Сейчас

Я лечу вперед ногами и только спустя какое-то время вспоминаю, что лежу в больнице. Ни двинуться с места, ни открыть глаза по-прежнему не получается, но можно заметить, как над головой, будто в длинном тоннеле, едва уловимо меняется свет.

От яркого к темному, а потом наоборот.

До меня доходит, что меня куда-то везут прямо на кровати. Не знаю, что это означает, и хочу, чтобы мне кто-нибудь объяснил. Мысленно задаю вопросы, но на них никто не отвечает:

Избавиться от последней мысли не удается. Вполне возможно, покойник так и должен себя чувствовать.

Не знаю, куда меня везут, но здесь явно тише. Кровать останавливается.

– Ну вот мы и на месте. Мое дежурство подошло к концу, но совсем скоро вами займется сменщик, – звучит чей-то незнакомый голос.

Он разговаривает со мной, будто с ребенком. Но я не против. Раз он со мной говорит, значит, я жива.

Он выходит, вокруг становится тихо. Слишком тихо, будто чего-то не хватает.

Вентилятора легких!

Меня от него отключили, трубки в горле теперь тоже нет. Меня охватывает паника, но тут же я осознаю, что я могу дышать и без него. Рот закрыт, однако легкие регулярно пополняются кислородом. Я дышу сама. Я иду на поправку.

Звучат шаги, меня касаются чьи-то руки, вновь становится страшно. Затем поднимают с кровати, я боюсь, что меня уронят. Потом кладут на что-то прохладное. Поверхность холодит кожу сквозь сорочку. Я неподвижно лежу на спине, вытянув вдоль тела руки и глядя в никуда, не способная выйти взором за рамки собственного тела. Меня оставляют в покое, вокруг тихо как никогда. Но так продолжается недолго.

Штуковина, на которой я лежу, приходит в движение, меня опять катят, только на этот раз головой вперед. Тишину пронзает неприятный звук, напоминающий приглушенный механический крик. Я не понимаю, что происходит. Как бы там ни было, очень хочется, чтобы это прекратилось. Громкое, непонятное жужжание будто становится ближе. Наконец все заканчивается.

Я едва замечаю, как тело вновь окутывает чуть более яркое сияние. Механические звуки сами по себе превращаются в детский плач, что намного хуже. Кожа ощущает влагу, и я вдруг понимаю, что обмочилась. Пакета, в котором собирался мой жидкий стыд, теперь нет, меня душит запах мочи, я опять отключаюсь.

Из непроглядной черноты в смутный полумрак меня возвращает свист. Ненавижу, когда свистят. Я опять лежу на кровати, кто-то толкает меня ногами вперед по нескончаемой веренице длинных коридоров. Над головой вновь мелькают тени, будто наверху работает конвейер из электрических лампочек. Кровать останавливается и поворачивает. Так повторяется еще несколько раз. Вперед-назад, вперед-назад – я будто превращаюсь в пылесос, пытающийся вобрать в себя собственную грязь. Мы резко останавливаемся. В то же мгновение прекращается и свист.

– Прошу прощения за беспокойство, но вы не могли бы напомнить мне, где выход, – говорит пожилая женщина, – вечно я здесь блуждаю.

– Не переживайте, в этом лабиринте со мной такое тоже бывает. Возвращайтесь обратно, потом поверните направо. Там увидите выход на парковку для посетителей, – произносит голос, который у меня нет никакого желания слышать. Я говорю себе, что это не он, что у меня просто разыгралось воображение.

– Благодарю вас.

– Всегда пожалуйста.

Это он. Я уверена – это тот самый мужчина, который пичкает меня снотворными. Он опять начинает свистеть, и это пробуждает к жизни давно забытое воспоминание. Когда мы были студентами, он тоже любил насвистывать. Но если тогда это меня раздражало, то теперь пугает. Я говорила себе, что ошиблась или что-то перепутала, но теперь последние сомнения, питавшие надежду, развеялись как дым. Человек, который меня здесь держит, – Эдвард. Теперь я знаю это точно. Только не знаю, зачем.

Кровать опять приходит в движение, меня охватывает паника. Куда он меня везет? Его наверняка должен кто-нибудь остановить, но тут я вдруг вспоминаю, что он здесь работает. Вряд ли кому в голову взбредет задавать вопросы врачу, который везет куда-то пациента. Принято считать, что доктора помогают людям, а не причиняют им вред.

Наконец каталка останавливается, и на смену свисту приходит кое-что похуже. Я слышу звук закрываемой двери.

– Ну вот, мы опять вместе. Вдвоем – только ты и я.