Глава 13
– То есть ты действительно решила все испортить, – резюмировал Эрик, оглядывая ее тщательно подобранный наряд.
Мешковатые джинсы, непонятно, мужского или женского кроя, фланелевая рубаха в красно-черную клетку из тех, что занашивали до дыр в девяностые. Волосы, по-сиротски собранные в низкий хвост, и выражение лица «поможите, люди добрые».
Нет, внутри Кира торжествовала. Она была довольна собой и знала, что не вызовет у родителей Саакяна ничего, кроме недоумения. Армяне с их любовью ко всему показательно-нарядному придут в ужас от такой гипотетической невестки. Была еще мысль взять жвачку и смачно ей чавкать, но это даже для Киры казалось перебором. Надо, чтобы все выглядело максимально естественно.
– Неплохая затея, – Эрик наконец кивнул. – Я оценил. Ну что, идем?
– Еще не поздно отказаться.
– И в мыслях не было, – он галантно склонил голову и широким жестом пригласил ее в свою отполированную «Мазду».
Совет старейшин на лавочке у подъезда за этой сценой наблюдал безмолвствуя. Со стороны, наверное, казалось, что это прожженный сутенер вербует невинную душу в свою порочную армию. Не желая портить впечатление, Кира напоследок бросила на Эрика взгляд, полный мольбы и отчаяния.
– Нет, до чего дошли… Посреди бела дня! – заквохтала Клавдия Степановна.
Но за Кирой уже захлопнулась дверца, и машина с низким рычанием сорвалась с места. Нормальные люди устанавливают глушитель, Эрик же, вероятно, прикрутил к движку мегафон, чтобы звучало как целый табун.
Кира хотела подколоть Саакяна за его склонность к показухе, но попа на мягкой светлой коже кресла блаженствовала. Спину ласкали невидимые руки, для ног было ровно столько места, сколько нужно, чтобы не ныли колени, а пахло в салоне так, что хотелось прижаться ноздрями к приборной панели, чтобы нанюхаться впрок. Запах новенькой чистой машины… Если бы изобрели такой освежитель для белья, Кира бы честно сменила излюбленный «Аистенок».
Для разнообразия было приятно ехать в полной тишине. Никакого перестукивания и поскрипывания деталей, сулящего замену сцепления или втулок. И от внезапно накатившего покоя расхотелось даже препираться с Эриком. Но он заговорил сам.
– Я рассказал родителям о тебе. И про стендап, и про твою работу. Так что монолог «меня зовут Кира, и я – программист» можешь сразу опустить.
– Слушаюсь, Эрик-джан.
– Язвительность тебе тоже не поможет. Ты еще не видела моих сестер.
Кира представила себе девушек с косами до пояса, миндалевидными глазами и бровями, сросшимися на переносице. Вряд ли им дозволено говорить что-то кроме «Да, маменька» или «Да, папенька».
– Я сказал, что мы с тобой встречаемся несколько месяцев.
– И тебе поверили? Ты что, не водил домой своих макаронин?
– Зависть тебе не идет. Но если хочешь знать, я никого еще домой не водил.
Это утверждение заставило Киру прикусить язык. Она не была готова к подобной откровенности. И как реагировать? Радоваться, что она – уникальна? Бояться, что до этого Эрик вел настолько развратный образ жизни, что стеснялся демонстрировать его собственной семье? И она слишком давно знала Саакяна, чтобы принимать за честную монету все, что он говорит. Сколько раз вот так развешивала уши, а потом выясняла, что за его словами тщательно припрятан едкий сарказм. Нет, лучше промолчать. Если притворишься, что проблемы нет, глядишь, исчезнет сама собой.
Эрик привез ее к классической девятиэтажке, и, стараясь унять неожиданный прилив волнения, Кира последовала за ним.
– Не переживай, ты им понравишься, – самодовольно ухмыльнулся Саакян и распахнул перед ней скрипучую дверь подъезда.
И Кира убеждала себя, что ей, в сущности, плевать, что о ней подумают. Но все же нервничала. Наверное, потому, что побаивалась чужой семьи с чужими традициями.
Однако то, что она увидела в следующие несколько мгновений, на первый взгляд ничем не напоминало об Армении. Да, она не рассчитывала увидеть национальный костюм или услышать печальное завывание дудука с порога. Но хоть что-то! Акцент, брови, золото…
Мама Эрика больше напоминала француженку, чем армянку. Может, дело было в стрижке а-ля Мирей Матье, может, в крошечных размерах. Мадам Саакян была миниатюрная, худенькая и казалась хрупкой, как коллекционная фарфоровая статуэтка.
– Проходите, проходите, мои дорогие, – она радостно всплеснула руками.
Голос у нее оказался низким и хорошо поставленным, с обаятельной хрипотцой. Видимо, Эрик унаследовал бархатные интонации от матери. И Кире осталось лишь гадать, как это маленькое тело генерирует такие сильные звуковые волны.
– Разувайтесь, располагайтесь, – суетилась она. – Девочки еще не пришли. Эрик, покажи Кире, где ванная. И проходите в гостиную, мне осталось накрыть самую малость. Геворг! Геворгик, ты уже нарядился?!
Последнее было адресовано куда-то в стену. И, видимо, без труда прошло через бетонное препятствие, потому что по децибелам превосходило перфоратор.
Из-за стены послышалось неразборчивое ворчание и кряхтение. Нечто, что, скорее всего, представляло собой непереводимую игру слов. А, вот и повеяло Арменией!
– Геворгик, как тебе не стыдно! Я же приготовила рубашку! Идите в гостиную, ребята, я разберусь с отцом.
Кире приходилось изо всех сил делать вид, что она не слышит колоритного диалога родителей Эрика. К собственным семейным разборкам привыкла, к чужим – еще нет. И больше всего ее поражало, что ситуацией так лихо управляет именно женщина. И еще никто ей не указал на место у плиты, как частенько делал ее собственный папа. И ведь это армяне, блюстители традиций! Но маленькой мадам Саакян разве что папахи не доставало.
– Да что же это такое, ты собрался прятаться в подсолнухах в этой рубашке? – сетовала за стеной громогласная мама Эрика. – Как я покажу тебя людям?
– Папа редко ходит по магазинам, – пояснил Эрик шепотом. – Но если что-то себе покупает, то никто не заставит его это снять.
– А как твою маму зовут? – так же тихо спросила Кира: она вдруг вспомнила, что даже имя лжесвекрови еще не выяснила.
– Элинар.
Элинар Саакян оказалась не единственным потрясением Киры в этот вечер. Не успела она примоститься на краешек светлого кожаного дивана, – видимо, все Саакяны в вопросах обивки были немного расистами, если судить по машине Эрика, – как из прихожей донеслись шум, смех и высокие женские голоса.
– А вот и девчонки, – Эрик хлопнул себя по коленям, но вместо того, чтобы пойти в прихожую с распростертыми объятиями, плюхнулся рядом с Кирой и по-хозяйски закинул руку ей на плечо.
Она, разумеется, тут же замахнулась локтем, целясь ему под ребра, но он перехватил атаку, прижал к себе и в самое ухо выдохнул:
– Ты же моя невеста. Вот и не забывай.
– Маааам, а Эрик обжимается на твоем любимом диване! – обрушился на Киру пронзительный ябеднический вопль.
Она подняла глаза: в дверях стояла девушка, одетая, пожалуй, еще менее женственно, чем сама Кира.
Серые джинсы с разодранной коленкой. Толстовка. То ли растянутая, то ли просто велика на пару размеров. И черные, шелковистые волосы, скрученные на затылке в какую-то растрепанную фрикадельку.
– Маришечка, я тебя не так воспитывала, – тут же материализовалась из коридора Элинар. – И просила сто раз, у меня новый ковер. Сними, ради бога эти кроссовки.
– Что у нас тут?! – выглянула из-за матери еще одна сестра Эрика.
Точно, двойняшки. И не только по генам, но и по одежде.
– О, привет! – весело улыбнулась вторая. – А ты и есть та самая невеста Эрика? Я – Наринэ!
– А я – Маринэ, – первая протянула руку. – Только не перепутай.
– Кира, – нерешительно вставила Скворцова.
Стянув кеды и аккуратным движением затолкав их под диван, Маринэ уселась рядом с братом, а Наринэ – на стул напротив. Какое-то время они пристально изучали гостью, и когда неловкая пауза начала Киру основательно напрягать, Маринэ заговорила снова. И Кира с какой-то ностальгией вспомнила ту самую неловкую паузу.
– Ты – классная, – вынесла вердикт Маринэ. – Скажи, Нар?
– Ага. Я боялась, он приведет какую-нибудь… – Наринэ вытянула губы уточкой.
– Точно! – поддержала ее сестра. – А ты вроде нормальная.
– Спа… спасибо, – настороженно ответила Кира.
– Так что? Со свадьбой уже решили? – Наринэ скрестила руки на груди.
– Нам, в принципе, все равно, главное – не во время сессии, – пояснила Маринэ, и обе энергично закивали.
Эрик ощутимо напрягся и помрачнел.
– Так, исчезните обе! – рявкнул он. – Марш в комнату!
Кира насторожилась: вот оно. Сейчас она увидит, как в Армении обращаются с женщинами. Даже ее собственный брат не повышал на нее голос. Тумаков отвесить в детстве мог, но за дело. А вот так, чтобы раз – и в комнату…
Но пугалка Эрика на девчонок не произвела никакого впечатления. Наринэ расхохоталась, а Маринэ ласково потрепала брата по щеке.
– Сто лет не видела тебя без бороды, – сказала она, проигнорировав выпад брата, и тут же с горящими глазами уставилась на сестру: – Слушай! А на что спорим, это Кира заставила его побриться?
– Точно! – Наринэ закусила губу. – Признавайся, Эрик, кто тебя побрил?
– Как тебе это удалось?
– Когда он спал?
– Нет, мы же пробовали. Он проснулся. Может, на спор? Я так и знала! – Маринэ просканировала недовольную физиономию Эрика и пришла к верному выводу: – Он проспорил! Надо было цеплять его…
– А ну цыц! – Эрик угрожающе наклонился. – Еще слово, и папа узнает, что царапину на его машине оставил не сосед.
Девочки разом замолчали, а Эрик довольно ухмыльнулся. Однако шантаж спас его ненадолго.
– Так что со свадьбой? – Маринэ, видимо, физически была неспособна долго молчать. – Если в июне сессия, то, значит, в июле?
– С ума сошла?! – перебила ее сестра, прежде чем Кира или Эрик успели открыть рот. – В июле жарко!
– Зато можно на открытом воздухе, – возразила Маринэ.
– Ну и фу, – Наринэ отмахнулась. – Будут торт, цветы, сама посуди. Куча ос! Тем более бабушка Сатеник опять скажет в Ереване. Значит, придется в доме дяди Гарика. Чтобы все гости поместились.
Девушки тарахтели так быстро, что ни Кира, ни Эрик не успевали и слова вставить.
– Не смеши! Проще бабушку сюда привезти!
– А она поедет? Или обидится смертельно. Нет, в Армении лучше в августе. В конце. Инжиры будут, орехи свежие. Тетя Шушаника напечет свои фирменные…
– А тебе бы только поесть! – надулась Маринэ. – Я хочу на открытом воздухе. Чтобы белая арка, цветы… Как в кино… К Кеосаянам даже работница ЗАГСа приезжала. Они все стояли… Слушай, Кира! А можно мы будем подружками невесты?
– Только чур платья не лиловые! А зеленые можно? Нам идет зеленый!
– Нет, ты чокнутая! – Маринэ закинула ногу на ногу. – Какой зеленый? Хочу синий. Или золотой на крайний случай.
– Нет, цвет травы.
– Золотой!
– Кир, так какой лучше?
Кира застыла с полуоткрытым ртом, как выпотрошенная скумбрия. К счастью, от необходимости отвечать ее избавило появление главы семейства. Геворг Саакян являл собой солидность. Так, как ее описывали словари еще с Викторианской эпохи.
Густая шевелюра, брюшко ровно такого размера, чтобы показать, что человек живет сыто, но не плюнул на себя окончательно. Изморозь седины на бачках и щетине, полосатая рубашка, чуть отливающая шелком на отсвет, и шикарные подтяжки. Наверное, итальянские. Сколько Кира ни встречала армян в своей жизни, они все до чертиков обожали все итальянское. Что-то необъяснимо прочное было в союзе этих солнечных народов.
Геворг уселся во главе стола, и Кире почудилось, что вот-вот откуда-нибудь выскочит мальчик-лакей. Барскую картину портило лишь одно: всем своим видом хозяин дома демонстрировал конфликт с рубашкой. Вероятно, маленькая Элинар умудрилась настоять на своем выборе, но теперь ее супруг то и дело неприязненно поводил плечами и одергивал рукава.
– Геворгик, ну что ты вредничаешь, – жена ласково расправила ему воротник. – Ну, посмотри, как тебе хорошо. Девочки, скажите ведь?
Такого разнообразия уменьшительных форм от слова «папа» Кира не слышала никогда. Папочка, папусик, папончик, папулик-джан… Воистину, в словотворчестве двойняшкам Саакян не было равных. Но их старания не пропали даром. Папа Геворг оттаял и раскис, как мацун.
Вот и все? Вот он, идеальный алгоритм общения с армянами? Погладила, похвалила, посюсюкала, разве что за ушком не почесала – и он готов? А с виду такой властный…
– И так всегда, – недовольно шепнул Кире Эрик.
С ним, видимо, вышло как в той басне про осла и болонку. Когда хозяин приласкал комнатную собачку, и следом осел попытался взгромоздиться на колени. Сестрам за ласку все сходило с рук, а Эрику доставалось по-мужски. И теперь, с той самой минуты, как в комнату вихрем ворвались обаятельные близнецы, старший брат прямо-таки источал раздражение.
Едва позволив отцу познакомиться с Кирой, девочки наперебой принялись рассказывать ему про свои университетские дела и клянчить деньги и позволение на какой-то модный концерт. И Кира, которая от дискуссии держалась в стороне, наблюдала, что как только Геворг возмущенно раскрывал рот, чтобы выразить свое несогласие, ему в тарелку падала очередная добавка, а изящная ручка Элинар нежно гладила его запястье. И сразу морщины разглаживались, взгляд теплел, и Саакян-старший, будто нехотя, с ворчанием, все же утвердительно кивал.
Кира попробовала себе представить эту ситуацию в собственной семье. И ничего не вышло. Да, мама прыгала перед отцом на цыпочках, но он только говорил «Молчи, женщина» и делал по-своему. А уж сама Кира никогда бы не стала унижаться до каких-то просьб. Брала – и поступала как хотела. А потом, задрав подбородок, получала свою порцию наказания. У них, скорее, Олегу все позволялось. Как же! Мужик растет! Ну, подумаешь, курил за школой. Делов-то! Папа и сам сызмальства таскал у деда махорку. Так, леща в качестве назидания отвесит, и на том ладно. Киру же тащили через весь двор за ухо, позорили перед родней и вдобавок дали две недели домашнего ареста. Конечно, потом, едва отбыв срок, она направилась прямиком в табачный киоск, на сбережения купила пачку «Тройки» и выкурила всю разом. Потом ее рвало всю ночь, и мама не рискнула сообщить отцу о причине. С тех пор Кира на дух не переносила сигареты, но во всем остальном продолжала поступать назло. Да она бы никогда, ни одному мужчине не позволила с собой поступать так, как поступал ее отец с ней или с мамой.
Это была традиция всего ее рода. Пусть никто не произносил этого вслух, мужики воспринимались как нечто необходимое, но при этом страшно хлопотное. Плохонький, зато свой. Пьет, зато зарплату приносит. Бьет, зато не гуляет. И пусть на публике жены позволяли себе одергивать мужей, как школьников перед линейкой, дома все равно покорно тащили и рассол опохмелиться, и терпеливо переклеивали запачканные обои, и вставали за два часа до работы, чтобы отгладить рубашку и сварить кашу.
В семействе Саакянов все было наоборот. Внешне – покорность, по факту – диктатура матриархата. Да, Элинар выглядела так, будто ее свалит с ног первым же сквозняком. Да, мужа она называла не иначе как «Геворгик». Преданный взгляд, ласковые прикосновения. Но ведь ни одно, даже самое маленькое дело при Кире еще не решилось в его пользу! Его самолюбие тешили, но он спокойно сдавал позиции по всем фронтам.
– Геворгик, а давай поедем в следующие выходные к Карапетянам?
– Я устал. Имею же я право отдохнуть хоть два дня в неделю?
– Ай, Геворгик! Тебе положить еще маминого суджука? Конечно, у Беллы Карапетян свежее, ее брат только приехал из дома. Говорят, прислали орехов нового урожая, Белла будет печь большую пахлаву. И Умик привез, говорят, коньяка. Того, что делает его дедушка Вараз. Но как скажешь, Геворгик, если ты устал…
И эти речи опутывали отца семейства, как муху смола. Он еще для виду вяло сопротивлялся, а потом, хмурясь, говорил:
– Ладно, скажешь Белле, что мы будем.
И надо отдать должное Элинар Саакян, она ни на секунду не позволяла себе демонстрировать триумф. Напротив, она ласково улыбалась и с большим рвением гладила мужнину руку.
– Ай, Геворгик, как хорошо, что ты так решил!
Геворгик кивал и по его лицу читалось: «А и правда хорошо, что я так решил».
Кира не знала, что так вообще бывает. Ожидала увидеть кухонное рабство, а получила все с точностью до наоборот. Нет, стол был накрыт, конечно, по-царски. И горячие лепешки с сыром, раскатанные тонко-тонко. Стоило взять треугольный кусочек из круглого, только разрезанного пирога, как в воздух вырывался пар, тянулись нити горячего сыра и на тарелке оставался маслянистый сок. А если положить сверху ложку мацуна с зеленью…
Здесь был и просто белый домашний сыр, и вкуснейшие тушеные баклажаны, и какая-то куриная закуска, и даже овощи имели совершенно другой вкус, чем те, что Кира обычно брала в супермаркете. И оставалось только радоваться тому, что джинсы не жмут в талии.
К тому моменту, как всеобщее внимание вновь переключилось на них с Эриком, Кира была до неприличия сыта и мечтала только укутаться в одеяло и прямо тут, с краешку, прикорнуть. И только несколько пар глаз, устремленных на нее, дали понять: кажется, у нее что-то спросили.
Эрик безошибочно считал ее состояние и теперь тоже довольно улыбался. То ли был рад, что ее выбила из колеи мамина стряпня, то ли просто впервые в жизни видел вот такой, расслабленной и неготовой обороняться.
– Тебя спрашивают, как мы познакомились, – тихонько подсказал он и замолчал, предоставив ей полную свободу слова.
– Ах да, простите. Элинар, все было так вкусно… Это потрясающе! Никогда не ела ничего подобного. И я, если честно, растеряла все мысли.
Хозяйка выглядела польщенной.
– Жалко, я так не умею, – продолжила Кира, намереваясь сыграть роль неподходящей невестки, и, уж если начистоту, тут она совершенно не кривила душой. – На кухне я просто ходячее недоразумение. У меня даже макароны пригорают…
– Ой, это такая ерунда! – замахала руками Элинар. – Тут все проще простого. Тебя просто никто не учил… Знаешь, моя свекровь так поначалу придиралась к моей готовке… Геворгик, я очень люблю твою маму, но признай, она была строга ко мне. И я решила, что буду совершенно другой. Главное – просто грамотно подобрать продукты. И вот у Вахинянов, например, с прошлого месяца домработница. Представляешь, Геворгик, они ее уже научили печь гату!
Эрик торжествовал. Кира не понимала, чему он радуется. Ведь в его же интересах было, чтобы идея со свадьбой в конце концов провалилась. И лучше было бы подогнать обоснование под отмену брака уже сейчас! Но почему тогда его так веселит добродушие матери?
– Так что, как вы познакомились? – спросила Наринэ, и Кира вновь оказалась под прицелом.
И не могла не признать, что на сцене «Большого стендапа» и то чувствовала себя не в пример спокойнее.
– Ну, я играла в КВН. Потом стала заниматься стендапом… Мы с Эриком выступаем в одном клубе.
– Ты в стендапе?! – от восторга Маринэ чуть не подпрыгнула.
– Да, мы теперь оба в телепроекте, – нехотя подтвердил Эрик.
– Папульчик, мы должны это посмотреть! – выпрямилась Наринэ. – Пусть Эрик достанет нам билеты на съемки. Ну, пожалуйста, скажи ему!
– Я не думаю… – начал было Геворг, но младшенькая уже вскочила и повисла у него на шее.
– И вот так всегда… – обреченно повторил Эрик.
Кире пришлось выложить все о себе. Она надеялась хотя бы на конфликт традиций. Рассчитывала, что Геворг в какой-то момент хлопнет кулаком по столу: «Русская невестка?! Ни за что!» Однако все ожидания рушились кирпичик за кирпичиком, и Кира не знала, радоваться этому или ужасаться.
Совершенно не представляя, куда деваться от внезапного радушия родителей Эрика и щебетания его сестер о «предстоящей» свадьбе, она старалась не поднимать глаз и сосредоточилась на угощениях. Все равно переспорить двойняшек даже ей было не под силу. Она ела вкуснейшую, тающую на языке гату с грецкими орехами, пила чай и вполуха следила за беседой, чтобы больше не попасть впросак.
Однако главный сюрприз ждал Киру после ужина.
– Девочки, уберите со стола, – попросил дочерей Геворг-джан. – Видите, мама устала.
– Ай, Геворг, я сама. Они не знают, куда все ставить. Оставь детей в покое. И все же как хорошо Нине Вахинян, у них такая чудная домработница, – продолжала лоббировать идею Элинар: видимо, по таким крупным вопросам действовать надо было издалека и осторожнее.
– Линочка, за твою шубу можно было нанять двух домработниц. Девочки не рассыпятся.
– Но папусик, я только из института! Пусть Нара собирает, – заканючила Маринэ.
И не успела Кира вызваться помогать, потому что даже на ее вкус девочки Саакян были избалованными, как из-за стола поднялся Эрик.
– Я сам, мама, – он взял пару тарелок. – Отдыхай. И ты отдыхай, дорогая.
Последнее, как ни странно, относилось к Кире. И не находя слов от неожиданности, она наблюдала, как некогда бородатый альфа-самец российского стендапа собственноручно таскает в кухню грязную посуду.
Семья Саакянов сломала все представления Киры о жизни. Она видела столько супружеских пар и думала, что знает о браке всё. Но сегодняшний вечер вдруг перевернул все ее представления. Задел что-то важное внутри нее, и она оказалась не готова принять новую информацию вот так, сразу.
Поэтому молчала, когда Эрик вел ее к машине, когда заводил мотор. Молчала по дороге домой. И он будто чувствовал ее состояние. Не торопился ехидничать и злорадствовать, а просто позволил ей побыть в тишине. И Кира была ему за это благодарна. Он нежно поцеловал ее в висок на прощание, высадил у подъезда и скрылся в темноте двора, а она так и осталась смотреть, как удаляются красные стоп-сигналы. И беззвучно шевелила губами, словно собираясь что-то сказать.
