Россия, Москва
Второй день Катастрофы
Про систему обнала в Москве да и во всей России, мало кто знает. Точнее, мало кто знает правду. А кто знает, тот молчит. Во избежание.
Во всем мире ценится как раз безнал, наркомафиози хорошо платят за то, чтобы обменять грязный нал с улиц на чистый и легальный безнал. Пабло Эскобар деньги просто закапывал на черный день – до сих пор иногда находят. В бывшем Советском Союзе ценится нал, это еще с советских времен идет.
Мафия возникла, когда появились первые ЦНТТМ, и появилась возможность получать нал в банках – без лимитов. Потом когда Павлов начал обмен крупных купюр – в Грузии, Молдове, Прибалтике, – принимали любые суммы с дисконтом десять процентов.
Обнал – первородный грех российской банковской системы. Он вшит в ее генокод, потому что этим в свое время занимались все.
Игра в поддавки с государством.
Потом, когда начали зачищать рынок от живопырок, существующих ради одного, были придуманы новые схемы. Международные.
Янукович привез в Россию несколько миллиардов долларов налом – хватило ненадолго, система требовала куда более крупных сумм наличными.
Новая власть на Украине была повязана с обнальной мафией по рукам и ногам, отправляя в Россию нал целыми фурами.
В Молдове банки были так бедны и отсталы, что многие вели учет по старинке, без электронных программ. Через них было прокачано денег больше, чем бюджет Молдовы за несколько лет. Схема проста – делается решение молдавского суда по иску молдавской компании к российской, по нему из России выводится безнал. Дальше – он либо превращается в нал, либо идет на иностранные счета.
В Беларуси были разрешены казино, а границы между двумя странами не было. Нал с казино возили в Москву фурами и железнодорожными вагонами. Проплачены были все – с белорусской стороны до самого верха.
Дербанили через Казахстан. Через Таджикистан.
Через Прибалтику, наконец.
То, что по мелочовке собирается, – это так, самодеятельность. Их в случае чего и берут, и крутят по полной. Не трогают тех, у кого в собственности банки и целые хаты, доверху набитые баблом. Как хата одного полковника. Потому что все деньги – чьи-то, и за них найдут и наизнанку вывернут…
Бело-лунный «Рейндж Ровер» и неприметная бортовая «Газель», на которой была реклама доставки чистой воды, стояли в одном из проулков Москвы. Проулок был обычный, ничем не примечательный – с эклектичной архитектурой, грязненький…
– Здесь?
– Здесь, – ответил Ибрагим, часто облизывая губы.
– Сколько тут?
– По-разному бывает. Миллиард, полтора…
– Долларами?
– Рублями. Тут на доллары меняют, но их привозят.
– Смотри, – раздалось с заднего сидения – соврал, на куски порежем, не посмотрим, что нохчо…
Ибрагиму было сильно не по себе, хотя он и находился в окружении своих, нохчо. Просто он уже слишком вжился в московскую жизнь. Он привык жить в Москве, ходить по ее улицам, развлекаться так же, как москвичи, жить, как москвичи. И хоть он сам себе в этом не признавался, он считал своими только городских чеченцев, причем продвинутых. Тех же, кто в горах живет, он считал зверьем, хотя никогда бы в этом вслух не признался.
И теперь он был среди чужих.
– Бабки чьи?
– Не знаю. Тут фээсбэшники рулят.
– А МВД?
– Их нет.
– Еще кто?
– Налоговая, может быть. Без ее крыши…
– Э, брат, смотри… – раздалось с заднего сиденья…
Навстречу им ковылял человек… какой-то странный человек. Во-первых, он шел по проезжей части и его это ни разу не напрягало. Во-вторых, он был в рваной одежде и, кажется, раненый или это грязь была. Но его это ничуть не напрягало…
Он целенаправленно ковылял к машинам.
– Чо делать будем?
– Ждем…
Человек дошел до машин… он как-то странно ткнулся в нос «Рейнджа», как будто не видел машину. Ткнулся, постоял, как будто не зная, что делать, затем начал обходить… стекла были тонированные. Он прижался к стеклу, потом начал слабо колотить по нему рукой.
– Шайтан, чо это… – раздалось с заднего сиденья, – чо это за движения тут такие?
– Дуа читай, – сказал Салахуддин, – помнишь на память?
Салахуддин уже не боялся… он видел это. С заднего сиденья громко бубнили дуа.
– В Сирии не было так страшно?
– В Сирии такого не было, астауперулла…
– Ну, смотри…
Тонированное стекло «Рейнджа» бесшумно поползло вниз, Салахуддин обернулся с пистолетом. Глушитель ткнулся в оскаленную харю.
– Видишь? Он ствола не боится.
Нежить замычала и попыталась сунуть руку в салон.
– Э, брат, стреляй, да!
Пистолет хлопнул, и тварь повалилась у борта «Рейндж Ровера». Запахло порохом.
– Вот видите. В голову выстрелил – все, да?
– Астауперулла… это кара Аллаха.
– Мы правоверные. Нам не страшно.
Хозяева денег появились через час с небольшим. Припарковался банковский броневик «Фольксваген», за ним – КамАЗ, бронированный, росинкассовский. Третьим был «Крузер», из него вышли люди, у двоих – короткие автоматы. Салахуддин узнал одного.
– Ждите здесь. Этого давай сюда…
Их увидели… рассредоточились… впрочем, это немного значило. Из чеченцев, прилетевших в Москву, трое прошли Сирию в составе спецбатальона военной полиции, оружия у них было хоть попой кушай, и своего, и трофейного. Одного альфовского сколько взяли, две снайперские винтовки, МР5. Многие из чеченцев теперь так и держали при себе МР5 вторым оружием.
Один из них как раз лежал на крыше «Газели», держа противника под прицелом НК-417.
– Я поговорить хочу, да? – крикнул Салахуддин. – Поговорить надо…
Один из приехавших снял очки, присмотрелся. Это был как раз тот парень, что у Майснера сидел в приемной. Тот, про кого ходили слухи, что он из израильского спецназа.
Он подошел ближе, но не слишком близко.
– Говори, что хочешь…
Салахуддин подтолкнул вперед Ибрагима.
– Он говорить будет…
Видели когда-нибудь миллиард рублей наличными? А полтора?
Салахуддин видел.
Деньги находились в большой комнате, снаружи она была обычной, но изнутри там был еще ряд кирпичей проложен, и оконные проемы были полностью заложены. Таким образом, получалась комната в комнате, Салахуддин это видел, потому что инкассаторы набивали мешки в машины и таскали в КамАЗ. Деньги лежали на стеллажах наподобие тех, что были в дешевых супермаркетах под товар…
– Ты, собственно, чего хочешь?
– В тему хочу войти. В реальную тему.
Парень этот, типа израильский спецназовец, нехорошо улыбнулся, почти оскалился.
– Ты Бориса Львовича завалил, а теперь в тему хочешь? Наглость – второе счастье, да?
– Борис Львович погиб потому, что его постигла кара Аллаха за то, что обратился к колдуну. Не я убил, а Аллах убил.
Салахуддин кивнул на деньги, на суетящихся инкассаторов.
– Далеко собрался?
– Тебе что за дело?
– Да никакого дела нет. Уже. Ты чего, не понял? Бурко – колдун, его волей сам шайтан управляет. Может, он и есть шайтан.
…
– Не веришь, посмотри в Инете – это повсюду уже. И в Англии, и в Америке. Хочешь – я уйду отсюда. И посмотрю, далеко ли ты с бабками этими уйдешь. Я в Москву свои джамааты вызвал. Один из них здесь, твоих под прицелом держит. Другой дальше по дороге. Не договоримся – на ноль помножат.
– А если мы тебя в машину посадим?
– Попробуй.
Помолчали, смерили друг друга глазами.
– Я предлагаю договориться. И вместе дела делать. У тебя бабло, связи, понимание, где и что лежит ценное. У меня – люди с оружием, джамааты, многие Сирию прошли. Сейчас бабки, авторитет немного будут значить, главное – кто сколько стволов собрать может. Я многих из общины смогу подтянуть.
– У нас своя крыша есть.
– Фейсы? Они вас первыми и сольют. Ты что, не просек – это же твари. С ними договориться нельзя.
Очкарик подумал. Он, кстати, был не таким уж и очкариком, в привычном понимании этого слова – рукопожатие у него было крепким…
– Я такие вопросы не решаю. Но твой вопрос поставлю перед теми, кто решает.
– Хорошо. Этот тебе нужен?
Очкарик пожал плечами.
– Зачем?
Салахуддин приставил ствол к голове Ибрагима и выстрелил – тот даже крикнуть не успел. Один из инкассаторов сумку выронил.
– Мне он тоже не нужен…
И тут на улице раздался крик, грохнули автоматные очереди…
Как они не перестреляли друг друга тогда – непонятно.
Дело в том, что подъехали менты. Из главка, видимо, но и спецгруппу с собой притащили, СОБР, или физзащита, как это сейчас называется. Увидели, что бабки уже грузят, положили инкассаторов, потом попытались в адрес зайти. Чего они не предусмотрели, так это чеченского джамаата поблизости. В котором были и снайперы, и те, кто Сирию прошел.
Короткая и жестокая перестрелка длилась чуть больше двух минут, сыграла свою роль внезапность нападения и наличие опытных снайперов у чеченцев. Еще то, что спецназовцы промедлили… они все-таки были людьми служивыми, не такими как коррумпированная мразь из Главка ФСБ, и понимали, что приказы, которые им отдали старшие по званию незаконные, за них отвечать придется. И несколько секунд потеряли, пытаясь понять, что происходит и как действовать – в полный рост или как. Это им обошлось очень дорого – в бою даже несколько секунд могут стать решающими…
Когда Салахуддин, другие чеченцы и эти… инкассаторы вышли на улицу, там все кончилось уже. Пороховой дым, разбитые пулями машины, трупы на асфальте, оплывающие кровью. Один из них застонал, начал подниматься, Салахуддин прицелился и выстрелил в голову.
Подбежал один из чеченцев, отрапортовал, как и положено отчитываться полевому командиру.
– У нас один шахид, Салахуддин-эфенди.
– Кто?
– Алибек.
Один из сельских.
– Да простит Аллах его прегрешения, да повысит его степень и да введет его в высшее общество.
– Аллаху акбар.
Почему Салахуддин, простой парень из Грозного с непростыми родителями, имеющий высшее образование, так легко смог стать полевым командиром? Почему его начали слушаться люди и так же легко он смог выживать и выжил?
Почему большинство (не все) русских в такой ситуации либо попали бы в полицию, либо погибли бы, и уж точно они не собрали бы джамаат, и никто не стал бы их слушаться, включая родную жену и детей?
Ответ на этот вопрос очень простой. Правда, он не всем понравится. Потому что Салахуддина с детства воспитывали мужчины – отец, другие родственники. Потому что они учили его быть мужчиной, а не хорошим послушным мальчиком, и в первый раз он стрелял из автомата в шесть лет. И потом, окончив вуз и прижившись в Москве, он все равно этого не забывал.
Потому что в чеченском обществе не бывает, что муж – голова, а жена – шея, место мужчины как главы семьи непререкаемо. Мужчина должен принимать решения и принимает их, и только от его решений все зависит. И каждый, кто вырос в такой иерархии, и дальше ведет себя точно так же. А русаки вообще, похоже, забыли, как быть главными – что в семье, что вообще по жизни.
Потому что чеченское общество, как и любое кавказское представляет собой жесткую иерархию семей, родов и кланов, и каждый знает, каково его место, кому кто должен подчиняться и кому кто должен приказывать. Кто старший – известно и также не обсуждается. Это у русаков так – каждый русак знает, как закончить войну в Сирии и Украине, куда надо потратить деньги из федерального бюджета, и в любой компании, собравшейся по любому поводу и собирающейся сделать что угодно, он будет претендовать на лидерство и внутренне обидится, если лидером не станет. Хотя дома он ничтоже сумняшеся подчиняется жене-шее под страхом скандала, развода или отлучения от супружеского ложа. И ничего плохого в том не видит.
Вот поэтому…
Очкарик ногой перевернул мужика в дорогом плаще, порванном пулями, всмотрелся, плюнул.
– Кто? – спросил Салахуддин.
– Дед Мороз, падла.
– Кто?!
– Генерал Снегуров. Замминистра. Нахапаться не мог, гад…
– Нахапался…
Снегуров открыл глаза.
– Стреляй. Только в голову…
Очкарик промедлил.
– Отскочи.
Пуля пробила голову замминистра МВД с каким-то костяным стуком, брызнуло на асфальт, замминистра застыл.
Очкарик поглядел на Салахуддина с каким-то уважением.
– С нами поедешь? Я тебя старшим представлю.
– Не вопрос…
