32

Пендергаст вошел в музыкальную комнату в особняке на Риверсайд-драйв так неожиданно, что Констанс, вздрогнув, оборвала игру на клавесине. Под ее пристальным взглядом он направился к столику, положил на него большую стопку бумаг, достал пузатый бокал, налил себе большую порцию абсента, сверху на бокал поместил ложку с отверстиями наподобие шумовки, положил в нее кубик сахара, полил его охлажденной водой из графина, потом прихватил бумаги и пошел к кожаному креслу.

– Не прекращай играть из-за меня, – сказал он.

Констанс, пораженная его немногословием, вернулась к сонате Скарлатти. Хотя она видела Пендергаста лишь краем глаза, у нее возникло ощущение, что случилось что-то нехорошее. Он наспех глотнул абсента, со звоном поставил бокал, затем сделал еще один большой глоток. Одна его нога не в такт музыке постукивала по персидскому ковру. Он пролистал бумаги – кажется, это был пестрый набор каких-то старых научных трактатов, медицинских журналов и новых распечаток – и отложил их в сторону. После того как он отхлебнул абсента в третий раз, Констанс перестала играть (это была дьявольски трудная вещь, требовавшая абсолютной концентрации) и повернулась к нему:

– Как я понимаю, поездка в Индио принесла разочарование.

Пендергаст, разглядывавший одну из голограмм на стене, молча кивнул.

– Этот человек так ничего и не сказал?

– Напротив, он был очень разговорчив.

Констанс разгладила на себе юбку:

– И?..

– Нес чушь.

– Что именно он сказал?

– Я же говорю – чушь.

Констанс сложила руки на груди:

– Я бы хотела точно знать, что он сказал.

Пендергаст посмотрел на нее и прищурился:

– Ты сегодня очень настойчива.

Констанс молча ждала.

– Он говорил о цветах.

– Случайно, не о лилиях?

После паузы:

– Да. Как я уже не раз повторил, это была бессмысленная чушь.

Констанс опять погрузилась в молчание. Какое-то время никто не произносил ни слова. Пендергаст продолжал играть со своим бокалом, допил его, встал и снова взял со столика бутылку абсента.

– Алоизий, – заговорила Констанс, – возможно, он и нес чушь, но не бессмысленную.

Игнорируя ее, Пендергаст начал готовить второй бокал.

– Есть один вопрос, который мне нужно с тобой обсудить. Дело довольно деликатное.

– Конечно, прошу тебя, – сказал Пендергаст, наливая абсент в бокал и кладя сверху ложку с отверстиями. – Где этот чертов сахар? – пробормотал он себе под нос.

– Я изучала историю твоей семьи. Во время нашего разговора вчера в оружейной комнате всплыло имя доктора Эванса Паджетта. Тебе оно знакомо?

Пендергаст положил кубик в ложку и начал обливать его ледяной водой:

– Не люблю драм. Я с ними покончил.

– Жена доктора Паджетта отравилась эликсиром твоего прапрадеда. Человек в калифорнийской тюрьме страдает теми же симптомами, что и жена Паджетта и все остальные, кто принимал чудодейственное средство Езекии.

Пендергаст взял бокал с абсентом и сделал большой глоток.

– Человек, убивший сотрудника музея и напавший на тебя, похитил бедренную кость жены Паджетта. Зачем? Возможно, он работал на кого-то, кто пытался воссоздать эликсир. Наверняка в кости имеются остаточные вещества.

– Какая ерунда, – пробормотал Пендергаст.

– Боюсь, что нет. Я тщательно изучила этот эликсир. Все жертвы поначалу говорили о запахе лилий, это была изюминка, часть рекламной кампании. Когда человек начинал принимать эликсир, запах был преходящий, сопровождался ощущением благополучия и концентрации внимания. Со временем запах становился постоянным. Более тяжелым. Когда человек принимал дополнительные дозы эликсира, запах лилий начинал пропадать, словно цветы портились. Жертва становилась раздражительной, беспокойной, у нее нарушался сон. Ощущение благополучия сменялось тревогой и маниакальным поведением с периодами неожиданной апатии. В течение этого периода дополнительные дозы эликсира становились бесполезны, напротив, они лишь усугубляли страдания жертвы. У больного возникали приступы неуправляемой ярости, перемежаемые время от времени крайней вялостью. Потом начиналась боль – головная, суставная, человек уже не мог пошевелиться, не причиняя себе мучительных страданий. И… – Констанс помедлила. – И в конце приходила смерть, как благодать.

Слушая ее, Пендергаст поставил бокал и выпрямился. Начал ходить по комнате.

– Я прекрасно осознаю грех моего предка.

– Есть еще одно соображение: эликсир принимали в форме паров, а не в виде капель или таблеток. Его нужно было вдыхать.

Пендергаст сделал еще несколько кругов по комнате.

– Ты, конечно, понимаешь, к чему я клоню, – сказала Констанс.

Пендергаст пренебрежительно махнул рукой, отметая ее опасения.

– Алоизий, бога ради, тебя отравили этим эликсиром. Не просто отравили – доза, судя по всему, была чудовищной!

– Констанс, перестань кричать.

– Ты не начал ощущать запах лилий?

– Это довольно распространенный цветок.

– После нашего вчерашнего совещания я попросила Марго выяснить кое-что по его результатам. Она обнаружила, что кто-то, явно под вымышленным именем, интересовался эликсиром Езекии, запрашивал материалы по нему в Нью-Йоркской публичной библиотеке и в Нью-Йоркском историческом обществе.

Пендергаст остановился, сел в кресло и взял бокал. Откинувшись на спинку кресла, он сделал быстрый глоток, потом поставил бокал.

– Извини меня за откровенность, но кто-то мстит тебе за грехи твоего предка.

Пендергаст как будто не слышал ее. Он допил остатки абсента и начал готовить следующую порцию.

– Тебе нужно срочно обратиться за медицинской помощью, или ты окажешься в таком же состоянии, как этот тип в Калифорнии.

– Для меня нет иной помощи, кроме той, которую я сам себе могу оказать, – с неожиданной резкостью сказал Пендергаст. – И я буду тебе благодарен, если ты перестанешь мешать моему расследованию.

Констанс поднялась с фортепьянного табурета и подошла к нему:

– Дорогой Алоизий. Не так давно в этой самой комнате ты назвал меня своим оракулом. Позволь мне играть эту роль. Ты заболеваешь. Я это вижу. Мы можем тебе помочь, все мы. Самообман будет иметь роковые последствия…

– Самообман? – Пендергаст издал резкий смешок. – Здесь нет никакого самообмана! Я прекрасно осознаю мое состояние. Неужели ты думаешь, что я не приложил все свои силы, чтобы исправить положение? – Он схватил стопку бумаг и швырнул их в угол комнаты. – Если мой предок Езекия, чья жена умирала от эликсира, не смог найти противоядия… то как его могу найти я? А вот чего я не могу допустить, так это твоего вмешательства. Да, ты права, я назвал тебя моим оракулом. Но теперь ты становишься моим альбатросом. Ты женщина с идеей фикс, что и продемонстрировала так драматически, когда низвергла своего любовника в жерло вулкана Стромболи.

Констанс внезапно переменилась. Ее тело напряглось. Пальцы сжались в кулаки. В фиалковых глазах засверкали искры. Сам воздух вокруг нее потемнел. Перемена была такой резкой и в ней чувствовалась такая угроза, что Пендергаст, подносивший бокал к губам, вздрогнул и на тыльную сторону его ладони выплеснулось немного абсента.

– Если бы такие слова мне сказал какой-нибудь другой мужчина, – проговорила Констанс низким голосом, – он не дожил бы до утра.

Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты.