Мы спустились в аэнао. И мы спели нашу Рассветную Песню. Кто знает, быть может – последнюю для нас с Шальмо. Остальные уже всё знали.

От слез, затоплявших меня целиком, краски рассветного Рида плыли и сливались, как на палитре у Райвы. Сквозь эту радужную сверкающую пелену я вглядывалась в лица моих друзей – бесценных, невыносимо близких. Они пели для нас, они провожали нас в путь, они желали нам любви и сил. И большой смелости. Я стояла на коленях, и не было ничего во мне, кроме сердца. Герцог вошел, как всегда, последним, но не припал к стопам Рида, а остался между мной и Шальмо. Я смотрела на Герцога снизу вверх и не понимала – как не понимаю и теперь, – какая бывает благодарность за такие приглашения. Я тихонько потянула его за подол, мы встретились взглядами. Грусть и радость прощания, из которого состоит все время, что мы дышим, придали мне сил и вновь ответили на незаданный вопрос.

Потом мы сидели все вместе, обнявшись, не разговаривая ни вслух, ни без слов, и мое племя дышало и пело: «Мы еще встретимся, не бывает прощаний». И я проваливалась в эти карие, зеленые, стальные, синие глаза, падала и не находила дна.

А за столом все уже дурили как ни в чем не бывало. Я поначалу смущалась и пыталась грустить, но Райва шепнула мне на ухо:

– Пока все живы, праздник неминуем, так начинайте же готовиться, немедля! Это просто первый этюд, дальше все будет буднично. Запоминайте.

И когда подали фрукты, на своей тарелке, среди любимых фиг, я увидела ожерелье: восемь малых и одна огромная бусина, нанизанные на суровую темно-синюю нитку. Подарок крошки Янеши, верное дело.

– Это вам, маленькая меда, – счастливо заулыбалась она.

Я тайком поглядела на Райву – пусть солнце высушит подступившие слезы.

– Ваше племя – в полном сборе. А кто есть кто, угадывайте сами.

Я перебирала бусины, как четки. Угольно-черная, матовая с таинственными искрами – Ануджна. Серебристая, блестящая – Эсти. А вот и сама Янеша – золотисто-коричневая с шоколадными прожилками. Райва – бездонно-изумрудная. С другого края – медары: Лидан – голубая, морская, переливчатая бусинка, Сугэн – бурая с горячим металлическим блеском, Анбе – цвета весенней травы со случайной оранжевой крапиной… а вот и белая, совершенно белая бусина – без переливов, без блеска, молочной тьмы. Кто это?

– Это ваш попутчик, меда Ирма! Поймете сами, какого она цвета, подсказок не будет. – И блиссова дочь хитро подмигнула мне.

Большая бусина посередине горела ночной синевой. В самом сердце этой главной бусины словно тлел крошечный дрожащий огонек, озаряя всю ее тонкими огненными сполохами. Герцог.

– Янеша, они великолепны… Как мне благодарить вас?

– Не потеряйте их, грейте в ладонях почаще, меда Ирма. И мы всегда будем знать, как сильно вы любите замок и… всех нас, – почти прошептала она. – Мы будем знать, что странствие ваше еще не окончено.

Я надела оберег, спрятала его под ворот, и незримый свет девяти сфер озарил меня, согрел, обнадежил.

Но вот наше время пришло: в залу вошел слуга и сообщил, что лошади запряжены и ждут у крыльца. Все поднялись прощаться. Герцог церемонно поклонился:

– Меда Ирма, медар Шальмо. Время ехать. Ваш новый урок начинается.

У нас было ровно сто мгновений ока на сборы и переодевания. Тоска расставания вновь заслонила мне солнце тяжкой багровой тучей, и я повторяла про себя слова Райвы – чтобы не плакать, чтобы верить. Они же все уезжали и возвращались, значит, уеду-вернусь и я.

Залитое солнцем крыльцо, свежие сытые лошади. Все сказано, прощанье бессловесно: мы уже в седлах, я и Шальмо, подо мной – та самая Любовь, она помнит меня и сегодня смирна и добродушна. Замок грезит в лучах лета, как многие сотни лет до этого дня, безмятежный, незыблемый и, кажется, вечный. Скажите мне, серые камни, я ведь правда вернусь? Вы станете ждать меня? Вы всё еще, может, ждете, что вернется хозяин Арриду?

Герцог стоит у моего стремени, и я слышу его безмолвную речь:

Шарад никогда не становится меньше, вспомнила я.

Шальмо старательно не вмешивался в наш обмен мыслями, лишь улыбался лукаво.

Я вспомнила наш разговор с Анбе – тогда, на галерее, в дождливую зимнюю ночь. Мой ангел-хранитель говорил тогда что-то о вкусе Рида во всем… О том, что Рид – это всего лишь название вкуса… И еще – «как дышать».

– Сулаэ фаэтар! – промолвил Герцог вслух, и мы тронули поводья.

Нет! Погодите! Как я могла позабыть?

– Медар Герцог! – Мне показалось, что стены замка ответили мне тройным эхом.

Он уже взялся за ручку двери, но обернулся.

– Да?

– Прошу вас – последний вопрос!

– Вы ненасытны, маленькая меда. Слушаю. Но пока вы живы – не бывать последнему вопросу.

– Скажите же, каково же мое дело?

Герцог улыбнулся и ткнул указательным пальцем на мою седельную сумку. Я лихорадочно расстегнула ремни и вновь перебрала все, что в спешке туда побросала. Пара флаконов с духами, сухая синяя роза моего заточения, две записки от Герцога, синий замковый плащ (моя драгоценность!) и… два пухлых дневника… Объяснений не будет: Герцог уже скрылся за тяжелыми дверями замка.

Шальмо мягко тронул мою руку:

– Нам пора, Ирма, едем.

Мы шагом ехали меж Рубиновой и Бирюзовой долями парка к воротам, за которые я так давно не выбиралась долее чем на день. Фонтаны цветущего дрока провожали нас в путь. И лишь когда в гомон и щебет птиц впитались басовый скрежет отпираемых привратниками запоров и еле слышный скрип петель и огромная ненаписанная еще мной книга замковых ворот распахнулась передо мной вовне, я наконец услышала Герцога.