Недавно

Я иду туда не потому, что Пол вечером опять не вернулся домой. И не потому, что из его шкафа пропал пакет с черным кружевным бельем – этому вполне можно найти логичное объяснение. Я иду туда, потому что так хочу и потому что в этом нет ничего такого. Очень многие поддерживают со своими бывшими дружеские отношения, это совсем ничего не значит, и я не делаю ничего плохого. Я прокручиваю эти слова в голове до тех пор, пока сама не начинаю в них верить. Каждый шаг словно ведет меня куда-то не туда, но я все равно продолжаю двигаться по избранному пути.

На Саут-Бэнк царит оживление, лица светятся чужеродными улыбками. В лунном свете вальсирует Темза, змеясь вдоль берегов, вдали величественно возвышаются небоскребы. Мне нравится смотреть на этот город ночью, в темноте не видны ни его грязь, ни скорбь.

Войдя в бар, я сразу же замечаю его, каким-то странным образом после всех этих лет его фигура кажется привычной. Он сидит ко мне спиной, но я вижу, что его рука уже сжимает стакан. Еще не поздно. Я все еще могу просто развернуться и уйти, забыв обо всем, что так и не произошло.

Ноги на каблуках будто прирастают к полу, к горлу подступает тошнота, призывая меня бежать. Увидев неоновую вывеску туалета, я, опасаясь не успеть, расталкиваю любителей выпить после работы. Но стоит мне оказаться в кабинке, дурнота тут же проходит, скорее всего, это просто нервы. Я мою руки. Не знаю почему, ведь они чистые. Беру бумажное полотенце и насухо их вытираю, сосредоточенно глядя на обручальное кольцо на левой руке. Делаю глубокий вдох, выдыхаю и смотрю на себя в зеркало, радуясь, что меня сейчас никто не видит. Глаза в отражении кажутся уставшими и далекими, но в целом впечатление ничего. Мое новое маленькое черное платье сидит отлично, выгодно подчеркивая тело, давно забывшее, что такое уход, а каблуки, хоть и неудобные, добавляют уверенности. Я укротила непослушную копну каштановых волос, накрасила лицо и ногти. Не знаю, почему это для меня так много значит, но мне хочется предстать перед ним во всей красе.

Чтобы подбодрить собственное отражение в зеркале, я улыбаюсь, но оно отвечает мне без особого энтузиазма. Мое лицо принимает повседневное выражение. В этот момент дверь распахивается, покой и тишина, обволакивавшие меня и вносившие в душу успокоение, разлетаются вдребезги. Пространство вокруг заполняет хаос бара, высасывая из небольшого помещения весь воздух. Стараясь мысленно отгородиться от грохота, я хватаюсь за раковину, побелевшие костяшки указывают в сторону выхода. Внутрь вваливаются две женщины, явно навеселе, хохоча над какой-то неведомой мне шуткой. Выглядят моложе меня, хотя я подозреваю, что мы с ними примерно одного возраста. Короткие юбки, алые губы и бумажные колпаки на головах напоминают мне, что скоро Рождество, хотя это для меня больше ничего не значит. Они болтают достаточно громко, чтобы заглушить голоса в голове, призывающие меня уйти, поэтому я делаю глубокий вдох и направляюсь к стойке.

Останавливаюсь рядом с ним и вдыхаю его запах, такой знакомый и запретный. Он будто совсем меня не видит.

– Бокал «Мальбека», пожалуйста, – говорю я бармену.

Боковым зрением вижу, что голова Эдварда поворачивается, а его глаза по привычке словно вбирают меня всю, с головы до ног.

– Привет, Эдвард, – говорю я и поворачиваюсь к нему, усиленно стараясь не выдать охватившего меня волнения ни голосом, ни выражением лица.

Он в ответ тоже мне улыбается. Если меня время изменило, то его пощадило. За эти десять лет он будто даже стал лучше. Помимо своей воли я любуюсь его загорелой кожей, белыми зубами и озорными карими глазами, которые при виде меня словно приплясывают от восторга.

– Мне то же самое, и еще одну пинту эля «Эмбер» – не могу пройти мимо такого названия.

Он вынимает из кожаного бумажника новенькую, хрустящую двадцатифунтовую банкноту и кладет ее на стойку. Белая хлопковая рубашка, изо всех сил пытающаяся скрыть и удержать выпирающие из-под нее мышцы, кажется слишком тесной. Когда мы были студентами, он вечно пропадал в спортзале и явно не забыл туда дорогу и сейчас.

– Стало быть, ты пришла, – говорит он.

– Да, – отвечаю я.

Он смотрит на меня слишком пристально, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не отвести взор.

– Я рад тебя видеть.

Под его взглядом я внутренне сжимаюсь. Бармен приносит долгожданное вино.

– Этим вечером у меня была пара свободных часов, и мне подумалось, что было бы здорово поболтать о жизни, – говорю я.

– Пара часов? Это все, что у меня есть? – отвечает он, передавая мне бокал.

– Нет, я могу уделить тебе лишь десять минут, потом у меня еще одно свидание с очень классными ребятами.

Он улыбается, на долю секунды позже, чем надо, и переспрашивает:

– Еще одно свидание? – Я заливаюсь краской смущения. – Понятно. Тогда мне нужно извлечь максимальную пользу из того времени, что ты мне выделила. Твое здоровье!

Он поднимает бокал, чокается и пьет, не сводя с меня глаз. Я первая отвожу взгляд и выпиваю явно больше вина, чем следовало.

Мы быстро настраиваемся на общую волну. Алкоголь обильно смазывает шестеренки разговора, и то, и другое теперь льется совершенно свободно. Несмотря на все эти годы, в его компании я чувствую себя естественно и легко. За три дня до Рождества в баре не протолкнуться, что по идее должно вызывать дискомфорт, но я этого даже не замечаю. Толпа незнакомцев вокруг нас то и дело обновляется, мягко ограждая меня от болезненных воспоминаний о нашем прошлом. Я отвечаю на улыбки, комплименты и легкие прикосновения Эдварда, прекрасно понимая: чтобы распороть ткань моей нынешней жизни, достаточно одной маленькой прорехи. После второго бокала в голове явно шумит больше, чем допускают пределы благоразумия. Сегодня мне так и не удалось толком поесть.

– Не знаю как ты, а я умираю от голода, – говорит он, будто читая мои мысли, – может, быстренько где-нибудь перекусим?

Я обдумываю его предложение. Мне весело и хочется есть. Я не делаю ничего плохого. Ищу повод отказаться – надо сказать, совсем недолго, – но так и не нахожу.

– Если недалеко, – отвечаю я.

– Отлично, – говорит он, встает и помогает мне надеть пальто.

Когда мы, пробившись сквозь плотный строй посетителей бара, подходим к двери, он открывает ее и придерживает передо мной.

– Только после вас.

Я давно забыла, что означает проводить время с настоящим джентльменом. Такое ощущение, что ко мне вернулся кто-то из моего собственного прошлого.

Воздух отрезвляюще холоден, но Эдвард говорит, что знает неподалеку неплохое местечко. Я давно разучилась расхаживать на каблуках по мощенным булыжником улицам. Когда я спотыкаюсь во второй раз, он берет меня под руку, не встречая с моей стороны ни малейшего сопротивления. Мы, конечно же, выглядим как пара влюбленных, ну и ладно. Он подводит меня к дому, по виду напоминающему жилой таунхаус, выпускает мой локоть и стучит в пугающе черную дверь.

– Что ты делаешь? – шепчу я, чувствуя себя как школьница.

– Ищу нам что-нибудь поесть. Или ты уже не голодна?

Не успеваю я ничего ответить, как большая стеклянная дверь распахивается, и на пороге вырастает средних лет господин в черном костюме. Непропорционально высокий, будто вытянутый чьей-то могучей рукой вверх, с лицом человека, которому в своей жизни довелось услышать много грустных новостей.

– У вас столика на двоих случайно не найдется? – спрашивает Эдвард.

К моему изумлению, господин согласно кивает:

– Разумеется, сэр, сюда, пожалуйста.

Следуя за привратником по мраморному полу длинного коридора, я чувствую себя будто Алиса в Стране чудес. Затем бросаю через плечо взгляд, желая убедиться, что Эдвард никуда не делся. Он, похоже, очень доволен собой, и я начинаю подозревать, что все это – часть его плана на сегодняшний вечер. Я не против, он же не насильно меня сюда притащил. Мы поворачиваем направо и через небольшую дверь попадаем в просторный, освещенный свечами зал, где нас подводят к единственному свободному столику. За другими сидят четыре пары, не удостаивающие нас даже взглядом.

– Я принесу винную карту, сэр, – говорит господин в костюме, унося нашу верхнюю одежду и скрываясь в прикрытом пологом дверном проеме.

– Впечатляет…

Это все, что я могу сказать.

– Спасибо. Мне здесь нравится. Только для постоянных членов.

Своими загорелыми руками он берет со стола белую льняную салфетку, аккуратно ее разворачивает, будто Туринскую плащаницу, и кладет на колени. То же самое делаю и я, после чего спрашиваю себя, что же нам никак не несут винную карту. Я волнуюсь, что без вина мы уже исчерпали все интересные темы для разговора.

– Как твоя новая работа? – спрашиваю я.

– Отлично. Можно даже сказать – замечательно. Предполагалось, что это будет временный проект, но потом мне предложили постоянный контракт, и я решил остаться.

– Поздравляю, а что за больница?

– Короля Альфреда.

– Недалеко от моего дома, – говорю я.

Он улыбается.

– А твоя девушка, она тоже работает в Лондоне?

– Да, но только в центре. С моими дежурствами и ее графиком мы видимся далеко не так часто, как хотелось бы. Меню как такового, боюсь, здесь не предлагают, дают что есть, но кормят всегда вкусно.

– А если мне не понравится то, что дадут?

– Уверен, что понравится.

Я слушаю рассказ Эдварда о его работе. Он всегда хотел стать врачом, и вот теперь его мечта сбылась. Думаю, это была одна из тех сторон, которые привлекли меня в нем, когда мы познакомились. Эдвард жаждал помогать людям и спасать их. Теперь он из скромности говорит об этом коротко, то и дело давая мне самой возможность рассказать о себе. По сравнению с ним моя жизнь выглядит поверхностной и пустой. Я никого не спасаю, а дело свое делаю, чтобы помочь не кому-то, а себе.

Блюда, подобного тому, которое нам принесли, мне не приходилось есть уже очень давно, но как только мой бокал опять наполняется вином, я, не в состоянии удержаться, вновь пытаюсь испортить этот восхитительный вечер.

– Твоя девушка знает, что ты сегодня выпиваешь с бывшей? – спрашиваю я.

– Конечно! А что, твой муж нет?

Я молчу, Эдвард смеется. Мне это совсем не нравится.

– С тех пор утекло много воды, каждый из нас проделал в жизни большой путь и вырос, – добавляет он.

Я чувствую себя старой дурой с истекшим сроком годности.

Увидев, что он отказался от десерта, следую его примеру. Пока он говорит, я, помимо своей воли, вспоминаю времена, когда мы были вместе. Тогда ему трудно было держать руки при себе, находясь рядом со мной, но ведь с тех пор прошло десять лет. Он, может, и не изменился, а вот я да. В новой одежде и с макияжем я все равно старая, не та девушка, которую он помнит.

– Я провожу тебя до Ватерлоо, – говорит он.

– В этом нет необходимости, я прекрасно доберусь сама.

– Ты – да, но я живу здесь недавно, могу заблудиться, поэтому твоя компания будет мне очень кстати.

Выйдя из ресторана, он подставляет мне локоть, и я не вижу ничего плохого в том, чтобы взять его под руку. Ладонь через пальто ощущает его тепло, и по дороге до станции я то и дело вижу, как женщины бросают на него заинтересованные взгляды. Проходя через главный вестибюль вокзала, я утомленными глазами оглядываю табло с информацией об отходящих поездах, опасаясь не успеть на последний и не уехать домой.

– Мне на тринадцатую платформу. Спасибо за приятный вечер.

Я целую его в щеку.

– Как-нибудь надо будет повторить.

– С удовольствием, – отвечаю я, не уверенная до конца, что действительно буду этому рада.

Он берет меня за руку, и на долю секунды меня охватывает чувство неловкости.

– Мне надо идти, – говорю я, пытаясь высвободить пальцы.

– Не надо. Пойдем еще куда-нибудь выпьем по последнему бокалу. Ты же можешь уехать и на следующем поезде…

– Я правда не могу, этот, кажется, последний.

– Тогда оставайся со мной. Мы можем снять номер в одном из лучших отелей Лондона.

Он еще сильнее сжимает мою ладонь, и в его взгляде мелькает отблеск, давно вычеркнутый мной из воспоминаний. Я вырываю руку.

– Эдвард, я замужем.

– Ты несчастна. Иначе ты не была бы здесь.

– Неправда!

– Неужели? Я тебя хорошо знаю.

– Та версия Эмбер, которую ты знал, устарела много лет назад.

– Не думаю. Мы оба тогда все испортили, но теперь можем начать все сначала. Тогда я не понимал и не ценил того, что у меня было, зато понимаю теперь и очень хочу все вернуть. Ты, вероятно, тоже. Поэтому ты и пришла.

– Прости, если ввела тебя в заблуждение. Мне пора.

Я ухожу. Мне не надо оборачиваться, чтобы убедиться, что он по-прежнему стоит и смотрит мне вслед и что я только что совершила большую ошибку.