Современному человеку некоторые небольшие усадьбы времен Елизаветы покажутся не менее эстетически приятными, чем новые богатые дома. Сотни из них только строятся. Вильям Еаррисон в 1577 году пишет, что «практически каждый человек – строитель; если кто-то купил хоть небольшой клочок земли, он не успокоится, пока не снесет старый дом (если он там стоял) и построит новый, по собственному проекту». Сейчас для улучшения жилищных условий люди переезжают; в елизаветинские времена для этого строили новый дом. Огромное количество средневековых зальных домов превращают в резиденции высотой в два-три этажа – в одном Девоне их строят не меньше тысячи. По всей стране многие монастыри переоборудуют в жилые дома: Байроны из Ноттингемшира перестроили бывшее аббатство Ньюстед, а Еренвилли из Девона – аббатство Бакленд. Старые каркасные усадьбы тоже расширяют – например, Литтл-Мортон-холл, Еосворт-холл и Гаслингтон (все – в графстве Чешир). Их деревянные украшения не менее богаты и поразительны, чем каменные. До сих пор строят даже совершенно новые каркасные усадьбы, в частности Тиксалл-мэнор и Оук-хаус (оба в Стаффордшире) и усадьбу Черча (в Чешире).

Обстановка этих джентльменских резиденций в той или иной степени сравнима с богатыми домами. Постели, возможно, не так богато украшены и накрыты пологами из более дешевой ткани, сундуки раскрашены не так ярко, инкрустированных мраморных столиков и позолоченных часов вы тоже скорее всего не найдете, но увидеть роскошные вещи вам все же доведется. Например, такие символы статуса, как зеркало, верджинел или пара портретов членов семьи. В вашей комнате, возможно, будут шторы на кронштейне, которые вы сможете задернуть. Впрочем, спускаясь вниз по шкале престижа и количества слуг – от больших домов, где больше 20 слуг, до жилищ джентльменов и йоменов, которым прислуживают всего один – два человека, – вы увидите, что мебель приобретает все более утилитарные свойства. Как и комнаты. Дело даже не в том, что простыни на постели в доме йомена не такие качественные, а сама кровать меньше (чтобы поместиться в маленькую комнату с низким потолком): само пространство используется с куда большей практичностью.

Посмотрим, например, на дом мистрис Кэтрин Дойль из Мертона (Оксфордшир), вдовы джентльмена, в 1585 году. Ее движимое имущество составляет весьма приличную сумму в 591 фунт, в том числе – 300 фунтов, которые ей должны по трем финансовым договорам. Несмотря на все богатство и размер дома, жилых комнат у нее мало. Войдя в дом, вы оказываетесь в гостиной со столом, креслами, стульями и скамейками в середине, шкафом у одной из стен и раскрашенными портьерами на стенах. Следующая комната – старомодный холл, из которого видна крыша и где стоит еще один стол; одновременно он служит кухней. Дальше вы попадаете в маслобойню, где стоит сырный пресс, бочки, маслобойки, кастрюли со сливками и деревянные кадки; после – в кладовую с едой, где видны 11 бочек на полке вдоль стены и стол в середине, а также бутылки из кожи и оплетенного соломой стекла. Оставшиеся три комнаты на первом этаже тоже используются в практических целях: кладовая для мясных продуктов, где лежат ступка для специй, хлебная терка, ковш, горчичная мельница, большой котел для кипячения воды, ведра, противни и шумовки. Рядом – солодовая комната, где вы найдете мешки с солодом, бочки с солью, хмель, решето и овсяную муку, и сырная комната – там 80 сырных голов на полке, а также бочонки, бочки с кислым соком, ящики с мылом, горшки с жиром и прочее подобное. В трех комнатах на втором этаже спят, и там все выглядит более изысканно: в большой комнате стоит внушительная постель на столбиках с тремя пуховыми матрацами, белым вышитым балдахином, девятью подушками и выдвижной кроватью. Еще у мистрис Дойл есть драгоценности на 37 фунтов и такие предметы роскоши, как зеркало (3 шиллинга 4 пенса), письменный стол (6 шиллингов 8 пенсов), шелковые занавески (16 шиллингов) и лютня (1 фунт 10 шиллингов). Тем не менее шесть комнат из десяти используются для хранения или обработки еды, и это еще не считая склада во дворе.

В правление Елизаветы условия жизни йоменов значительно улучшились. В новых домах примерно с 1570 года стали ставить кирпичные камины, а вскоре после этого – оконные стекла. Соответствующим образом выросла и цена нового дома – с 26 фунтов в 60-х и 70-х годах до 35 фунтов в 80-х и 42 фунтов в 90-х. Вильям Еаррисон отмечает улучшение условий жизни, говоря, что старики, живущие в Радвинтере (Эссекс), за свою жизнь заметили три огромные перемены. Первая – «множество печных труб, недавно построенных»; две другие – постель (переход от жестких соломенных подстилок к пуховым матрацам и подушкам) и посуда: на смену деревянным сосудам пришли оловянные, а ложки теперь серебряные или жестяные. Такие перемены происходят по всей стране. Роберт Ферс, йомен из Девона, унаследовал скромное имение отца в 1572 году вместе со старым зальным домом. Он разделил холл, вставив еще один этаж, построил красивое каменное крыльцо спереди и большую гранитную винтовую лестницу сзади и застеклил все окна. Дома йоменов изменяются точно так же, как городские дома в Стратфорде – их перестройку мы наблюдали в начале книги.

Можно сказать, что Роберт Ферс идет в авангарде перемен. Если присмотреться к домам йоменов в Оксфордшире и Суррее, то видно, что большинство из них по-прежнему живет в старинных, продуваемых всеми ветрами зальных домах. К тому же далеко не все йомены в 1577 году спят на пуховых матрацах, как утверждает Гаррисон. Зайдем, например, в дом Вильяма и Изабель Уолтер в начале 80-х годов; Вильям – йомен из Митчема (Суррей). Каркасный дом покрыт деревянной крышей и отбелен; он стоит в самом конце пыльной улицы, во дворе расположены три подсобных помещения. Передняя дверь – дубовая, запирается на засов и замок. Вы заходите в неосвещенный, выложенный плиткой коридор, где стоит только сундук для просеивания муки; на второй этаж ведет лестница. В двух стенах холла – по одному незастекленному окну. Никаких занавесок нет, на ночь окна закрывают ставнями. Крыша двойной высоты, без чердака, а пол выстлан тростником. В середине комнаты на плоских камнях стоит очаг. Неподалеку от него располагаются деревянная колыбель и два ткацких станка, у стены – дубовый шкаф. С другой стороны холла – стол на козлах, скамейка, два стула и два маленьких кресла. Вы не найдете здесь ни деревянных панелей, ни портьер; голые отбеленные стены ничем не прикрыты.

Вернитесь к входному коридору и откройте дверь в гостиную: там вы увидите две кровати с дощатыми основами и матрасами, которые набиты оческами. Высота потолка в комнате – около семи футов. Это единственная комната, хоть как-то украшенная: на стене висят три портьеры. В тусклом свете маленького, закрытого ставнями окна вы увидите один шкаф и шесть сундуков. Дверь в дальнем конце комнаты ведет в кладовую, где на полках стоят и лежат деревянные тарелки, оловянные блюда, тазик, оловянный графин, солонки, оловянная ложка, подсвечники и деревянные бочонки. Снова вернитесь во входной коридор. Еще одна дверь ведет в спальню слуги: маленькую тусклую комнатку со старой кроватью, разбросанными кусками металла, лемехом и тремя косами. Поднимитесь по лестнице, откройте люк, и увидите, что комната над гостиной практически пуста: здесь вы найдете только седло и корзину пеньки. Если вы теперь спуститесь, пройдете через холл, а там – через дальнюю дверь, то попадете в кладовую для еды, где в полумраке увидите две большие и две маленькие бочки, маслобойку и пару кожаных бутылок. Здесь тоже есть лестница: на чердаке вы найдете кровать, лук с шестью стрелами, пару кард (для чесания шерсти) и три куска шерстяной ткани. Кухня с медными кастрюлями, котлом и другой металлической утварью, а также чанами для приготовления пива – отдельное здание, построенное в нескольких ярдах от дома, чтобы не устроить пожар.

Пройдясь по дому Вильяма Уолтера, вы почувствуете, что они с женой живут по-спартански. Он не беден: кроме фермы в Митчеме, у него есть еще и 90-акровая ферма в Кенте. Его движимое имущество оценивается в 96 фунтов. Но предметы домашнего обихода в общей сложности стоят всего 13 фунтов; все остальное – земледельческие принадлежности. Кажется, что он не особенно настроен менять сельскохозяйственное богатство и уверенность на роскошь в доме – и он такой не один. Посмотрите, например, на дом Джеффри Смита в Саттоне, графство Суррей, в 159 году. Это женатый йомен с несколькими детьми (кое-кто из них даже уже вырос), он вдвое богаче Вильяма Уолтера (его состояние оценивается в 204 фунта). Но, как и у доброго человека Уолтера, большинство его богатств – это поля и амбары вокруг дома.

Все вместе это составляет 153 фунта 9 шиллингов 8 пенсов. Если добавить к этому наем фермы (10 фунтов) и шерсть, солод и другие продукты, которые там производятся (более30 фунтов), то увидите, что и у него в домашнюю обстановку вложено совсем немного средств. В его доме нет оконных стекол. В недавно построенной комнате над холлом хранятся шерсть, зерно, солод и лен. Единственная роскошь, которую позволил себе Джеффри Смит, – пуховые матрацы в холле и спальне.

Думаю, вы понимаете, что сады удовольствий не входят в приоритеты йоменов: для них главное не роскошь, а самодостаточность. Рядом с домом Джеффри Смита стоят подсобные помещения: сарай для просеивания муки, кухня со складом на чердаке, молокохранилище, два сарая для телег, склад, амбар и сторожка с колодцем. Уборная – в дальней части надела, далеко от дома, и вам придется бегать туда каждый раз, когда почувствуете зов природы; ни ночных горшков, ни стульчаков в доме нет. В здешнем саду растут травы, овощи, фруктовые и ореховые деревья, хранятся дрова и иногда ставятся ульи; если вы видите цветы, то это либо самосад, либо лекарственные растения. Эти сады совсем не похожи на угодья в Теобальдсе или Хэмптон-Корте. Но у домов Вильяма Уолтера и Джеффри Смита есть кое-что общее с пышными жилищами, описанными выше: это дома «имущих». Очень многие люди – «неимущие»; они голодают на дорогах или спят в комнатах для слуг и просыпаются на рассвете, чтобы зажечь огонь в кухне.

Ричард Карью в 80-х годах XVI века описал старые коттеджи земледельцев в Корнуолле: у них

Действительно ли участь земледельцев улучшилась, как утверждает Карью? Добрались ли три новых достижения цивилизации, описанные Вильямом Гаррисоном, – печные трубы, постельные принадлежности и посуда – не только до йоменов, но и до земледельцев и работников?

Богатейшие земледельцы определенно стали жить лучше, чем при Генрихе VIII. Например, Ральф Ньюбери, земледелец из Кропреди (Оксфордшир), после смерти в 1578 году оставил движимого имущества на 166 фунтов. В его доме нет ничего особенного: спальня, гостиная, холл, кладовая и кухня – никаких печных труб и застекленных окон. Но у него есть несколько пуховых матрацев, «красно-черный» ковер на столе, подушки, 20 жестяных ложек, три кружки и стакан, медная ступка с пестиком, оловянные тарелки, оловянные тазики, медные подсвечники и ночной горшок. Впрочем, он принадлежит к самой богатой части работающего населения. Многие земледельцы к концу правления Елизаветы по-прежнему живут в домах с одной-двумя комнатами без печных труб и стекол, правда, кое-какая оловянная утварь у них все же есть. У Джона Аллибонда-старшего, земледельца из Уордингтона (Оксфордшир), в 1589 году двухкомнатный дом: в холле стоят стол, кухонные приборы и блюда, шкафы и три ткацких станка. В другой комнате он спит, разбирает ткань и хранит зерно. Томас Липскомб, земледелец из Кренли (Суррей), в 80-х годах живет в однокомнатном коттедже с женой и сыном. В холле они спят и готовят, хранят одежду и еду (прямо со стропил свисает копченый бекон), держат все кухонные принадлежности.

В Акте 1589 года говорится, что к каждому вновь построенному коттеджу дается четыре акра земли. С одной стороны, это весьма щедро: очень многие арендуют у своего землевладельца и того меньше. Но эта щедрость одновременно значит, что коттеджей строится меньше: землевладельцы не хотят раздавать по столько земли каждому своему работнику. Даже если у вас и есть четыре акра, семью вы с них не прокормите, особенно если учитывать, что часть земли нужно всегда оставлять под паром. Так что большей части коттеджеров приходится еще и наниматься работать для других. В 1568 году Вильям Галливор из Кропреди – рабочий-поденщик; его состояние оценивается в 3 фунта 16 шиллингов. 3 фунта стоит скот, которым он владеет, – две коровы и четыре овцы. Войдите в его двухкомнатный коттедж, и в холле найдете только стол, скамью, сковороду с ручкой, два деревянных ведра, три небольших блюда, три тарелки, чайник и небольшую медную кастрюлю. В другой комнате – кровать, четыре сундука, простыни и ткацкий станок. Примерно так же жил и Томас Хокинс, работник из Стонсфилда (Оксфордшир), пока не умер в 1587 году. В его коттедже есть холл и две комнаты – больше, чем у многих, – но у него нет ни печной трубы, ни стекла, ни пуховых матрацев. Как и в случае с большинством работников, единственная перемена «по Гаррисону» в его доме – оловянная посуда: у него есть десять предметов общей стоимостью 5 шиллингов. Все его состояние оценивается лишь в 4 фунта 10 шиллингов 10 пенсов – и это еще до списания более 30 фунтов за долги. Многие работники арендуют только комнаты в чужом доме. Когда в 1589 году умер Вильям Мэтью, батрак из Олбери (Суррей), все его имущество (кроме семи овец) поместилось в одной комнате.

Так что ко всем современным наблюдениям о том, что жить стало лучше, стоит относиться с определенной осторожностью. Да, все люди вкладывают лишние деньги в предметы роскоши, описанные Гаррисоном, но лишь один из этих предметов распространился действительно повсеместно – оловянная посуда. Если в английской сельской местности вы хотите поспать на пуховом матраце и льняных простынях, то ищите дом зажиточного йомена – правда, вы можете обнаружить, что ни оконных стекол, ни занавесок в комнате нет. Но, с другой стороны, времена тогда были неспокойные. Если вы попадете в Англию в голодные годы (1594–1597), то только порадуетесь, что хозяин дома в спальне хранит запасы зерна и сыра, а не потратил все деньги на застекление окон.