31

Подъезжая к городу Индио по 10-й Восточной федеральной трассе, д’Агоста с любопытством смотрел вокруг из окна машины исправительной службы штата. Прежде он только один раз был в Калифорнии, девятилетним мальчишкой, когда родители возили его в Диснейленд. В его памяти остались лишь какие-то мимолетные впечатления: пальмы, роскошные бассейны, широкие чистые бульвары, украшенные кадками с цветами, пик Маттерхорн, Микки-Маус. Но вот это – изнанка штата – стало для него открытием. Это был мир иссушенный и выгоревший под солнцем, мир адской жары, странных кустов, деревьев, похожих на кактусы, и голых холмов. Д’Агоста не понимал, как можно жить в этой забытой богом пустыне.

Рядом с ним на заднем сиденье пошевелился Пендергаст.

– Вы уже пытались один раз разговорить этого типа. Есть ли какие-нибудь новые идеи? – спросил д’Агоста.

– Я узнал кое-что, э-э, свеженькое из вчерашнего вечернего звонка. Звонил старший надзиратель тюрьмы. Похоже, наш арестованный друг начал говорить.

– Неужели?

Д’Агоста снова посмотрел в окно. Как это похоже на Пендергаста – до самого конца утаивать такую важную информацию. Или не похоже? Во время ночного рейса Пендергаст казался молчаливым и раздраженным. Д’Агоста объяснил это недосыпом.

Калифорнийский изолятор временного содержания в Индио представлял собой длинное, низкое, непривлекательное здание, которое, если бы не вышки охраны и три кольца стен с колючей проволокой наверху, выглядело бы как выстроенные в ряд склады фирмы «Костко». Несколько печальных пальм стояли перед проволокой, неподвижные на безжалостном солнце. Гости из Нью-Йорка въехали в главные ворота, прошли через несколько пропускных пунктов и наконец оказались перед официальным входом. Там они вышли из машины. Д’Агоста моргнул на солнце. Он был на ногах вот уже семь часов, и у него никак не укладывалось в голове, что по калифорнийскому времени сейчас только девять утра.

Их встретил худощавый темноволосый человек. Увидев Пендергаста, он протянул руку:

– Агент Пендергаст. Рад снова вас видеть.

– Мистер Шпандау. Спасибо, что так оперативно связались со мной. – Пендергаст представил их друг другу: – Джон Шпандау, старший надзиратель. А это лейтенант д’Агоста из нью-йоркской полиции.

– Лейтенант. – Шпандау пожал д’Агосте руку, после чего они двинулись по коридору.

– Как я упоминал в нашем вчерашнем телефонном разговоре, – сказал Пендергаст, обращаясь к Шпандау, – заключенный подозревается в недавнем нью-йоркском убийстве, которое расследует лейтенант. – Они миновали еще один пропускной пункт. – Лейтенант хотел бы допросить его первым.

– Хорошо. Я сообщил вам, что он заговорил, но, по правде сказать, в его речах мало смысла, – заметил Шпандау.

– Еще что-нибудь важное?

– Он стал беспокойным. Всю ночь ходил по камере. Не ел.

Д’Агосту провели в типичную комнату для допросов. Пендергаст и Шпандау вышли в соседнее помещение, чтобы наблюдать за допросом через одностороннее зеркало.

Д’Агоста ждал стоя. Некоторое время спустя открылась дверь, и двое охранников ввели в комнату человека в тюремной робе. На одном запястье у него был гипс. Охранники посадили человека на одинокий стул у другой стороны стола и встали возле двери.

Д’Агоста посмотрел на человека за столом, хорошо сложенного и, конечно, со знакомым лицом. Он не был похож на преступника, но это не удивило д’Агосту: парню хватило пороху выдать себя за ученого, причем он делал это так убедительно, что провел Марсалу. Здесь требуется не только присутствие духа, но и мозги. Однако в лице этого человека была какая-то ущербность. Какой-то таинственный внутренний диалог наводил тень на его харизматичные черты, так хорошо узнаваемые по реконструкции Бономо. Покрасневшие глаза блуждали по комнате замедленно, как у наркомана, не останавливаясь на человеке, сидящем напротив него. Руки, схваченные в запястьях наручниками, он сложил на груди жестом защиты. Д’Агоста обратил внимание, что подозреваемый слегка раскачивается взад-вперед на своем стуле.

– Я – лейтенант Винсент д’Агоста, отдел по расследованию убийств нью-йоркской полиции, – начал д’Агоста, доставая блокнот и кладя его перед собой. Со своими правами человек был уже ознакомлен, так что д’Агоста мог приступить прямо к делу. – Этот допрос записывается. Не хотите назвать для записи свое имя?

Человек ничего не ответил, продолжая слегка покачиваться туда-сюда. Его глаза теперь более осмысленно озирали комнату, брови нахмурились, словно он вспоминал что-то забытое. Или потерянное.

– Эй, вы меня слышите? – попытался привлечь его внимание д’Агоста.

Наконец глаза человека остановились на лейтенанте.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов об убийстве, которое произошло две недели назад в Нью-Йоркском музее естественной истории.

Человек безмятежно посмотрел на него, потом его взгляд скользнул в сторону.

– Когда вы в последний раз были в Нью-Йорке?

– Лилии, – ответил человек.

Голос у него был удивительно высокий и певучий для такого крупного человека.

– Какие лилии?

– Лилии, – повторил человек задумчивым тоном, подразумевающим какое-то печальное воспоминание.

– И что лилии?

– Лилии, – снова сказал человек и внезапно впился взглядом в д’Агосту, испугав лейтенанта.

Это было безумие.

– Имя Джонатан Уолдрон вам о чем-нибудь говорит?

– Этот запах, – произнес человек совсем уже печально. – Этот приятный запах, запах лилий. Он прошел. Теперь… теперь пахнет отвратительно. Ужасно!

Д’Агоста уставился на человека. Он что, издевается?

– Нам известно, что вы выдали себя за профессора Джонатана Уолдрона, чтобы получить доступ к некоему скелету в Музее естественной истории. Вы работали с лаборантом из остеологического отдела, с Виктором Марсалой.

Человек внезапно замолчал.

Д’Агоста подался вперед, сцепив пальцы:

– Я не буду бродить вокруг да около. Я считаю, что вы убили Виктора Марсалу.

Покачивание прекратилось. Человек отвел глаза от д’Агосты.

– Я даже знаю, что вы его убили. Теперь у нас есть ваша ДНК, и мы сравним ее с ДНК с места преступления. А мы ее найдем.

Молчание.

– Что вы сделали с похищенной бедренной костью?

Молчание.

– Знаете, что я думаю? Я думаю, что вам лучше немедленно пригласить к себе адвоката.

Человек оставался неподвижным, как статуя. Д’Агоста глубоко вздохнул.

– Послушайте, – сказал он, усиливая угрожающую нотку в голосе. – Вас арестовали за нападение на агента федеральной службы. Это серьезное преступление. Но я здесь потому, что нью-йоркская полиция собирается экстрадировать вас в Имперский штат за убийство при отягчающих обстоятельствах. У нас есть свидетели. У нас есть видеозапись с вашим изображением. Если вы не начнете сотрудничать, то окажетесь в таком медвежьем углу, что никакие Льюис и Кларк вас не найдут.

Человек оглядывал комнату так, будто вообще не отдавал себе отчета в присутствии д’Агосты.

На плечи д’Агосты обрушился тяжелый груз усталости. Лейтенант ненавидел такие допросы с повторяющимися вопросами и упрямыми подозреваемыми. А этот тип к тому же казался психом. Д’Агоста не сомневался, что перед ним преступник. Что ж, придется строить дело без признательных показаний.

Дверь приоткрылась, и он увидел в коридоре темную фигуру Пендергаста. Тот жестом показал: «Не возражаете, если я попробую?»

Д’Агоста взял свой блокнот и встал. «Конечно, – ответил он пожатием плечами. – Получите по полной программе».

Он прошел в соседнюю комнату и сел у прозрачного зеркала рядом со Шпандау, наблюдая за тем, как Пендергаст устраивается на своем месте напротив подозреваемого. Целую вечность он поправлял на себе галстук, застегивал пиджак, проверял запонки, разглаживал воротничок. Наконец он подался вперед, упершись локтями в столешницу и положив ладони на исцарапанное дерево. Несколько секунд пальцы нервно отплясывали по столу, потом Пендергаст сжал кулаки, словно взяв себя в руки. Он спокойно смотрел через стол на человека, который напал на него. И когда д’Агоста совсем уже подумал, что сейчас лопнет от нетерпения, Пендергаст вдруг заговорил своим певучим, любезным голосом.

– В тех краях, откуда я родом, считается очень грубым, если ты не называешь человека по имени, – начал он. – Когда мы встречались в прошлый раз, вы не были расположены назвать свое имя… имя, которое, как мне известно, вовсе не Уолдрон. Вы не передумали?

Человек посмотрел на него, но не ответил.

– Прекрасно. Поскольку я ненавижу грубость, я сам выберу вам имя. Я буду называть вас Немо, а это на латыни, как вам известно, означает «никто».

Это не произвело никакого эффекта.

– Не хочу тратить на этот свой приезд столько же времени, сколько и на прошлый, мистер Немо. Так что я буду краток. Вы готовы сказать, кто вас нанял?

Молчание.

– Вы готовы сказать, почему согласились? Или в чем состояла цель этой необычной ловушки?

Молчание.

– Если вы не хотите называть имена, тогда, может быть, скажете, какой результат ожидался от всей этой операции?

Молчание.

Пендергаст неторопливо посмотрел на свои золотые часы.

– От меня зависит, какой суд вас будет судить – штата или федеральный. Отвечая или не отвечая на мои вопросы, вы делаете выбор между Рикерс-Айленд или Административным центром строгого содержания во Флоренции, штат Колорадо. Рикерс – настоящий ад на земле. АЦСС во Флоренции – ад, который даже Данте не мог бы вообразить. – Он вперился взглядом в человека. – Мебель в камере из литого бетона. Душ по расписанию, три раза в неделю в пять часов ровно на три минуты. Из окна видны только бетон и небо. Один час прогулки в день по бетонной яме. В АЦСС тысяча четыреста стальных дверей с дистанционным управлением, здание в кольце охраны, обнесено несколькими рядами ограждений с колючей проволокой. Там ваше существование будет стерто со скрижалей истории. Если вы не заговорите со мной сейчас, то в прямом смысле этого слова станете никем.

Пендергаст замолчал. Человек зашевелился на стуле. Д’Агоста, который наблюдал за допросом через одностороннее зеркало, был теперь убежден, что парень свихнулся. Ни один здравомыслящий человек не выдержал бы такого напора.

– В АЦСС нет лилий, – тихо сказал Пендергаст.

Д’Агоста обменялся недоуменным взглядом со Шпандау.

– Лилии, – медленно проговорил человек, словно пробуя слово на вкус.

– Да. Лилии. Такой прекрасный цветок, вам не кажется? С таким приятным, исключительным ароматом.

Человек наклонился вперед. Наконец-то Пендергаст завладел его вниманием.

– Но потом запах исчез, верно?

Человек явно напрягся. Он медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Нет… я ошибся. Лилии никуда не делись, и вы об этом сказали. Но с ними что-то случилось. Они ушли.

– Они воняют, – пробормотал человек.

– Да, – произнес Пендергаст с любопытной смесью сочувствия и насмешки в голосе. – Ничто не пахнет хуже тронутых гнилью цветов. – Пендергаст неожиданно повысил голос: – Какая от них жуткая вонь!

– Убирайтесь из моего носа! – завопил человек.

– Не могу, – ответил Пендергаст, чей голос вдруг упал до шепота. – В вашей камере в АЦСС не будет лилий. Но вонь останется. И она будет усиливаться с разложением. Пока вы не…

Неожиданно человек со звериным криком вскочил со стула и бросился через стол на Пендергаста, его закованные в наручники руки изогнулись, словно когти, в глазах горела убийственная ярость, с губ срывалась пена и капли слюны. Пендергаст легко, как матадор, вскочил со стула и увернулся от удара. На заключенного бросились два охранника с тазерами наготове и быстро его обездвижили. Чтобы он угомонился, потребовалось три разряда. Наконец он распростерся на столе, судорожно подергиваясь; крохотные облачка дыма воспарили к микрофону и лампам в потолке. Пендергаст стоял в стороне, хладнокровно наблюдая за этим, потом повернулся и вышел из кабинета.

Через секунду Пендергаст появился в комнате наблюдения за допросом и раздраженным жестом стряхнул пылинку с пиджака.

– Что ж, Винсент, я не вижу смысла и дальше оставаться здесь, – сказал он. – Боюсь, что наш друг… как там говорится? С прибамбасом?

– С прибабахом.

– Спасибо. – Он обратился к Шпандау: – Еще раз благодарю вас, мистер Шпандау, за вашу неоценимую помощь. Прошу вас, дайте мне знать, если у него наступит просветление.

Шпандау пожал протянутую руку.

Когда они вышли из тюрьмы, Пендергаст достал сотовый и начал набирать номер.

– Я опасался, что нам придется лететь в Нью-Йорк ночным рейсом, – сказал он. – Но наш друг оказался таким необщительным, что мы можем успеть и на более ранний рейс. Если вы не возражаете, я проверю. Теперь мы ничего от него не добьемся… И боюсь, что не только теперь, но и никогда.

Д’Агоста глубоко вздохнул:

– Может, объясните мне, что там происходило?

– О чем это вы?

– О ваших странных вопросах. Про цветы, про лилии. Откуда вы знали, что он именно так прореагирует?

Пендергаст перестал набирать номер и опустил телефон:

– Это была догадка, не лишенная оснований.

– Да, но откуда она у вас взялась?

Пендергаст ответил не сразу, и голос его прозвучал очень тихо:

– Все дело в том, мой дорогой Винсент, что наш заключенный – не единственный, кто в последнее время начал чувствовать запахи цветов.