Опрометчивость
Виктория села в кровати. По всему дому разносились громкие крики. Мама быстро вскочила на ноги и зажгла лампу; она успела накинуть на себя шелковый пеньюар, но забыла про папильотки в волосах.
– Не бойся, дорогая! – прошептала она, взяв Викторию на руки.
Виктория не боялась. С тех пор как Отец прогнал Золотую-Даму вместе с ее тенями, она перестала бояться. Сонными глазами девочка смотрела на мигавшие за окном иллюзорные звезды. Однако ей хотелось узнать причину криков. Виктории показалось, что она узнала голос Старшей-Крестной, и если она не ошиблась, значит, Старшая-Крестная ужасно сердится.
– Мадам Розелина, в чем дело? Где вы?
Прижимая к себе Викторию, Мама спустилась по лестнице. Ни в большой гостиной, ни в музыкальном салоне, ни в столовой, ни в кухне никого не оказалось. Но чем больше комнат проверяла Мама, тем сильнее резал уши громкий голос Старшей-Крестной.
– Надо же! Да ведь я убить вас могла! Вы… вы… бесите меня больше, чем тюбик засохшей зубной пасты!
Попав вместе с Мамой в малую гостиную, Виктория широко раскрыла глаза. Газовые лампы горели в режиме ночников, но этого вполне хватало, чтобы осветить помещение. В нем царил такой кавардак, какого Виктория никогда еще не видела. Все вещи были раскиданы. Красивый шахматный столик валялся на полу ножками вверх. На ковре осколки вазы смешались с черными и белыми шахматными фигурами.
Старшая-Крестная, в халате, ночном чепце и одном шлепанце – второй она, видно, где-то потеряла, – с грозным видом высилась посреди малой гостиной.
Завидев скорчившуюся за диваном тень, Виктория испуганно вцепилась в Маму.
– Заявился без предупреждения, среди ночи! – возмущенно кричала Старшая-Крестная. – Как будто нельзя сообщить заранее! Незваный гость! Я услыхала внизу шум и… подумала, что к нам забрался вор!
Тень за диваном распрямилась и вышла на свет. Обыкновенный человек, нисколько не похожий на преступника. Его волосы и борода блестели, как солнце, и между этими переливами сверкала восхитительная улыбка. В одной руке он держал сигару, а другой рукой пытался – без особого успеха – стереть странный красный отпечаток на лбу.
– Мадам Розелина ударила меня лопаткой для вафель. Какая женщина!
Виктория задрожала от радости. Это же Крестный!
– Как вы сюда попали? – спросила Мама.
– По прямому пути собственного изобретения. Когда я буду уезжать, я его аннулирую.
И крестный указал на большие напольные часы в глубине комнаты, которые отбивали секунды. Вернее, отбивали раньше. Но теперь маятник куда-то исчез, а на его месте, как показалось Виктории, виднелся кусочек булыжной мостовой.
– Ладно. Пойду приготовлю чай.
Мама не забывала о хороших манерах, даже когда ее будили посреди ночи или всё переворачивали вверх дном.
– Не стоит, дорогая. У нас мало времени, – сказал Крестный.
Он уселся на спинку дивана, не обращая внимания на то, что пачкает башмаками диванные подушки. Потом заправил рубашку в дырявые брюки, а подтяжки так и остались свисать с пояса. Его лицо, шея, руки, каждый кусочек кожи, выглядывавший в прорехи костюма, отливали какими-то невероятными оттенками. Никогда еще Виктория не видела его таким красивым.
– Собственно говоря, – усмехнулся Крестный, – я не имею права находиться здесь. Но вы же меня знаете! Чем больше мне запрещают, тем больше запретов я нарушаю!
Мама изящным движением опустилась на банкетку и усадила Викторию рядом с собой.
– Вас трудно понять, Арчи. Однако погодите с объяснениями. Сначала я должна задать вам очень важный вопрос. Скажите, вы заказывали иллюзию у мадам Кунигунды? Да или нет?
– С чего вы это взяли? Зачем мне заказывать то, чего я терпеть не могу?!
Крестный расхохотался, но Виктория заметила, что Мама и Старшая-Крестная обменялись тревожными взглядами. Ни той, ни другой ответ явно не показался смешным.
– Значит, мы имели дело с кем-то самозваным! А ведь я сама раз десять открывала этому созданию дверь и позволяла приближаться к дочери! Но кем бы оно ни было, оно ищет вас, Арчи. И я уверена, что теперь нам, всем троим, грозит опасность, и в этом виноваты именно вы!
Виктория почувствовала: под кроткими словами Мамы скрывается что-то неприятное, – но что именно, она не поняла. А Крестный улыбнулся еще шире.
– Если в присутствии этого существа вы упомянули о моих занятиях, – произнес он загадочным тоном, сделав упор на последнем слове, – то сами навлекли на себя опасность. Но успокойтесь! Я прибыл сюда, чтобы препроводить вас, всех троих, в безопасное место.
Крестный извлек из дырявого кармана оранжевый мячик и с веселой улыбкой бросил его Виктории. Мячик оказался тяжелым, и от него очень вкусно пахло! Но Мама тотчас отобрала его у девочки, словно он мог причинить ей вред.
– Не бойтесь, это всего лишь апельсин, – объявил Крестный. – Задолго до вашего рождения, юная особа, апельсины лежали на столах у всех обитателей Полюса, – пояснил он Виктории. – А этот я сорвал примерно четверть часа назад.
– У вас получилось? – удивленно воскликнула Старшая-Крестная. – Вы нашли Аркантерру?
– Не без труда. Нам пришлось облететь множество ковчегов, делая пересадки с одной Розы Ветров на другую! И хотя попасть на Аркантерру трудно, покинуть ее еще труднее. Не исключено, что аркантерровцы являются моими дальними родственниками, однако встретили они меня отнюдь не с распростертыми объятиями. Прямо как некоторые… – С этими словами Крестный потер отпечатавшийся у него на лбу след от лопатки для вафель. – Монсеньор Янус, тамошний Дух Семьи, недвусмысленно запретил мне покидать ковчег и пользоваться их Розой Ветров. Что, впрочем, не так уж плохо: на Аркантерре очень мило, там прекрасные города, леса, роскошные сады.
Виктория наслаждалась ароматом, оставленным апельсином на ее маленьких ладошках. Леса и сады… Эти слова напоминали девочке всего лишь скучные картинки в книжках из библиотеки, зато, когда их произносил Крестный, ей слышалось: «небо», «деревья», «птицы»!
– И вы тотчас же поступили наперекор ему, – обреченно вздохнула Мама. – Вы ослушались Духа Семьи.
– Только наполовину, – возразил Крестный. – Я добрался до Полюса, не воспользовавшись Розой Ветров Аркантерры! Такая дорога потребовала у меня много сил и времени, но мне удалось сжать пространство между нашими двумя ковчегами, создав прямой путь. Правда, он недолговечен, так что быстро собирайте вещи!
Заметив, что стекло напольных часов запотело, Старшая-Крестная протерла его и увидела вымощенную булыжниками улицу.
– Вы хотите сказать, что…
– Нет, мадам Розелина, это всего лишь кусочек улицы. Мой прямой путь на Аркантерру находится в другом квартале Небограда. Итак, вы готовы совершить со мной променад?
– Но почему, Великие Предки, вы решили увезти нас на Аркантерру?
Арчибальд поднял шлепанец, потерянный Старшей-Крестной, и стал обмахиваться им, как веером.
– Солнце, кофе, фрукты, пряности… я преподношу этим дамам рай на блюдечке, а они нос воротят!
Наступила тишина, тяжелая, как лежащий на шелке маминого пеньюара апельсин, такая тяжелая, что даже Крестный внезапно утратил всю свою легкость. И, хотя в уголках его рта по-прежнему пряталась маленькая лукавая складочка, которую Виктория просто обожала, голос его, когда он заговорил, звучал очень серьезно:
– Обманщик, с которым вы имели дело, страдает манией величия. Он подмял под себя почти все политические институты, не говоря уж о его способности усваивать, а затем воспроизводить семейные свойства всех, кто встречается ему на пути. Многие люди умерли, да и я сам чуть не погиб, потому что какой-то барон захотел ему угодить. И это, разумеется, не единственный случай. Есть только одно место в мире, одно-единственное, куда этот коварный злодей еще не запустил свои когти, – Аркантерра. И я наконец понял, что он там ищет и почему жители Аркантерры удерживают его на расстоянии. – Когда Крестный улыбался во весь рот, его борода сияла еще ярче. – Мои родственнички обладают одним весьма заманчивым свойством. Вы когда-нибудь слышали о клане Агуррасов?
Крестный произнес «агхуррахов», так как одновременно пытался откашляться. Старшая-Крестная нахмурилась, Мама сидела молча. Виктория так и не взяла в толк, о чем идет речь, хотя сообразила, что ни одна, ни другая не знают этих людей.
– Их также называют Эгильерами, – сказал Крестный. – Речь идет об одной из Семей, отделившейся от генеалогического древа аркантерровцев. Я сам не подозревал об их существовании, пока не встретил. Дело в том, что их очень мало и они засекречены. Только представьте себе, сударыни, что вы наделены внутренним компасом, позволяющим обнаружить кого угодно, причем где бы он ни находился. Ваш объект может прятаться хоть на краю света, хоть в самой неприступной крепости – компас все равно его отыщет. Понятно? Вот каким свойством обладают Эгильеры! Полагаю, теперь вы сами догадаетесь, как наш злодей сможет использовать подобное свойство. Если Он им завладеет, от Него никто не скроется!
Крестный умолк, желая насладиться произведенным эффектом. Из его длинной речи Виктория уловила только одно слово «древо». Значит, дерево? И это дерево наверняка волшебное, потому что на Маму и Старшую-Крестную оно явно произвело впечатление.
– Если я сумел найти путь на Аркантерру, значит, Он тоже найдет его рано или поздно, – добавил Крестный. – Поэтому, думается мне, нужно воспользоваться свойством Эгильеров раньше, чем Он до них доберется. Но тут кроется одна проблема. Все жители Аркантерры, начиная с монсеньора Януса, более чем кто-либо стремятся сохранять свой нейтралитет. Эти люди желают держаться в стороне от всех пертурбаций, волнующих остальной мир, особенно если те не приносят прибыли. Я соблюдал нейтралитет всю свою жизнь – положение обязывало. И вот единственный урок, который я вынес: понятие «нейтралитет» является привлекательной заменой слова «трусость». Наступает момент, когда нужно выбрать, на чьей ты стороне, а если говорить обо мне, то я больше не хочу жить среди марионеток.
Мама зааплодировала своими красивыми руками, покрытыми татуировкой. Виктория, решив, что это такая игра, последовала ее примеру.
– Мои поздравления, Арчи, вы взрослеете. Но как ваше открытие связано с нами тремя?
– Я хотел бы убедить монсеньора Януса и жителей Аркантерры отказаться от нейтралитета, но для них я всего лишь бывший посол, представляющий нынче одного себя. Вы же, Беренильда, так сказать, первая дама Полюса. Ваше слово имеет больший вес, чем мое. Я уж не говорю о вашем обаянии.
Крестный широко раскрыл свои синие глаза, гораздо более яркие, чем фальшивое небо над домом. Виктории ужасно захотелось подняться в настоящее небо и полетать.
– Нет, – сказала Мама.
– Нет? – переспросил Крестный, улыбаясь еще шире.
– Вы просите о невозможном. Если я последую за вами, у меня не будет никакой гарантии, что я смогу вернуться; ведь я, в отличие от вас, никогда не возьму на себя риск спровоцировать дипломатический инцидент, оказав неповиновение Духу Семьи.
– Подумайте…
– Я уже говорила вам, Арчи, и могу повторить, – продолжала Мама, не давая Крестному вставить слово, – мое место здесь. Сегодня я убеждена в этом больше, чем когда-либо: нашему монсеньору нужна дочь, она должна быть рядом с ним. Он пытается измениться, пытается изменить свою Семью, потому что хочет оставить в наследство дочери ковчег, где не будет борьбы кланов, заговоров и убийств. Если мы уедем, он забудет, ради чего пытается это сделать.
Настал черед Старшей-Крестной аплодировать. Виктория, в восторге от такой ночной игры, захлопала в ладоши вслед за ней. Девочке казалось, что она присутствует на представлении в опере, о которой ей рассказывала Мама.
Крестный провел большим пальцем по губам, демонстративно изображая широкую сияющую улыбку.
– Свойство Эгильеров, Беренильда! Подумайте о нем! Убедите их встать на вашу сторону, и они в мгновение ока отыщут вам месье и мадам Торн.
Виктория почувствовала, как вздрогнула сидевшая рядом с ней Мама. Девочка заметила на ее лице выражение боли, словно Мама чем-то обожглась. Но это продолжалось совсем недолго. Очень быстро Мамино лицо снова обрело свою прекрасную невозмутимость.
– Я не стану искать ни Торна, ни Офелию до тех пор, пока они сами не захотят найтись. Более того, я хочу, чтобы они в любой момент могли застать меня здесь. Мы, я и моя дочь, остаемся. Это мое последнее слово.
Как только Мама умолкла, Старшая-Крестная властным жестом протянула руку к Крестному. Недолго думая, он вернул ей шлепанец.
– Я никогда ни к чему не принуждал женщин и сегодня не намерен нарушать свое правило. Что ж, тем хуже! Сейчас я должен с вами проститься, прямой путь не сохраняется долго.
Когда Крестный, преклонив колени перед Викторией, взял ее за руку, у девочки сильно забилось сердце. Он улыбался ей, но как-то необычно. В его улыбке не чувствовалось настоящей радости.
– Не знаю, когда мы снова встретимся, девочка моя. Пожалуйста, постарайтесь не слишком измениться.
Внезапно Виктории стало ужасно холодно. Она смотрела, как Крестный выбивает пыль из своего драного цилиндра, а потом трижды воздымает его над головой, словно прощаясь с каждой из находящихся в комнате женщин.
Она не хотела с ним прощаться.
Не хотела, чтобы он уходил так скоро. Ведь с ним уходили настоящие деревья, и настоящие птицы, и настоящее небо. Глядя, как Крестный входит в футляр напольных часов, она пошевелила губами, но он ее не услышал.
Никто никогда ее не слышал.
Не глядя ни на Маму, ни на Старшую-Крестную, Виктория оставила вместо себя Вторую-Викторию и нырнула в часы следом за Крестным. И тут же очутилась на булыжной мостовой. Кругом был туман, а путешествие сделало картинку еще более расплывчатой. При взгляде с улицы малая гостиная казалась крохотным пятнышком света посреди стены одного из домов. Крестный закрыл дверцу часов, потом снова открыл: комната исчезла, равно как и сам дом.
Виктория не испугалась. Издалека она по-прежнему чувствовала, что Вторая-Виктория находится рядом с Мамой. К тому же здесь Крестный. Даже если он не может видеть ее, как видел Отец, ей ужасно хорошо рядом с ним.
В этот раз она последует за Крестным до самого настоящего неба!
Пока же он стоял посреди улицы, засунув руки в карманы, и вопросительно смотрел на окружавший его туман.
– Однако, – произнес он, увидев, как из тумана выплывает чья-то фигура. – Как удачно, что вы решили выставить пост.
– Вроде почудился кто-то. Ложная тревога.
Виктория узнала Рыжего-Прерыжего-Добряка. Даже когда тот пытался говорить шепотом, его грубый голос разносился по всей улице.
– И как?
– А никак, – усмехнулся, пожав плечами, Крестный. – Прошло то время, когда я был способен убедить любую даму пойти со мной на край света. Я мог бы использовать свой старый трюк, – проговорил он, похлопывая пальцем по татуировке между бровями, – но я пообещал себе больше никогда не проделывать его с Беренильдой. Наверное, она права, и я начинаю взрослеть. Какой кошмар…
Чтобы не потерять из виду Крестного и Рыжего-Прерыжего-Добряка, Виктории пришлось перепрыгивать с булыжника на булыжник. Невзирая на туман, они шли очень быстро. Их тихие слова, искаженные путешествием, напоминали пузыри, которые получаются, если подуть в соломинку, опущенную в стакан с молоком.
Компания углубилась в слабо освещенную аллею. Эта аллея вела в тупик – к кирпичной стене и кучам мусора. Если бы во время путешествия Виктория могла чувствовать запахи, ей пришлось бы зажать нос.
Взобравшись на полусгнивший ящик, Крестный дотянулся до дверцы старого фиакра без колес. Рыжий-Прерыжий-Добряк наблюдал за происходящим, но не задавал вопросов.
– В добрый час, путь все еще здесь, – прошептал Крестный, делая Рыжему знак поторопиться. – У нас очень мало шансов, что монсеньор Янус ничего не узнает.
Дверца распахнулась, и оттуда вырвался поток света, словно внутри фиакра горел огонь. Пригнувшись, Рыжий-Прерыжий-Добряк вошел внутрь. Крестный окинул взглядом тупик и, убедившись, что вокруг никого нет, в свою очередь проскользнул в фиакр. Он так и не заметил у себя под носом маленькую девочку.
Виктория без колебаний нырнула в фиакр вслед за ним.
Сначала она ничего не видела. Ни света, ни тьмы. Однажды Старшая-Крестная, зацепившись за ручку двери гостиной, разорвала рукав платья. Сейчас Виктории показалось, что она, как рукав Старшей-Крестной, разорвана надвое.
Но возникшая при этом боль оказалась несильной, и в следующую секунду девочка уже забыла о ней. Теперь она видела над собой только небо. Небывало огромное небо. Небо, окрашенное не только синим, но и красным, фиолетовым, зеленым, желтым. Настоящее небо! Даже искривленное путешествием, оно все равно было самым прекрасным зрелищем, которое Виктории довелось видеть за свою короткую жизнь.
– Я же говорила, что зря только время потеряете!
Виктория обернулась и увидела Даму-с-Разными-Глазами. Дама стояла рядом с ней, держа во рту сигарету и яростно выдувая дым. Со времени их последней встречи Дама тоже приобрела немало ярких красок.
– Отправиться туда – это же просто глупо, бесполезно и рискованно! – яростно бросила она.
Широким жестом Крестный захлопнул и снова открыл дверцу фиакра.
– Ну вот, прямого пути больше нет! Но почему же рискованно? Разве кто-нибудь заметил наше отсутствие?
– Не знаю, – проворчала Дама-с-Разными-Глазами. – Мы с котом наблюдали за оранжереей, чтобы не дать никому приблизиться к вашему треклятому прямому пути с этой стороны ковчега.
Она укоризненно взглянула на Рыжего-Прерыжего-Добряка, но тот, похоже, не испытывал особого желания присоединиться к беседе. Он разглядывал Балду, который неодобрительно обнюхивал его огромные башмаки и, похоже, чуял, что хозяин вляпался во что-то не слишком чистое.
Внезапно Виктория осознала, что вокруг них раскинулся сад, где сотни деревьев сгибались под тяжестью апельсинов, похожих на тот, что привез ей Крестный. Здешний дневной свет был гораздо ярче, чем все светильники в доме и иллюзии в парке.
Однако восторг Виктории быстро сменился тревогой. Она больше не чувствовала присутствия далекой Второй-Виктории.
– Довольно маяться бездельем, – заявил Крестный, – перейдем к запасному плану!
Дама-с-Разными-Глазами состроила гримасу:
– Какой еще запасной план, господин бывший посол?
– План, который нам предстоит придумать. Мы должны уговорить моих аркантерровских родственников самим начать охотиться на Бога, а не бегать от Него.
С этими словами Крестный сорвал с дерева апельсин и куда-то зашагал. Свисавшие подтяжки били его по бедрам. Виктория не знала, что ей делать. Идти за Крестным? Остаться на месте? Напрасно она пыталась сосредоточиться: обратная дорога исчезла. Она никогда не готовила пути отступления заранее: возвращение домой происходило столь же естественно, как утреннее пробуждение.
Виктория подпрыгнула прямо под носом у Дамы-с-Разными-Глазами в надежде, что странное свойство той сможет прекратить путешествие, но безрезультатно. Дама-с-Разными-Глазами выплюнула окурок, и тот пролетел сквозь Викторию как сквозь туман.
– Этот балбес не понимает, что он творит. А с тобой что стряслось? – обратилась она к Рыжему-Прерыжему-Добряку. – Ты что, простудился на Полюсе?
Тот не ответил. Он отвел взгляд от Балды, продолжавшего обнюхивать его башмаки, посмотрел в небо и, нахмурив густые рыжие брови, озабоченно произнес:
– Это начало конца. Или конец начала.
И тут Виктория обмерла: вокруг башмаков Рыжего-Прерыжего-Добряка копошились тени.
