Книга: Владыка башни
Назад: ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ваэлин
«Я должен её остановить».
Рива прицелилась в мешок соломы, который они приспособили под мишень, и спустила тетиву. Стрела вонзилась в край намалёванного углём круга, и Ваэлин заметил, что девушка прячет довольную ухмылку. В Рэнсмилле они купили колчан и стрелы с широкими стальными наконечниками и оперением из пера чайки, вполне подходящие для охоты. Каждый день Рива вставала пораньше, чтобы потренироваться. На первых порах она упорно не слушала советов Ваэлина, но постепенно, пусть угрюмо и нехотя, приняла его наставничество, поскольку советы-то были толковые.
— Твоя рука всё ещё слишком напряжена, — сказал Ваэлин. — Запомни: толкать и тянуть, а не просто тянуть.
Она насупилась, но сделала, как он сказал. Свистнув, стрела вонзилась в самый центр круга. На лице юной лучницы появилась горделивая гримаса: казалось, ещё чуть-чуть — и девушка улыбнётся. Она пошла за стрелой. За время их странствий волосы её отросли, и Рива утратила сходство с тощей собачонкой, на которую она была похожа в лесах Варнсклейва, где она так неудачно на него напала. Стряпня Эллоры определённо способствовала наращиванию хорошей мускулатуры.
После ухода из Рэнсмилла о разбойниках они больше не говорили. Он понимал, что читать нотации бесполезно: преданность девушки своему богу была достаточно сильна, чтобы любое сомнение в правильности её поступка вызвало бы лишь презрительный отпор и очередную колючую проповедь о любви к «Отцу».
Те негодяи были досадной помехой на её пути к обретению меча, а следовательно, препятствовали воле Отца Мира. Вот она и смела их с дороги. Могло показаться, что убийство нисколько не омрачило её душу. Однако Ваэлин знал, что это не так. Когда он мысленно касался разума девушки, песнь крови становилась тоскливой и неблагозвучной. Рива была искалечена, испорчена, превращена в безжалостную убийцу. Рано или поздно она сама это поймёт. Но сколько лет и смертей для этого потребуется, Аль-Сорна сказать не мог.
«Тогда почему бы тебе не остановить её прямо сейчас?» В тот раз, когда она улизнула, стараясь не разбудить его, он не спал. Лежал и слушал песнь её крови: взлёты и падения мелодии, нестройное буйство резких нот, всегда предвещавших убийство. Но за девушкой он тогда не пошёл. От этого его предостерегла песнь, зазвучавшая тревожным набатом, едва он приподнялся, намереваясь опередить Риву, чтобы самому найти и обезоружить бандитов, а затем привести стражу. Однако её песнь ясно сказала «Нет!», а он уже научился подчиняться тону этой музыки. Те люди были подонками и, несомненно, заслуживали смерти, к тому же они стали помехой и для самого Ваэлина. Признав это, он взвалил на себя груз вины. Он так и лежал тогда с закрытыми глазами до тех пор, пока девушка не вернулась, не закуталась в одеяло и не погрузилась в безмятежный сон.
— Вы готовы, милорд? — окликнул его из фургона Джанрил Норин. Прочие актёры уже собрали свои пожитки и отправились в путь.
— Мы вас догоним, — махнул ему Аль-Сорна.
Рива закинула в фургон мешок с соломой, и они с Ваэлином пошли следом за обозом.
— Сколько ещё? — спросила она. Этот вопрос стал их ежедневным ритуалом.
— Где-то неделя.
— Неделя... — проворчала Рива. — Не понимаю, почему ты не хочешь рассказать мне все прямо сейчас. У тебя же в любом случае есть отличная маскировка.
— У нас был договор. И кроме того, тебе ещё надо побольше поупражняться с луком.
— Хватит с меня, наупражнялась уже. Забыл, как я ночью самостоятельно застрелила оленя?
— Ну, положим, что так. Однако кроме лука существует ещё масса другого оружия.
Рива надулась — он знал, что это говорит о внутреннем раздоре. «Размышляет, зачем я тренирую её, если она собирается убить меня». Тот же вопрос он задавал и самому себе. С его помощью или без неё, но навыки Ривы будут возрастать, и они уже внушали ему определённые опасения. Но всякий раз, как он учил девушку, песнь крови становилась особенно громкой, и Ваэлин понимал, что поступает правильно.
— Тогда перейдём на мечи, — произнесла Рива после некоторых препирательств со своей совестью. — Ты научишь меня драться на мечах?
— Если хочешь. Можем начать сегодня вечером.
Она тихонько фыркнула — возможно, от удовольствия — и бросилась вперёд. Запрыгнула в фургон, вскарабкалась на крышу, уселась там, скрестив ноги, и принялась глазеть вокруг. «Похоже, даже не подозревает, насколько она красива», — подумал Аль-Сорна, глядя на её рыжие волосы, пламенеющие в лучах утреннего солнца.
* * *
— Первое, чему тебе надлежит научиться, — сказал Ваэлин, касаясь ясеневой палкой палки Ривы, — это правильный хват.
С этими словами он резко взмахнул палкой — так, что она расплылась в смазанное пятно, — выбил «меч» из руки девушки и подхватил прежде, чем тот коснулся земли.
Как и ожидалось, Рива все понимала с полуслова и в первый же вечер освоила хват, а также прочие основы защиты и нападения. К концу третьего дня она уже могла почти идеально выполнить простейшую из комбинаций мастера Соллиса, причём с отменным изяществом.
— Когда же я возьму в руки этот? — спросила она на четвёртый день после тренировки, кивнув на свёрток, прислонённый к колесу фургона. Девушка немного вспотела после учебного боя с Ваэлином. Драться с ним ей нравилось больше всего, поскольку появлялась надежда причинить ему боль. Пусть он пока что отбивал все её выпады, это ему удавалось уже не так легко.
— Думаю, никогда.
Рива отвернулась, но в песни крови явственно прозвучало её упрямство.
— А если возьмёшь меч без спроса, наши занятия на этом и закончатся. Ты меня поняла?
— Зачем тогда ты его таскаешь за собой, если даже не собираешься им пользоваться? — сердито спросила она.
Вопрос был вполне уместным, но разговаривать на эту тему Аль-Сорна не захотел.
— Пошли, — сказал он, направляясь к фургону. — Эллора уже накрыла на стол.
По мере их продвижения на север танцовщица слегка оттаяла, однако Ваэлин знал, что ей всё ещё не по себе от его присутствия. Каждые шесть дней она около часа проводила в одиночестве вне круга фургонов и, сидя с закрытыми глазами, что-то вполголоса напевала. Несмотря на то, что он покинул орден, его прошлые заслуги были всем прекрасно известны, поэтому Эллоре с её убеждениями действительно было чего опасаться. Но он был удивлён, что она практикует ритуалы отрицателей у всех на виду.
— В Королевстве перемены, милорд, — как-то вечером объяснил Джанрил. — Через год после восшествия на престол король Мальций снял все запреты, касающиеся отрицателей. Эти несчастные больше не болтаются на виселицах с вырванными языками, так что Эллора может не прятаться во время молитвы. Впрочем, напоказ этого делать пока не стоит.
— Что побудило короля принять такое решение?
— Понимаете, милорд, — голос Джанрила упал до шёпота, хотя они были одни, — у нашего короля есть королева, интерес которой к идеям отрицателей, как некоторые утверждают, несколько более серьёзен, чем обычное любопытство.
«Иначе говоря, королева Объединённого Королевства не является сторонницей Веры? Да, многое же там изменилось за пять лет», — изумлённо подумал Ваэлин и спросил вслух:
— И ордена не возражали?
— Ну, Четвёртый возражал, разумеется. Аспект Тендрис произнёс множество речей на эту тему. В общинах тоже многие ворчали, опасаясь возвращения «красной руки» и всего такого прочего. Сейчас все более-менее устаканилось, а сразу после войны то и дело вспыхивали бунты. В последние два года, что я провёл в Волчьем легионе, нас регулярно отправляли подавлять восстания в Азраэле. Теперь же люди устали и хотят просто пожить спокойно.
* * *
Следующий день застал их на равнинах, простирающихся к югу от реки Соленки. По сторонам дороги тянулись бесконечные поля пшеницы и златоцвета. У перекрёстка, в нескольких милях от Овсяного дола, Ваэлин попросил Джанрила остановиться.
— У меня есть дело на восточной дороге, — сказал он. — Вечером я сам найду вас в городе.
Рива спрыгнула с крыши фургона и пошла рядом с Аль-Сорной.
— Тебе не обязательно идти со мной, — сказал он ей.
Та промолчала, лишь саркастически приподняла бровь. «Всё ещё боится, что я сбегу и оставлю её без меча», — подумал Ваэлин и внутренне поморщился, представив, как она отреагирует, когда он расскажет ей правду о мече.
Через несколько миль показалась деревушка, расположенная в ивовой роще. Дома почти развалились, немногие сохранившиеся оконные рамы и двери покачивались на ржавых петлях, а сквозь гнилую солому на крышах виднелись стропила.
— Здесь никто не живёт, — сказала Рива.
— И уже много лет.
Взгляд Ваэлина остановился на домике под самой высокой ивой. Они вошли внутрь. Пол, покрытый слоем пыли, обвалившийся кирпичный камин... Аль-Сорна вышел на середину комнаты, прикрыл глаза и запел.
Она всегда смеялась. Отец называл дочку «своей маленькой хохотушкой». Времена были тяжёлые, семья часто голодала, но она всё равно находила поводы для смеха. Она была счастлива здесь.
Песня изменилась, её тон стал ниже, тревожнее.
Кровь на полу, мужчина кричит, держась за рану в ноге. Похоже, он солдат, на его мундире — азраэльский герб. Девочка лет четырнадцати выхватывает из огня раскалённую кочергу и бьёт ею по ране, солдат визжит и падает без чувств.
«У меня есть кое-что для этой девочки, — произносит другой солдат, судя по одежде — сержант. Он кидает ей серебряный талант. Она никогда ещё не видела столько денег за раз. — её дару позавидуют даже в Пятом ордене».
Девочка поворачивается к женщине, стоящей в углу: та напряженно смотрит на солдат. «Мам, а что такое Пятый орден?»
— Семья Вардриан, — прервал видение голос Ривы. Стоя у камина, та читала деревянные таблички, прибитые к стене. — Это те, кто здесь жил?
— Да, — ответил Ваэлин, подходя к ней. Пробежал пальцами по прихотливо вырезанным буквам, окрашенным в белый цвет. Посыпались кусочки шелушащейся краски.
— У тебя кровь.
Действительно, на верхней губе оказалось пятнышко крови. Временами подобное случалось ещё в камере, когда он не слушал, а пел сам. Чем громче была песнь, тем сильнее шла из носа кровь. Или из глаз, как в тот раз, когда он пытался дотянуться до Дальнего Запада через всю ширь океана. «Это цена, которую я плачу, — сказала ему тогда слепая женщина и со значением добавила: — Мы все её платим за наш дар».
— Ничего страшного. — Ваэлин вытер кровь и, потеряв интерес к табличкам, направился к выходу.
* * *
Два дня спустя показался мост через Соленку. Ваэлин помнил его деревянным. Теперь же его сделали каменным, шире и прочнее. Фургон подкатил к заставе.
— Король любит строить, — пояснил Джанрил, бросая смотрителю мешочек с монетами за проезд каравана. — Мосты, библиотеки, лечебницы... Сносит старые, строит новые. Кое-кто уже именует его Мальцием-Каменщиком.
— Что ж, не самое плохое прозвище, — отозвался из глубины фургона Ваэлин: он опасался, что на окраинах столицы его могут узнать даже с надвинутым капюшоном. «Куда лучше, чем Мясник, Безумец, Интриган или Захватчик... Хотя Янус все это заслужил».
Они въехали на широкий луг, где из года в год проводилась летняя ярмарка. Там уже расположилось несколько других караванов: странствующие артисты, а также разносчики и ремесленники, которые привезли на продажу свой товар. Артель плотников сооружала деревянный помост для турнира ренфаэльских рыцарей. Ваэлин решился покинуть фургон лишь в сумерках. Попытался всучить Джанрилу последние деньги, понимая, что тот всё равно откажется, и на прощанье обнял менестреля.
— Зачем вам куда-то идти, милорд? — спросил Джанрил, криво улыбаясь: его глаза подозрительно блестели. — Оставайтесь лучше с нами. Простой народ поёт о вас баллады, а кто из благородных обрадуется вашему возвращению? За каменными стенами правят зависть и вероломство.
— Я должен кое-что сделать, Джанрил. Тем не менее благодарю за добрые слова.
Последний раз похлопал музыканта по плечу, подхватил свой мешок и пошёл к городским воротам. Рядом тут же возникла Рива.
— Ну? — поинтересовалась она.
Аль-Сорна продолжал шагать молча.
— Между прочим, мы уже в Варинсхолде, если ты до сих пор не заметил, — продолжила девушка, показывая пальцем на городские стены. — У нас договор.
— Скоро, — ответил он.
— Нет, сейчас!
Он остановился, взглянул ей в глаза и мягко сказал:
— Очень скоро я дам тебе ответ. А теперь, если хочешь, иди со мной, а нет — так оставайся. Уверен, ещё одна танцовщица Джанрилу не помешает.
Девушка посмотрела на ворота со смесью недоверия и отвращения.
— Мы ещё не вошли, а уже воняет, как в нужнике у толстухи, — проворчала она, но последовала за Аль-Сорной.
* * *
В детстве отцовский дом казался ему огромным, величественным замком. Он без устали носился по его залам и окрестностям, воображая себя прославленным героем и размахивая деревянным мечом, нагонявшим ужас на слуг и скотину. Вековой дуб, который распростёр ветви над скатом крыши, был великаном: его заклятым врагом, явившимся на приступ крепостных стен. Иногда, с детским непостоянством, Ваэлин превращал врага в друга, и тот баюкал его в своих мощных ветвях-лапах, а мальчик наблюдал, как отец объезжает боевого коня на лугу — примерно на полпути между рекой и конюшней.
За прошедшие годы дом сильно сдал. И не только потому, что мальчик превратился в мужчину. Крыша просела и всем своим видом звала на помощь кровельщика; старая побелка на стенах посерела. Половина окон была заколочена, в остальных не хватало стёкол. Поникли даже ветви дуба: видимо, великан совсем состарился. В одном из окон он заметил огонёк — одна-единственная искорка на все здание.
— Ты здесь вырос? — удивлённо воскликнула Рива.
Пока они шли от западных кварталов к Сторожевой Луке, накрапывавший весь день дождик зарядил всерьёз, капли то и дело срывались с края её капюшона.
— В песнях поётся, что ты якобы выбился в люди из самых низов, а тут целый дворец.
— Какой там дворец, — буркнул Ваэлин. — Обыкновенный замок.
Он остановился перед парадной дверью. Одна из служанок — такая полная, смешливая женщина — называла её «добротной». «Добротная дверь добротного рода». Глядя на позеленевший тусклый колокольчик, Ваэлин задумался о том, сколько людей дёргало его за истёртую, сиротливо покачивающуюся под дождём верёвку. Рядом громко шмыгнула носом Рива. Он вздохнул и позвонил.
Эхо давно отзвучало, когда из-за двери раздался наконец приглушенный голос:
— Уходи! У меня ещё неделя! Так постановил судья! Здесь живёт великий герой альпиранской войны, и если ты не уберешься, он мигом отрубит тебе руки!
Послышался звук удаляющихся шагов. Ваэлин с Ривой переглянулись, и он позвонил снова. На сей раз ждать пришлось недолго.
— Ну, все! Я тебя предупреждала! — Дверь распахнулась, и перед ними появилась молодая женщина с ведром, вонючее содержимое которого она явно собиралась выплеснуть на незваных гостей. — Недельный запас помоев охладит твой п...
Она замерла, увидев Аль-Сорну, ведро выпало из её рук, глаза широко распахнулись. Девушка привалилась к косяку, зажав рот рукой.
— Пустишь ли ты меня в дом, сестра? — произнёс Ваэлин.
* * *
Ему пришлось чуть ли не внести её в кухню, где, судя по холоду и запустению других комнат, девушка и жила. Ваэлин усадил её на табурет и сжал в руках дрожащие холодные пальцы. Она никак не могла отвести взгляда от его лица.
— Я думала... это все из-за капюшона... мне вдруг показалось... — Она сморгнула слёзы.
— Прости.
— Нет-нет! — Она высвободила руки, дотронулась до его щеки, и слёзы сменились улыбкой.
Тёмные, без тени лукавства глаза были глазами той самой девчушки, которую он повстречал далёким зимним вечером. Однако её женская привлекательность теперь могла кончиться бедой, ведь она жила совсем одна в полуразрушенном доме.
— Брат, я всегда знала... Ни одного мгновения не сомневалась, что...
Рива с грохотом задвинула в угол помойное ведро.
— Алорнис, познакомься с Ривой. Она моя... — Он запнулся и заметил, как та приподняла бровь под капюшоном. — Моя попутчица.
— Что ж, — Алорнис вытерла фартуком слёзы и встала, — вы наверняка проголодались с дороги.
— А то! — закивала Рива.
— Ничего подобного, — с нажимом произнёс Ваэлин.
— Вздор, — усмехнулась Алорнис, поспешив в кладовой. — Лорд Ваэлин Аль-Сорна возвращается в собственный дом, а там сидит хнычущая девица, которая не может даже накормить его? Ну нет, так не годится.
Еда была скромной: хлеб, сыр да половина холодной курицы, чрезмерно приправленной специями.
— Кухарка я неважная, — призналась Алорнис. — Вот мама, та была мастерицей.
Сама она, как заметил Ваэлин, к еде не прикоснулась.
— А по-моему, неплохо, — возразила Рива, подчистила последние крошки со своей тарелки и негромко рыгнула. — Твоя мать? Она... её больше нет?
— Увы, — покачала головой Алорнис. — Она умерла во время прошлой зимней ярмарки. Кровавый кашель. Аспект Элера сделала все, что было в её силах, но... — Девушка замолчала, опустив взгляд.
— Прими мои соболезнования, сестра.
— Не стоит тебе так меня называть. Королевский эдикт на сей счёт однозначен: я тебе не сестра, дом этот не мой, и всё, чем владел отец, вплоть до никчёмной рухляди, по праву принадлежит короне. Пришлось умолять судью позволить мне пожить здесь ещё месяц, прежде чем приставы заберут оставшееся. И то он согласился лишь потому, что мастер Бенрил пообещал задаром нарисовать его портрет.
— Мастер Бенрил Лениаль из Третьего ордена? Так вы знакомы?
— Я его ученица, а также бесплатная помощница. Но занимаюсь я усердно. — Девушка указала на дальнюю стену, завешанную листами пергамента.
Ваэлин встал, подошёл поближе и присвистнул от удивления, увидев рисунки. Сюжеты были самые разнообразные: конь, воробей, старый знакомый дуб, женщина с корзиной хлеба... Выразительность линий, выполненных углём или тушью, поражала.
— Ох, Отец Мира! — Рива подошла ближе и уставилась на картинки, разинув рот. Ваэлину показалось, что она восхищена увиденным: ровно до тех пор, пока та едва ли не с ужасом повернулась к его сестре. — Это прикосновение Тьмы! — выдохнула Рива.
Алорнис крепилась мгновенье-другое, потом не выдержала и прыснула со смеху.
— Это просто линии на пергаменте! Я рисовала всегда, сколько себя помню. Хочешь, я и тебя нарисую?
— Нет, — отвернулась Рива.
— Но ты ведь такая хорошенькая, получится великолепный этюд.
— Я же сказала — нет!
Со злым лицом Рива решительно направилась к выходу, но у самой двери остановилась. Ваэлин заметил, как побелели костяшки пальцев, сжавших косяк. Песнь крови тут же отозвалась мягким мерным биением. Он уже слышал этот мотив раньше, когда они только собирались в дорогу вместе с труппой Джанрила. Это случалось в те моменты, когда Рива наблюдала за танцующей Эллорой: восхищение и очарованность в её взгляде внезапно сменялись гневом. Разве что в тот раз песнь звучала чуть тише.
Прикрыв глаза, Рива пробормотала одну из своих привычных молитв.
— Прошу прощения, — сказала она затем, стараясь не смотреть на Алорнис. — Это не мой дом, я забылась. — Она покосилась на Ваэлина. — Нынешний вечер должен принадлежать вам с сестрой. Я найду, где устроиться. А о делах поговорим утром, — твёрдым тоном закончила она и вышла в коридор.
По мере того как она обследовала дом, до них доносились слабые шорохи. Как бы там ни было, прятаться её научили как следует.
— Говоришь, попутчица твоя? — спросила Алорнис.
— В дороге кого только не встретишь, — сказал Ваэлин, возвращаясь за стол. — Родитель действительно оставил тебя ни с чем?
— Он не виноват, — резко возразила она. — Деньги ушли на лечение, права на земли и пенсию утрачены после того, как он перестал быть владыкой битв... А его друзья, с которыми они вместе прошли через все тяготы войны, быстро забыли его. Нелёгкое было время, братец.
Аль-Сорна заметил упрёк в её взгляде. Что же, он его вполне заслужил.
— Я чувствовал себя лишним здесь, — сказал он. — По крайней мере, мне так казалось. Ты хорошо знала отца, выросла на его глазах. Со мной всё было иначе. Когда он не был на войне, он без конца занимался лошадьми. Или солдатами. А если оставался дома...
...Высокий черноглазый мужчина сурово смотрит на хохочущего мальчика, прыгающего вокруг с деревянным мечом, кричащего: «Отец! Научите меня! Ну научите, пожалуйста!» Он твёрдо отводит в сторону игрушечное оружие сына и приказывает домоправителю увести ребёнка в дом, сам же возвращается к своей лошади...
— Отец тебя любил. Мне он никогда не лгал. Я всегда знала, кто ты и кто я, хотя с матерью мы об этом не говорили. Каждый день, каждый час он всем сердцем раскаивался, что нарушил волю твоей матери. Он хотел, чтобы ты знал об этом. Потом, когда болезнь начала брать своё и он перестал подниматься с постели, он только и говорил о тебе.
Внезапно сверху раздался звук падения чего-то тяжёлого, затем — встревоженный мужской голос и какой-то лязг. «Рива!»
— О нет! — простонала Алорнис. — Обычно он встаёт не раньше десяти.
Ваэлин со всех ног кинулся на второй этаж. Рива, оседлав лежащего на полу небритого юного красавца, прижимала нож к его горлу.
— Тёмный Меч, здесь разбойник! — крикнула она. — В твоём доме — разбойник!
— Всего лишь скромный поэт, уверяю вас, — прохрипел юноша.
— Поговори у меня ещё! — Рива угрожающе нависла над беднягой. — Ты забрался в дом к одинокой девушке! Что, в штанах зудит, да?
— Рива, — спокойно позвал Ваэлин, не решаясь сейчас дотронуться до неё. Случай с рисунками рассердил её, энергия требовала выхода, и чужое касание грозило потерей контроля: она вся была словно натянутая тетива. — Это друг. Отпусти его, будь добра.
Ноздри Ривы раздувались, она ткнула парня ещё разок, но всё-таки отпустила его и плавно поднялась на ноги. Нож исчез в ножнах.
— Вижу, вы продолжаете прикармливать опасных питомцев, — сказал юноша, всё ещё лёжа на полу.
Рива вновь подалась вперёд, однако Ваэлин быстро встал между ними, протянул парню руку и помог встать. От того несло дешёвым пойлом.
— Не стоит дразнить её, Алюций, — произнёс Аль-Сорна. — Вам остаётся лишь мечтать о таких способностях, как у неё.
* * *
Ваэлин обнаружил Алюция Аль-Гестиана на кирпичной стене сада. Жмуря на утреннем солнце покрасневшие глаза, парень то и дело прикладывался к фляжке. Учебный бой с Ривой оказался более энергичным, чем обычно: в девушке продолжал кипеть гнев. Удары стали заметно уверенней и решительней. Аль-Сорна под конец даже взмок.
— Что, «Братний друг»? — поинтересовался Ваэлин, доставая из колодца ведро воды и указывая кивком на фляжку.
— В наши дни эта дрянь зовётся «Волчьей кровью», — ответил Алюций, салютуя ему фляжкой. — Несколько ветеранов — из ваших, кстати — сложили в кучу свои пенсионные деньги и устроили винокурню, а нынче разливают любимый напиток полка не покладая рук. Я слыхал, они разбогатели не хуже купцов с Дальнего Запада.
— Ну и прекрасно. — Ваэлин поставил ведро на край колодца, зачерпнул воды деревянным ковшом и отпил. — Как ваш отец?
— Ненавидит вас всей душой, если вы это имеете в виду, — ответил Алюций, его улыбка сразу поблекла. — Однако сейчас он... сама скромность. Король назначил нового владыку битв.
— Я его знаю?
— Ещё бы! Вариус Аль-Трендиль, герой сражения у Кровавого Холма и взятия Линеша.
Ваэлин припомнил угрюмого типа, который скрипел зубами, сдерживая ругательства, в приступе неутолимой алчности.
— И много он уже навоевал?
— Ну, после мятежа Узурпатора в Королевстве и войн-то настоящих не было. Впрочем, с подавлением бунтов и беспорядков он справился отменно.
— Понятно. — Ваэлин отпил ещё глоток и присел рядом. — Слушайте, я должен задать вам один щекотливый вопрос.
— Почему пьяный поэт дрых в доме вашей сестры?
— Именно.
— Алюций считает, что защитит меня в случае чего, — раздался голос Алорнис, выглянувшей из кухни. — Завтрак готов.
Он состоял из скромных порций яичницы с ветчиной. Рива мигом уплела свою долю, и Ваэлин заметил, что она с трудом сдерживается, чтобы не попросить добавки. Однако её желудок деликатностью не отличался и громко заурчал.
— Ешь давай! — Алюций, всё ещё сжимавший в руке флягу, подтолкнул девушке собственную нетронутую тарелку. — Предлагаю заключить мир. Не хватало ещё, чтобы ты вцепилась мне в горло из-за куска мяса.
Рива выпятила губу, но еду приняла благосклонно.
— Отец умер три года назад. Почему король так долго ждал, прежде чем потребовать назад свою собственность? — спросил Ваэлин у Алорнис.
— Кто знает? Наверное, колеса бюрократической телеги иногда застревают в грязи.
Судно, которое доставило его с Мельденейских островов, бросило якорь в порту Южной башни больше месяца назад — вполне достаточный срок, чтобы добраться на быстром коне до столицы. «У человека, которого все так ненавидят, нет надежды остаться неузнанным». У него возникло подозрение, что колеса бюрократической телеги могли вращаться куда быстрее, чем думала Алорнис.
— Я рад, что вы выжили, Алюций, — сказал он поэту. — Я это так, на случай, если ещё этого вам не говорил.
— Не говорили. Но спасибо на добром слове.
— Вы же были среди тех, кто пробивался к докам, я прав? Алюций опустил глаза и отхлебнул из своей фляжки.
— Вы мне тогда сказали держаться поближе к отцу. Что ж, это был хороший совет.
По безжизненному тону и блеску в его глазах Ваэлин понял, что лучше оставить эту тему.
— И от чего же вы защищаете мою сестру?
— О, от самых банальных вещей, — сразу оживился Аль-Гестиан. — Ну там, от разбойников, бродяг... — Он бросил быстрый взгляд на Алорнис. — Ещё от упрямых отрицателей с острыми ножами, от Ревнителей, донимающих родню великого Брата Ваэлина своим утешением.
— Ревнители? — нахмурился Аль-Сорна. — Это ещё кто такие?
— Те, кто ревностно блюдёт Веру. Расплодились после королевского эдикта о веротерпимости. Проводят собрания, размахивают хоругвями, временами нападают на тех, в ком подозревают отрицателей. Они называют себя истинными последователями Веры и открыто поддерживают аспекта Тендриса. Остальные ордена более сдержанны в данном вопросе, а Ревнители будут рады вашему возвращению, — уже серьёзно добавил Алюций. — Как же, мученик, проданный династией Аль-Ниэренов в застенки отрицателей. Боюсь, милорд, у них на ваш счет большие планы.
Рива подняла взгляд от тарелки и посмотрела в разбитое окно, обращённое на юг.
— Сюда кто-то едет.
Ваэлин тоже услышал стук копыт по булыжной мостовой и взглянул на открытую дверь. Песнь крови звучала знакомо, однако в ней раздавались тревожные нотки. Ваэлин постарался их подавить и вышел наружу.
Брат Каэнис Аль-Низа осадил коня и спешился. Несколько мгновений он стоял, молча глядя на Ваэлина, затем распахнул руки и с улыбкой пошёл навстречу. Братья крепко обнялись, как и положено после долгой разлуки. Объятия Каэниса были искренними, и даже какой-то всхлип вырвался из его груди, но песнь продолжала звенеть тревогой.
* * *
Лицо Каэниса заострилось, в уголках глаз появились новые морщинки, коротко остриженные волосы на висках уже поседели. Да, орденская жизнь не способствовала сохранению юности. Выглядел Каэнис таким же крепким, как и прежде, даже чуть раздался в плечах. Он никогда не мог похвастаться мощной мускулатурой, зато теперь от него ощутимо веяло властью: возможно, из-за красного бриллианта, приколотого к тёмно-синему плащу.
— Брат-командор, не меньше, да? — поинтересовался Ваэлин.
Они прогуливались по заросшему травой берегу Соленки. После ночного дождя река вспучилась, угрожая затопить земляную дамбу, построенную его отцом для защиты от наводнений.
— Командую полком, — ответил Каэнис.
— И это означает, что я имею честь беседовать с лордом Каэнисом Аль-Низой, мечом Королевства?
— Ну, как-то так, — сказал тот, не выказывая при этом особенной гордости от своих успехов. Это не похоже на прежнего Каэниса.
Юный Каэнис был таким горячим сторонником Аль-Ниэрена, о каком можно только мечтать. Но затем последовало линешское предательство Януса. Ваэлин вспомнил ауру таинственности, окутавшую его брата, когда выяснилось, что амбициозные мечты старого интригана о Великом Объединённом Королевстве рассыпались в прах. «Он никогда не ошибается...»
Они остановились. Каэнис молча наблюдал за бурным потоком, затем произнёс:
— Баркус. Капитан судна, на котором он плыл домой, поведал занимательную историю: здоровяк из ордена угрожал проломить ему голову топором, если корабль не повернёт к альпиранскому побережью. Едва они приблизились к отмели, тот сиганул за борт и поплыл к берегу.
— Что ещё они тебе рассказали?
Каэнис отвернулся наконец от реки и посмотрел в глаза Ваэлину:
— Ожидающий. Это на самом деле был Баркус?
«Значит, они ему рассказали. Что же именно он знает?»
— Нет, это было нечто, которое вселилось в его тело. Баркус погиб во время испытания глушью.
Каэнис закрыл глаза, склонил голову и скорбно вздохнул; после чего поднял взгляд на Ваэлина и принужденно улыбнулся.
— Значит, остаёмся лишь ты да я, брат?
— В конце всегда остаётся кто-то один, брат. — Ваэлин улыбнулся в ответ краешком губ.
Каэнис сложил ладони и доверительно произнёс:
— Сестра Шерин пропала. Я пока ничего не говорил аспекту...
— Мы с сестрой Шерин любили друг друга. — Ваэлин широко развёл руки, выкрикивая эти слова, ветер унёс их за реку. — Я любил сестру Шерин!
— Ты что, брат? — зашипел Каэнис, опасливо оглядываясь вокруг.
— И это не было грехом, — продолжал Ваэлин хриплым от ненависти голосом. — В нашей любви не было ничего дурного, брат. Но я от неё отказался. Я потерял её навеки, стремясь отдать свой последний долг ордену. И я его отдал. Передай это аспекту, передай всему миру, если хочешь: я больше не состою в ордене и не исповедую Веру.
— Я понимаю, годы неволи подорвали твой дух, — прошептал окаменевший Каэнис. — Но я уверен, что именно Ушедшие вернули тебя к нам.
— Всё это ложь, Каэнис. Одна большая ложь. Как, впрочем, и все остальные боги. Хочешь знать, что сказала тварь, поселившаяся в Баркусе, прежде чем я её убил?
— Хватит!
— Что душа без тела — ничто, пустое место...
— Я сказал, хватит! — Каэнис побелел от гнева, пятясь, словно в страхе заразиться неверием. — Тварь из Тьмы просто изливала свою желчь, а ты принял её слова за чистую монету! А ведь брат, которого я знал, никогда не был простофилей, позволяющим заморочить голову.
— Я всегда разберу, где правда, а где ложь, брат. Это моё проклятие.
Каэнис отвернулся, пытаясь совладать с собой. Когда он вновь взглянул на Аль-Сорну, в его взгляде появилась новая твёрдость.
— Не называй меня больше братом. Если ты гнушаешься орденом и Верой, то гнушаешься и мной.
— И всё же ты мой брат, Каэнис, и всегда им останешься. Нас с тобой связывает отнюдь не Вера, и тебе это известно.
Каэнис уставился на него блестящими от ярости и боли глазами, а затем повернулся, чтобы уйти. Но, сделав несколько шагов, остановился и бросил через плечо:
— Тебя желает видеть аспект. Он ясно дал понять, что это просьба, а не приказ.
И направился вперёд.
— А Френтис? — воскликнул Ваэлин. — Ты ничего о нём не слышал? Я знаю, он всё ещё жив.
— С аспектом поговори, — ответил, не оборачиваясь, Каэнис. 
Назад: ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ