Глава 14

– Что ты молчишь? – рассердилась Таня.

Вот уже битый час она рассказывала Туче про взрыв, вспоминая все новые и новые подробности. В окна особняка Тучи было видно бушующее весеннее море, яростно катившее черные пенистые валы, словно угрожая земле, погрязшей в пороках.

Море было страшным и завораживало одновременно. Против собственной воли Таня иногда бросала взгляд туда, где бились в яростной схватке могущественные валы, кипя и взрываясь так, как кипела ее душа. Но схватка была с ветряными мельницами. Вся мощь валов была безнадежной. Ничего не смывала и ничего не очищала на грешной и равнодушной земле.

Сразу после взрыва на Екатерининской, устроив в безопасности в Каретном переулке Иду и детей, Таня поспешила к Мишке Няге. Она и сама не понимала, почему так сделала. Впрочем, это было вполне естественно, и Таня готова была признать тот факт, что в случае любых неприятностей женщина всегда в первую очередь бежит к тому мужчине, с которым она спит.

Но Мишки не было в городе. Он разъезжал с Котовским, пребывая то в Умани, то в Бессарабии, то в Херсонской губернии. И Таня не видела его уже много дней. Так уж получилось, что она стала скучать по Мишке и вдруг поняла, что относится к нему с непонятной для самой себя теплотой. Няга ей нравился. С ним было легко и весело. Ее увлекал его неистребимый задор. Но в то же время Таня признавала, что он гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Чем-то неуловимым он напоминал ей Володю Сосновского, хотя между ними не было абсолютно никакого сходства, да и не могло быть, слишком уж разными по воспитанию, социальному положению, характеру и уму были эти двое. Но иногда между ними неуловимо проскальзывало что-то общее. И Таня никак не могла этого понять, лишь чувствовала.

Она запомнила, как проснувшись посреди ночи, вдруг обнаружила, что Мишки нет рядом. Накинув на плечи шаль, она пошла на его поиски и обнаружила в гостиной у печки, где он с интересом читал большую книжку в кожаном переплете. Подойдя ближе, Таня не поверила своим глазам! Это был сборник сказок. Еще дореволюционное издание было иллюстрировано картинками. Это была очень красивая и дорогая книга – где только Мишка ее взял?

Увидев Таню, он улыбнулся.

– Посмотри, что я отыскал в антикварной лавке! Точно такая же книга сказок была у меня в детстве. И я помню наизусть каждую из них! Здорово, правда?

– В твоем детстве? – переспросила Таня.

– Ну да! Я умел читать уже в пять лет. Эта книжка лежала на столе в гостиной, и каждый раз, когда я приходил…

– В гостиной в цыганском таборе? – не выдержала Таня.

– В каком таборе? – Мишка вскинул на нее ничего не понимающие глаза. – Нет, конечно! В доме священника, в его гостиной. Я же рассказывал тебе, что меня учил местный священник. Я приходил к нему домой.

Все так же потрескивали дрова в камине, все так же валил за окнами снег, и в теплой комнате было очень уютно… Но все вдруг закончилось – Мишка захлопнул книгу, отложил в сторону, встал.

– Идем спать.

Он избегал встречаться глазами со взглядом Тани, и она вдруг поняла, что все изменилось в этот непонятный момент. Впрочем, потом, уже в постели, Мишка притянул ее к себе, горячо обнял, стал целовать так, как целовал всегда. Как всегда, он был нежен и страстен, но Таню не оставляло ощущение, что рядом с ней находится совершенно другой человек. Словно рядом с ней бывают два абсолютно разных человека. И Таня вдруг поняла, что не успокоится до тех пор, пока не разгадает загадку Мишки Няги, не поймет, кто он такой.

В последнее время, еще до взрыва, она думала о нем все чаще и чаще, мучилась сомнениями и страшно скучала по нему. Но в городе Мишки не было. Он сопровождал Котовского, который в попытках построить блестящую политическую карьеру был везде и одновременно нигде. Там были какие-то странные дела, которые тоже накладывали на личность Мишки Няги весьма загадочный отпечаток. Пытаясь стоять одной ногой среди красного начальства, а другой – на криминальном дне, Котовский играл в весьма рискованную игру. Таня подозревала, что для него такая игра закончится очень плачевно – рано или поздно. Потому что нельзя строить большевизм и одновременно заниматься криминальной контрабандой в городе. От Тучи и Зайдера Таня слышала многое, могла сделать и свои собственные выводы. И ей было неприятно, что авантюрист Котовский, умевший отыскать хлебные места при любой власти, тащит за собой Мишку Нягу. Тане очень не хотелось, чтобы Мишка рухнул в пропасть следом за ним.

Расстроившись, что ее тайного друга нет в городе, Таня поспешила к Туче, человеку, который уж точно мог разобраться и помочь. Туча знал о взрыве. Но Таня не могла отказать себе в удовольствии повторить животрепещущие подробности еще раз. К ее глубокому стыду, взрыв не перепугал ее, а разозлил и обрадовал. Разозлил потому, что это было досадной и гнусной неприятностью. А обрадовал потому, что жизнь перестала быть скучной и вновь заиграла яркими красками, как играла когда-то – давным-давно.

– И произошло это аккурат после того, как я заявилась в «Рай» спросить про убитого, то есть… Ну, ты понял, того актера, – резюмировала рассказ Таня. – Такое впечатление, что мой интерес кому-то очень сильно не понравился. Но и так же понятно, что все эти массовые убийства со смертью убийц – не просто так.

Но Туча ничего не говорил. Он уставился в панорамное окно на море и, легонько выбивая дробь по спинке кресла костяшками пальцев, молчал.

– Что ты молчишь? – рассердилась Таня наконец. Вот такой реакции от своего друга она точно не ждала.

– То, за шо скажу, тебе может не понравиться. Так за шо воздух трясти? – мрачно отозвался Туча.

– Нет, ты уж говори, раз начал! – Таню злила вечная дипломатия ее друга. Она отдавала должное тому, что благодаря этой ценной черте характера Туча смог держать в узде почти весь криминальный мир, по крайней мере, заставить бандитов хотя бы договариваться между собой. Но это было совсем не то, чего ждала она от него сейчас. Ей хотелось ясности. А ее не было.

– Поезжай домой, отдохни, – вздохнул Туча.

– Ты издеваешься? – Таня сжала кулаки. – Туча, я же пытаюсь сказать, что у меня беда!

– Да то не беда, – снова вздохнул Туча, – так, шкварки… За такое.

– Ладно, – Таня была настроена очень решительно, – говори немедленно! Кулаками из тебя слова выбивать?!

– Ой! Держите мои тапочки! – хохотнул Туча. – Не бей меня киця лапой, бо я вдарю тибя шляпой! Ой, шоб ты мине здорова была и не чихалась, Алмазная!

– Говори! Кому я соли насыпала на хвост? Чигирю? Пауку? Туча, ты же знаешь! Ну, говори, кто!

– Ну, может, кое-что тебе и скажу… – Туча вздохнул в третий раз. – Ладно, доболтала. Так вот. Только за двое тебя подшмалить могли. Только двоим за то причины получают. Паук. Ну, ты сама знаешь за то. Под Паука Зайдер копает, Зайдер до тебя ходил. Под Паука муж твоей подруги Цили копает, чекист, а кто до тебя Циля, уся Одесса знает. Под Пауком солянки на Пересыпи, где твоя фифа докрашенная, Фира из Оперного, под Соляком держит «Рай». Паук – да, за такое мог. Он. Но есть еще второй.

– Кто второй? Говори, Туча! – едва не взмолилась Таня, всегда ценившая слова своего умного друга на вес золота.

– Мишка Няга, хахель твой, – помолчав, произнес Туча.

Вся кровь отхлынула от лица Тани. Мысль была настолько неожиданной и страшной, что она растерялась. Тем более, что Таня уже начала влюбляться в Мишку Нягу – и это после того, как столько раз она навсегда разочаровывалась в любви!

– Нет, – выдохнула Таня, – ты что, Туча?

– А то, что сказал! С огнем играешь – так можешь обжечься! Мишка Няга под Котовским ходит. Ты думаешь, Котовский за тебя забыл? Ты с ним посколько цапалась? – мрачно напомнил Туча эпизоды из Таниного прошлого, в котором действительно Котовский когда-то играл неприятную роль.

– Но Мишка… Он же со мной… – Таня не могла говорить дальше.

– С тобой – и что? Ты так плохо знаешь за людей? Ты, Алмазная? – Туча смотрел на нее печально и как будто с укором.

– У тебя нет оснований так говорить. Мишка ничего тебе не сделал, – твердо сказала Таня.

– Да? Этой швицер задохлый хочет одной задницей усидеть на двух стульях! Быть и бандитом, и большевиком! А разве за такое бывает? Вот ты скажи мне, Алмазная! Или ты мозги свои под этим кобелем растеряла?

– Ты не смеешь так со мной говорить! – вспыхнула Таня, которую слова Тучи ударили, как пощечина. – Ты всего лишь вор!

– Ну, я не за совсем вор, и ты знаешь за то, – парировал Туча, – но кто-то сказать тебе должен. Пока беда не стукнула об горло.

– Беда? Да беда – это твои слова! Я же думала, что ты мой друг! – Тане хотелось плакать.

– Я твой друг. А вот Мишка этот – нет. Он скользкий швицер. Использует тебя и за тебя ездит. Ты лучше подумай, шо я сказал.

– Даже думать не хочу! Я думала, ты умный и доброжелательный. А ты просто завистливый! И ты меня ненавидешь!

– Да шо за черт сидит у тебя в печенках? – вздохнул Туча в очередной раз. – Ты же сама заставила меня говорить, я не хотел! Ты мне друг, Алмазная, лучший друг на свете. И то, шо ты делаешь…

– Нет, – Таня больше не могла выносить этот разговор, – нет, ты мне не друг.

Мысль о том, что близкий для нее человек – такой, каким был Туча, мог зародить в ее душу такое ужасающее, такое чудовищное сомнение, была просто убийственной. Она так расстроилась, что потеряла и логику, и объективность.

– А если я скажу, шо швицер этот совсем не тот, за кого себя выдает? – мрачно сказал Туча. – Что он врет тебе и всегда врал?

– Я не хочу тебя слушать! – поднявшись с места, Таня быстро пошла к выходу из гостиной. Туча неуклюже семенил за ней.

– Постой, дурная! Да постой ты! Я же не сказал, шо за то сделал он!

Но Таня больше не желала его слушать. Не обернувшись, она вышла за ворота особняка и очень быстро пошла прочь.

С самого утра Дерибасовская стала заполняться людьми. Несмотря на самое начало мая, в городе было по-летнему жарко. Таня стояла в первых рядах на самой кромке Дерибасовской, держа на руках Наташу. Несколько дней назад ей исполнилось три года. Для своего возраста это был крупный и очень развитый ребенок. Таня устроила веселое торжество, заказала в кондитерской большой торт и собрала всех своих – Цилю с мужем, Иду. Ида привела Зайдера. Был и Туча. Таня держалась с ним сдержанно, несмотря на все его попытки помириться. Она все еще не могла простить жестких слов Тучи.

Мишки не было – Таня не стала его звать. Она все еще не знала, какое место занимает он в ее жизни. Он никогда не интересовался ее маленькой дочерью, даже не спрашивал ее имени. И Таня не могла ему это простить. Потому и не стала говорить о дне рождения дочки. Для Мишки Няги, бандита, живущего двойной жизнью, это не имело абсолютно никакого значения.

Это был удивительный праздник! От смеха в дочкиных глазах Таня летала над землей. Может быть, она и была плохой матерью, может быть, не всегда поступала верно… Но эта маленькая светловолосая девочка была ее сердцем, ее миром и тем последним дыханием, без которого невозможна жизнь. Таня растворялась в дочке, дышала ею!

Это было удивительно и прекрасно – слышать смех Наташи, видеть ее счастливые глаза, вытирать мокрым платком нежную рожицу, перепачканную карамелью и кремом торта. И смеяться вместе с ней, и рассматривать подаренные игрушки, и летать вместе с ней над землей.

Вот уже три года весь мир Тани вращался вокруг этого крошечного удивительного человечка, даже если сама она не всегда хотела это признать. И сердце ее растворялось в глазах дочки, выходило из тела, чтобы навсегда поселиться в маленькой светловолосой девчушке, радостно смеющейся на ее, Таниных, руках…

Наташа была удивительно доброжелательным ребенком. Она легко вступала в контакт со взрослыми, радостно лепетала что-то им на своем полудетском языке, а улыбка ее обладала такой целительной силой, что от нее расцветала любая пасмурная душа. И Таня видела, как светились лица тех, кто пришел на детский праздник, как яркое солнце загоралось в уголках грустных глаз, бросая отблеск на все, что находилось вокруг.

Таня внимательно наблюдала за лицами своих друзей и поражалась тому, с какой радостью и любовью они смотрели на ее дочку. У девочки был действительно настоящий дар покорять сердца.

Отношения Иды с Зайдером развивались стремительно. Вскоре она с дочкой переехала в квартиру Зайдера. Таня пыталась предостеречь подругу от такой спешки. Личность Майорчика всегда внушала ей опасения, ведь Зайдер был совсем не таким, как его покойный друг Мишка Япончик. У него не было ни харизмы, ни характера, ни стиля, ни благородства. И Тане казалось, что с каждым годом характер Мейера меняется в худшую сторону. В нем появились такие черты, как малодушие, зависть, злость, двуличие, подлость, словом, все то, что он подавлял раньше, пытаясь соответствовать своему высокому рангу в криминальном мире. И что теперь не было никакой необходимости прятать.

Судьба Иды внушала Тане опасение. Слишком хорошо зная Майорчика, она не сильно верила в искренность его намерений. Но с Идой невозможно было говорить. Помешавшись на своей страсти, та была абсолютно ослеплена и в упор не видела ничего. И Таня поняла, что еще немного, и она совершит ту же ошибку, которую сделал Туча, и что Ида возненавидит ее точно так же, как сейчас она сама ненавидит Тучу. А потому оставила подругу в покое.

Для Наташи Таня нашла няню, которая жила в соседнем доме. Это была полная крестьянская девушка по имени Оксана, недавно приехавшая в город из села. Как и сотни ее соотечественниц, она попросту спасалась от голода. Была она совсем молода, ей исполнился лишь 21 год. Оксана никогда не была замужем, и своих детей у нее не было. Но найти кусок хлеба в городе оказалось нелегко, тем более, что у нее не было ни ума, ни особых способностей. А потому ей пришлось сменить множество работ – официантка, швея, прачка, уборщица… Но нигде Оксана не задерживалась надолго – и потому, что от природы была не очень сообразительна, и потому, что не скрывала своей лени.

Как и всем девушкам, приехавшим в город из села, Оксане представлялся шанс пойти по плохой дорожке. Но ее спасло то, что она была из очень верующей семьи пятидесятников и с детства была воспитана в строгих принципах, и эта моральная строгость осталась с ней и во взрослой жизни. Это был как раз тот стержень, который не давал ей упасть.

Таня познакомилась с ней в булочной, когда у Оксаны не хватило денег на хлеб. Таня, увидев это, купила ей сдобную булку, потом они разговорились. Узнав историю Оксаны и увидев, что девушка эта очень порядочная и добрая, Таня предложила ей работу няни. Оксана согласилась с радостью, потому что очень любила детей. Наташа приняла ее отлично, и Оксана переехала в квартиру Тани, отказавшись от угла, который снимала в соседнем доме вместе с еще тремя девушками.

Поначалу Оксану немного шокировала безбожность Тани, ее бесшабашная, отчаянная смелость. К тому же Оксана стала догадываться, что Таня не так проста, как кажется на первый взгляд, и эта вдова чекиста живет не только на пенсию за погибшего мужа, а имеет прямое отношение к криминальному миру. Вскоре все стало на свои места: не склонная к обману, Таня попросту не захотела, чтобы ее жизнь для деревенской девушки стала неприятным сюрпризом.

Но, к огромному удивлению Тани, это совсем не шокировало Оксану, наоборот. Та вдруг решила, что в жизнь Тани она послана свыше, чтобы молиться за нее и тем очистить душу Тани от скверны. И действительно, она принялась молиться за нее. Поначалу Таню смешил этот религиозный фанатизм. Но потом, случайно подслушав, как Оксана молится за ее грешную душу, Таня растрогалась до слез. И в ее душе впервые в жизни появилась крамольная мысль о том, что, может, эту неграмотную селянку действительно послала какая-то высшая сила, вроде ее Бога, чтобы она молилась за нее, и за таких, как Таня, и тем самым пыталась умалить для мира ее многочисленные грехи…

Оксана тоже была на детском празднике, веселилась со всеми остальными. И с огромным удивлением Таня поймала заинтересованные взгляды Тучи, которые тот украдкой бросал на Оксану, думая, что никто этого не видит.

А через день после детского праздника стало известно, что в город для каких-то особых мероприятий торжественно войдет конница Котовского и пройдет по Дерибасовской военным парадом. Об этом Тане сказал Мишка, который появился в Одессе сразу после дня рождения Наташи, как раз на праздник 1 мая. Он вызвал Таню на Французский бульвар под покровом ночи, тайком, и Таня поняла, что он прячется. Но в этот раз было совершенно непонятно, от кого.

Впрочем, разговаривали они мало. Изголодавшись, они не могли оторваться друг от друга на протяжении многих часов. И только потом, когда, обессиленные, лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу, Мишка сказал о параде Котовского. А Таня не успела спросить, зачем все это. Не успела потому, что Мишка, как всегда, закрыл ей рот жарким, испепеляющим ее поцелуем, и больше ни о чем не хотелось говорить.

Второй раз Таня прочитала о параде в газете «Одесские новости», которую принесла Оксана. А потом, перевернув, увидела подпись – «главный редактор Владимир Сосновский» и отбросила газету от себя.

Эти несколько слов полоснули острой болью по сердцу, и было очень нелегко сразу остановить ее. Таня сожгла газету в печке, но сердце все равно продолжало болеть.

В назначенный день она стояла на Дерибасовской, в первых рядах толпы, держа на руках Наташу. Таня не понимала, зачем взяла дочку с собой. Просто ей хотелось теперь все время прижимать к себе ее нежное тельце, гулять с ней, закармливать лакомствами.

В этот раз в городе было совсем не много людей. С ностальгией Таня вспоминала последний парад Мишки Япончика, последний парад Короля. Каким удивительным, экзотичным и неповторимым было то зрелище! Веселые песни, разухабистая толпа, яркие одежды новоявленных одесских вояк… Смех, шум, яркие краски, жаркие лучи ослепительного солнца и неповторимый дух никому не подвластной свободы, которую не дано отнять.

В этот день все было не так. Не было ни толпы, ни яркости красок, а лица людей были напряжены. Появились первые конники. Как отличались они от пестрого воинства Японца! Вышколенные, суровые, в парадной форме, они сидели прямо, с застывшими лицами – пугающая армия настоящих солдат. Теперь это была действительно армия, прошедшая огонь и воду, и беспощадность стержнем застыла в их напряженных спинах, а суровое равнодушие – в глазах. Не было ни веселья, ни песен, лишь напряженные лица людей в толпе.

Времена изменились. Все было не так. Рядом с Таней стояла дряхлая старуха, опираясь на палку, и слезящимися глазами всматривалась в лица солдат.

Котовский замыкал строй. Ехал он рядом с Мишкой Нягой. Оба выглядели роскошно – подтянутые, в новой парадной форме, суровые красные командиры боевого полка. Таня залюбовалась Мишкой, его осанкой и выправкой. В нем было совсем не узнать того веселого, страстного любовника, которому так жарко она отдавалась в прошедшую ночь.

– Гришенька! – вдруг вскрикнула старуха, и изо всех сил замахала рукой, когда Котовский и Мишка Няга поравнялись с ними.

– Это Гришенька! Мой Гришенька! – вдруг всхлипнула она. – Большой какой стал… Красивый какой…

– Кто? – обернулась Таня, машинально переспросив, удивленная реакцией старухи.

– Да вот же он, мой Гришенька! Я же его нянчила! Вот этими самыми руками, в Кишиневе! Какой же он стал…

– Вы про Котовского? – спросила Таня, не веря, что у такого, как он, было детство.

– Да про Гришеньку моего, вот он… – Дрожащими руками старуха указывала вперед, но было не разобрать куда.

Парад закончился, люди стали расходиться. Старуху оттерли куда-то в сторону. Таню вдруг заинтересовала эта старая няня Котовского. Она решила поговорить с ней, расспросить подробно. Обернулась, но вокруг были только спины людей. Старуха исчезла.