После смерти Джейн Сеймур Генрих оставался холостяком два года. Это был самый продолжительный с начала его правления период, когда у Англии не было королевы, и это имело самые серьезные последствия для структуры двора. В отсутствие королевы не было необходимости во множестве дам, служивших при ее дворе. Это серьезно повлияло на сексуальную динамику придворной жизни, а король и придворные лишились самых приятных развлечений, возможных при дворе. Учитывая, что Генрих обычно находил себе жен среди этих дам, нужны были решительные действия. Сына он, в конце концов, получил, но его собственное детство доказывало, что нужен и запасной наследник.

Сложная и противоречивая семейная история Генриха заставляла его выбирать следующую невесту, скорее, из политических, чем из романтических соображений. Вот почему Генрих был готов удовольствоваться супругой, далекой от идеала. На момент смерти Джейн ему было сорок шесть лет, и по меркам того времени он считался стариком. Несчастный случай на турнире в 1536 году привел ко все чаще повторяющимся (и болезненным) приступам нездоровья. Самый серьезный приступ произошел в 1538 году. Кожа на его покрытой язвами ноге закрылась, и гной язв проник внутрь тела. Французский посол Кастильон писал: «У короля закрылась одна из фистул на ноге, и 10–12 дней гуморы, не имевшие выхода, отравляли его. Он не мог говорить, лицо его почернело, и был он в большой опасности». Король был болен так серьезно, что придворные опасались за его жизнь. Уже делались срочные приготовления к престолонаследию. Судя по всему, Генрих страдал от остеомиелита — септической инфекции костей, возникшей в результате травмы. Возможно, кость у него расщепилась и острые обломки раздражали ногу и вызывали отеки и сильную боль. Облегчение королю приносили только хирургические операции — врачи выпускали гной и удаляли обломки костей. Другие историки полагают, что Генрих страдал тромбозом глубоких вен, развившимся либо в результате травмы, либо из-за его привычки носить под коленом тугую подвязку. Малоподвижность и тучность усугубляли его состояние настолько, что на ноге образовались язвы. Какова бы ни была причина болезненной (и зловонной) язвы, с этого времени королевские врачи старались держать рану постоянно открытой.

От этой болезни Генрих оправился, но иммунная система короля серьезно пострадала. Вскоре он снова заболел — на этот раз простудным заболеванием. Врачи решили лечить его слабительными средствами и клизмой. Унижение от подобного лечения лишний раз напомнило Генриху, что он уже не тот энергичный, спортивный молодой человек, каким был в первые годы царствования, когда ему завидовал весь мир. В 1537 году он сделал едкое замечание, которое точно показывало, что он прекрасно осознает этот факт. Парижский ювелир Жан Ланг подарил английскому королю ряд элегантных украшений, в том числе вышитую мантию и чулки. Впоследствии он рассказывал своему соотечественнику: «Король был очень рад, увидев эти богатства. Я сказал ему, что сделал их для него. А он ответил, что слишком стар, чтобы носить подобные вещи, но заплатил мне 4000 крон».

Приближение старости ощущалось и в другом: английский король больше не котировался на международном брачном рынке. Среди различных дам, которых он рассматривал в качестве четвертой жены, была очаровательная герцогиня Миланская Кристина. Ей было девятнадцать лет, и она была на тридцать лет моложе потенциального жениха. Кристина не делала секрета из того, что подобная идея ей не нравится. Она едко ответила, что если бы у нее было две головы, то одну она могла бы предложить Генриху.

После столь резкого отказа английский король утешился с Анной, сестрой герцога Вильгельма Клевского. Английский посол утверждал, что Анна во всем превосходит Кристину Миланскую, как Солнце превосходит Луну. Впервые Анну в качестве потенциальной невесты рассматривали в конце 1537 года, вскоре после смерти Джейн Сеймур. Тогда ей было двадцать два года, и в 1527 году она уже обручилась с Франсуа, наследником герцогства Лотарингского. Помолвка к браку не привела, и Анне пришлось искать другого жениха. Главный министр Генриха, Кромвель, был ярым сторонником этого брака, поскольку герцогство Клевское, как и Англия, отвергло власть Папы. Если бы брак состоялся, то это дало бы толчок к осуществлению столь необходимых религиозных реформ.

Сначала Генрих возражал против этого брака, поскольку не представлял, насколько красива Анна. Но к 1539 году новые союзники стали ему жизненно необходимы, и он согласился пересмотреть свое решение. В марте он согласился на начало переговоров, но настоял на том, чтобы мастер Гольбейн отправился в герцогство Клевское, чтобы написать портрет невесты. Скорее всего, Кромвель тайно побеседовал с Гольбейном перед его отъездом. Художник славился поразительной точностью и не стремился льстить дамам. Министру удалось уговорить его написать Анну максимально красивой и привлекательной. Увидев портрет, король пришел в восторг. Ему понравилось кукольное личико Анны, ее блестящие волосы, темные глаза, нежный рот и подбородок, а больше всего — скромное, девичье выражение лица. Генрих с гораздо большим энтузиазмом велел Кромвелю побыстрее заканчивать переговоры. Подгонять министра не стоило: брачный договор был мгновенно составлен, и обе стороны подписали его 4 октября.

Анна со всеми подобающими церемониями и торжествами отправилась на встречу с новым супругом. А Генрих радостно готовился к свадьбе. Погруженный в мечты о брачной ночи, он заказал роскошное изголовье кровати, вырезанное из дуба и украшенное расписной резьбой. Естественно, что основной темой были брачные радости и плодородие. С одной стороны изображен мужчина с весьма впечатляющим гульфиком, а с другой женщина, скромно потупившая глаза. В руках женщина держит меч и змею — явные фаллические символы. Король надеялся, что этот союз даст ему новых наследников, и над головами пары резчик изобразил пухлых херувимов.

Объект страсти Генриха прибыл в Англию в самом конце 1539 года. Анна присутствовала на новогодних празднествах в замке Рочестер. На следующий день, желая встретить свою очаровательную новую невесту, Генрих со своими приближенными выехал на юг. По обычаю монархов эпохи Ренессанса, которые обручались с иностранными невестами, ни разу не встречаясь с ними, Генрих спешил на встречу к невесте замаскированным. Считалось, что дама должна сразу же узнать свою истинную любовь, несмотря на всю маскировку. К сожалению, все вышло не так. Когда Генрих и его свита прибыли в замок, Анна наблюдала за боем быков. Она полагала, что будущего мужа увидит только через два дня, поэтому не надела лучшую одежду и никак не подготовилась. И вдруг в комнату ворвалась группа мужчин в масках. Не успела Анна оправиться от шока, как один из них схватил ее и попытался поцеловать. Она дала ему резкий отпор, ругаясь по-немецки.

Анна не только не узнала свою «истинную любовь», но еще и продемонстрировала полное невежество в придворных играх, которые Генрих так любил. Жребий был брошен. Анна не обладала придворной изысканностью, на которую он рассчитывал. Она была одета в «чудовищное платье», а на голове красовался головной убор «по моде ее страны». Французский посол сообщал, что одежда Анны «многим показалась странной», а ее дамы «были одеты в такие тяжелые и бесформенные платья, что показались бы почти уродливыми, даже если бы были прекрасны».

В Анне не было ничего из того, что так привлекало Генриха в женщинах. Первые три его жены были женщинами миниатюрными, Анна же оказалась высокой и крупнокостной. У нее был большой нос, который Гольбейн на портрете хитроумно замаскировал поворотом головы. Нехороша была и кожа, покрытая оспинами. Запах тела был настолько силен, что о нем упоминали многие придворные.

Когда встреча закончилась, король набросился на Кромвеля с криками: «Она мне не нравится! Она мне не нравится!» Он приказал министру немедленно избавить его от перспективы подобного союза. Несчастный Кромвель был вынужден сказать, что контракт уже заключен и у короля нет другого выхода, кроме как жениться. Вновь Генрих и Анна встретились 3 января. Такой должна была быть первая встреча. Если бы это так и случилось, то все могло сложиться иначе. На сей раз Анна прекрасно подготовилась. Для встречи она выбрала великолепное платье из золотой парчи и головной убор, украшенный восточными жемчужинами, черный бархатный венец и ожерелье из сверкающих камней. Она была «дружелюбной и очень женственной». Генрих постарался выглядеть достойным женихом, он сиял «самой радостной улыбкой и вел себя, достойно монарха». Но всех ему одурачить не удалось. «Многие заметили, что король был с ней, но на лице его было написано разочарование, — писал автор „Испанской хроники“. — Все заметили, что с этого дня король стал не так весел, как обычно».

В действительности же больше оснований для разочарования было у Анны, чем у короля. В прошлом Генрих был очень спортивным человеком и регулярно занимался активными видами спорта. Но полученная на турнире травма, которая мучила его почти четыре года, теперь заставляла больше времени проводить в покое. Король быстро набрал вес и часто жаловался на нездоровье. Французский посол Марийяк был поражен «удивительным избытком» в питании короля. Увеличившийся объем талии очевиден по его одежде и доспехам. За период с 1514 по 1536 год Генрих прибавил всего два дюйма, но к 1541 году его талия увеличилась на целых семнадцать дюймов и теперь составляла пятьдесят дюймов. Грудь его увеличилась до пятидесяти семи дюймов — то есть на двенадцать дюймов. Не стоит и удивляться, что мастер доспехов называл своего суверена «очень плотным».

На наброске, сделанном художником из Антверпена Корнелиусом Массейсом четырьмя годами позже, король выглядит гротескно. Маленькие глазки и тонкие сжатые губы тонут в складках плоти. Шеи совершенно не видно, а широкие плечи уходят за края рисунка. «Король был настолько плотным, что такого человека еще не видел свет, — писал один из современников. — В его дублете поместились бы три самых крупных человека».

Это же подтверждает и портрет, написанный примерно в 1542 году, на котором король изображен в колоссальной просторной мантии, надетой поверх нескольких слоев одежды, в попытке замаскировать свою полноту. В левой руке он сжимает золотой посох, на который ему приходилось опираться даже при коротких переходах по дворцу. По мере того как малоподвижность Генриха возрастала, его посохи становились все более роскошными. Некоторые были дополнены рядом аксессуаров — коробочка для ароматического шарика, чернильница, перо, золотые счеты. Желая польстить монарху, придворные стали подражать ему. Одежда стала еще более многослойной, а многие еще и использовали специальные подкладки. Придворные стали носить шляпы, которые вошли в моду, когда Генрих стал носить их, чтобы скрыть редеющие волосы.

Питание короля и особенно его любовь к красному мясу породили множество проблем со здоровьем. Когда король приблизился к среднему возрасту и метаболизм его замедлился, он стал страдать жестокими запорами, из-за чего ему приходилось долгое время проводить на королевском стуле, причем он испытывал жестокие боли. Генрих пил много красного вина, и ему приходилось часто мочиться, что приводило к обезвоживанию. Говорили, что его жажда «неутолима», а это еще более усугубляло ситуацию с запорами.

В 1539 году хранитель королевского стула Томас Хенидж сообщил об особо жестоком приступе запора своему покровителю, Томасу Кромвелю. Первый министр всегда живо интересовался всеми деталями жизни короля. Чтобы облегчить состояние монарха, врачи прописали ему пилюли и клизму. Клизма представляла собой свиной мочевой пузырь со смазанной жиром металлической трубкой, которую вводили в задний проход. Пузырь содержал более пинты слабого раствора соли и отвара трав. Раствор этот оставался в кишечнике один-два часа. Проведя это неприятное лечение, врачи посоветовали королю лечь спать пораньше — впрочем, трудно представить, чтобы король решил заняться чем-то другим. Хенидж отметил, что король «спал до двух часов ночи, а затем его величество поднялся и пошел на стул, где под влиянием пилюль и клистира [клизмы], принятых его величеством ранее, сильно облегчился, чего и ожидали доктора; несомненно, худшее осталось позади, благодаря их упорному стремлению, чтобы никакой опасности более в нем не осталось». И все же, по словам Хениджа, король испытывал «некую болезненность во всем теле». Неудивительно, что от таких запоров у Генриха развился геморрой. Эту болезнь лечили ревенем, который приносил определенное облегчение, но полностью проблему решить не мог. Несмотря на все неудобства, Генрих не собирался менять рацион питания. Напротив, чем дольше он царствовал, тем больше мяса и вина потреблял.

Союз Анны и Генриха вряд ли можно было назвать заключенным на небесах, но у них не было выбора. Пришлось постараться, чтобы сделать его гармоничным, насколько это возможно. Король ворчал, что ему пришлось «сунуть шею в ярмо», и рычал на Кромвеля: «Милорд, не пожелай я угодить миру и моему королевству, ни за какие земные блага не согласился бы я сделать того, что сегодня сделаю». Они с Анной, как и положено, отправились в Гринвич, где были запланированы продолжительные свадебные торжества. Современный хронист Эдвард Холл описывал роскошные украшения соседнего Блэкхита: «из богатой золотой парчи были устроены навесы и павильоны, в которых развели костры и курили благовония для нее [Анны] и тех дам, которые сопровождали ее величество». Похоже, терпкий запах благовоний под навесами и в павильонах должен был скрыть едкий запах тела невесты. Дамы украсили шапочку Анны веточками розмарина.

Генрих старался не показать того, что он недоволен перспективой женитьбы на Анне. Он тщательно оделся для церемонии — костюм из золотой парчи «был расшит золотом, украшен множеством жемчужин, а пряжки и подвески были из чистого золота». Чтобы не замерзнуть на холодном зимнем ветру, король надел мантию из пурпурного бархата. Застежки на груди и рукавах представляли собой «большие пуговицы из алмазов, рубинов и восточного жемчуга». Дополняла наряд шляпа «с таким обилием драгоценных камней, что немногие смогли бы не оценить их».

А тем временем дамы Анны завершали украшение ее свадебного наряда. Результат оказался не менее впечатляющим, чем платье для обручения. Услышав, что король приближается, Анна вышла из своего павильона в богатом платье из золотой парчи. Как и Генрих, она надела шапочку, украшенную жемчугом, а на шее ее красовалась цепь, украшенная такими огромными камнями, что «они сверкали на все поле». Все ее дамы были одеты столь же роскошно. Свадебное торжество являло собой весьма яркое зрелище для собравшихся толп — хотя люди уже привыкли к свадьбам Тюдоров, но такого они еще не видели. Казалось, что Генрих пытается ослепить всех, чтобы люди не поняли, какой фарс разыгрывается перед их глазами.

По иронии судьбы именно эта, столь нежеланная для Генриха свадьба была описана наиболее подробно и хвалебно. Торжество началось рано утром 6 января, через три дня после прибытия будущих супругов в Гринвич. Пышные празднества и церемонии должны были обмануть даже самых проницательных гостей. Все должны были считать, что свадьба — настоящая радость для обеих сторон.

К девяти часам Генрих и Анна уже были мужем и женой. Прослушав мессу, оба разошлись по своим покоям, чтобы подготовиться к свадебному пиру. Генрих сразу же сменил свадебный костюм (очень красноречивая деталь, о которой наивно упомянул Холл), Анна же осталась в том же платье. Только затем она переоделась в неуклюжее платье, которое, по словам хрониста, «напоминало мужскую мантию с длинными рукавами, подбитую драгоценными соболями». Когда все пышные церемонии завершились, Анна и ее новый супруг удалились, чтобы «отдохнуть».

Если на людях король исполнил свой долг достойно, то в личных покоях все вышло иначе. В записях касательно правления Генриха сохранился подробный рассказ о том, что произошло в брачную ночь. Невесту и жениха уложили в постель с традиционными церемониями. Оба казались счастливыми и возбужденными. Как только слуги вышли, Генрих начал гладить тело Анны, пытаясь «пробудить в себе страсть», но отвращение было слишком сильным. И дальше этого дело не пошло. Всю ночь молодожены целомудренно проспали в одной постели. На следующее утро Генрих покинул Анну и поспешил в собственную спальню, где известий уже с тревогой ожидал Кромвель. Министр робко спросил, как королю понравилась новая королева, на что Генрих ответил: «Ты знаешь, что она и прежде мне не нравилась, но теперь она не нравится мне еще больше!» Он продолжал: «В ней нет ничего красивого! И пахнет она отвратительно!»

Неприятнее всего Кромвелю было услышать рассказ Генриха об определенных «знаках», которые свидетельствовали о том, что Анна не была девственницей: «Я ощупал ее живот и груди, и, насколько я могу судить, она должна быть уже не девой». Эта мысль не позволила королю консумировать брачный союз: «Я утратил всякую смелость и желание продолжить свои попытки, — сказал он Кромвелю и снова добавил: — Я оставил ее такой же девой, какой и нашел ее». Нет никаких подтверждений тому, что Анна не была девственницей. Скорее всего, Генрих специально заявил так, чтобы иметь возможность аннулировать брак на основании прежней помолвки невесты. Намекнув на имеющийся у невесты сексуальный опыт, он вполне мог запустить этот процесс.

Но неспособность Генриха консумировать брак могла иметь и другое объяснение. Он был вдвое старше своей невесты, и в последние годы его любовный пыл заметно угас. Хотя он продолжал придворные любовные игры, но уже давно никто не говорил о его любовницах. Вполне возможно, что он стал импотентом. Короли гордятся своей сексуальной мощью еще больше, чем обычные мужчины. И это не простое тщеславие — это важно для продолжения династии. Хотя Генрих так страстно желал аннулировать этот брак, что был готов публично признаться в своей неспособности и претерпеть все унижения, он изо всех сил подчеркивал, что это связано исключительно с Анной, а не с его собственной физической слабостью. Своему врачу, доктору Баттсу, он говорил, что у него каждую ночь случаются две поллюции, и старался сделать так, чтобы эти слова стали достоянием общественности. Но чем сильнее он протестовал, тем менее убедительно звучали его слова.

Рассказ Анны о брачной ночи показывает, что она была абсолютно невинна. Она поверила в то, что невинные ласки Генриха — это и есть консумация брака. Ей даже казалось, что она уже беременна. «Как же я могу быть девственна, если каждую ночь возлежу с королем? — спрашивала она у придворных дам. — Вечером он целует меня, берет за руку и говорит: „Покойной ночи, мое сердечко“, а поутру снова целует меня и с улыбкой произносит: „С добрым утром, милая“. Разве этого не достаточно?» Графиня Ратленд заметила: «Мадам, должно происходить еще кое-что, а то не видать нам принца Йоркского, которого так ждет все королевство».

Побеседовав с дамами, Анна вскоре поняла, что в ее браке что-то идет не так, и решила исправить ситуацию. Для начала она спросила совета у Томаса Кромвеля, разумно решив, что он — самое заинтересованное в консумации ее брака лицо. Не самая приятная тема для человека, который более привык разбираться с юридическими и финансовыми делами, и Кромвель постарался уклониться от разговора. Он обратился к лорду-канцлеру Анны, графу Ратленду, чтобы тот посоветовал ей, как «разжечь страсть» в муже. Кромвель поговорил и с женой Ратленда, которая служила в личных покоях Анны, чтобы та докладывала ему о сексуальной активности королевской четы.

В то же время Кромвель посоветовал помощнику хранителя королевского стула, Энтони Денни, нашептывать монарху слова ободрения и «при каждом случае хвалить [Анну] его королевскому величеству». Задача была незавидная, и бедолага Денни вскоре признал свое поражение. Генрих выбранил любопытного слугу, но признался: «Он обмолвился ему, как слуге, которому привык доверять секреты… что он никогда… не сможет преодолеть себя и познать ее плотски».

Через несколько месяцев, когда законники Генриха пытались добиться аннулирования брака, король призвал Денни в качестве свидетеля его «неспособности и нежелания осуществить брак». Король был уверен, что его слуга «даст правдивые показания; ибо я никогда не испытывал любви к женщине, на которой женат; и если она имела девство, то я никак не лишил ее этого достоинства истинно плотским актом». То, что Денни мог знать наверняка, консумировал ли его царственный хозяин свой брак, вскрывает интимный характер отношений слуги и короля.

А пока Анна делала все, что было в ее силах, чтобы удовлетворить своего нового мужа. Современники писали, что она роскошно одевалась, выбирала лучшие ткани и самые красивые драгоценности. Чтобы скрыть свой «дурной запах», она требовала, чтобы придворные дамы душили ее одежду травами и специями — лавандой, мятой и мускатным орехом. Она всегда носила при себе коробочки с ароматическими шариками. Но все было тщетно. Хотя Генрих продолжал посещать ее спальню, между ними так ничего и не происходило. Они обменивались любезностями и целовались, желая друг другу доброй ночи.

Король старался проводить с новой женой как можно меньше времени, и Анна долгие часы проводила в одиночестве в своих личных покоях. Придворные вскоре поняли, почему король считает, что ей недостает изысканности, необходимой для супруги монарха. Воспитание благородных дам в Клевском герцогстве отличалось от английского. Английский посол отмечал, что, хотя Анна умеет читать и писать на родном языке, ни на каком другом говорить она не может. Она не умела петь и играть на музыкальных инструментах. Но Анна любила музыку, и во время ее пребывания при английском дворе ее развлекала группа музыкантов. Среди них было несколько членов еврейской семьи Бассано из Италии. Они были искусными музыкантами, и агенты Кромвеля наняли их в Венеции. Анна любила играть в карты или кости с придворными дамами и с удовольствием гуляла по прекрасным садам дворцов ее супруга.

А король искал утешения на стороне. Его взоры обратились на придворную даму королевы. По-видимому, он обратил внимание на Екатерину Говард, очаровательную юную племянницу герцога Норфолка, в ту же самую ночь, когда впервые увидел Анну Клевскую, — она была среди придворных дам королевы. Возраст ее нам точно неизвестен, но при дворе она должна была появиться в пятнадцать лет. Несмотря на юный возраст, Екатерина не была невинной. Ее воспитывала мачеха отца, вдовствующая герцогиня Норфолк, двор которой был печально известен своей распущенностью. По-видимому, первый сексуальный опыт Екатерина приобрела в двенадцать лет со своим учителем музыки. Затем начался роман с родичем, Фрэнсисом Дерэмом. То, что они занимались сексом, доказано фактически. Один свидетель рассказывал, что в общей спальне случались «возня и сопение» и что они вечно «сливались живот к животу, словно воробьи». Позже Екатерина призналась, что знала, как «слиться» с мужчиной, не зачав ребенка, так что она была весьма опытна для своего возраста.

В тюдоровские времена методы контрацепции находились в зачаточном состоянии. Среди самых очевидных (и надежных) было прерывание полового акта. Были и более причудливые — например, закрепление пластыря с болиголовом на яичках мужчины или яички петуха, спрятанные под кроватью. Примитивным барьером служила губка, замоченная в отваре трав или уксусе. Некоторые женщины прибегали к более решительным мерам — запечатывали матку воском. Первые презервативы из льна, овечьей кожи или кишок животных появились в XVI веке и получили название «перчатки Венеры».

Хотя вдовствующая герцогиня давала Екатерине Говард полную свободу, но, узнав о ее сексуальных отношениях с Фрэнсисом Дерэмом, она решила действовать. С помощью пасынка она нашла Екатерине место при дворе новой королевы, рассчитывая таким образом спасти ее репутацию.

Очаровательная и живая Екатерина являла собой разительный контраст с новой супругой короля. Ее амбициозный дядя Норфолк быстро понял, что это ему сулит, и начал организовывать ее встречи с Генрихом. В апреле 1540 года король подарил Екатерине земли и «23 отреза узорчатого сарсенета [мягкой шелковой ткани]». Это не ускользнуло от одного внимательного придворного, который заметил, что Генрих «слишком близко подобрался к другой даме». Об этом узнала и Анна. 20 июня она пожаловалась послу герцогства Клевского в Лондоне. А Екатерина по наущению дяди вела хитрую игру со своим царственным ухажером, который слишком уж хотел верить в ее невинность в отношении мужчин.

События развивались стремительно. 24 июня Анна получила приказ совета удалиться от двора и отправиться во дворец Ричмонд. Там она узнала, что ее брак с английским королем близок к аннулированию, потому что Генриха обеспокоила ее прежняя помолвка с герцогом Лотарингским, из-за чего он воздержался от консумации брака. Было организовано церковное расследование, и в начале июля в Ричмонд прибыла целая делегация советников, чтобы добиться от Анны согласия. Потрясенная таким развитием событий, Анна упала в обморок. Придя в себя, она категорически отказалась дать свое согласие.

Но на примере своих предшественниц Анна понимала, чем это может для нее кончиться. Она была слишком прагматична, чтобы долго настаивать на своем. 9 июля брак был признан незаконным, а через три дня его аннулирование подтвердил парламент. Анна с огромным достоинством сказала своему бывшему уже супругу: «Хотя это мучительно и прискорбно для меня, во имя великой любви, которую я испытываю к вашему величеству, и полагаясь на Бога и истину Его… я признаю и одобряю это». Она признала «чистую жизнь» короля с ней и назвала себя «смиреннейшей слугой» короля.

Покладистость Анны была хорошо вознаграждена. Ей отвели покои во дворце Ричмонд и даровали поместье Блетчингли, а также назначили приличный годовой доход. Она смогла сохранить все свои королевские драгоценности, посуду и мебель для своих новых поместий. Ей удалось избежать позора — король даровал ей почетный титул своей «сестры», а это означало, что она стоит превыше всех его подданных, за исключением детей и будущей жены короля. Позже Генрих подарил ей другие поместья, в том числе и замок Хивер, бывший дом Анны Болейн. Именно этот замок и стал основной ее резиденцией. Она вела там вполне комфортную жизнь вдали от суеты света. Ей было дозволено время от времени бывать при дворе. Бывший муж несколько раз навещал ее, и, по свидетельству очевидцев, встречи эти были весьма теплыми. О силе ее характера говорит то, что она смогла с достоинством принять свою новую жизнь и приспособиться к ней. Вполне возможно, что после такого исхода Анна просто вздохнула с облегчением.

Когда аннулирование брака было подтверждено, король сразу же женился на Екатерине Говард. Их свадьба состоялась 28 июля 1540 года, в тот же самый день, когда казнили впавшего в немилость министра Кромвеля. Свадьба состоялась тайно, и объявлено о ней было лишь через две недели, 8 августа. Генрих пригласил французского мастера, чтобы тот за большие деньги сделал богато украшенную «жемчужную кровать» для брачной ночи. Контраст с его предыдущим браком был разительным. Непривлекательность Анны сделала Генриха импотентом, теперь же он дождаться не мог, когда наконец сможет уложить в постель свою очаровательную юную супругу. «Король так влюблен в нее, что не может относиться к ней достаточно хорошо, и ласкает ее больше, чем других», — писал шокированный французский посол .

Легко понять, что привлекло Генриха в Екатерине. Она обладала энергией и жизненной силой, притягательными для стареющего короля, желавшего вернуть свою молодость. Миниатюрная, с хорошей фигурой, рыжими волосами и сияющими глазами, похожими на глаза ее дальней кузины Анны Болейн, Екатерина прекрасно одевалась и умело украшала себя драгоценностями, к которым получила полный доступ. Зная страсть своей юной жены к украшениям, в качестве свадебного подарка Генрих преподнес ей роскошную тиару (декоративную отделку для ее арселе — разновидность головного убора). Тиара представляла собой «золотой обруч, украшенный эмалью, семью крупными алмазами, семью крупными рубинами и семью крупными жемчужинами». Кроме того, Екатерина получила золотой кулон с «очень крупным алмазом и очень крупным рубином и с длинной жемчужиной» и ожерелье, «содержащее 28 рубинов и 29 групп жемчужин по четыре в каждой группе». Придворные со смешанными чувствами отвращения и изумления наблюдали за тем, как их суверен осыпает дорогими подарками свою новую невесту, которая обращается с ним, как со старым богатым любовником. «У короля не было жены, которая заставляла бы его тратить столько денег на деньги и драгоценности, как она, — писал один из придворных. — Каждый день у нее появляются новые капризы. Она — самая красивая из его жен, но и самая легкомысленная».

Чтобы продемонстрировать свою любовь к молодой жене, Генрих назначил ее брата Чарльза джентльменом личных покоев. Милостями были осыпаны и другие члены ее семьи. Ее зять Роберт Рэдклифф, граф Сассекс, стал лордом обер-гофмейстером, а кузен граф Саррей получил орден Подвязки.

Екатерина была в полном восторге от того, что стала королевой и получила всю роскошь и привилегии этого положения. Вряд ли ее привлекал старый, толстый муж. Но даже если она находила его отвратительным, Екатерина была достаточно умна, чтобы не показывать этого. Кроме того, возможно, ей удавалось избегать неприятной обязанности заниматься с ним сексом. Сколь бы сильно ни было желание Генриха, нет никаких свидетельств того, что он был в состоянии исполнять супружеский долг. Если король вновь почувствовал себя импотентом, то врачи могли предложить ему целый ряд средств. Одним из самых популярных являлась жуткая смесь из яичек куропатки, крупных крылатых муравьев, березового дегтя и янтаря. Эту смесь накладывали на отказавший орган. Другое средство заключалось в том, что левое яичко перевязывали жгутом. Иногда врачи прописывали корень мандрагоры, имевший фаллическую форму, — следовало ли его есть или употреблять каким иным способом, неясно.

Возможно, в попытке вернуть утраченную силу Генрих в конце 1540 года изменил режим жизни и питания. Посол Марийяк писал, что король теперь «встает между пятью и шестью утра, в семь слушает мессу, а затем ездит верхом до обеда, то есть до десяти часов». Для человека таких размеров и с такими болезнями подобные занятия были весьма некомфортными (да и для лошади тоже), но Генрих не сдавался. Он стал все больше экспериментировать с собственными лекарствами, а также консультировался с ведущими врачами своего времени.

Хотя король заявлял, что новый образ жизни вернул ему молодость, в марте 1541 года у него случился очередной приступ болезни. Это повергло его в депрессию и лишило возможности двигаться. «Кроме телесной болезни, у него возникла a mal d’esprit (болезнь духа)», — писал французский посол Марийяк. Он описывал, каким подозрительным параноиком стал король. Он отказался от общества прежних фаворитов и советников, пользовавшихся его доверием. Веселый, любящий развлечения принц остался в прошлом. Ему на смену пришел замкнутый, подозрительный и раздражительный король, который с каждым днем все более напоминал своего отца. «Сырную седмицу он провел без отдыха, даже без музыки, в которой ранее находил такое же наслаждение, как и любой монарх христианского мира, — продолжал посол. — В Хэмптон-Корте при нем было так мало придворных, что двор более напоминал семью, чем королевскую свиту». В последующем король стал все больше времени проводить в личных покоях в окружении лишь самых доверенных придворных.

Если придворные слухи были верны, то, несмотря на физическую слабость, король и его юная жена в полной мере наслаждались сексуальными радостями брака. 10 апреля Марийяк писал: «Говорят, что королева понесла, что доставляет огромную радостью королю. Если это действительно так, то на Троицу ее коронуют». Вскоре слухи превратились в твердую уверенность, и многие «юные лорды и придворные джентльмены» принялись готовиться к турнирам и празднествам в честь коронации королевы — которая могла состояться только в том случае, если она родит королю ребенка. Но либо это была ложная тревога, либо у Екатерины случился выкидыш, но более слухов о беременности не было. К концу июня король и его двор приготовились к летней поездке на север.

В то же время в личных делах королевы начался настоящий скандал. Незадолго до пятидесятилетия супруга, 28 июня, у Екатерины начался роман с Томасом Калпепером, джентльменом личных покоев короля. Калпепер отличался красотой и молодостью. Это был настоящий сексуальный хищник. В 1539 году его обвиняли в изнасиловании жены королевского садовника. Только благосклонность короля помогла ему избежать серьезного наказания. Будучи приближенным Генриха, Калпепер присутствовал при важных государственных событиях — так, он встречал Анну Клевскую по ее приезде в Англию. В том апреле, когда пошли слухи о беременности королевы, между ним и Екатериной завязался тайный флирт. Генрих в том месяце был болен, и это позволяло его супруге больше времени проводить в личных покоях.

Екатерина регулярно общалась с джентльменами личных покоев короля, поскольку они в той или иной степени постоянно находились рядом с монархом. Так, например, когда королевская чета зимой 1540 года отправилась в поездку, они взяли с собой только четырех личных советников и «джентльменов и дам своих личных покоев». Неудивительно, что, когда молодая королева вместе с королем летом отправилась в Йорк, Калпепер последовал за ними.

График той поездки был более сложным, чем обычно. Это было связано с ухудшающимся здоровьем короля. Хотя личные слуги изобрели множество разнообразных способов транспортировки монарха по лестницам его дворцов, в домах аристократов подобных устройств не было. Так, когда Генрих и Екатерина прибыли в Бекингемшир, к сэру Джону Расселу, хозяину пришлось устроить особую постель под балдахином из золотой и серебряной парчи, украшенной гербами Генриха, на нижнем этаже .

А тем временем королева очень живо интересовалась отведенными ей апартаментами во время поездки. Но причины тому были совершенно иными. Чтобы организовать тайные встречи с Калпепером, Екатерина заранее втайне разузнавала устройство своих личных апартаментов в каждом из дворцов, которые они собирались посетить. Леди Рошфорд, вдова брата Анны Болейн и фрейлина новой королевы, «в каждых покоях искала черный ход и сообщала ей о нем, если таковой имелся». Располагая этой информацией, Калпепер каждую ночь поднимался по черному ходу в покои Екатерины и проводил с ней ночь. Еще одна фрейлина королевы, Маргарет Мортон, выступала в роли сторожа, когда королевский эскорт добрался до Линкольна, где Екатерина «две ночи провела вне своих покоев в комнатах леди Рошфорд». В свои покои Екатерина вернулась лишь в два часа ночи. Когда Маргарет Мортон наконец-то смогла лечь спать, ее соседка по комнате, фрейлина Екатерина Тилни, проснулась и воскликнула: «Иисус! Королева еще не легла?» Мисс Тилни не была доверенным лицом королевы, и ей «было запрещено входить в комнату королевы, но только в соседнюю».

Осложнило ситуацию еще больше возвращение Фрэнсиса Дерэма из Ирландии. Вместо того чтобы держаться подальше от бывшего любовника, королева (возможно, уступая шантажу) пошла на серьезный риск и назначила его личным секретарем. Дерэм оказался весьма несдержанным на язык. Он сообщал всем и каждому, что если король умрет, то Екатерина выйдет замуж за него. Он намекал на то, что она уже оказывала ему сексуальные услуги. Эти намеки дошли до Калпепера и разожгли в нем ревность. Новой королеве пришлось принять на службу еще одну старую знакомую. Джоан Балмер была ее приближенной при дворе герцогини Норфолк и устраивала там ее встречи с Дерэмом. Теперь и она потребовала себе место. «Я знаю, что королева Англии не забудет своего секретаря», — писала она Екатерине, даже не пытаясь замаскировать свой шантаж. Это сработало, и Екатерина, хотя и неохотно, но назначила Джоан своей камеристкой.

Молодая королева могла вполне успешно скрывать свою незаконную связь в королевских дворцах — личные покои обеспечивали полную приватность своим обитателям. Но во время переездов, когда придворным — и даже членам королевской семьи — приходилось приспосабливаться к большей тесноте, приватность была роскошью, доступной не для всех, — а то и ни для кого. Одна из придворных дам впоследствии свидетельствовала, что Екатерине приходилось встречаться с Калпепером в комнате королевского стула!

При дворе вдовствующей герцогини условия были не лучше, но там она могла позволить себе все, будучи уверенной, что соседки закроют глаза на ее похождения. Королевские придворные были не такими — они так и выискивали любые признаки приближающегося скандала. Ко времени возвращения в Лондон слухи о похождениях королевы были известны всем. Одна из ее придворных дам признавалась, что «между королевой и Калпепером было нечто такое», что она приняла это за любовь.

Узнав об этом, архиепископ Кранмер, который всегда недолюбливал дядюшку новой королевы, решил разузнать все получше. Вскоре он получил свидетельство Мэри Ласелз, придворной дамы двора герцогини Норфолк. Мэри отлично знала о скандальном прошлом Екатерины. Кранмер тут же бросился к молившемуся в личных покоях Генриху и сообщил ему о том, что супруга его не так чиста, как ему казалось. Король не поверил. Даже если за закрытыми дверями он не мог заниматься сексом с прекрасной юной женой, он все равно ее боготворил. Доказать, что обвинения против нее ложны, он не мог, поэтому приказал начать расследование. И очень скоро доказательства справедливости слухов о том, что Екатерина не была девственна, выходя замуж за короля, были получены.

Шокирующая горькая правда обрушилась на плечи короля, и он послал за мечом, чтобы обезглавить королеву. Потом король разрыдался и обратился к совету с речью о своей несчастной судьбе, которая посылает ему «таких злонамеренных супруг». Король впал в глубокую депрессию. Влюбленность в Екатерину не позволяла ему разглядеть ее истинную натуру. Поняв же, что она вовсе не была его «розой без шипов», он почувствовал, что его сердце разбито. Чтобы утешиться, он заказал новую серию гобеленов. Генрих всегда любил окружать себя роскошными гобеленами, и за время его правления были созданы сотни этих произведений искусства. Темы гобеленов отражали настроение короля. Собираясь разводиться с Екатериной Арагонской, он заказал «Историю Давида». В разгар Реформации в 30-е годы на гобеленах появлялись различные религиозные сюжеты. Последняя серия оказалась весьма красноречивой — «История Вулкана и Венеры». На случай, если смысл сюжета от кого-то ускользнет, изображенные сцены были окружены морализаторскими надписями, описывающими обманчивую и болезненную природу любви.

В личных покоях король зализывал раны, а его неверная жена и ее придворные дамы были заперты в ее личных покоях. Даже не осознав весь масштаб катастрофы, юная королева поняла, что произошло что-то ужасное. Обычно каждый вечер в шесть часов к ней приходил хранитель королевского стула Томас Хенидж и по поручению короля спрашивал, все ли у нее хорошо. Но тут он не явился. И причина этого вскоре стала ясна. Министры Генриха подвергли королеву и ее дам серьезному допросу. Пока что речь шла только о том, что до брака с королем Екатерина имела сексуальные связи. Но Дерэм, которого допрашивали в Тауэре, показал, что Калпепер «сменил его в сердце королевы». Новости сообщили королю. Узнав, что жена ему изменяла, — да еще с любимым приближенным! — король пришел в такую ярость, что «неожиданно после обеда» покинул Хэмптон-Корт и прискакал в Уайтхолл.

Хотя королева призналась в том, что флиртовала со своим «маленьким, милым дурачком» Калпепером, она твердо отрицала супружескую измену. Но дамы одна за другой стали рассказывать о том, что видели во время летней поездки. Очень скоро стало ясно, что Екатерина погибла. Когда горькая правда вышла на свет, Генрих в отместку конфисковал всю роскошную одежду и украшения супруги. Он приказал, чтобы «господин Сеймур остался здесь [в Хэмптон-Корте] со всеми украшениями и другими вещами королевы, пока она не уедет, а затем привез их сюда». Тщетно Екатерина умоляла разгневанного мужа «передать ее одежду служанкам… ибо ей нечего даже оставить им в награду». Просьбы были тщетны. Екатерине остались только простые платья безо всяких украшений — материальный символ ее падения. Счета гардероба показывают, что падшей королеве оставили «шесть арселе… без камней или жемчуга… также множество пар рукавов, шесть платьев и шесть верхних юбок… все без камней и жемчуга».

То, что королеву лишили изысканных нарядов, было очень типичным для того времени. Главного министра Генриха Томаса Кромвеля казнили 28 июля предыдущего года. За день до казни всю его одежду доставили в Хэмптон-Корт. Одежду и другие ценные вещи бывшего фаворита распределили среди придворных. Единственным исключением были одеяния ордена Подвязки, которые «по приказу короля остались в Хэмптон-Корте». Безжалостно точный Николас Бристоу переписал всю одежду и ценные вещи в доме Кромвеля в Остин-Фрайрз. Ему не впервые приходилось заниматься имуществом обвиненных или вышедших из фавора придворных по поручению короля. Одежда была самым личным имуществом придворных, но в то же время и самым ценным. Естественно, что она должна была принадлежать короне.

В разгар скандала вокруг пятого брака короля Генрих получил тревожные известия о своем сыне Эдуарде. В октябре 1541 года принц, который прекрасно жил в замкнутом мирке собственного детского двора, неожиданно заболел четырехдневной малярией. Король в отчаянии собрал лучших докторов страны. Один из них был поражен полнотой четырехлетнего мальчика. Он откровенно писал, что принц «настолько толст и нездоров, что невозможно поверить, судя по тому, каков он сейчас, что он проживет долго». Но Эдуард поправился. Какое-то время личный врач короля, Уильям Баттс, наблюдал за мальчиком. Он следил за тем, чтобы принца кормили только бульонами и супами. Но принцу это скоро надоело, и он приказал, чтобы тот убирался. Отец и приближенные были так счастливы, что он поправился, что позволили ему вернуться к прежнему образу жизни.

23 ноября 1541 года Екатерину лишили титула королевы и заточили в аббатстве Сайон в Миддлсексе, где она провела всю зиму. Калпепера и Дерэма казнили в декабре, судьба же Екатерины была не ясна, пока 7 февраля 1542 года парламент не принял против нее закон о конфискации имущества и лишении прав состояния за государственную измену. Закон получил королевское одобрение. То, что супруга короля не раскрыла свою сексуальную историю в течение двадцати дней брака и изменяла королю в дальнейшем, считалось государственной изменой. Екатерина, безусловно, была виновна. А государственная измена каралась смертью.

10 февраля Екатерину привезли в Тауэр. Ее баржа проплывала под Лондонским мостом, на котором все еще оставались гниющие головы ее бывших любовников. Она вошла в башню Святого Фомы (более известную как Ворота Предателей) в простом черном бархатном платье, совсем не похожем на яркие, роскошные наряды, в которых она блистала при дворе.

В покоях, отведенных ей, Екатерина провела ночь перед казнью. Она попросила, чтобы в камеру принесли плаху, и всю ночь тренировалась класть голову на нее. Королевой она была очень недолго. Ей было всего восемнадцать лет. Тем не менее Екатерина была исполнена решимости встретить смерть с поистине королевским достоинством. На эшафот она взошла 13 февраля, стараясь держаться спокойно. Но по бледному лицу было видно, что она в ужасе. Ей помогали придворные дамы, но она смогла произнести короткую речь, назвав свою казнь «заслуженной и справедливой». Говорят, что ее последними словами были такие: «Я умираю королевой, но я предпочла бы умереть супругой Калпепера».

Останки Екатерины были похоронены в часовне Святого Петра в оковах, рядом с могилой ее несчастной кузины, Анны Болейн. Екатерина Говард заплатила высокую цену за веру в то, что королева может наслаждаться личной жизнью.