Глава 16

Володя стоял напротив дома на Екатерининской, глядя на обугленные фрагменты фасада. Взрыв разрушил только часть второго этажа. Он почти весь выгорел, захватив часть третьего. Было страшно смотреть на проемы окон, в которых стекло почернело, рассыпалось, превратившись в прах.

«Взрыв в квартире жены чекиста…» – прочитав это, Сосновский заспешил на Екатерининскую так, как не спешил никогда в жизни! Но, разумеется, ничего уже не застал. Никто не жил на втором этаже. Из сводки, полученной из милиции, следовало, что никто и не пострадал в момент взрыва. Но Володя знал это и сам. Перед его глазами все время стояла Таня, которая шла по Каретному переулку, держа в руках ребенка, маленькую девочку. И Володя чувствовал, что Таня в Каретный переулок вернулась.

В общем, он знал – с ней все было в порядке. Боль, взрываясь раскаленным облаком в груди, превращалась в надежду. Но еще через время надежда сменилась жгучим отчаянием и саднила так, как всегда саднит старая рана, которая не заживает. Эти воспоминания были как инфекция – они распространялись стремительно. Володя знал: в жизни можно сделать все, что угодно, но пока существуют воспоминания, которые ты не можешь выбросить из памяти, – они будут возвращаться снова и снова, бесконечно кружась и даря то светлую надежду, то беспросветное отчаяние.

Но взрыв не был игрушкой. Он означал, что Таня снова ступила на криминальную тропу и ввязалась в войну банд – непонятно на чьей стороне. И это было страшно. Сосновский все время думал о маленькой девочке, которую Таня несла на руках, дочери Тани и Сергея Ракитина. Девочка была удивительно хорошенькой! Малышка казалась Володе светлым ангелом, посланным на грешную землю.

Как могла Таня, имея такого ангела, вновь ввязаться в криминал? Он этого не понимал. Это казалось ему кощунством, и Сосновский неожиданно для себя почувствовал, что должен сделать все, чтобы эта маленькая девочка оказалась в безопасности. Для того он и пошел на Екатерининскую.

Володя поднялся на третий этаж, на лестничную площадку прямо над сгоревшей квартирой Тани. Там было четыре двери. Две обгорели – их тоже коснулся пожар, но, скорее всего, в этих квартирах никто не жил. Остальные же две казались обитаемыми. Володя постучал в ближайшую.

Ему открыла старуха, толстая, в застиранном рваном халате. Ее седые волосы были намотаны на бумажные папильотки.

– И шо? – прищурилась она, заинтересованно разглядывая Сосновского. Взгляд ее выражал интерес, но не злобу.

– Я… людей ищу, которые жили на втором этаже, – запинаясь, сказал Володя. – Вы не знаете, куда они уехали?

– Так в их квартире взрыв и был, – хладнокровно произнесла старуха, – погорели они… Чекисты.

– Чекисты? – Володя ухватился за слово.

Тут старуха оживилась.

– Так бандиты до них бомбу как зашмалили, так ховайся, до хто может. Я знаю. Я тебе за все расскажу. Вот оно как! Дым, гам – такой хипиш поднялся, мало никому не покажется! Выгорели, бедолашные… Говорят, дите до них малое было, – она аж устала рассказывать.

– Ребенок пострадал? – спросил Володя.

– Нет, хвала Боженьке, – махнула она рукой, – усе живые оказались, хоть полдома и выгорело. Живые, здоровые, будут шухерить дальше. В общем, съехали отсюдова.

– А куда? – На ответ Володя не особенно рассчитывал.

– А я знаю? – искренне удивилась старуха. – Оно мине надо, до чужого гембеля ухами плюхаться? Съехали и съехали, сорвали когти. А бомбу бандиты до них бросили. Усе за то балакали, – пояснила она.

Ну, про бандитов Сосновский догадался и так. Делать здесь было больше нечего, поэтому он вежливо поблагодарил старуху, сунул ей мелкую купюру и ушел.

В уголовной милиции была строгая охрана, но редакционное удостоверение Володи открывало все двери. Очень быстро он нашел нужный отдел и постучал в дверь.

Долгий опыт работы в газете приучил Сосновского к тому, что именно нужные двери никогда не открывались сразу. Так случилось и в этот раз: его футболили из кабинета в кабинет. Никто не мог выяснить, кто занимается взрывом на Екатерининской. В конце концов он понял, что взрывом не занимается никто.

И тогда Сосновский пошел напролом и оказался в кабинете начальника отдела по борьбе с бандитизмом. По своим каналам Володя знал, что этот отдел занимается не только бандитизмом, но и наркотиками. Он сам подписывал к печати несколько важных сводок, касающихся облав по солянкам. Впрочем, на фоне кокаиновой эпидемии, которой страдал город, эти облавы были как капля в море. Они обнаруживали только мелкие притоны, но никак не боролись с теми, кто привозил в город кокаин и другие наркотики.

На двери красовалась табличка «Капитан Вениамин Алов, начальник отдела по борьбе с бандитизмом». «Какое странное имя», – подумал Сосновский. По большому счету, он ничего об этом человеке не знал. Кто такой, как давно прибыл в город, какая слава в криминальных кругах?..

Володя вспомнил покойного Патюка. В эти смутные времена появлялись и тут же исчезали абсолютно странные люди, большинство из которых находились явно не на своем месте. Их назначали на высокие должности благодаря личным связям с очень серьезным начальством. Как правило, с работой не справлялись они никогда – или заваливали абсолютно все, что пытались им поручить, внося хаос и безответственность, или действовали исключительно подлостью, как когда-то Патюк.

Наглые выскочки пользовались вседозволенностью, вели себя мерзко, и Володя все чаще и чаще замечал, что новое время способствует выдвижению таких вот людей. Думать об этом было тяжело, но факты – вещь упрямая. И против своей воли Сосновский замечал такие факты все чаще и чаще.

Он постучал в дверь и вошел. Человек, сидящий за столом, оторвал взгляд от вороха бумаг. Володя увидел, что начальник такого серьезного отдела обладает тонкими, благородными чертами лица. И в нем за версту можно было определить благородное происхождение. «Странный тип, – пронеслось в голове у него, – что он здесь делает? Совершенно не похож на чекиста!»

Алов отложил бумаги и обратился с фразой, от которой Сосновский едва не подпрыгнул:

– Что вам угодно?

Володя, сглотнув, предъявил свое редакционное удостоверение и вкратце объяснил суть вопроса. Алов удивился:

– Сам главный редактор крупнейшей газеты Одессы – и по такому пустяковому вопросу?

– Он не совсем пустяковый, – Сосновский уже научился держаться уверенно и нагло, можно сказать, что подобный скепсис просто не замечал – или делал вид, что не замечал. – Я занимаюсь этой темой и боюсь, что в городе может начаться война банд. Это вкратце.

– Из-за взрыва бытового газа? – Тонкие, изящно изогнутые брови Алова поползли вверх, а на лице появилось насмешливое выражение. Володя еще раз подумал, что этот странный человек очень не похож на чекиста.

– Мои люди беседовали с соседями, – уверенно сказал он, – и все они говорят, что в окна квартиры второго этажа бросили бомбу. Бандиты.

– Это ошибочная информация, – усмехнулся снисходительно Алов. – Одесса настолько погрязла в бандитизме, что жители везде видят следы уличных банд, даже во взрыве обычного баллона!

– И, заметьте, оказываются, как правило, правы, – Володя не отступал.

– Смею вас разуверить – в этом происшествии нет и не было никаких следов криминала, и очень странно, что такая мелочь привлекла внимание вашей серьезной газеты. Неужели вам нечем больше заняться? – В голосе Алова звучала откровенная ирония. Он открыто издевался и даже не скрывал этого. Но Сосновского это никак не смутило. Он даже не слышал язвительных слов Алова. Глаза его блуждали по поверхности заваленного бумагами стола. Похоже, в основном это были официальные документы, как вдруг…

Взгляд Володи привлекла яркая, красочная карта, развернутая на столе одной частью. Он прочитал название «Карта Жеваховой горы». Издание было старинным, еще дореволюционным. И абсолютно неуместным в уголовной милиции!

Что карта Жеваховой горы могла делать на столе начальника по борьбе с бандитизмом? Сосновский смотрел так пристально, что Алов перехватил его взгляд. И тут же сдвинул карту в сторону, а потом быстро прикрыл какими-то бумагами.

– Я ответил на ваш вопрос? – нахмурился он.

– Рад, что в городе все спокойно, и бандитские элементы не бросают бомбы в дома одесситов, – издевательски улыбнулся Володя.

Хмурясь, Алов взял подвернувшуюся под руку какую-то бумагу с гербовой печатью, давая этим понять, что аудиенция закончена. Расспрашивать дальше означает «иметь глупый вид» – Сосновский уже давно усвоил не только одесский язык, но и действия. А потому раскланялся с шутовским видом и вышел из кабинета.

Но он не успокоился. Зайдя в редакцию, Володя позвонил своему другу Павлу Дыбенко:

– Можешь сделать одолжение? Выясни для меня, кто такой этот Алов, начальник уголовного отдела. Очень уж странный тип!

– А на что он тебе сдался? – удивился Дыбенко.

– Сам пока не знаю. Я был у него сегодня днем. И он произвел на меня самое неприятное впечатление. Даже не знаю, откуда такие здесь берутся. Накипь.

– Скорей пена, – его друг был настроен философски, – когда в котле яростно кипит содержимое, всегда появляется много пены, и она переливается через край. Потом занимает видные места, чтобы ее было видно. Но знающие люди понимают, что это всего лишь пена. Время сейчас такое… Но, если хочешь, я наведу справки. Ничего о нем не слышал, самому интересно узнать.

Павел позвонил к вечеру – Володя уже собрался домой. Редакция опустела. В помещении оставался только он и ночной сторож. В последнее время Сосновский допоздна задерживался в редакции, уходил последним – идти ему было некуда. Дома у него не было.

Звонок раздался, когда Володя уже выходил из кабинета, уже и свет потушил.

– Ну и задачку ты мне задал! – без лишних слов хмыкнул его друг. – Весь день гонял людей по этому вопросу.

– Узнал что-то? – оживился Володя.

– Еще такое узнал! Ты прав, однако. Алов этот не одессит. Он всего два месяца, как приехал в Одессу.

– Откуда? – Сосновский приготовился к интересному разговору.

– Из Киева. А в Киев он переехал из Москвы. Еще во времена революции.

– Не понял, – Володя помолчал, – то есть ты хочешь сказать, что он… бежал от революции в Киев? Он же большевик! Занимает такую должность!

– Ты слушай, слушай! Здесь не все так просто. Да, он бежал из Москвы в Киев как несознательный элемент, потому…

– Контра! – хмыкнул Володя.

– Потому… – В голосе друга зазвучал металл, он не любил, когда его перебивали… – что он не сознательный элемент был, а профессор медицины!

– Что?! – Володя не поверил своим ушам. – Что ты сейчас сказал?

– То, что слышал! – рассмеялся Дыбенко. – Он ожидал такой реакции. – Он врач! И был врач заслуженный. Работал в московской больнице.

– Не понимаю… бред… – Сосновский действительно не понимал.

– Когда началась революция, – начал Павел, – по какой-то причине он уехал из Москвы в Киев. Причины этой никто не знает. Может, в Париж хотел перебраться со всякими буржуями. Но в Киеве он попал в круг большевиков. И вот там стал очень даже сознательным, вступил в партию и отправился на фронт гражданской войны.

– Куда отправился? – Володя переспросил почти машинально – он уже понял, что в этой истории поворот мог быть какой угодно, а потому особо не удивлялся.

– На фронт. В качестве врача. И таки был врачом в полку Котовского.

– Так, – Володя приходил в себя, – то есть на должность его назначил Котовский?

– Точно! – отозвался Дыбенко.

– Но почему не в медицину? Почему в уголовный отдел? Что это значит? – Сосновский, держа трубку, буквально развел руками.

– Есть мнение, что он хорошо разбирается в видах и составах наркотиков, а потому будет легко ловить наркоторговцев, – ответил Павел. – Я от разных людей слышал такое мнение. А может, он и сам не захотел быть врачом. Может, Котовскому человек верный понадобился на этой должности. Все может быть. Поэтому Котовский и назначил его два месяца назад. Вот такая история…

– Все это странно… – Володя на миг задумался, хотя помнил, что в смутные времена ему приходилось видеть и не такие ходы. Людей тасовало, как колоду крапленых карт, и в этом месиве встречались самые невероятные комбинации.

– А как о нем отзываются? – очнулся он.

– Ну как, – прогудел Дыбенко, – его не любят. Считают надменным, высокомерным. Над подчиненными он издевается, в облавах никогда не участвует… В общем, ничего в сыскной работе не понимает. Не тот человек, который может завоевать уважение и любовь. А главное – он всех считает ниже себя, – пояснил.

– Вижу, ты интересовался, – усмехнулся Володя.

– Ну, мне ж и самому стало интересно, – согласился Дыбенко. – Не каждый день встретишь такие ходы. Врач, который борется с бандитами!

– Бывает и не такое, – вздохнул Сосновский.

После разговора с другом Володя задумался. У Котовского определенно была цель, если он назначал такого странного человека на высокую должность. Интересно, почему он полностью замял расследование со взрывом в квартире Тани? Ясно же, что была получена команда свыше подать это дело именно под таким соусом! Почему? Все это было странно. Сосновский не знал, что и думать. А потому задержался далеко за полночь, погрузившись в свои мысли, хотя и ни к чему и не пришел.

На следущее утро Володя опоздал, явившись на работу почти на час позже. И застал необычное оживление в редакции.

– Где вы ходите? – набросился на него Савка. – Тут такое! В городе такой шухер! Все на ушах.

– У начальства был, – солидно заявил Сосновский, не желая признаваться, что проспал. – А что произошло?

– Да убийства на Слободке! Чекиста замочили!

– Какого еще чекиста? – Володе только от этих слов уже стало плохо.

– Мужик этот рыбаков пострелянных расследовал… – выпалил Савка.

– Что значит расследовал? Каких рыбаков? – Савка, несмотря на уроки Володи, нормально говорить еще не мог.

– Да на Фонтане шо постреляли! Он их расследовал.

– Подожди, – Володя почувствовал неприятный холод в душе. – Как мужика зовут?

– Виктор Рах. Его с женой убили. А, да, жену звали Циля.

Циля! Володя почувствовал такой ужас, от которого трудно было даже дышать! Циля, ближайшая подруга Тани! Циля, которая была для нее почти как сестра! Девушка с Молдаванки, поднявшаяся с самых низов, неожиданно для себя и для всех вышедшая замуж за чекиста. И вот…

Сосновский вспомнил, как встретил Таню и Цилю во время еврейского погрома, устроенного бандой Григорьева. Таня спасла подругу, но не успела спасти ее мать. Володя помнил, с какой ожесточенной яростью сражалась Таня за жизнь Цили и смогла не отдать ее в руки погромщиков… Циля была с Таней в самые тяжелые моменты жизни. Неужели это правда?..

– Это точно они? Ошибки нет? Это их имена? – Володя, пытаясь изо всех сил сдержать голос, вчитывался в сводку, которую дал ему Савка.

– Та да, они, точно. А вы что, их знали?

– Знал, – коротко сказал Сосновский.

– Жалко, – печально кивнул Савка. – А убили их люди Паука. Так все в городе говорят.

– Ясно. Я еду туда. Дашь сводку. А статью я напишу, когда приеду.

Володя вызвал редакционную машину. По дороге он все время думал о Тане. Знает ли она о происшедшей трагедии? Как воспримет ее? Смерть Цили станет для нее ударом. Таня была сильным и цельным человеком, умеющим любить всем сердцем, всей душой. Володя никогда не верил в то, что не существует женской дружбы, его жизненный опыт давно показал, что настоящая дружба не делится по признаку пола и от него не зависит – она либо есть, либо ее нет. И Циля была другом Тани, не подружкой – другом. Верным другом, всегда готовым прийти на помощь. Человеком, чье сердце было открытым, что бы ни произошло…

Володя думал об этом, и сердце его болело так же, как болело сердце Тани…

Легко перемахнув через забор, Сосновский оказался во дворе дома Виктора. Двери были запечатаны. Следственная группа уже уехала, трупы увезли. Но Володя не собирался сдаваться так просто.

Обойдя вокруг дома, он обнаружил окно, выходящее на глухую стену. Затем, обмотав руку носовым платком, выдавил стекло. Всунуть ладонь в образовавшееся отверстие и открыть щеколду было плевым делом. Через несколько секунд Володя буквально просочился в открытое окно. Он оказался в небольшой кладовке возле кухни. Оттуда легко прошел в гостиную.

Из сводки Сосновский уже знал, что произошло, – характер ран, положение тел. Кожаный диван в гостиной был залит кровью. А беспорядок в спальне свидетельствовал о том, что убийцы искали какие-то бумаги. Они думали, что Виктор прячет их именно здесь, поэтому перевернули все вверх дном. Но почему же не тронули гостиную?

Наверняка следственная группа осмотрела в этом доме всё – но вот всё ли? Володя остановился возле дивана, на котором были убиты Циля и Виктор. Странная мысль тревожила его ум. От дивана шел острый, приторный запах крови, и был этот запах невыносим.

Внезапно, подчиняясь какому-то порыву, Володя быстро отодвинул диван от стены, а затем, напрягши все силы, его перевернул. В его сторону вылетела какая-то исписанная мелким почерком бумажка. По всему было видно, что ее вложили в дно дивана в расчете на то, что она вывалится. Так и произошло. Небольшой листок бумаги… Володя понял, что это писал Виктор.

«Клуб Рай», Пересыпь. Игорь Баламут. Солянка – совместно с первым из «Карусели». «Рай» под контролем Соляка. Поговорить с хозяйкой «Рая» – любовницей Соляка. Рассказать, что узнал. Швец был в «Рае». Поговорить с ним».

И всё. Текст рваный, очевидно, это были рабочие записки. Итак: этот листок под диван провалился, или Виктор действительно спрятал его специально? Понятно, что убийцы не рылись в диване потому, что на нем были трупы, а трупы они не двигали – Володя знал это тоже из сводки. Милиция тоже не трогала диван – не так-то просто прикоснуться к поверхности, так густо и обильно залитой кровью.

Хорошо, что у него хватило сил сдвинуть диван с места! Подсказка была важной. Виктор Рах крутился вокруг клуба «Рай» на Пересыпи. Володя знал, что убийца из «Канители», актер Игорь Баламут, пел в «Рае». Рах был знаком и с журналистом из «Одесских новостей» Василием Швецом. Очевидно, тот пытался передать Володе какую-то информацию от Виктора. Значит, Раху удалось найти что-то очень важное – настолько важное, что его убили вместе с женой. Записка, на которой Виктор записал свои мысли, была важным ключом. И ключ этот вел в клуб «Рай»…

Володя покинул дом тем же путем, как и зашел. В редакции он достал листок бумаги и конверт. «Виктор Рах, муж Цили, вел расследование в клубе «Рай» на Пересыпи. Об этом он рассказал журналисту газеты «Одесские новости» Василию Швецу. Василий Швец был убит во время стрельбы в Оперном театре. Если хочешь узнать что-то важное, приходи в клуб «Рай» завтра к 10 вечера».

Он написал адрес и попросил вахтера отнести письмо лично. Тот часто это делал за хорошую плату. И только когда вахтер со всех ног кинулся выполнять поручение, Володя осознал для себя, что не вел расследование, а воспользовался им как предлогом, чтобы назначить свидание Тане.