Бывшая Россия
Граница Удмуртии и Кировской области, лес
В России есть много глухих мест, но главные из них – не в Сибири, как кто-нибудь думает.
Ведь глушь – это не просто глушь. Не просто тайга, как в Сибири, или пустота, как на Севере. Куда более страшная глушь – это те места, которые раньше были как-то обжиты человеком, а потом им были покинуты. Или кто-то остался – один из десяти. Вот это – настоящая глушь, с покосившимися избами, уходящей в никуда ниткой узкоколейки и брошенными трелевочными тракторами да зонами, тоже брошенными.
Это – по-настоящему страшно…
– Хъа, хъа, къамал дац. Дик ду.
Пожилой, но все еще крепкий человек с жестким, словно вырубленным из камня гор лицом передал гарнитуру рации молодому парню, который постоянно был при нем, привычно погладил висящий на боку «МP5SD».
– Работаем…
Несколько кавказцев – пожилой был у них старшим, – сверившись с картой, углубились в лес. Перед тем как уйти, один из них оставил рядом с машинами ловушку из гранаты…
Лес…
Лес был знаком пожилому, как и любому чеченцу, но не русский лес. Русский лес сырой, там нет черемши, которую собирают все чеченцы и которая стала одним из национальных блюд, но тут есть грибы. Как и почти все пожилые чеченцы, этот не ел грибов. Потому что в ссылке, которую их народ отбывал в Средней Азии, они во многом приняли местные обычаи, а там грибы не едят, потому что грибы носят такое же название, как и конские гениталии. Но сейчас такое время пошло, что и свинину есть будешь, и грибы только так полетят.
Подлое время…
Идти по русскому лесу тяжело. Он сырой. Папоротника много, заросли целые. Есть и орешник – орехи есть и в чеченском лесу, если ушел в лес – тоже можно покушать, если совсем нечего есть.
Впереди просветлело – дорога или еще чего…
Ваха, их проводник и снайпер, залег у края опушки, смотря на мир через оптический прицел автоматической G3, лежал какое-то время, затем показал палец. Не средний, большой…
Мегар. Можно.
Чеченцы редкой, волчьей цепочкой пересекли прогалину с разбитой и заросшей дорогой и идущей в никуда заржавевшей веткой узкоколейки.
Пожилой подумал – все-таки они с русскими чем-то да похожи. И те и другие ищут спасения в лесу, только у чеченцев земли – вот столечко, как и леса, как и всего, а у русских столько, что за всю жизнь не обойти. И зачем тогда русским их земля?
Аллах знает.
Хотя сейчас разницы нет никакой. Нет больше ни чужой земли, ни своей земли, ничего. Есть только тяжкая кара Аллаха, и то, что она поровну легла и на неверных и на правоверных, свидетельствует лишь о том, что Аллах не поверил в искренность их веры и наказал их так же тяжко и страшно, как неверных…
Да и как иначе могло быть? Столько мечетей построили – а молодежь старших не уважает, люди водку пьют, нехорошо ругаются, в Москву едут, чтобы сделать блуд. Он как-то раз отчитал такого, который в хадж собирался, а перед этим в Москву, кокаин нюхать, с бабами это самое сделать. А отец у него – глава райадминистрации, ворует. Он тогда спросил его – неужели ты думаешь, Аллах не видит, что ты делаешь? Молодой негодяй, который и тогда был навеселе, сказал: «Аллах простит».
Вот из-за таких, как этот мерзавец, все и пострадали. И продолжают страдать.
И хоть мысли были тяжкие – а опыт бывшего полевого командира подсказал – люди устали.
– Привал…
Расположились, охранение растворилось в лесу. Кто мог отдохнуть, тот моментально лег или сел, начал распаковывать еду. Раньше были «Сникерсы» – это хорошо, в лесу все тропинки были усеяны обертками от «Сникерсов». Сейчас «Сникерсов» нет, это плохо, но они самодельные батончики сделали. Чеченцы вообще быстро привыкают к любым обстоятельствам.
Кто-то закашлялся, но тут же зажал рот. Помнят еще: за шум, кашель в лесу положены палки.
Сам пожилой расстелил на коленях материал, выбил пин, наскоро раскидал свой пистолет-пулемет, потер, брызнул смазкой. За оружием следить надо – не русские «калашниковы», хотя и за ними надо следить. Но тихий, как смерть тихий…
Тот же внутренний метроном показал – пора.
– Пошли.
Только через еще пару часов перехода они приблизились к месту, которое по ориентирам им передали по дальней связи…
Первым опасность почувствовал Ваха. Дым. Запах дыма. Значит, тут есть жилье, есть человек. А это опасно…
Опасность…
Чеченцы, и так осторожные, преобразились, не получая команд, волчьей стаей они выдвигались на обхват, каждый видит другого, выносчики заранее назначены, если что. Каждый знает что делать, каждый охотился…
Командир приблизился к Вахе, тот показал ему на леску в траве.
– Растяжка?
– Нет. Какая-то система…
Точно пришли.
– Я вон там лягу… – показал Ваха.
– Осторожно…
Ваха только подмигнул, закинул винтовку за спину по-биатлонному и пропал в высокой траве…
Командир группы сделал знак, около него оказался один из своих.
– В траве система, передай: всем быть осторожнее. Наблюдать.
– Кха, эфенди…
Зданье школы горит, будто факел беды.
Пули жалят тела, словно тучи москитов.
И на небе видны золотые следы
Под священный шатер уходящих шахидов…
И срываясь на мат, и фортуну кляня,
Плачет русский солдат и стреляет в меня.
Мне же, город родной, моя честь дорога —
Ведь победой одной пахнут трупы врага…
Пашут землю отцовскую бомба и СКАД,
Боронуют, осколками мин засевая.
Из неё ж вырастает лишь только джихад,
Чтоб Ичкерия стала страной урожая!
Дышит кафир теперь, словно загнанный зверь.
Было много потерь, но в победу ты верь!
И в священном строю я на страже стою,
Даже в трудном бою я нашиды пою!..
Казалось бы, все просто, и они точно знали, где враг и где друг и за что надо сражаться? Но как получилось так, что друзья, правоверные, обрекли их на смерть. А вековечные враги помогли, приютили, дали место в строю?
Может, не так уж и глупы были предки, смирившись с властью кафирского русского царя, предпочтя его власти лукавых османов и кровавых, подлых англичан? В мире, полном куфира и зла, иногда приходится выбирать из двух зол меньшее…
Примерно через час лидер чеченцев понял, с чем он имеет дело.
Это был лесопункт. При советской власти – большая деревня, со станцией узкоколейки и даже магазином – само по себе это свидетельствовало о важности этого пункта, потому что в менее важные деревни раз в несколько дней приезжал вагон, лавка. Где-то рядом – зона, и наверное, не одна, а тут вольняшки живут. Жили. Потом ушла советская власть, все отсюда уехали. А теперь вернулись – потому что в замертвяченных городах стало невозможно жить…
Так и живут. Тут по сути что-то наподобие лагеря, как у них. Только не в землянках, а в домах и открыто почти.
Оставалось найти ответ на вопрос: где?
А найти его было несложно. Можно, конечно, жить в зоне, там капитальные сооружения каменные, запретка. Но там – вряд ли. Потому что каменные помещения, да еще большие, сложно обогреть – зимой торфа или дров не напасешься. И углам просто западло будет в зоне жить. А тут – тут вон, три дома уже построили и строят четвертый. Рабы строят. Дома новенькие, там, значит, и искать…
Какого-то пропускного режима нет, даже не выставили часовых. Думают, лес защитит, и никто не знает.
Ну-ну…
Пожилой машинально посчитал в голове. Семеро. Он пока видел семерых. Это то, что с оружием, рабов он не считал, потому что раб не человек.
Продолжать наблюдение.
Еще через полчаса он увидел нужного им человека. Телка, русская. Без оружия, вышла с каким-то ведром. Выплеснула. Рядом оказался какой-то боевик, он ей что-то сказал. Она не ответила, зашла в дом.
Телка молодая.
В общем, все понятно. Куховарит на всех и, наверное, пользуют ее. Либо все по очереди, либо старший – скорее второе, потому что баб на всех не хватит, а старший – он на то и есть старший, чтобы у него было то, чего нет у всех.
Она как угодно, с кем угодно и где угодно ляжет.
Так говорили чеченцы про русских женщин, и, в общем-то, справедливо, если учесть то, что они искали в Москве и к какой категории женщин они ездили. Проблема в том, что после того как появился Интернет и социальные сети, чеченки стали все больше и больше походить на русских, забывая о стыде.
Так он продолжал наблюдать, пока не услышал шум моторов.
Шайтан вах калле!
По проселку ехал «Мицубиси Паджеро», он подъехал как раз к тому дому, где скрылась единственная женщина, какую они видели. Вышли трое, один явно старший. Очки потому что темные и пистолет АПС в кобуре.
Придурок.
Пошли в дом, все трое…
К старшему подполз один из чеченцев.
– Я его узнал, эфенди.
– Кого?
– Того, со «стечкиным». Это Мураев.
Мураев?!
– Который Мураев?
– Асламбек.
– Родственник Салахуддина Мураева?
– Да, он. Племянник его. Родная кровь.
Старший из боевиков процедил ругательство.
– Как стемнеет, идем.
– Понял, эфенди.
– Мураева надо живым.
– Сделаем, эфенди…
Не было ни гроша, да вот, алтын…
Как только стемнело, волчья стая, обойдя систему, начала сжимать кольцо вокруг одного из домов.
У самого дома с автоматов перешли на пистолеты, за исключением тех, у кого были МР5. Никакого охранения не было, вообще – как конфетку у ребенка отнять. У всех на оружии были глушители.
Установили растяжки на прикрытие, у них была МОН-50, но ее поберегли на случай, если совсем плохо станет.
Старший из чеченцев огляделся, определил путь проникновения – через хозблок.
Ага, заперто. Боятся бродячей нечисти…
Но дом был построен по-русски, потому вдвоем аккуратно выставили раму, не разбив при этом окна, просочились внутрь.
Замерли, прислушиваясь…
– Э… Светка!
…
– Светка-конфетка…
…
– Я щас приду…
Тяжелые, но нетвердые шаги…
Чехи брали языка споро, несмотря на темноту и ограниченное пространство, не первый раз и точно не последний. Один бросился в ноги, второй зажал рот, жарко шепнул в ухо.
– Не ори. Зарежу…
Стащили в бывший свинарник, связали, закрыли дверь. Старший немного подрезал ухо, потом продемонстрировал нож.
– Заорешь – попластаю, понял?
Язык истово закивал.
– Сколько человек в доме?
– Восемь!
– Это считая бабу?
– Да!
– Баба откуда?
– Не знаю.
– А если палец отрезать? Магомед…
– Нет!
Второй пихнул в бок сапогом… получилось не очень, места было мало.
– Говорят… дочь какого-то… человека важного. Сюда привезли… чтобы папа был сговорчивее…
Чеченцы переглянулись.
– Где она?
– На кухне… наверное.
– Она здесь кто?
– Ну… готовит всем…
– Трахаете тоже все?
– Нет. Ее только Асламбек…
– За дверью, из которой ты вышел, – что?
– Кухня.
– Дальше?
– Дверь в комнату большую.
– Направо или налево?
– Направо.
– В комнате что?
– Стол большой… у окна. Там все сидят.
– Еще комнаты?
– Направо… и налево.
– Там что?
– Спят там.
– Кто спит?
– Налево Асламбека комната, там только он… ну и эта. Налево общая.
Старший чеченец кивнул – второй выхватил молоток, с короткого замаха ударил пленного по голове. Раздался отвратительный хруст…
– Работаем, – подвел итог старший, – кухня, затем комнаты. Ваха – телка, ты, Али – меняешь Ваху. Мураева – по возможности живым.
…
– Аллах акбар.
Открылась дверь… телка была на кухне. Пахло сытным варевом… не мясом, а чем-то непонятным. Увидев людей в черном, она открыла рот, выронила звякнувшую ложку, но Ваха, назначенный «опекать» ту, за которой они пришли, выпустил автомат, ударил телку в солнечное, зажал рот, подхватил ее и развернулся спиной к гуляющей в соседней комнате компании, лицом к двери, в которую они вошли, – если оттуда начнется стрельба, то пули пробьют сначала его, потом ту, за которой они пришли…
Али занял место Вахи в идущей впереди штурмовой паре.
Из комнаты сочился через занавеси свет, пахло людским теплом, уютно пел музыкальный центр…
Голуби летят над нашей зоной —
Голубям нигде преграды нет.
Ах, как мне хотелось c голубями
На родную землю улететь.
Но забор высокий неприступен,
И колючка в несколько рядов.
Часовые c вышек наблюдают,
И собаки рвутся c поводков.
Вот уже и вечер догорает,
солнце тлеет, словно уголек.
И на нарах песню напевает
Молодой красивый паренек.
Он поет, как тяжко жить без воли,
Без друзей, без ласковых подруг.
Ах, как много в этой песне горя,
Что замолкла вся тюрьма вокруг…
Два автомата – толстая труба SD и короткий, внушительный, как кулацкий обрез MP5K с глушителем, сунулись в комнату, щедро сыпанули смертью…
Тр-тр-рррр.
Брызнуло кровью, подавился криком магнитофон, кто-то с грохотом упал вместе со стулом, звякнуло битое стекло, и через пустые окна дохнуло темной ночью…
– Аллах акбар!
Пожилой ломанулся вперед, ловко перескочил через труп, сунул ствол в большую комнату. Лазер нашел человека тридцати с чем-то лет, бородатого – он был в трусах, тянул руку к лежащему на диване «стечкину».
– Руки!
Человек замер, потом демонстративно отодвинул руку от понтового «стечкина». Медленно встал. Выпрямившись во весь рост.
– Нохчо ву? – спросил он.
– Со нохи ю.
Появились еще чеченцы.
– Я Асламбек Мураев, – сказал он.
– И что с того?
…
– К стене, руки за голову.
– Вы чего…
Чеченцы молчали.
– Да вы чего. Я же нохча как и вы!
– Какой ты нохча, – сказал один из боевиков, – ты национальный предатель. Руки в гору, если жить хочешь, да…
Мураев понял, что лучше не спорить.
– Смотри, пожалеешь.
– Заткнись…
Пожилой прошел к окнам, отодвинул занавески – за ними была решетка, примета нового времени, выглянул. Включил рацию…
– Мирза, два…
– Три.
Контрольная цифра была пять – даже в обмене нужно соблюдать осторожность.
– Что на улице? Чухнули?
– Нет. Водка пьют…
– Мы выходим. Паси улицу.
– Ишт ду.
Старший повернулся к своим.
– Выходим. Али, этого опекаешь…
– Дик ду.
Один за другим шагнули в темноту из расстрелянного дома, в котором поселилась смерть. Впрочем, теперь везде была смерть…
«Паджерик» завелся с полпинка, даром что говорят, что он на паленом топливе не очень. Мураева положили между рядами сидений и поставили на него ноги…
– Мирза, мы в машине. Слезай с верхотуры, подхватим тебя…
– Уже иду.
Двери в доме они закрыли – утром кого-то ожидает большой сюрприз. Того мяса, что осталось в доме, на трех монстров точно хватит…
