Между Дворцом правосудия Бобиньи и уголовной полицией 93-го департамента угнездилась улица Эгалите. Лучшего названия для территории между полицией и правосудием просто невозможно найти. В одноэтажном коттедже Луиджи Мальдонадо со свежеприбывшей из Италии семьей решил открыть здесь «Ла Молизана» — ресторан, главный зал которого находится в гостиной, а терраса — в саду, создавая впечатление, что ты у кого-то в гостях. Прямо на лужайке у дома в качестве рекламы стоял негодный старый «Фиат Чинквеченто», бело-красно-зеленый под цвет флага страны-изготовителя, как будто пьяный разносчик пиццы нашел удачной идею оставить здесь автомобиль, который с тех пор и не трогался с места. Несмотря ни на что, здесь лучшая пицца в районе — отличная жрачка для полицейского. Отсюда и сегодняшний выбор.

Де Риттер встала, не очень уверенно держась на ногах.

— Я позвоню мужу, предупрежу его, что немного задерживаюсь. — Она подняла пустой стакан, который только что уронила на стол. — А еще чтобы он заехал за мной.

Проходя, Йоханна толкнула стул, затем еще два, и Ронан подмигнул официанту, давая понять, что всё под контролем. Сэм же всего лишь перестал жевать.

— Кому?

— Мужу.

— Но разве она не…

— Нет, замужем, двое мальчишек; и этим утром я свалял хорошего дурака.

— Представляю себе этого мужа, который возится с банкой варенья, когда крышка никак не дается…

— Не обманывайся, он скорее датский здоровяк-домосед. Совсем неплохой и к тому же полный дурак.

На обратном пути Йоханна толкнула те же самые стулья, которые поставили было на место.

— О чем вы говорили?

Не давая себе труда приукрашивать, Ронан повторил свои слова. Вторая бутылка полусладкого размыла все фильтры приличий.

— Я говорил, что твой дурак-муж лучше, чем я мог бы подумать.

— Не знаю, должна ли я принять это на свой счет, но по отношению к нему ты очень любезен. Зато я вижу, что ты уже достаточно созрел для сплетен. Так говори же, мужик!

Ронан неуклюже встал в оборонительную позицию в воображаемом сражении.

— Ну, давай, у т… тебя право на два вопроса, не больше, так что не ошибись в приоритетах своего любопытства.

Учитывая его состояние, последние слова этой длинной фразы были сказаны таким заплетающимся языком, что остальные двое из компании покатились со смеху в этом зале, где остались единственными клиентами.

Мгновение Йоханна размышляла.

— Мой первый вопрос касается тебя. Как Кост, выглядящий таким разумным человеком, мог принять к себе в группу тебя, лейтенанта Ронана Скалья? И вообще, Скалья — это Корсика, разве не так? Ты чего делаешь в девяносто третьем?

— С Корсики моя мать, а я никогда туда и носа не совал; я люблю море, но не горы, а еще не люблю взрывов. Это и есть твой вопрос?

Сэм вернул его в рамки.

— Ну да, я же обещал тебе десерт… Как я, Ронан Скалья, мог вступить в группу Корсики.

— Коста.

— Ага, Коста.

Как на театральной сцене, Ронан принялся рассказывать, сопровождая свои слова жестикуляцией — возможно, слишком сильной…

— Несколько лет назад я был начальником следственной группы в комиссариате Обервилье. Меня вызвали на труп — самоубийство, канал Урк, утро, лето. Того типа удалось вытащить из воды, я позвал коллег из речной полиции — на катере с эхолокатором, но никаких сюрпризов под водой не обнаружилось. Единственное, что удалось — это собрать толпу ДЗ.

— ДЗ?

— Это такое расхожее полицейское выражение — дураки-зеваки. Так я продолжаю?

Де Риттер изобразила улыбку.

— Да, пожалуйста, у тебя так хорошо получается…

— Проблемой с тем самоубийством были руки, связанные за спиной; метод довольно редкий, но так делают, и я знаю почему. Только вот дежурный следователь не захотела слушать мои объяснения и передала дело уголовной полиции, убежденная, что это убийство. Первым сотрудником уголовки девяносто третьего, с которым я имел дело, оказалась капитан Лара Жеврик. Хочу сразу сказать, она мне понравилась. Вся такая кругленькая, слишком накрашенная — и сразу принялась орать во все стороны приказы тем гнусавым голосом, от которого мне до смерти захотелось ее прибить. Я попытался донести до нее свое мнение, но лучше б я подождал, пока меня спросят. Жеврик гавкнула, что это не мое дело и что она никогда не видела самоубийцы с руками, связанными за спиной. Тогда я дал задний ход. Вот так я и встретил Коста.

— Подожди, Кост и Жеврик на одном и том же деле?

— Нет, Кост был там простым сопровождающим, наблюдателем. У Жеврик чувство такта как у потерявшего управление бульдозера, и она настроила против себя большинство подразделений, а это на самом деле не лучшая реклама. Ты быстро усвоишь, что три четверти хороших дел, которые рассматриваются полицией, приходит из комиссариатов. Тем более имеет смысл сохранять с тамошними хорошие отношения.

Де Риттер выразила сомнение.

— Но в данный момент я скорее согласна с капитаном Жеврик: это похоже на убийство.

— Верь мне, я начинал службу в комиссариате на окраине Финистера, а там один из самых высоких по Франции показателей самоубийств. Меня неплохо натаскали в том, что касается тысячи и одного способа свести счеты с жизнью. И вот когда Кост отвел меня в сторону и попросил сказать, что не дает мне покоя, я объяснил ему, что это силок. Просто так по своей воле не утонешь. Инстинкт самосохранения сделает так, что ты в любом случае не останешься под водой.

Молчание Йоханны, наконец-то увлекшейся этой историей, побудило его продолжать.

— Хорошо, сейчас набросаю в общих чертах. Сперва ты связываешь себе ноги, затем конец веревки завязываешь особым узлом, в который просовываешь руки. Посвящаешь несколько секунд воспоминаниям о том, какое дерьмо твоя жизнь, и прыгаешь. Разумеется, когда ты оказываешься под водой, инстинкт самосохранения берет свое: ты пытаешься подняться на поверхность, бьешься, но силок сжимается, и подняться невозможно. В общем, возможно, это было и преступлением, но с той же вероятностью можно было утверждать, что это самоубийство.

— Умно. Зловеще, но умно. А потом?

— Затем Жеврик, все так же уверенная, что имеет дело с убийством, захотела во что бы то ни стало обследовать труп, чтобы поискать следы борьбы или защиты. Дело за малым — перевернуть труп. Но, учитывая палящую жару, установившуюся с начала июля, и то, сколько времени он пробыл в воде, брюхо у него раздулось и кожа размягчилась. В общем и целом, это была крайне неудачная мысль, но раз уж она пришла в голову капитану Жеврик, та вцепилась в нее и приказала двум подчиненным перевернуть труп, чтобы положить его на живот. Я предложил ей подождать сотрудников похоронного бюро, привычных к такого рода ситуациям. Меня снова едва не испепелили, и я оставил все как есть.

Де Риттер начала предполагать самое худшее:

— Только не говори мне, что…

— Ну да… Едва тело перевернули, кожа на брюхе порвалась, и все, что было внутри у этого типа, хлынуло на асфальт. Литров десять каши из внутренних органов, разжиженных гнилостным газом; ближайших из ДЗ, как по команде, вытошнило.

— Дураков-зевак?

— Ну да. Некоторые грохнулись в обморок, другие завопили, но большинство вывернуло желудки. Капитана Жеврик оставили лицом к лицу с ее глупостью, и я предложил Косту известить семью покойного.

Известить о кончине. Испытание, через которое каждому полицейскому однажды приходится проходить. Одна из ситуаций, которых Де Риттер опасалась больше всего.

— Не очень тяжело?

— К этому привыкаешь. Ты их не знаешь, не знаешь их близких, это горе тебя не касается. Ты всего лишь посланник.

В спор вступил Сэм:

— Особенно потому, что мир Ронана вертится вокруг Ронана, а все прочие его не колышут.

Де Риттер спросила, чем закончилась эта история.

— Так что? Убийство или самоубийство?

— Если я все хорошо помню, это было первое вскрытие доктора Маркван, тогда только пришедшей в Институт судебно-медицинской экспертизы. Она подтвердила версию самоубийства, и дело так и осталось у нас. Неделю спустя мне позвонил Кост, а еще через два месяца я вошел в состав его группы.

Де Риттер, добивая вторую бутылку вина, наполнила три стакана и повернулась к Сэму:

— А ты? Как ты пришел в эту команду? Другая невероятная история?

Ронан прервал ее:

— Извини, у тебя кончились патроны. Было право на два вопроса, и я на них ответил.