Машина остановилась, муж пропал. Баххубер стоял у моей открытой двери, извинялся, что разбудил: случилась авария. Не могла бы я подъехать на машине по тропе у ручья. Я так и сделала, полагая, что это миссия милосердия.

Но затем Коротышка объявил, что мы должны снять листы рессор. Я спросила, не собирается ли он сделать свою жену расхитительницей могил. Он подмигнул, и я поняла, что он решил как-то схитрить.

Мы с Баххубером старались раскачать каркас точно так же, как это делали в Бахус-Марше. Воняло гнилой листвой, и запах еще держался на нашей одежде, когда мы прятали ворованные рессоры и клипсы под своим задним сиденьем.

Никто не говорил мне, что мы сможем воспользоваться этими рессорами без штрафа. Муж держал это от меня в тайне. Наблюдатели «Редекса» наносили радиоактивную краску на детали автомобилей. И если мы поставим украденные рессоры, счетчик Гейгера это распознает. Глядя на этот обман, я думала о миссис Маркус.

Оставалось еще шесть часов езды до Таунсвилла, и, припрятав рессоры, мы заторопились: скорей, ну же, жми на газ. Я сказала, что меня зовет природа. Он ответил: очнись. Я подумала: он потратил время на помощь отцу, теперь может потратить немного и на меня. Демонстративно взяла первую страницу газеты с моим интервью подтереть зад. Если он и заметил, то не прокомментировал.

Штурман наверняка думал, как и все мужчины: я должна снять комбинезон и остаться голой, как Ева, прямо на трассе. И я прошла подальше вверх по ручью, где скопились сломанные ветки, листва, деревья, вынесенные потопом. Я взяла с собой садовую лопатку, но наткнулась на огромное дерево, вырванное с корнем, из-за чего рядом осталась воронка шесть футов глубиной. Копать не пришлось. Я раскачивалась над воронкой в чем мать родила, цепляясь за корень дерева, измазанный глиной.

Зов природы оказался лишь шепотом. На стенах воронки всего в футе от поверхности я увидела корни, опутавшие кости. Первая рассыпалась в моих руках, и я увидела множество других – кладбище, тошнотворно. Дело в том, что это были не животные. Их было так много, должно быть, черные.

Я вытащила человеческую челюсть. Вернулась. Поспешила надеть комбинезон. Я женщина настырная. Вернулась в раскоп, где смогла достать человеческий череп из потревоженной почвы.

Он был крошечный, хрупкий, готовый вот-вот рассыпаться, как яйцо эму. Я мать. Я знала, каково держать нежного младенца, и понимала, что это скорее всего маленький мальчик, а все эти кости вокруг него – его семья. Он был вполне чистым и очень легким и, казалось, обратится в пыль, если я буду неуклюжа. Я сунула лопатку в задний карман и взяла его обеими руками, и понесла, осторожно, словно чашу с водой, назад сквозь сухой кустарник и травы.

Придя к машине, я показала им, что у меня было.

– Ничего, – сказал Коротышка. – Я поведу.

Ему больше нечего было добавить.

Штурман открыл мне заднюю дверь, но затем встал передо мной, вглядываясь в моего маленького приятеля, так давно погибшего. У Баххубера, как обычно, за ухом был заложен карандаш, и теперь он достал его, и я отдернула от него головку. Но нет, он сказал, что хотел только указать мне на круглую дырку, прямо там, где раньше было ушко, которое слушало воду в ручье.

Бог знает, почему я плакала о том, что случилось так давно. Муж пытался понять, но это была не наша вина. Мы не знали этого негритенка.

Я не вела машину следующие шесть часов, но чувствовала злую стиральную доску на дороге, словно мы ехали по шпалам. Чуяла запах листвы с ручья, напоминавший о скотобойне и сыромятне из детства. Бедный малыш, я держала его по-матерински, ладонью – затылок. Затем дорога углубилась в заросли сахарного тростника футов двенадцати высотой. Мы были насекомыми, летевшими сквозь заросли травы. Порой появлялся просвет, порой нет. Затем мы лениво ехали в утренней мгле, когда фермеры поджигали тростник. Пепел влетал в открытые окна. Они называли его «Бёрдекинский снег». В дыму я держала головку и слушала рев тростникового пожара.

Я нянчила череп, пока мы проезжали нескончаемые тростниковые плантации. В тропических городках виднелись трубы, и беспокойные мельницы, и серые потрепанные дома, построенные на столбах. Раскидистая бугенвиллея, такая большая и старая, что опрокидывала решетки, на которых вилась.

Наконец, в сумерках, мы зарегистрировались на Таунсвиллской выставке. В гигантских фиговых деревьях над нашими головами тучи лорикитов ссорились из-за того, кто с кем и где будет спать. Для меня это была чужая земля.

Когда муж узнал, что я собиралась отнести череп в полицию, он приказал Баххуберу сопровождать меня.

Я была бы благодарна, пойди он со мной сам.

Нет, ему нужно встретиться кое с кем.

«Осторожно, чтобы он тебя не покусал», – не сказала я.

Выставка находилась в Уэст-Энде Таунсвилла, а полиция – минимум в двух милях от нее. У местных было вдоволь времени поглазеть на меня. Вот женщина в комбинезоне. Разрази меня гром. Полицейский участок был огромным, как фабрика, и мы нашли там сержанта, сцепившегося с потрепанным чернокожим, и пришлось подождать, пока его не сопроводили в «спальное помещение», прежде чем заявить о нашем деле.

Не скажу, что сержант смеялся или ухмылялся, но ему явно было неприятно и трудно понять, чем он может помочь команде «Редекса».

Что я намеревалась ему сказать? Неужели это такая загадка? Кем-то было совершено преступление.

Баххубер указал на пулевое отверстие.

– Ваш друг – криминалист? – спросил меня полицейский. Затем Баххуберу:

– Похоже, у вас личный интерес к черным расам, приятель.

– Неужели?

– Одного взгляда на вас достаточно, приятель. Это очевидно.

– И что же вы видите?

– Может, это не ясно там, откуда вы приехали, приятель. Но здесь у нас, что называется, глаз наметанный.

Я спросила, при чем тут черные расы.

– Вы с юга, миссус? Ваш парень белый человек с юга?

Я подумала: «Мы здорово посмеемся над этим вечером».

– Что ж, похвально. Удачи вам обоим. А что до этого, – он подтолкнул ко мне головку, – считайте это сувениром. Возможно, выручите у себя за него шиллинг-другой. Что смешного, Джимми? – И он таращился на Баххубера, пока тот не отвернулся. – А теперь, – повернулся он ко мне, – вот что мы сделаем с вашей находкой.

Из глубокого ящика он достал толстую книгу записей с множеством листочков копирки. Взял ручку со стальным пером, какие лежат на почте, и написал в форме: «Череп ребенка-аборигена найден возле ручья Фаннел / Финч Хэттон».

Я не спрашивала его, как он узнал, что ребенок был аборигеном, или как угадал название местности, и у меня не было выбора, кроме как принять клочок бумаги вместе с черепом. У него нет места для хранения, заявил он.

Я понесла маленькую картонную коробку в тропическую ночь и полагаю, мы оба думали, что коп, должно быть, псих. Мне было неловко, и я придержала язык. Воздух вонял летучими лисицами, и я видела, как они застилают небо над выставкой, словно бомбардировщики на рейде.

Команды «Редекса» собрались в гостинице «Уэст-Энд», где маленькие летучие мыши пировали насекомыми возле ламп. Паб был как сверкающий свадебный торт, построен в декоративном стиле былых времен. Общий бар находился на первом этаже, но все команды собрались наверху, столпились на широкой веранде, облокотившись на чугунную цветочную балюстраду. Муж пребывал в приподнятом настроении, позвал нас присоединиться к нему.

Я чувствовала себя глупо с картонной коробкой и спрятала ее под лестницей. Затем единственным препятствием оказалась зеленая жаба – огромная, как обеденная тарелка, сидевшая, выпучив глаза, на лестничной площадке. Я вежливо обошла ее. Наверху я нашла барменшу, которая потребовала, чтоб я выбрала себе пойло, и я сказала, что буду пиво, и спросила Баххубера, что будет он.

– Сертификат при вас? – спросила она.

– Мы не местные, – ответил он.

Я сказала, что у меня тоже нет сертификата.

– Вам не нужен, милочка, но он знает, о чем я.

Конечно, я проигнорировала эту чушь. Заказала пиво себе и лимонад своему штурману.

– Ну, это ему можно, – сказала она, и какие бы бумажки она до этого ни требовала, больше они ей были не нужны. Должно быть, она увидела, как нас тепло приняли сливки общества, знаменитые водители с их военными историями, например, как чей-то «хиллмен» кувыркнулся трижды, пока не скатился с насыпного гравия, а «вангард» слетел с ухаба и приземлился с таким грохотом, что вылетело окно. Мы были элитной командой, которая не потеряла ни одного очка. Менее чем через минуту я оказалась в нескольких дюймах от Лекса Дэвидсона и Джека Брэбема, которые вскоре стали нашими друзьями.

И вот он стоял посреди всех возвышавшихся героев, шибко непростой парень, за которого я вышла замуж. Красавчик Коротышка Бобс снова светился изнутри, предводитель в Испытании «Редекс» 1954 года, тыча пальцем в грудь Джека Дэйви.

Снова над ним посмеивались как над «начинающим предпринимателем» из Бахус-Марша. Его понимали, привечали, он парил над Таунсвиллской выставкой, и я не видела причины задумываться о его мошенничестве с ворованными рессорами.