Датировка
Профессор вел их сквозь пелену пыли. Офелия то и дело теряла Вольфа из виду, и тогда приходилось ориентироваться по скрипу его башмаков. Она могла доверять только своим ушам. Посторонние шумы исчезли, крики, перекрывавшие ветер, смолкли. Что стало с людьми Бесстрашного? Они бежали? Или погибли?
А убийца? Он все еще здесь, прячется во дворе?
Чтобы не раскашляться, Офелия вцепилась зубами в рукав. Пыль проникала в горло, мешала дышать…
Внезапно Октавио остановился, и она врезалась ему в спину. Профессор подвел их к стене жилого дома.
– Поднимайтесь, – пробурчал он. – Живей.
Офелия увидела пожарную лестницу, ведущую на крышу. Ее разболтанные, покрытые мхом ступеньки скользили под ногами, затрудняя подъем. Но чем выше девушка поднималась, тем чище становился воздух. До последней ступени она добралась, совершенно обессилев, однако дышалось теперь легко. Она помогла подняться Октавио. Пыль, смешанная с кровью, сочившейся из брови и ноздри, залепила ему пол-лица, и он с трудом различал дорогу.
Крыша представляла собой огромную террасу, засаженную лавандой, и, когда налетал ветер, по ней, как по морю, пробегала легкая рябь. Тревожно озираясь, профессор Вольф рассекал лавандовые волны. В окружении цветов его черная одежда, волосы и бородка казались чернильными кляксами. Гипсовый воротник мешал ему поворачивать голову, и, когда он хотел поторопить Офелию и Октавио или убедиться, что за ними никто не следит, ему приходилось разворачиваться всем корпусом.
Если внизу квартал полностью тонул в пыли, то здесь, наверху, он представлял собой настоящие зеленые джунгли. Что только не росло на крышах, соединенных между собой каменными аркадами! Розмарин, лавр, лимонные деревца, крапива, лианы…
Профессор поднялся по лесенке, ведущей в заброшенную оранжерею. Дверь так сильно заржавела, что открыть ее удалось только поднажав плечом. Оказавшись внутри вместе с Офелией и Октавио, профессор долго еще сыпал проклятиями, пытаясь закрыть ее. В конце концов он подпер дверь своим мушкетом. Заросшая сорняками оранжерея кишела мухами. И хотя многие щели в окнах были заткнуты тряпьем, в помещении свистел ветер. Впрочем, после той бури, что завывала снаружи, этот свист казался тишиной.
Присев на край пересохшего водоема, Офелия начала массировать ноющую кожу головы. Кудри ее стояли дыбом, словно предвидя ужасы апокалипсиса…
– Вы хотите сказать, что… – начала она, но профессор Вольф ее оборвал:
– Помолчите. Я пытаюсь сосредоточиться.
Приставив к глазу подзорную трубу, он обозревал двор здания, на крыше которого находилась оранжерея. Глядя в грязные окна, Офелия не увидела ничего, кроме красных водоворотов пыли, разбухавших, рассыпавшихся и тут же дававших место новым вихрям. С трудом верилось, что они угодили в ловушку там, внизу, всего несколько минут назад.
Промыв очки под краном, Офелия разглядела старинное оружие, разбросанное на траве. Среди сорняков также прятались раскладушка, банки с консервами, посуда и стопки книг.
Профессор переоборудовал заброшенную оранжерею в убежище.
Офелия беспокоилась за Октавио. Он сидел в углу среди папоротников, обхватив колени руками. Его распухшие от ударов пальцы постоянно дергались, и он никак не мог их успокоить. Лицо юноши закрывала челка. За все время он не произнес ни слова.
Офелия поискала глазами какую-нибудь посудину. Как и в квартире профессора Вольфа, здешние предметы оказались пугливыми, словно крабы, которые при малейшей угрозе скрываются в трещинах скал. Изловчившись, девушка ухватила жестяной стаканчик, попытавшийся спрятаться, налила в него воды и подошла к Октавио. Намочив носовой платок, она стала стирать с его лица кровь. Тот не протестовал, но продолжал сидеть, уставившись в одну точку, и явно не желал встречаться с ней взглядом.
Похоже, вся его гордыня исчезла вместе с золотой цепочкой.
– Спасибо, – прошептал он. – Я не забуду того, что ты для меня сделала.
И он горестно скривил губы.
– Я вовсе не такой герой, каким ты меня считаешь. Стоило Бесстрашному появиться передо мной, как во мне проснулось неудержимое желание ударить. Really желание. Даже теперь, когда он мертв, я все еще этого хочу. Потому что он увидел во мне то, что я не смог разглядеть собственными глазами. Если бы моя мать узнала, что я наделал… Но она узнает, – быстро поправился он и через силу добавил: – Я скажу ей, когда мы с ней останемся наедине.
Офелия разглядывала покрасневшую от крови воду в стаканчике, который пытался вырваться у нее из рук. Сколько тайн, сколько мыслей скрывала она от собственной матери только потому, что хотела избежать разборок? Вынув из кармана крылышки, девушка протянула их Октавио.
– Ты прав, – сказала она. – И ты очень хороший.
Внезапно профессор Вольф оторвался от окна, а его подзорная труба с громким дребезжанием сложилась сама собой.
– Только что прибыл городской патруль. Их наверняка кто-то известил. Начнется расследование, и, по обыкновению, стражники придут к выводу о несчастном случае. Ведь в нашем прекрасном городе преступления не совершаются.
Высунувшись из папоротников, Октавио с удивлением уставился на профессора и даже попытался нахмурить брови. Но ранка немедленно начала кровоточить.
– Вы забываете о патриотизме, профессор. Я не стану вас разоблачать, если вы вместе с курсантом Евлалией и со мной явитесь в качестве свидетеля. Мы обязаны рассказать, как все случилось на самом деле.
Честно говоря, Офелия отнюдь не стремилась оказаться на месте свидетеля. Если она даст показания, власти начнут проверять ее личность, задавать кучу вопросов, а она предпочитала этого избежать.
Впрочем, проблема отпала сама собой. Выхватив из груды старинного оружия карабин, профессор Вольф взял своих гостей на прицел.
– Никуда вы не пойдете, – прошипел он.
Ружье выглядело таким же древним, как и широкоствольный мушкет, но, похоже, профессора это не особенно беспокоило. Обгорелая бородка придавала ему грозный вид.
– Что вы там химичили возле моей двери? Кто вас послал?
Офелия не замечала карабина профессора. Она видела только страх, затаившийся у него во взгляде. Страх еще больший, чем тот, который она сама пережила во дворе его дома.
– Никто нас не посылал, мы пришли сами, – ответила она. – Нам нужна ваша помощь. А мне к тому же нужно ваше прощение, – в порыве вдохновения добавила она, – ведь у вас в доме я грубо нарушила этические принципы чтецов. Так что вы вправе считать меня врагом. Но у меня нет оснований враждовать с вами.
Профессор Вольф скривился. Карабин он не положил, однако дуло медленно направил вниз.
– Зачем вам понадобилась моя помощь?
– Вы единственный из ныне живущих, кто способен понять, что происходит на самом деле. Ведь вы уже встречали того, кто убил miss Сайленс и Бесстрашного?
Глаза профессора стремительно забегали от Офелии к Октавио.
– Вы оба… вы даже не представляете, до чего сумели докопаться. Даю добрый совет: прекратите разнюхивать. Про себя могу сказать, что это не принесло мне ничего, кроме неприятностей. Меньше знаешь – крепче спишь.
Сидевший в своем углу Октавио медленно встал, отряхнул форму и расправил плечи.
– Мы курсанты из роты предвестников. «Уметь заставить и заставить уметь» – вот наш девиз.
Профессор Вольф усмехнулся. Он все еще не выпускал из рук карабин, однако поза его стала менее напряженной. С лица исчезло выражение озлобленности, плечи согнулись, словно под гнетом навалившегося на него непосильного бремени.
Офелия решила, что ей пора разделить тяготы профессора.
– Вы читали книги Е. Д.? – спросила она.
И тут же ощутила на себе обжигающий взгляд Октавио. Его снова поразил вопрос, который он уже слышал из уст Офелии.
Профессор Вольф схватился за горло, как будто девушка перекрыла ему кислород.
– Как вы… Что вам известно?
– Мало и в то же время много. Если мне надо бояться, я бы хотела по крайней мере понять, чего именно. Мне нужно знать истину. Вашу истину, – тихо закончила она.
Молчание показалось бесконечным. Наконец профессор Вольф отложил карабин и опустился на походную кровать. Теперь он выглядел беспредельно усталым.
– Моя правда заключается в том, что я трус, – удрученно произнес он, поглаживая гипсовый воротник. – Садитесь. Давайте поговорим.
При этих словах из зарослей выскочили два садовых стула и на цыпочках приблизились к гостям. Стул Офелии оказался таким пугливым, что девушке пришлось со всей силой надавить на него, чтобы он не сбежал.
Уставившись на свои перчатки чтеца, профессор глубоко вздохнул.
– Я специалист по войнам древнего мира. Точнее, был им, пока это слово не поместили в Индекс, – раздраженно произнес он, заметив, как нахмурился Октавио. – Возможно, я не виртуоз, но все же один из лучших экспертов по датировке. Меня всегда притягивал Мемориал, ведь когда-то там находилась древняя школа. В свое время я ходил в Секретариум и читал там старинные книги. Однако я не мог не замечать, как каждый раз на основании новых законов и декретов мои исследования загоняют во все более узкие рамки. Со дня на день Светлейшие Лорды могли закрыть мне доступ в Секретариум. Оружие, награды, мемуары, переписка, – перечислял он, загибая пальцы на руке. – Все коллекции, относившиеся к войне, вывезли из Мемориала как ненужный мусор. Затем настал черед книг. Шпионские романы, готические романы, романы плаща и шпаги бесследно исчезли с полок. Настоящая чистка!
Профессор Вольф прямо-таки испепелял взглядом сидевших напротив него курсантов, словно они несли личную ответственность за исчезновение книг.
Офелия понимала его: в свое время она восприняла очищение своего музея от «ненужного» как ампутацию собственной руки или ноги. Но поделиться этой историей означало выдать себя.
Октавио хранил молчание. Прочно усевшись на садовом стуле, он с тех пор не произнес ни слова.
– Нынешний Мемориал не имеет ничего общего с Мемориалом времен моей студенческой юности, – продолжал профессор Вольф. – Мне становилось все труднее находить в нем материалы для исследований. Я ничего не мог изменить, я стал бессильным свидетелем оскудения хранилищ с документами и исторической литературой. На деле все обстояло еще хуже. Проклятая miss Сайленс и ее свойства акустика… Она ходила за мной по пятам. И, если слышала, что я листаю какую-нибудь книгу, немедленно отправляла ее в мусоросжигатель. В Мемориале она следила за каждым моим шагом, каждым движением… так другие птицы следят за полетом грифа, чтобы найти мертвечину. По мнению miss Сайленс, если такой специалист, как я, заинтересовался той или иной книгой, значит, эта книга непременно должна считаться вредоносной. Я всячески избегал старшего цензора, передвигался на цыпочках, чтобы она меня не услышала. И однажды с досады забрел в молодежный сектор.
От внезапно налетевшего шквалистого ветра стекла в оранжерее задрожали. Их позвякивания оказалось достаточно, чтобы профессор Вольф в панике вскочил на ноги и вскинул карабин на плечо. Широко раскрытые глаза, сверкавшие из-под лохматых черных бровей, придавали ему безумный вид.
Офелия невольно начала вглядываться в заросли сорняков. Определенно, паранойя профессора передалась и ей.
Убедившись, что это ложная тревога, Вольф грузно опустился на раскладушку, и та жалобно скрипнула. Он провел рукой по лицу, как бы смахивая следы, оставленные на нем бессонницей и тревогой.
– Я… я не особо интересовался книгами Е. Д. В свое время, подобно каждому уважающему себя мальчишке-вавилонянину, я пару раз поднимался на стремянку, запрещенную для детей моего возраста, чтобы добраться до расставленных наверху сказок. Но они оказались ужасно нудными, и я быстро вернул их на место.
Кивнув в знак согласия, Октавио остался сидеть в прежней позе. Его оценка сказок Е. Д. совпадала с оценкой профессора Вольфа, но это лишь обострило любопытство Офелии.
– Когда же ваше мнение изменилось? – спросила она. – Чем заинтересовали вас книги, которые вы в детстве считали скучными?
Профессор скривился, словно глотнул скисшего молока.
– Поначалу – ничем. Благонамеренные истории в замшелом стиле. Создавалось впечатление, что эти сказки написаны с одной-единственной целью: прославить новый мир. Да-да, с целью рассказать, как Духи Семей стали настоящими прародителями человечества! – с неожиданным пафосом продолжил Вольф, вращая глазами. – Как их потомки чудом вновь заселили ковчеги! Как семейные свойства необыкновенным образом стали передаваться из поколения в поколение! Как появились властители предметов и властители пространства, властители гравитации и вся остальная клика! Как мир пришел на смену войне, и все в таком роде. Я никогда не продвинулся бы дальше, если бы не… кое-что другое.
Жадно ловя каждое его слово, Офелия так подалась вперед, что чуть не свалилась со стула.
– Истории Е. Д. не стоят выеденного яйца, – приглушенно продолжал профессор Вольф. – Его книги заинтересовали меня как предметы. Поймите, речь не идет о переизданиях: книги явно напечатаны при жизни автора и к тому же хорошо сохранились. Пожалуй, даже слишком хорошо. Я же эксперт по датировке, – горько усмехаясь, напомнил он. – Я был уверен, что мемориалист, описавший их для каталога, совершил грубейшую ошибку. Эти сказки не могли появиться спустя век после Раскола – они, без сомнения, увидели свет гораздо раньше! Профессиональная гордость побуждала меня предложить Мемориалу свои услуги чтеца, чтобы провести надлежащую экспертизу всех книг Е. Д. Впрочем, нет, – прошептал профессор, скорее для себя, чем для Офелии или Октавио, который, похоже, даже не смотрел на него. – Не гордость, а гордыня. Я хотел доказать им, что они недооценили меня. – Он снова горько усмехнулся. – И что же? Я не только получил категорический отказ, но и привлек внимание miss Сайленс к книгам Е. Д.
Офелия затаила дыхание. Пазл наконец начинал складываться. Так вот почему miss Сайленс хотела полностью уничтожить собрание сочинений этого автора! Потому что оно вызвало интерес профессора Вольфа!
– И что вы тогда сделали? – спросила она.
– Самую большую глупость за всю свою жизнь. Я украл одну книгу.
Октавио не произнес ни слова. Однако его глаза вновь загорелись, словно угольки. На Вавилоне кража считалась тяжким преступлением.
Офелия не разделяла его возмущения.
– А эта книга до сих пор у вас? Это ведь «Эра чудес»? Не могла бы я ее увидеть?
– Нет.
Ответ профессора прозвучал как удар хлыста.
– Нет?
– Нет, вы не можете ее увидеть. Нет, это не «Эра чудес». И нет, у меня ее нет. Если вы хотите знать мою истину, – нетерпеливо произнес он, – вам, юная особа, следует дослушать до конца.
Офелия закрыла рот, чтобы удержать рвавшиеся наружу вопросы.
– Я украл книгу, – повторил профессор Вольф. – В спешке схватил один том, спрятал его под курткой и ушел, ускользнув от бдительных ушей miss Сайленс. Только придя домой, я наконец осознал, что я наделал, – нехотя продолжал он, отводя взгляд. – Когда я произносил внесенные в Индекс слова или собирал запрещенные предметы, я не чувствовал себя виновным. Но украсть… Теперь я оправдывал мемориалистов, не считавших меня достойным именоваться профессором. Я решил сообщить Лорду Генри, что готов заплатить солидный штраф за кражу, объяснить ему свои побуждения и разоблачить miss Сайленс. Этот Лорд никогда не слыл сентиментальным, но он всегда противился уничтожению книг.
Офелия с трудом сглотнула слюну. Каждый раз, когда речь заходила о Торне, ей казалось, что внутри у нее что-то обрывается.
Профессор Вольф поморщился, на лице его появилась беспомощная улыбка.
– Я ничего не сделал. Не связался с Лордом Генри. Никого не разоблачил. Вместо этого я своими руками прочел книгу.
Лицо профессора приняло такое жесткое выражение, что Офелия и Октавио переглянулись. Вольф резко побледнел. По его черным бакенбардам струился пот. Чем ближе он подходил к развязке своей истории, тем труднее ему становилось говорить. Дрожь профессора передалась гипсовому воротнику и раскладушке.
– And? – выразительно спросил Октавио. – Похищенная вами книга оказалась такой давней, как вы и предполагали? Вы были правы?
Его вопросы помогли профессору Вольфу продолжить рассказ.
– Нет, молодой человек. Я ошибся. Причем настолько, что поначалу сам себе не поверил. Книги Е. Д. имели гораздо более древнее происхождение.
Профессор сунул руку под матрас своей раскладушки и вытащил оттуда пачку сигарет, наверняка купленных на черном рынке. Увидев вспыхнувший в полумраке огонек зажигалки, Офелия сообразила, что за стенами оранжереи сгустились сумерки. Воздух, казалось, замер: ни дуновения ветерка, ни стрекота насекомых.
– Книги Е. Д. написаны не после Раскола, – выпустив облако табачного дыма, объявил профессор Вольф. – Они написаны до него.
Офелию словно током ударило. Она почувствовала, как по спине побежали мурашки.
– Это невозможно! – воскликнул Октавио.
В сигаретном дыму голос профессора Вольфа звучал безжизненно, словно голос призрака.
– Я тоже так думал. Отрезав уголок страницы, я отдал его на экспертизу одному из своих коллег, не сказав ему, где я его раздобыл. Он подтвердил мое заключение. Состав бумаги не похож ни на один из известных нам, а ее прочность не поддается воображению. Иными словами, – отчетливо произнес профессор Вольф, – сказки Е. Д. не описывали новый мир. Они его предвосхищали.
У Офелии закружилась голова; ей показалось, что стул под ней зашатался и вот-вот упадет в бездну. В последний раз она испытывала подобное чувство, когда прочла Книгу Фарука.
– Раскол, ковчеги, Семьи, мир, каким мы его сегодня знаем… – перечислял профессор, – все запланировано. И Е. Д. это знал.
– Невозможно, – повторил Октавио.
В вечерней мгле его глаза сверкали подобно глазам зверя.
Профессор Вольф затушил сигарету, крошечная искра погасла. Его следующие слова прозвучали как телеграфное сообщение.
– Книги Е. Д. таят угрозу. Из-за них моя жизнь рухнула. В буквальном смысле. С высоты лестницы.
– Кто? – нетерпеливо спросила Офелия. – Кто вас столкнул?
В темноте слышалось учащенное дыхание профессора Вольфа.
– Он меня не толкал. Ему не нужно этого делать. Он просто появился передо мной… возник ниоткуда. Ему не пришлось ни касаться меня, ни говорить со мной. Одно лишь его присутствие меня…
Он замолчал. Не надо было ему этого говорить. Ужас сдавил ему горло.
– Хотите знать, что самое смешное в моей истории? То, что я даже не помню, на что он похож. Помню, как я поднимался по лестнице к себе в спальню. Он ждал меня наверху, на площадке. А потом… не знаю… все словно в кошмарном тумане… нет… в самой гуще кошмарного тумана. Сплошной мрак, ни единого звука. Бездна абсурда. Небытие во всем его ужасе. – Начав задыхаться, профессор Вольф прервался и медленно сделал глубокий вдох. – На следующий день квартирная хозяйка нашла меня у подножия лестницы. С разбитым телом и истерзанной душой. Потом я обнаружил: книги, которую я украл, у меня больше нет. Спустя некоторое время я узнал, что ее вернули на полку, на прежнее место. В Мемориале, похоже, никто ничего не заметил. На Вавилоне люди видят только то, что хотят видеть.
Профессор встал, и его раскладушка опять скрипнула – на сей раз с облегчением.
– Такова моя истина, – скорбно произнес он. – Мне больше нечего вам рассказать, разве что поплакаться в жилетку. Когда я узнал о новой трагедии в Мемориале, я трусливо бросил свою квартиру и заперся здесь. Я боялся, ужасно боялся, что он вернется и придет ко мне. Я не понимаю ни кто он, ни чего он хочет. Единственное, в чем я убежден, – сплюнув сквозь зубы, зловеще произнес Вольф, – так это в том, что вызвали его сюда вы.
Слова из ее сна ударили Офелию, как хлыстом. Если ты ищешь Е. Д., тебя найдет Другой.
– Я догадываюсь, чего он хочет, – прошептала девушка. – Miss Сайленс бросила все книги Е. Д. в мусоросжигатель, и это, без сомнения, заставило его… нет… испугало его. Все книги, – громко повторила она, не давая Октавио и профессору Вольфу прервать ее, как они уже собирались сделать. – Все, за исключением одной. «Эры чудес». Она избежала уничтожения и исчезла из Мемориала. Мне кажется, ваш таинственный посетитель разыскивает именно сочинения Е. Д. А Медиана и Бесстрашный, сами того не ведая, встали у него на пути…
Слова Офелии замерли в воздухе. Тишина, окутавшая всех трех собеседников, казалась столь же непроницаемой, как и спустившаяся наконец ночь. Теперь единственным источником света в оранжерее остались широко раскрытые глаза Октавио.
Тень профессора Вольфа пришла в движение. Офелия сумела поймать корзиночку, брошенную профессором ей на колени. Из корзинки исходил густой аромат инжира.
– Ешьте и ложитесь спать, а я покараулю. В такой час вы не найдете ни одного трамаэро, который доставил бы вас в Школу. Главное, не подходите к раскладушке, – буркнул он, удаляясь. – Если кто-нибудь, кроме меня, ляжет на нее, она захлопнется, как раковина устрицы.
