Другой

Шум воздуха, вырывавшегося из фена, перекрывал голос радиоприемника и стук капель дождя за окном. Во всяком случае, Офелия не слышала ни того, ни другого. Не прислушивалась она и к бурчанию стоявшей у нее за спиной механической горничной; та сушила ее непослушные кудри, монотонно твердя: «ЛУЧШЕ ГОЛОВА УЛОЖЕННАЯ, ЧЕМ ГОЛОВА НЕУХОЖЕННАЯ» и «ЕСЛИ ТРИЖДЫ В ДЕНЬ УЛЫБНЕШЬСЯ, БЕЗ ЛЮБЫХ ЛЕКАРСТВ ОБОЙДЕШЬСЯ». Офелия попыталась ей объяснить, что вполне достаточно вытереть волосы полотенцем, тем более что в комнате царила удушающая жара, но горничная не оставила ей выбора, и девушка покорилась. Лазарус наверняка вернется домой не раньше, чем через несколько недель, Амбруаз отправился работать таксвистом. В их отсутствие лучше не перечить роботам, способным при любом слове поперек выпустить сразу несколько сотен лезвий.

Вооружившись лупой, которую одолжил ей Амбруаз, Офелия сосредоточилась на почтовой открытке, полученной от крестного. Разглядывая толпу посетителей XXII Межсемейной выставки, она безошибочно узнала среди многочисленных людских фигурок старика, скрывавшего лицо за космами волос, кустистыми бровями и дремучей бородой; он подметал прогулочную галерею Мемориала. За шестьдесят лет старик ничуть не изменился. Веками он сторожил то, что осталось от древней школы, где жили Евлалия и будущие Духи Семей. Узнав его на фотографии, девушка уже не могла оторвать от него взгляд. Он, конечно, умер, испарился, но внушенный им ужас продолжал кричать в ней. Всю ночь ей снились кошмары, и пришлось несколько раз становиться под душ, чтобы смыть с кожи едкий запах страха.

«Однако для меня все кончилось благополучно», – подумала Офелия, глядя в окно сквозь сбегавшие по стеклу струйки дождя. Если бы сын Бесстрашного, разрушивший пластинку старика, помедлил еще секунду, сейчас она – в лучшем случае – пребывала бы в том же состоянии, что и Медиана. Неужели мальчишка следил за ней, надеясь, что она приведет его к убийце отца? Да, видимо, достойная смена Бесстрашному обеспечена.

Но если старый уборщик, с которым она столкнулась накануне, – продолжала рассуждать девушка, – находился в Мемориале шестьдесят лет назад, значит, он не мог быть Другим, освобожденным Офелией из зеркала. Да и потом, одно дело – пугать людей, а другое – вызывать разрушение ковчегов.

Почувствовав запах паленого, исходивший от ее собственной головы, Офелия нахмурилась.

– Думаю, сушить довольно, благодарю вас, – произнесла она, вежливым жестом дав понять, что робот может быть свободен.

Горничная выдернула шнур из розетки и громко выдала очередное изречение: «НЕЛЬЗЯ ПЕРЕВОЗИТЬ В ОДНОЙ ЛОДКЕ КОЗУ И КАПУСТУ». Офелия взглянула на дождь за окном и прислушалась к работающему радио. Комната, обставленная резной мебелью, огромная кровать с москитной сеткой и гигантское зеркало не имели ничего общего со спартанской обстановкой «Дружной Семьи». Неужели она провела здесь свою первую ночь на Вавилоне?! Девушке с трудом верилось, что с той поры прошло уже полгода.

Она снова развернула записку, переданную ей Октавио перед тем, как они расстались.

Такое приглашение вполне могло считаться почетным, но Офелия полагала, что стоит хорошенько поразмыслить, прежде чем исполнить просьбу Духа Семьи.

Она прижалась лицом к оконному стеклу, и ее уложенная голова отразилась на фоне сбегавших по нему капель. Какой сильный дождь… такие случались крайне редко в это засушливое время года. Краем уха Офелия услышала, как диктор в радиоприемнике читает сообщение об очередной выставке бытовой техники, проходящей в центре Вавилона. Невидящим взглядом она смотрела вдаль, поверх водоемов, чью гладкую поверхность дождь превратил в рябь. Девушка боролась с желанием открыть окно, выскочить из дома и посмотреть с террасы на входные ворота. Почему Торн опаздывает? Вряд ли передача книги занимает много времени. Неужели Генеалогисты обманули его?

В дверь властно постучали, и Офелия встрепенулась.

– Не будете ли вы столь любезны избавить меня от этого? – прямо с порога потребовал Торн.

Вокруг его колена обмотался шарф. Опершись о дверной косяк, Торн схватил шарф, словно кота за шиворот, и хотел отбросить, но шерстяные кисти застряли в стальном обхвате ноги.

Высвобождая старого друга, Офелия не смогла сдержать улыбки.

– А я-то думала, куда он подевался. Наверное, почувствовал вкус свободы.

Торн отдал мокрый зонт роботу, проводившему его к Офелии, и, захлопнув дверь перед безликим автоматом, повернул ключ в замке.

– Где сын Лазаруса? – спросил он, окинув суровым взором комнату.

– Уехал на весь день.

– Тем лучше. Нам никто не помешает.

Он проверил, нет ли кого-нибудь на мокром от дождя балконе. Позволив шарфу устроиться по собственному усмотрению, Офелия исподтишка разглядывала мрачный профиль Торна. Он причесался, побрился и даже привел в порядок аппарат, фиксировавший перелом. Правда, от него резко пахло медицинским спиртом, но он уже не выглядел затравленным зверем.

– Что вам сказали Генеалогисты? – с тревогой спросила Офелия. – Они разочарованы?

Торн задернул шторы, даже не обратив внимания, что комната мгновенно погрузилась в полумрак.

– Они довольны. Причем больше, чем я предполагал.

– Но?

– Никаких «но». Книга, которую я им принес, отвечает их ожиданиям. Они готовы доверить мне следующую миссию.

– Какую?

– Пока не знаю.

Каждая фраза Торна звучала чеканно и сухо. Само его присутствие создавало гнетущую атмосферу. Но теперь, когда он пришел, Офелия почувствовала себя значительно лучше.

– А вы? – спросила она. – Вы разочарованы?

Торн молча смотрел на нее; его застывшее суровое лицо приводило Офелию в отчаяние. Она застегнула пеньюар, наброшенный поверх пижамы, подаренной ей Амбруазом. «Этот треклятый робот с его феном превратил мои кудряшки в куст терновника», – с досадой подумала девушка. Внезапно ей захотелось выглядеть красивой, и она с удивлением констатировала, что подобное желание возникло у нее впервые.

– Нет, я не разочарован, – ответил Торн. – Я и не рассчитывал свергнуть Бога с первой попытки.

Он произнес слово «Бог», опасливо поглядывая на ключ в двери. Но так как ни один робот не стал ломиться в комнату, Торн налил в стакан воды из графина, с недоверчивым видом понюхал ее и присел на кровать.

– А вы? – в свою очередь поинтересовался он.

Офелия решила не рассказывать ему о старом уборщике. Она сделает это потом – ей ничего не хотелось от него скрывать, но, судя по всему, сейчас еще не настал подходящий момент для таких рассказов.

– Я совершенно запуталась, – призналась девушка. – Чем глубже я погружаюсь в прошлое Евлалии Дуаль, тем отчетливее ощущаю, что знаю ее, хотя нас и разделяют несколько веков.

Осторожно омочив губы в стакане с водой, Торн заявил:

– Она была наказана.

– Наказана? – переспросила Офелия. – Не понимаю.

– Я тоже. Однажды я вам сказал, что во мне есть воспоминания Фарука – клан моей матери передавал их из поколения в поколение, из памяти в память. Обрывки воспоминаний, очень личные. В одном из них мне показалось, что Бог… Дуаль, – быстро поправился он, – была наказана. Но я еще не знаю, кем, почему и как именно.

– Холодильная камера некромантов обеспечивает превосходную сохранность продуктов на протяжении целого года! – бодро скандировал диктор. – Прочная, малогабаритная и очень емкая! Необычайно емкая!

Офелия задумчиво разглядывала орущий радиоприемник.

– Быть может, превращение Бога в Тысячеликого было вынужденным? Быть может, на Него наложили проклятие? Быть может, Он и в самом деле связан с Другим?

– Именно это нам и предстоит узнать. Если, конечно, вы по-прежнему расположены вести расследование вместе, – произнес Торн.

Голос его звучал сухо, взгляд не отрывался от стакана.

Офелия поправила сползшие на кончик носа очки.

– Вы в этом сомневаетесь?

– Пока вы остаетесь на Вавилоне, вам ни под каким видом нельзя общаться с вашей семьей, как бы велико ни было искушение и каким бы печальным ни было ваше одиночество.

– Знаю.

– Чем ближе вы подойдете к истине, тем большей опасности подвергнетесь.

– Знаю.

– В случае затруднений, возможно, вы не всегда сможете рассчитывать на меня. Генеалогисты связали меня по рукам и ногам.

– И это знаю, – тихо произнесла Офелия. – Вчера вы об этом хотели поговорить?

Наконец Торн оторвал взгляд от стакана с водой и уставился на девушку. В полумраке его бледные зрачки сверкали металлическим блеском.

– Помните, что я вам сказал в тот вечер у входа в Мемориал? Что я не нуждаюсь в ваших душевных порывах.

Офелия вздернула подбородок.

– И я был с вами предельно честен, – жестко проговорил он. – Они мне не нужны.

Сморщившись, словно в рот ему попала какая-то гадость, он повертел в руках стакан и поставил его на стол.

– Во всяком случае, не только они.

Офелия облизала губы. Никто, кроме Торна, не мог вогнать ее в состояние, когда бросает то в жар, то в холод.

– Вы не…

– Никаких полумер, – оборвал он. – Я вам не друг и не желаю им быть.

– Попробовать воспользоваться автоматическими щипцами для колки сахара означает выбрать их! Сделать свой выбор! Пружинные челюсти действуют при помощи простого нажатия пальцем! Просто нажмите пальцем!

Офелия наконец приглушила радио.

– Я отказываюсь и дальше жить с ощущением того, что постоянно загоняю вас в угол, – продолжал Торн резким тоном. – Если вас отталкивают мои когти… понимаю, внешность моя оставляет желать лучшего… да и нога… но она не помешает мне…

И он устало вытер лоб, словно преодолел долгий путь на грамматическую голгофу.

Внезапно на Офелию снизошло умиротворение. Она сбросила перчатки, как ящерицы сбрасывают старую кожу. Удары судьбы искалечили Торна, причем не столько снаружи, сколько внутри. И девушка поклялась себе оберегать его от всех, кто мог и дальше терзать его, включая ее саму.

Она подошла к Торну, стараясь все время держаться в поле его зрения. По счастью, Торн сидел, и его лицо оказалось почти на уровне лица Офелии. Но когда она прижала ладони к его щекам, он вздрогнул. Резкий и угловатый как внешне, так и по характеру, Торн никогда не говорил комплиментов, не совершал галантных поступков, не шутил, а обществу людей предпочитал общество цифр. Только очень веская причина могла побудить кого-нибудь вглядеться в лицо Торна.

У Офелии была такая причина.

Она стала целовать его шрамы, начав с того, который рассекал бровь, потом перешла к тому, который избороздил щеку, потом к тому, который пролегал через висок. При каждом поцелуе глаза Торна раскрывались все шире, а его одеревеневшее тело становилось податливее.

– Пятьдесят шесть.

Откашлявшись, Торн заговорил почти мягким тоном. Он прилагал усилия, чтобы скрыть смущение, но ввести Офелию в заблуждение ему не удалось – таким она видела его впервые.

– Это число моих шрамов.

Офелия закрыла глаза и вновь их открыла. И с новой силой почувствовала властный зов, идущий из глубин ее тела.

– Покажи мне их.

И тотчас мир слов стал миром ощущений. Бледная тень москитной сетки, шум дождя, далекие звуки сада и города – все это перестало для нее существовать. Остались только Торн и она, и каждая ее клеточка чувствовала только их двоих. Одно за другим их руки устраняли любые препятствия, любые сомнения.

Последние три года Офелия ощущала в себе пустоту. Теперь пустота заполнилась.

Радиоприемник, стоявший на одноногом столике возле окна, продолжал тихонько вещать. Но ни Офелия, ни Торн не услышали, как репортаж с выставки бытовой техники внезапно прервался.

– Гражданки и граждане Вавилона, передаем срочное сообщение. Двадцать минут назад на северо-западе города произошло мощное землетрясение. Ботанический сад Поллукса и Большой рынок пряностей… откололись от ковчега. Если вы находитесь рядом с зоной нестабильности, бросайте дома и уходите оттуда как можно скорее. Призываем население сохранять спокойствие. Мы будем регулярно сообщать вам о состоянии ковчега. What?.. Нам только что сообщили, что несколько ближайших малых ковчегов пропали из виду. Главное, не поддавайтесь панике. Повторяю: гражданки и граждане Вавилона, передаем срочное сообщение…