же мы можем сделать с опасным Равным?

Он кивнул Кровану. Тот повернулся к Джексону, стекла очков, поймав солнечный луч, зловеще блеснули. Джексон поморщился.

И хотя он отвернулся, гримаса на его лице осталась. Более того, даже превратилась в гримасу боли.

– Что вы делаете?! – повторил он, и в голосе прозвучал ужас. – Нет!

Он зашатался и упал на одно колено. Рукой схватился за голову. Вторая сжалась в кулак – и лорда Крована охватило пламя.

Крован ахнул и хлопнул рукой по воздуху. Джексон как подрубленный упал на пол. Крован продолжал гореть. Люк чувствовал жар от пламени, но не видел ожогов на теле Крована и не ощущал запаха горелой плоти. Крован хлопал руками по телу, и пламя под его ладонями гасло. Потом он провел ими по лицу, пробороздил пальцами волосы и стряхнул остатки пламени, как воду.

Джексон встал на четвереньки. По лицу было видно, каких усилий это ему стоило. Поднял голову и посмотрел на своего противника. Люк видел слезы в уголках его глаз. Слезы чистого золота.

Женщина, которой Гавар преградил путь, издала душераздирающий, нечеловеческий вопль. Так кричит самка животного, когда видит, что ее детеныш попал в капкан.

Джексон оторвал одну руку от пола. Теперь золотые капли начали капать из-под его ногтей. Тонкие золотые струйки потекли из ушей по шее. Он сделал рубящее движение рукой. Раздался треск, обе ноги Крована были сломаны, и он упал на пол. Джексон повторил движение. И снова треск. Крован закричал и скорчился, руки повисли как плети.

Люк ахнул: доктор Джексон, которого он знал, исчез, растворился в отчаянном, обладающем необыкновенно мощной силой наследнике Мейлире, который сейчас боролся за свою жизнь. Или за нечто большее.

Мейлир подполз к лежавшему на полу Кровану, обхватил руками его шею и начал душить.

Сдавленный вопль сорвался с губ Крована, и на мгновение, несмотря на ужас всего происходящего, Люк возликовал. Чудовище сейчас получит по заслугам. Плата за то, что он сделал с Собакой. За все то ужасное, что он творил за стенами своего замка с теми, кто бросил вызов этой расе монстров, называвших себя Равными.

И в следующую секунду Люк понял, что это вопль триумфа.

Вспышкой вокруг Мейлира образовалось облако золотистой пыли, которая сочилась, казалось, из каждой клеточки его тела. Сияние было таким сильным, что на него было больно смотреть. Люк приложил ладонь к щеке, чтобы стереть эту странную золотистую пыль, и вспомнил, как на площади у Дурдома его обрызгало кровью и мозговым веществом убитой Гриерсоном женщины.

На руке ничего не осталось.

«Золотистая пыль – это сам солнечный свет», – подумал Люк.

Она была легче воздуха. Поднималась вверх и наконец собралась ярким облачком под блестящим стеклом крыши Восточного крыла. Ослепительная вспышка – и облачко рассеялось.

Крован сел, разминая руки и ноги, – никаких переломов.

Наследник Мейлир – доктор Джексон – безвольно лежал на полу и безутешно рыдал, будто его сердце разбилось и душа разорвалась.

Будто его Дар вырвали и уничтожили.