Добро пожаловать!
Механические руки, похожие на щупальца, проворно сновали вокруг директорского кресла, сортируя документы «Дружной Семьи». Их неустанное мельтешение подчеркивало удивительную неподвижность Елены, сидевшей за монументальным мраморным столом. Великанша изучала документ, зажатый в ее тонких паучьих пальцах.
Офелии казалось, что ожидание приговора длится уже целую вечность. Она перевела взгляд на настольную лампу, испускавшую слабый, нерешительный свет. Во время предутренних нарядов девушке пришлось вывинтить и ввинтить столько лампочек, что сейчас у нее прямо руки чесались заменить и эту.
Но тут ее заставил вздрогнуть замогильный голос Елены:
– Судя по рапорту Леди Септимы, вы соблаговолили проявить некоторые усилия за время вашего трехнедельного испытательного срока.
Офелия с трудом удержалась от возражений, рвущихся у нее с языка. Лично она не назвала бы «некоторыми усилиями» двести часов усердных занятий, не считая хозяйственных нарядов, но ладно, пусть будет так.
– Я старалась как могла, мадам.
Елена оторвалась от чтения рапорта и подняла голову с огромным носом. Сидя в центре балета механических конечностей, она напоминала одну из тех древних многоруких богинь, полуженщин, получудовищ, чьи скульптурные изображения до сих пор виднелись на самых старых стенах Вавилона.
– Старались как могли… разве этого достаточно? Леди Септиму также не очень впечатлили ваши экспертизы. Вы увлекаетесь субъективными свойствами предметов, но история – наука, требующая точности. Нам не нужен сентиментальный флер, нам нужен контекст. Вы добились хороших результатов, я прочла об этом в вашем личном деле. Однако виртуоз не должен быть хорошим в своей области, он обязан быть превосходным. – Неожиданно рот Елены, широкий и зубастый, как пасть акулы, растянулся в довольно-таки устрашающей улыбке. – Успокойтесь, юная особа, ваше сердцебиение отдается у меня в ушах.
– Я обязательно стану превосходным специалистом, – пообещала Офелия, тщетно стараясь унять бурно колотившееся сердце.
– Хочу задать вам два вопроса, стажер Евлалия. Вот первый: что вы усвоили за три недели испытательного срока?
Офелия была разочарована: она ожидала чего-то более конкретного. И начала мысленно составлять, одну за другой, красивые фразы, прикидывая, какая из них понравится больше всего, но Елена тут же резко прервала ее размышления:
– Не думайте, отвечайте сразу, совершенно искренне, не тратя лишних слов. Итак, что вы усвоили?
– Что я ничего не знаю.
Это заявление спонтанно вырвалось из груди Офелии. Оно не совсем точно выражало то, что ей хотелось сказать, но Елена не дала ей возможности объясниться подробнее и тотчас задала второй вопрос:
– Почему вы решили стать предвестницей?
– Я… На самом деле я думала…
– Почему?
Сейчас голос Елены прозвучал еще более мрачно, чем до этого.
– Чтобы мои руки послужили делу истины.
– Делу истины, – повторила Елена. – Разве не уместнее было бы сказать: «Послужили городу»?
Офелия на миг задумалась, понимая, что ей дают возможность исправить ответ, но все же решила слушаться своей интуиции. Елена не походила на Поллукса. Елена не была марионеткой Леди Септимы и Светлейших Лордов. Елена мыслила самостоятельно и так же самостоятельно принимала решения.
– Вы просили отвечать искренне.
Директриса наставила свой зрительный аппарат на Элизабет, стоявшую навытяжку у двери и такую безмолвную, что Офелия забыла о ее присутствии.
– Напомните мне, кто вы.
– Я… я командир второго подразделения роты предвестников, Milady. И координатор групп чтения.
Офелия, не удержавшись, бросила на Элизабет удивленный взгляд. За три недели их знакомства она впервые уловила в ее голосе некоторое смятение. Хотя внешне все было прежним: то же невозмутимое лицо, болезненно-бледное под россыпью веснушек, те же тяжелые полуопущенные веки сомнамбулы.
– Ваш статус мне известен, – бросила Елена. – Иначе вы не присутствовали бы при нашей беседе. Я хочу услышать имя.
– Элизабет.
Эти четыре слога, произнесенные каким-то натужным голосом, укрепили первое впечатление Офелии. В них прозвучало что-то похожее на панику.
Елена нажала несколько кнопок на стоявшем перед ней пульте, и механическая рука, развернувшись, тотчас подняла крышку секретера, стоявшего в глубине комнаты. Офелия с изумлением увидела там гигантскую книгу с толстыми, словно кожаными страницами.
Нет, не книгу, а Книгу – с большой буквы. Книгу Елены.
Но механическая рука взяла не ее. Она открыла один из многочисленных ящичков секретера и, вынув оттуда журнал, положила его на стол.
– Хорошая организация – помощник плохой памяти, – не без иронии пояснила Елена, листая журнал. – Элизабет, Элизабет, Элизабет… Да, вот оно: бесправная, виртуоз. Специальность – базы данных. Постойте-ка, это вам я обязана моей личной информационной системой? Да-да, кажется, я теперь вспомнила, – объявила она, закрыв журнал. – Значит, я могу положиться на ваше суждение. Как вы считаете, присутствующая здесь ученица может представлять интерес для групп чтения?
Долгая пауза, которая последовала за этим вопросом, привела Офелию в полное уныние. Если ее прием в «Дружную Семью» зависел от мнения Элизабет, не стоило ждать ничего хорошего. Их руководительница нечасто отвлекалась от своих алгоритмов, чтобы изучить курсантов, порученных ее наблюдению. Фанатичная преданность городу и Мемориалу делала ее равнодушной ко всему остальному.
По крайней мере, именно так думала о ней Офелия, и потому ответ ее крайне удивил:
– Я считаю, что она просто достойна интереса, Milady.
Елена задумчиво барабанила пальцем по мраморной столешнице. Офелии безумно хотелось хоть раз, один только раз встретиться с ней взглядом, но она знала, что это невозможно: без своего сложного оптического аппарата правительница Полюса видела в человеке всего лишь скопление атомов. Он защищал ее глаза так же, как герметичная дверь, управляемая пневматикой, ограждала ее слух от шепотов, чихания и кашля студентов Школы.
Наконец Елена наклонилась вперед под громкий скрип своего кожаного кресла; ее огромная грудь легла на стол, а ненормально длинные пальцы положили перед Офелией футляр.
– Добро пожаловать в «Дружную Семью»! И закройте как следует дверь, когда уйдете, вы обе. Ваше сердцебиение просто оглушает.
Через минуту Офелия уже спускалась по лестнице следом за Элизабет, прижимая к груди драгоценный футляр. Ее раздирали два чувства – ликование и сомнение.
– Вы действительно думали так, как сказали леди Елене?
Элизабет остановилась на полдороге, вяло придерживаясь рукой за перила.
– Конечно, нет. Так что ты теперь моя должница, и я надеюсь этим воспользоваться.
Наступила тягостная пауза; тишину нарушал только мерный стук пишущих машинок, доносившийся из-за стены.
Наконец Элизабет прервала молчание, взглянув на Офелию из-под тяжелых век.
– Я пошутила. Разумеется, я именно так и думала. Здесь никто, кроме меня, тебе этого не скажет, но у тебя талантливые руки. По крайней мере, для чтения.
Как нарочно, Офелия тут же выронила свой футляр, который покатился по мраморным ступеням. Элизабет подняла его, открыла, достала пару маленьких серебряных крылышек и, опустившись на колени, прикрепила их к сапогам Офелии. Ее лицо не утратило своего бесстрастного выражения, но жесты были бережными, почти материнскими.
– Теперь ты – одна из нас, курсантка Евлалия.
Эти слова тронули Офелию больше, чем она ожидала.
– Элизабет… Леди Елена не хотела вас обидеть. Просто ее память…
Но тут Офелия прикусила язык, с которого едва не сорвался конец фразы: «…ее память, так же как одна страница из ее Книги, была вырвана Богом». Она не могла откровенничать с предвестницей: такое разоблачение стало бы опасным для них обеих.
– Просто она не могла вспомнить ваше имя из-за слабой памяти, – сказала она в оправдание Елены.
– Я знаю.
Элизабет вздохнула при этих словах. Она сидела на ступеньках, обхватив руками колени. На ее лице не отражались никакие эмоции, но поникшая фигурка, чью худобу подчеркивал свет, лившийся сквозь витражи, выдавала владевшую ею печаль.
– Я знаю, – повторила она тихо, словно про себя. – Такими созданы все Духи Семей. Правда в том, что до поступления в Школу я была полным ничтожеством, бесправной девчонкой, без всякой цели в жизни. А леди Елена дала мне всё: крышу над головой, семью, будущее. Она так много значит для меня, а вот я для нее – пустое место… Это не ее вина, просто ей суждено всегда и всё забывать. Вот почему Мемориал так важен для нас.
Прозвучал вечерний гонг, и Элизабет, как отпущенная пружина, тотчас вскочила на ноги.
– Я должна бежать в Секретариум Мемориала. Меня ждет Лорд Генри, а для него главное в жизни – пунктуальность.
– А я скоро его увижу? Ведь я теперь новый член групп чтения и хотела бы представиться ему по всей форме, как положено.
Офелия лукавила: ей нужен был любой предлог, чтобы проникнуть в Секретариум. Но Элизабет медленно покачала головой.
– Представиться роботу? Можешь мне поверить, в нем нет ровно ничего интересного, и ему глубоко плевать, кто на него работает. Я, конечно, очень уважаю Лорда Генри, но он – попросту автомат, состоящий из расчетов, аналитических выкладок и стали. Хотя нужно признать, что он гениально усовершенствовал каталог Мемориала. Мы живем в лучшем из миров! – внезапно воскликнула она, став навытяжку. – Так будем же готовы улучшать его еще и еще, курсант Евлалия!
Элизабет торопливо пожала Офелии руку и скрылась, не ожидая ответа. И хорошо, что так: возможно, ей не очень-то понравилось бы мнение новой студентки об этом «лучшем из миров».
Только теперь, оставшись на лестнице в одиночестве, Офелия в полной мере осознала все значение своей победы. Она стала курсанткой-виртуозом!
Выйдя из главного корпуса, девушка зашагала по прогулочной галерее. Серебряные крылышки, прикрепленные к сапогам, ритмично позвякивали при ходьбе. Каждый шаг вперед был шагом к Богу. Шагом к Торну.
– Браво!
Чей-то надменный голос заставил Офелию сбавить скорость и обернуться. Оказывается, она прошла мимо Октавио, не заметив его. Он стоял, прислонившись к колонне, и был почти неразличим среди лиан и теней, ложившихся на галерею в этот предзакатный час. Одни только глаза, сверкающие огнем, выдавали его присутствие.
– Спасибо, – сдержанно сказала Офелия.
Она не привыкла видеть Октавио в одиночестве. За ним всегда ходила целая свита товарищей, готовых аплодировать ему по любому поводу: таким образом они льстили через него Леди Септиме. Даже акустические камеры на галерее – и те молчали в его присутствии, тогда как любому другому студенту голос надзирателя тут же приказал бы вернуться на ковчег Поллукса.
– Ну как, перчатки тебе подошли? – спросил он.
Офелия несколько раз сжала и разжала кулаки, разминая жестковатую кожу новых перчаток, облекавших ее руки.
– Мне доставили их только сегодня. Теперь я смогу успешно продолжить учение. Я тебе очень обязана за помощь.
Девушка сознательно подчеркнула это обращение на «ты». Время учтивых «вы» уже миновало. Отныне она считала себя равной другим студентам Школы, и тот факт, что Октавио был сыном Леди Септимы, для нее ровно ничего не значил.
Октавио вышел из тени колонны и пересек галерею, направляясь к Офелии. Косые лучи заходящего солнца играли бликами на его бронзовой коже и серебряных галунах мундира. Но даже эти блики не могли сравниться с его горящими глазами.
– Очень даже обязана – больше, чем ты думаешь, курсантка Евлалия. Твой визит к профессору Вольфу оказался успешным?
Офелию точно громом поразило. Какая же она наивная дурочка! Значит, Октавио устроил эту встречу вовсе не из-за потери ее перчаток?
– Вот в чем дело! – прошептала девушка. – А я-то думала, ты мне помог из желания восстановить наше равенство.
– Но я именно так и поступил. То, что стряслось с профессором, вполне может произойти и с другими. И я счел нужным информировать тебя на сей счет.
Офелия напряглась, как перед схваткой. Этот парень с самого начала видел в ней опасную соперницу. И перед ней ясно, как никогда, встал вопрос: уж не является ли Октавио пособником Бога в еще большей степени, чем его мать?
– А что стряслось с профессором? – спросила она с наигранным удивлением. – Ты имеешь в виду тот несчастный случай?
Девушка прекрасно знала, что в травме профессора Вольфа не было ничего случайного, но назвать ее покушением значило бы подтвердить, что она покопалась в его частной жизни, а попасть в эту ловушку ей уж точно не хотелось.
Октавио впился в нее пронзительным и одновременно бесстрастным взглядом – таким же, каким он изучал лабораторные образцы.
– Расширенные зрачки, замедленность визуальных контактов, учащенное мигание, – констатировал он. – Наши глаза выдают нас куда больше, чем любые речи. А твои, курсантка Евлалия, говорят мне, что ты лжешь. Лжешь все время и всем вокруг. Даже вот такой жест, – добавил он, заметив, как Офелия нервно поправила очки, – несет массу информации о тебе. Моя мать считает тебя наивной растяпой, которая рано или поздно отступится от своих притязаний. А вот я уверен, что тебя ничто не остановит, потому что ты явилась сюда с определенной целью. Личной целью, не имеющей никакого отношения к интересам города.
Настала долгая пауза, нарушаемая лишь предвечерним гомоном птиц над галереей. На щеку Офелии села какая-то мошка, но девушка не посмела ее смахнуть.
– Почему же мне позволили остаться в «Дружной Семье», если ты считаешь меня недостойной быть ее членом?
Октавио саркастически усмехнулся.
– Да чтобы удобней было следить за тобой.
Он отвернулся и ушел; серебряные крылышки на его сапогах поймали последний луч солнца за миг до того, как оно исчезло за пышной зеленью парка. И тут же все окутала тьма, густая и влажная.
«Он ничего не знает, – убеждала себя Офелия, глядя, как силуэт Октавио исчезает в темном конце галереи. – Ему неизвестны ни мое настоящее имя, ни моя настоящая цель. У него возникли какие-то подозрения, но на самом деле он ничего не знает».
– Курсант Евлалия, будьте любезны вернуться в свое подразделение! – раздалось из акустической камеры на галерее.
И Офелия решительно пошла дальше, твердо пообещав себе, что никому не позволит омрачить ей радость победы.
Общежитие пустовало: студенты еще не вернулись из Мемориала. Учебный день там длился с шести утра до одиннадцати вечера, в две смены; сегодня предвестники Елены трудились в вечерней.
Потянув за шнур, свисавший со стены, Офелия выдвинула кровать и рухнула на нее прямо в одежде.
«Завтра… – подумала она, глядя на Мемориал, сверкавший, точно маяк, за оконной занавеской. – Завтра я буду там».
Вероятно, она незаметно уснула, потому что, открыв глаза, увидела соучеников, обступивших ее кровать. Они не зажгли свет, а стояли в темноте, безмолвные и сосредоточенные, словно на заупокойной службе.
Девушка хотела встать, но десятки рук прижали ее к постели, а чья-то ладонь накрыла рот. Они действовали неторопливо и уверенно, хотя и не причиняя боли.
– У моих кузенов есть для тебя загадка, signorina, – прошептал в темноте вкрадчивый голос Медианы. – Как ты думаешь, что случается с теми, кто получил свои крылышки?
Сквозь криво сидевшие очки Офелия не видела, а скорее смутно угадывала ее лицо. Она не могла ни двинуться, ни заговорить и была слишком удивлена, чтобы испытывать страх.
– Ты поклянешься в верности Медиане, – дружным шепотом предсказали ей прорицатели.
– Я хочу кое-что показать тебе, signorina.
Медиана включила лампу-фонарь, озарившую все блики на ее коже, и подала знак стоявшей поодаль Дзен. Кукольное личико Дзен было искажено страхом; тем не менее она покорно исполнила этот немой приказ: подошла к кровати и выдвинула ящик тумбочки Офелии до самого конца.
– Взгляни, маленькая чтица! – мягко приказала Медиана.
Руки прорицателей тотчас приподняли Офелию на кровати и осторожно повернули ее голову так, чтобы она могла заглянуть в ящик. С ней обращались как с покорной марионеткой. В первый момент девушка ничего не увидела на дне ящика, которым никогда не пользовалась.
Но, присмотревшись, вдруг разглядела там какие-то крошечные предметы.
– Вот они: твой матрас, твоя форма и твои перчатки, – перечислила Медиана с чуть принужденной улыбкой. – Так что знай: никакого воровства не было, твои вещички так и лежали в твоем ящике.
Офелия подняла глаза на Дзен, и та пристыженно отвернулась.
– Да, именно Дзен их уменьшила, – продолжала Медиана. – Хотя, уж поверь, не по своей воле. Да и моим кузенам сейчас не очень-то приятно держать тебя. А знаешь, почему они все-таки это делают? Потому что я им приказала. Все, кто здесь есть, ненавидят меня, но, как видишь, беспрекословно подчиняются! Вспомни, что я тебе говорила во время нашей первой встречи: существует много безнаказанных способов мучить людей, не причиняя им никакой физической боли. Ты предпочла остаться среди нас, signorina, ну так я сейчас объясню тебе, что будет дальше.
Мелодичный голос Медианы уже начал оказывать свое гипнотическое воздействие на Офелию. И девушка поняла, что та принуждает ее слушать предельно внимательно. Спальни были тем редким местом, где отсутствовали камеры наблюдения, а Элизабет ночевала в отдельной комнате на другом конце общежития. Значит, помощи ждать неоткуда.
– Из всех, кто находится в нашей спальне, только один человек станет виртуозом, и этим человеком буду я, – продолжала шепотом Медиана. – Я мечтаю стать предвестницей с тех пор, как научилась выговаривать это слово. Так вот: начиная с нынешней ночи ты укротишь свои маленькие ручки. Я запрещаю тебе демонстрировать свои таланты Леди Септиме. Отныне ты будешь скромно сидеть в сторонке и угождать только одной госпоже – мне. Если отступишь на второй план, я тебя отблагодарю. И, когда займу первое место, назначу своей адьютанткой.
– Но как же… я ведь думала… что ты выберешь меня, – пролепетала Дзен, задвигая ящик.
Медиана усмехнулась, даже не взглянув на нее, – все ее внимание было сосредоточено на Офелии.
– Покровительство на Вавилоне не приветствуется. Я уже обещала эту милость многим своим кузенам, но не собираюсь держать при себе двух помощниц.
Один из прорицателей наконец убрал руку со рта Офелии, чтобы дать ей возможность ответить.
Девушку не пришлось долго просить:
– Оставь при себе Дзен. Мне твое покровительство не требуется!
Медиана направила луч фонаря прямо на очки девушки. Он был таким ярким, что ослепленная Офелия не видела выражения ее лица и только по шороху одежды поняла, что та сделала какое-то движение. Миг спустя форменный сапог прижал руку пленницы к кровати. Прижал мягко и совершенно безболезненно, но этот жест безраздельного господства не позволял Офелии двинуть и пальцем.
– Жаль, что ты не слушала моих кузенов, signorina. Хочешь не хочешь, но тебе придется уступить. Повторяй за мной: «Я сделаю все, что ты прикажешь».
Офелия упрямо молчала. Неужели эта прорицательница действительно уверена, что может превратить ее в свою покорную рабу и достигнуть первенства? В каком-то смысле девушке даже льстило, что Медиана считает ее своей соперницей. Однако когда луч фонаря перестал слепить ей глаза и она увидела хищный взгляд Медианы, ей стало не по себе.
– Переверните ее.
Прорицатели одним дружным рывком перевернули девушку на живот. Они проделали это не грубо, не оскорбительно, но Офелия, вдавленная лицом в подушку, никогда еще не чувствовала себя такой униженной. Тщетно она пыталась отбиваться – их руки делали с ней все, что хотели. Ну почему же ее когти не пришли в действие, чтобы отшвырнуть их?!
– Спокойно! – ласково шепнула Медиана ей на ухо. – Я быстро справлюсь.
Тревога Офелии переросла в настоящую панику. Медиана часто поддразнивала ее, говоря о своем семейном свойстве, но никогда не переходила от слов к делу. Чтецы не имели права изучать предметы без согласия их владельцев, вот так же и прорицателям запрещалось проникать в прошлое или будущее людей против их воли. Это было больше чем житейским правилом, это было семейное табу, и его не нарушали по пустякам.
Офелия с мерзким чувством бессилия ощутила, как чужая рука скользнула к ней за ворот, легла на затылок, и тотчас же ледяной холод пронзил позвоночник девушки там, где находились нервные окончания спинного мозга.
Пальцы Медианы вызвали у Офелии нестерпимый ужас. Девушка почувствовала бесцеремонное вторжение чужого разума, сгорающего от любопытства, жаждущего завладеть самыми потаенными ее мыслями. Вся ее жизнь начала быстро разматываться от настоящего к прошлому, точно пленка с диапозитивами, вставленная в аппарат с конца. Сверкающие глаза Октавио. Элизабет, прикрепляющая крылышки к ее сапогам. Кресло Амбруаза, застрявшее между булыжниками. Волосы, отрезанные в садовой сторожке. Арчибальд, вручающий ей фальшивые документы. Памятное бегство через общественный туалет…
И это были не только образы – каждый из них сопровождался мыслями и эмоциями, посетившими ее в тот или иной момент. Офелия кусала подушку, напрягая все силы, чтобы противостоять вторжению в ее память, но не смогла помешать неизбежному. Еще миг, и в очередном воспоминании появился Торн. Она увидела его так явственно, словно все произошло вчера: он сидел посреди тюремной камеры, в слишком тесной рубашке, не в силах встать из-за раздробленной ноги.
Лицом к лицу с Богом.
Офелия вернулась в настоящее, как только Медиана отняла руку от ее затылка. Прижатая лицом к подушке, она с трудом могла дышать; очки больно врезались ей в кожу, рубашка насквозь промокла от пота.
– Bene, bene, bene! Я догадывалась, что ты скрытничаешь, но такое!.. Такое!.. – Голос Медианы звучал устало, словно после тяжкого физического труда, однако в нем слышалось и торжество. – Не бойся, signorina, твоя тайна… все твои тайны останутся при мне до тех пор, пока ты будешь послушной, сговорчивой девочкой. Никто, даже мои кузены, не узнает, что привело тебя на Вавилон и кто ты на самом деле. Тебе нужно только сказать несколько слов.
Офелия с трудом проглотила слюну, к горлу подступала тошнота. Она предпочла бы провести всю оставшуюся жизнь вот так, уткнувшись лицом в подушку. Но тут Медиана щелкнула пальцами, и прорицатели перевернули девушку на спину.
– Я тебя слушаю.
И Офелия услышала собственный ответ, произнесенный тоненьким, каким-то чужим голоском:
– Я сделаю все, что ты прикажешь.
Медиана улыбнулась и поцеловала ее в лоб.
– Grazie. Добро пожаловать в «Дружную Семью»!
