Глава 33
Назови себя
Три дня до События.
— О, никак новенького принесли! — раздался хриплый голос откуда-то справа. — Ты погляди, Се-пай, спеленали прямо как особо опасного. Определенно — при попытке сопротивления путем попытки к бегству. Как думаешь? Хи-хи.
Тот, которого голос назвал Се-паем, не ответил. Гоша попробовал шевельнуть рукой. Рука слушалась плохо. Стражи перед уходом сначала, не церемонясь, бросили его на нары, а потом Че-д быстро разрезал сетку, едва не вспоров Гоше брюхо ножом, похожим на десантный. Ладно, надо размяться, — подумал Гоша и продолжил попытки. Спустя минуту Гоша смог, наконец, сесть и с трудом распрямил затекшие конечности. Сжав зубы и втягивая воздух от боли, он начал растирать онемевшие части тела, озираясь по сторонам.
Камера была совсем небольшая — метра три на три. Вместо одной из стен — решетка из толстых вертикальных прутьев, отделяющая помещение от довольно широкого гулкого коридора. Вдоль каждой из оставшихся трех стен камеры имелись прикрученные к ним нары. Двое заключенных лежали каждый на своей «шконке», когда Стражи притащили Гошу в камеру, и один из зеков, тот, чье место оказалось напротив, сел и стал с интересом разглядывать Гошу. Рядом с нарами Гоши вдобавок имелся «толчок» с трубой вместо бачка, а с противоположной стороны — стальная раковина. Ну, для начала получил место у параши, — усмехнулся Гоша. Кстати, о параше…
Наконец, справив нужду и в процессе едва не закричав «ка-а-а-йф!» на всю тюрьму, он вернулся на свое место и стал ненавязчиво разглядывать сокамерников. Оба на вид — старики, один дряхлее другого. Оба в серых тюремных робах.
— Мир вашему дому, — произнес Гоша.
— И тебе не хворать, — ответил тот, что сидел на своих нарах напротив Гоши, коротко стриженный, но с невероятно густыми бровями и подбородком, сизым от седой щетины. Из-под кустистых бровей на Гошу смотрели два совершенно черных, глубоко посаженных глаза. Второй старик, который лежал на боку на своей «лучшей» шконке у малюсенького окна под потолком, совершенно лысый и невероятно худой, лишь на секунду обернулся, услышав приветствие, кольнул Гошу взглядом и сразу же отвернулся обратно к стене.
— Долго же ты сбрасывал… — усмехнулся первый дед.
— С ночи терпел, — пожал плечами Гоша. — А руки все время были заняты, даже ширинку не мог расстегнуть.
— Мда… Ты кто будешь, особо опасный в пеленках? — ухмыляясь спросил старик, шевеля кустами над глазами и разглядывая странный для тюрьмы прикид нового сокамерника.
— Ги-ор, — ответил Гоша и, подумав, добавил: — Из Тринадцатого.
— Воск, значит, — старик перестал смеяться и как-то печально вздохнул, сомкнув брови. — Ясненько. А я — Та-ри.
Гоша приветственно кивнул.
— А что ясно? — спросил он старика.
— Многовато вас что-то в последнее время гребут. Без роду, без памяти, ничего не знаете, не умеете, читать, писать и то, порой, учить заново приходится.
— Ну, я по крайней мере помню, что учился много чему и довольно серьезно. Хотя читать и правда разучился.
— Хм… И где это ты учился?
— В академии Права, на юрфаке, — на автомате выдал Гоша и тут же прикусил язык. Пойди-объясни теперь, что это и где.
— Академии Права?.. — задумчиво произнес старик, шевеля бровями. — Не слышал о такой. Много разного в Потисе появилось в последнее время…
Гоша промолчал. Вряд ли стоило пытаться объяснять, как все было на самом деле.
— Академии, хе-х, — повторил старик, шевеля густыми бровями. — А ты что же — академик, выходит? — продолжил размышлять вслух старик.
— Ну да. Почти что, — усмехнулся Гоша.
— Ты посмотри на него, Се-пай, — хихикая, опять обратился старик к своему неподвижному соседу. — Образованный смертник нынче пошел… Это на наши-то самые честные выборы Верховного правителя Потиса! Теперь заживем еще лучше!
Старик рассмеялся в голос, но тут же хрипло закашлялся и затих. С чего он взял, что я смертник, когда пожизненное дали? — удивился Гоша, но не подал вида. Другой вопрос показался ему сейчас гораздо более интересным.
— Честные выборы правителя? — заинтересованно спросил Гоша. — Это как? Неужели голосованием большинством голосов граждан?
— Чудак-человек. Голосованием… Скажешь тоже. Турнир и есть выборы.
— Турнир? — Гоша вдруг вспомнил, что Кай-чи рассказывала ему что-то про какой-то большой ежегодный турнир, но он слушал вполуха, любуясь «ангелом во плоти», явившимся ему на площади у каменного «монстра». Постойте-ка… И судья в приговоре упоминал о каком-то турнире-символе чего-то там…
— Это что же, — спросил он старика, — кандидаты дерутся с правителем? Или, быть может, между собой?
— Ты с которой луны свалился?
— Хм… Пожалуй, я свалился с той обалденной розовой галактики на небе. Если не дальше.
— Это со Спирали, что ли? — смеясь, переспросил старик. — Оно и видно. Совсем где-то мозги отбил — таких простых вещей не помнить. Э-хе-хе… Что же мне с тобой делать, воск беспамятный? Ладно…
Старик покачал головой и стал терпеливо объяснять «бестолковому воску» что к чему.
— Претенденты из граждан, допущенные Советом, — обычно их не больше восьми, по числу районов полноправных граждан Потиса, — сражаются со смертниками. А что, я считаю отличная идея. Молодцы, конечно, были предки, соображали что к чему, насчет справедливого Турнира и все такое. Ну, то есть раньше и правда было, вроде как ты сказал. Но это же темный век! А нынешний Верховный добавил в завет справедливости, помянув нашего брата. Ну, а что, разве мы не люди? Смертникам все равно вышка светит, а так хоть польза какая для людей, и даже надежда. И народ сразу видит, есть ли от него толк, от претендента, то есть. Каждый желающий стать Верховным должен победить троих. Если смертников таки победят хотя бы двое, тогда да, как по старинке, бьются между собой.
— И Верховный тоже?
— Что «тоже»? — приподнял веники бровей старик.
— Ну, сражается со смертниками?
— Нет, тебя точно долго били и всё, видать, по голове. Верховный дерется с последним выжившим претендентом. Один на один. Один раз. До конца.
— А в чем прикол смертнику драться-то? Да ему по кайфу будет, если Бугра вашего скинут! — удивленно спросил Гоша, заодно решив потренироваться в фене.
— А вот и не угадал, — ехидно осклабился старик, — еще какой резон есть. Смертник, загасивший претендента, по решению Совета и голосом Самого может быть помилован. Если прикончишь, тоже ругать не будут — знают, что сами под смертью ходим. Наоборот — станешь горожанином в обход ранга обслуги. Смертники ведь по положению хуже восков. И нас никто не щадит, если проигрываем. Так то. Либо на арене, либо сразу после — в расход.
Гоша в очередной раз подивился архаичной простоте устройства здешней выборной, да и общественной системы.
— Похоже, часто у вас правители меняются. Так, что ли, выходит? — спросил он.
— Ты что сдурел? Двадцать лет уже Папа сидит. Народ какой-то хилый пошел после войны, даже двоих смертников пройти не может. Но там бойцы… — старый зек многозначительно покачал головой. — Где уж с Верховным-то биться, в живых бы остаться — уже праздник. А Верховный… Говорят, он непобедим. Родился в боевой стойке и ки-о-но. И от него исходит сияние…
— И скольких непобедимый победил?
— Э-э… — сокамерник был явно озадачен вопросом. — Ну… Я ж говорю — народец хилый нынче, даже до боя с Папой добраться не может. Куда там с ним биться…
Гоша хотел было съязвить, промолчал. Сокамерник, как зашоренный, не замечал очевидной проблемы с логикой ситуации. Что ж, посмотрим, как это происходит в реальности, — подумал Гоша, растягиваясь на вонючем матрасе.
— А когда ближайший Турнир? — спросил он старика.
— Ты и этого не помнишь? — еще больше удивился старик. — Ну дела… Турнир будет через…
Неожиданно, в разговор вдруг вклинился другой старик, которого Та-ри называл Се-паем, до этого момента совершенно тихо лежавший на шконке в своем углу:
— Джаббат! Когда, наконец, эти дураки поумнеют! — старик, кряхтя, сел на своем лежбище и свесил короткие ноги вниз, не доставая до пола. — Ерунда все это. Верховный, сияние и даже помилование…
Гоша, наконец, разглядел, до чего тот был худой, лысый и сморщенный. — Самое главное для тебя не это, сопляк, раз ты тут оказался. — Он посмотрел внимательно бесцветными глазами на Гошу. — Запомни, что я скажу. Вдруг пригодится. Хотя, конечно, выглядишь ты как полная размазня… — старик нахмурился. — Если других претендентов не осталось… Смертник, победивший бойца и заявивший о своем праве, становится претендентом. И значит, пройдя троих других смертников, имеет право вызвать Самого. Но победивший трех претендентов, если таковое вдруг случится, а правилами допускается, может вызвать на бой сразу Самого, даже минуя смертников. Только об этом — тссс… — старик поднес палец к впалому рту, — мало кто помнит. Из официальных правил убрали почему-то, хотя права не имел никто этого делать. Даже Сам «сияющий», — на последнем слове старик сплюнул. — Ведь править завет нельзя… Но вот, поди ж ты, как-то умудрились спрятать пару «лишних» слов. А еще нынешний Верховный придумал увеличивать число смертников до двадцати четырех. Если среди желающих потрогать власть на ощупь много мастеров намечается. Хитро…
— А ты, Се-пай, почем знаешь про претендента из смертников? — перебил его Та-ри. — Не помню такого что-то.
— Оттого и не помнишь, что скрывают. Но некоторые старики, вроде меня, еще помнят полный текст. И знают…
— Что знают? — в свою очередь с интересом спросил тощего старика Гоша.
— Что отказаться от вызова смертника Верховный не может. Только с такими условиями про смертников Ле-он и смог продавить в Совете новый завет Турнира сразу после Душной войны. А еще, в исключительных случаях, он может против претендента выставить брата или племянника. Только вот где такого смертника взять, что захотел бы бросить вызов Самому и биться со своими… Ведь проиграешь — пощады не жди, тут же тебе и приведут приговор в исполнение. Помилования не будет. Но зато это настоящий шанс поймать удачу за хвост.
— Интересно… — произнес Гоша, диву даваясь от такого поворота дел. Выходило, что при счастливом исходе дела (очень счастливом!) любой смертник имел шанс стать правителем. Тогда понятно, почему нынешние власти скрывают такую возможность. Если конечно лысый старик не врет, — подумал Гоша. — Кстати, это все хорошо объясняет несменяемость нынешнего правителя. Что-то такое он придумал с этими смертниками… Кстати, о турнирах! Те воры между собой все время говорили о каком-то Темном Сходе…
— А что ты знаешь про Темный Сход? — спросил он лысого старика Се-пая, переваривая услышанное.
— Это ты про Турнир Воров? Хе-хе, странно, что ты спрашиваешь, если даже про Большой Турнир мало что знаешь… А я ведь когда-то участвовал в нем.
— Правда? Я, выходит, тоже. Вчера.
— В самом деле? Наверняка, в отборе… Из какого же ты клана, сынок?
— Получается, из того, что в Тринадцатом Нижнем.
Старик усмехнулся.
— «Быки». Понятно… Решили тебя втемную использовать.
— Это как это?
— Ну, ты явно не из воров…
— Как ты догадался?
Се-пай снова усмехнулся.
— Тут и без лупы разглядеть можно. Ведь даже имени клана не знаешь. И говоришь чудно. Небось, предложили тебе за бабки выступить?
— Ну… — замялся Гоша, — в общем да.
— Ну вот я и говорю — втемную. В клан тебя не приняли. Надеялись просто приподняться в турнирной лестнице — для нас, воров, это важно. А если тебя покалечили бы, то и взятки гладки…
— То есть?
— Дали бы тебе немного бабла — и отвали. А если бы стал членом клана — были бы обязаны обеспечить твое лечение. У нас с этим строго, знаешь ли. Своих не кидаем.
Старик снова улегся, показывая тем самым, что разговор окончен.
— Ясно…
Гоша тоже растянулся на нарах и мысленно присвистнул. Чем дальше влез, тем громче маты. Это же надо! Так глупо влипнуть в очень странную историю с местными ворами… И в результате оказаться здесь с неиллюзорной перспективой пожизненного или того хуже — участия в каких-то жутких боях за власть! Легально! Причем с высоким шансом летального исхода. И очень маленьким — стать горожанином. А уж вызывать на бой Правителя — и вовсе, похоже, чистое самоубийство…
Все таки, интересная тема, — подумал Гоша, переворачиваясь на другой бок на жестком ложе. — Хоть диссертацию пиши о средневековых нравах в современном обществе Тайи. Так глядишь, и в самом деле настоящим местным академиком стал бы… Лет через двадцать. Гоша даже улыбнулся своим мыслям. Хм… Все таки, я — неисправимый оптимист, — подумал он.
Внезапно из коридора донесся лязг открываемых замков, затем, спустя полминуты, к клетке Гоши и старика подошел Страж и ткнув пальцем в сторону Гоши, коротко бросил:
— Новенький — на выход.
Дверь отъехала в сторону. Старый вор, снова было повернувшийся лицом к стене, развернулся вполоборота и стал наблюдать за Гошиными движениями.
— К Кормчему поведут, — сказал он вдруг, — Пожелал бы удачи, но с тобой и так все ясно, сынок.
— Что ясно? — спросил Гоша старика, но Страж грубо прервал его.
— Не разговаривать!
— Узнаешь, — тихо произнес старик, опять поворачиваясь к стене.
Охранник строго взглянул на него и подтолкнул Гошу к выходу.
Шли они не очень долго — всего пять или шесть длиннющих пролетов метров по триста с бесконечными рядами камер смертников и пожизненных, а потом неизвестное количество этажей вверх до уровня администрации. А там еще несколько длинных коридоров с множеством дверей по обоим краям. И, наконец, они уперлись в торце одного из коридоров в массивную, обитую коричневой кожей двустворчатую дверь. Надписи на двери было не разобрать — опять сплошные витиеватые закорючки. Но определенно, за дверью было большое начальство.
— Ну, вот, наконец, и наш очередной кандидат в герои! — добродушно и жизнерадостно произнес довольно смешным тенорком совершенно необъятный толстяк в серой форме местной охраны с еще незнакомыми Гоше знаками отличия на груди и плечах. Вот, вероятно, то самое местное начальство, — подумал он.
— Я в герои не нанимался, вообще-то, — тихо произнес Гоша.
— Это ты зря, не наговаривай на себя, — с явной издевкой в голосе ответил толстяк и взял со стола лист тонкого гибкого пластика. — Вот, взгляни — тут черным по белому пропечатано: «Обнаружен в месте подозрительной метеоритной активности, в ситуации, не исключающей участия подозреваемого в диверсии, учиненной вражеской стороной». Или вот дальше посмотри — «вступил в нежелательные близкие контакты третьей степени с горожанином первой категории». А дальше так и совсем интересные вещи: «Участие в запрещенных боях с участием организованных преступных сообществ». И совсем уж непотребное: «Препятствовал проведению секретной операции по поимке…». Ну, куда это все годится? Да тут на четыре смертных приговора, а не на три! — толстяк картинно потряс листом в воздухе, изображая прокурора в суде. — А ты говоришь, в герои не записывался. Считай, ты полностью в игре, приятель. И да, зови меня Кормчий. Я здесь управляю всей этой посудиной, бегущей по крутым волнам политической жизни Потиса, и имя ей «Арена»!
— Какой еще игре? — недовольно спросил Гоша. Час от часу не легче, — подумал он. — Еще и начальник тут, походу, с головой не очень дружит…
— В самой лучшей из всех придуманных на Тайе. Самый честный и справедливый Турнир на свете проходит ежегодно на нашей Арене. Миллионы восторженных зрителей! Победитель заслуженно получает великую награду — править миром! — Толстяк снова встал в позу. — Ну или его половиной, не важно.
— И в чем же моя героическая роль? — осторожно спросил Гоша, начиная смутно догадываться, но все еще не веря своим мыслям на этот счет. — Претендовать на роль правителя я не планировал.
Толстый рассмеялся во весь голос.
— Ну ты шутник, Сэдовы ребра! Кто ж тебя возьмет на эту роль, дубина? Дураков нет.
— Тогда в чем моя роль?
— Смертники тоже должны умирать, — с усмешкой произнес Кормчий. — Иначе кто нам поверит, что у нас все по-честному, а? Если претенденты будут только дохнуть как мухи, народу это не понравится. Они тоже должны побеждать. Хе-хе! А ты как раз подходишь — воск без роду, без племени. И даже, говорят, чуток драться умеешь. А что? Эффектно подохнешь от руки претендента — Папе польза. И народу — радость, что все по правде, по справедливости. На вид вот только хиловат. Надо больше кушать, тебе нужны силы к борьбе, хе-хе. — Он повернулся к помощнику, сидевшему за столом и что-то старательно выводившему ручкой на листе пластика. — Удвой ему порцию, пусть оставшиеся дни жрет до отвала. Глядишь, хоть подрумянится, а то бледный какой-то. Хе-хе. Кстати, — толстяк снова развернулся к Гоше. — Особо отличившихся даже упоминают в Записях Зала Славы. Так что старайся, воск, на совесть, и, глядишь, твое имя повесят на стену смертников, погибших с почетом.
— А как же возможность получить гражданство? — спросил Гоша, исподлобья глядя на толстяка, и холодея внутри от услышанного.
— Не твой случай, парниша, — ответил тот, продолжая ехидно улыбаться. — На счет тебя есть вполне конкретные указания. Здорово, правда? Особая честь тебе, считай, уже оказана.
Гоша промолчал. Картина рисовалась не слишком радужная. Вернее, совсем печальная. Если не сказать — трагическая. И отказаться, судя по всему, у него не получится. Или?..
— А что, если я откажусь драться? — с вызовом спросил он, глядя в упор на необъятного толстяка.
— Хе-хе… А не станешь драться, — взгляд толстячка вдруг в одно мгновение стал колючим и злым, — отправишься гнить на Черные рудники, что прямо посреди Великой Пустоши. Или кормить песчаных ежей, чтобы не слишком лезли на город. Это как повезет, короче. Поверь мне, там тебе наша чудная обитель покажется лучшим местом на Тайе. Потерянным местом. Понял?
Злые глаза Кормчего вперились в лицо Гоши. Немного помедлив, тот кивнул.
— То-то же, — толстяк опять подобрел. — Так что прими смерть с честью!
Кормчий захохотал и, захлебываясь от смеха, начал махать Гоше рукой, показывая, что встреча окончена. Тот развернулся навстречу вошедшему Стражу, готовому отвести Гошу в камеру, но толстяк, кончив смеяться, вдруг окликнул его.
— Постой-ка, — он снова взглянул на Гошу. — Совсем забыл — смертникам полагается звучное прозвище. Раз на свое имя вы право теряете, переступив порог нашего уютного и дружного мирка… Назовешь себя сам или мне тебе новое имечко придумывать? Хе-хе-хе.
— Зови меня… — Гоша на мгновение задумался и его как будто озарило. — Академик.
— Академик? Хм… — Кормчий усмехнулся. — А что? Звучит! Годное имечко для героя. Запиши, — бросил он через плечо помощнику и вполне доброжелательно махнул Гоше рукой. — Проваливай.
Страж в сотый раз толкнул Гошу сзади в плечо. Заразы! — подумал Гоша, идя по коридору и потирая спину в районе левой лопатки. — Как специально лупят в одно и то же место своими железными кулаками и дубинками из окаменевшей резины. Рука скоро отвалится от этих тычков.
Интересно, из меня сразу сделают отбивную или удастся продержаться какое-то время? Хорошенькое будет завершение всей этой чудесной истории на Тайе. И самое обидное, что я даже мельком не смогу увидеться с Кай-чи. Где она теперь, а где я… И ведь только-только подумал, что мечты сбываются, не смотря ни на что! Не смотря ни на какие повороты… Ну ладно, не будем унывать. Как там поется у старины хриплого Луи: «What a wonderful world!» Действительно, какой удивительный мир! То лицом ко мне поворачивается, то задницей…
Гоша опять улыбнулся своим невеселым мыслям и зашагал вперед быстрее, чтобы не давать мрачному охраннику повода больно толкнуть его в спину дубинкой.
