Ближе всего к правде Фарель чувствовал себя, оказавшись лицом к лицу с ложью, с помощью которой эту самую правду пытались скрыть. Он умел распознать фальшивую ноту в голосе, лишний вздох, колебание, выдающее собеседника, — и разговор с месье Симоном заронил в него семя подозрений. Старый сыщик явно пытался обмануть его, рассказывая всю эту историю о юной незнакомке, умершей от передозировки. Историю, очень похожую на ту, что могла произойти с молодой Камиллой Сультье, хотя многое тут не совпадало.

В глубине души он знал, что люди просто так не пропадают, но прежде чем выдавать сенсационную новость, следовало собрать достаточно деталей, так как пока, несмотря на все свое терпение, он был еще далек от цели.

За почти год расследования Фарель увешал северную стену своей гостиной газетными вырезками в поисках потенциальных кандидатов — тех, чья безымянность позволяла втихомолку стереть их.

Каждое утро он был вынужден читать все срочные сообщения агентства «Франс пресс», чтобы ни одного не пропустить — тщательно, словно старушка, выискивающая в газетах скидочные купоны.

Одновременно он охватывал и другие темы, иногда интересные и всегда полезные, но пропажа людей была его хобби, своего рода постоянным фоновым расследованием, навязчивой идеей. На некоторых вырезках появлялись бумажки со словом «возможно» заглавными буквами, за которым следовал вопросительный знак. Иногда оно писалось с такой горячностью, что по большей части оказывалось на обоях.

Сам того не зная и тем более не желая, детектив передвинул кусочки пазла, и предмет журналистского расследования теперь сделался более определенным. Его отправной точкой стала Камилла Сультье. Основная часть убийств, совершившихся в Сен-Сен-Дени, автоматически вела к уголовной полиции департамента и имела одну общую черту. По словам месье Симона, точкой доступа стал лейтенант Матиас Обен. Уверенный, что обладает достаточной информацией, чтобы вывести его из равновесия, журналист связался с полицейским и просто-напросто взорвал ему мозг. Их беседа была очень познавательна; тем же вечером Фарель стал обладателем коробки уголовных дел и скрупулезного объяснения, что именно полицейские называют «кодом 93».

На его стене надпись «определенно» теперь была стерта, уступив место надписи «код 93», а число 17 — числу 23. Вот теперь ему точно требовались новые обои.

Юная незнакомка месье Симона — если это все-таки Камилла — должна была бы вызвать бо́льший резонанс, и молчание, которым было окружено это дело, побудило Фареля связаться с Люка Сультье. Исключение из исключений — похоже, она была единственной, у кого есть семья, по крайней мере, семья, готовая заявить о себе. Разговор не продолжался и нескольких секунд, и снова Фарелю пришлось задеть своего собеседника за живое, чтобы тот не бросил трубку.

— Исчезновение моей сестры не станет вашей следующей статьей, месье Фарель.

— Понимаю, но я не из светской хроники. Я думаю, что она связана с другими.

Люка понимал, что без толку искать Камиллу где-то, кроме кладбища. Потому знать причины и обстоятельства ее смерти ему было очень важно. Он стал слушать еще внимательнее.

— У меня в распоряжении копии двадцати трех уголовных дел, связанных с подозрительными смертями…

— Каждому свое чтение.

— Проблема в другом. Когда я спрашиваю кого-то из своих знакомых из уголовки, ответ один и тот же: такого расследования не проводится. И ни в каких информационных файлах эти смерти не появлялись.

Фарель намеренно выбрал самый вопиющий пример.

— Чтобы дать вам представление: молодая девушка примерно двадцати лет найдена мертвой от передозировки в сквоте коммуны Лила в начале две тысячи одиннадцатого. Полицейские из комиссариата, занимающиеся разбирательством, передали дело уголовной полиции, но, судя по всему, дотуда оно не дошло, так как там ни следа от него нет. И в то же время оно существует — и в данный момент находится у меня перед глазами.

Если б у Люка в руках был крекер, он моментально раскрошился бы. Перьевая ручка оказалась прочнее. Сультье попытался как можно строже контролировать интонацию.

— И какой вывод вы из этого сделали? Что это совершается нарочно? Что уголовные дела стираются?

— Объяснение заняло бы слишком много времени, но если в двух словах — да, я так и думаю. Я думаю, что в девяносто третьем стараются скрывать некоторые убийства — тех, кого полицейские между собой называют «невидимками», — с целью обеспечить приемлемый результат, показатель раскрываемости.

— Но девяносто третий всегда был вотчиной головорезов, так почему его хотят выдать за дачный поселок?

— Я предпочел бы иметь возможность говорить с вами вживую, но глубоко убежден, что Камилла по ошибке могла оказаться в числе этих стертых анонимов.

— Очень много информации сразу, месье Фарель… И вы говорите, что доказательства ваших слов содержатся в уголовных делах, которыми вы располагаете?

— Да, двадцать три дела.

— А процедуры вскрытия там есть?

Вопрос показался неуместным, но требовалось во что бы то ни стало обаять своего собеседника.

— Да, краткое изложение и выводы.

Тогда Сультье согласился на встречу на завтрашний вечер. Сразу после этого он позвонил месье Симону. Частному детективу предстояло оказать семье последнюю услугу.