Глава 13
— Помогите, доктор! — Из-под сбившегося на сторону платка смотрели страшные, отчаявшиеся глаза женщины.
Обстановка комнаты была бедной. На продавленном диване, под старым лоскутным одеялом, под рваным светом, падавшим из покосившегося окна, лежал ребенок. Он умирал — фиолетовые тени близкой смерти уже отложили свои невидимые отпечатки в его губах, в носовых складках, в запавших щеках…
После укола он перестал хрипеть и, выпростав из-под одеяла худенькие ручки, разметал их по постели, словно хотел уцепиться за жизнь. На протертом коврике на полу у кровати тощий вислоухий рыжий щенок свился в клубок, обхватив лапами детские тапки. Он ждал, когда маленький хозяин поднимется с кровати и, как всегда, побежит с ним играть во двор, и будет снова шумно и весело, и можно будет лаять и скакать… Несмотря на то что щенок был совсем маленьким, он ждал так, как умеют ждать взрослые собаки, положив к ногам любимого хозяина всю свою жизнь…
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что погубило ребенка. Нищета и голод. Хибарка с утлыми стенами, поросшими грибком. Сколько их было таких на окраинах Слободки — нищих, убогих жилищ обездоленных, давно отчаявшихся, на все закрывших глаза? Как они вписывались в светлое советское будущее и в побеленные парадной известкой стены с портретом вождя?
Женщина без мужа, с тремя детьми, умирающими от голода и холода в страшной, беспросветной нищете… И на вопрос, где муж, она моментально отвела глаза. Еще вчера Зина не обратила бы на это внимания. И поставила бы прочерк в истории болезни. Подумаешь — уехал, бросил, запил, сбежал…
Но сегодня она понимала. И истина этого понимания, открывшая ее душу для другой стороны мира, навсегда забрала ее прежнюю жизнь. А потому ей страшно хотелось помочь этой женщине, сделать для нее хоть что-то, но ничего сделать она не могла. Наступила последняя стадия болезни, до завершения которой было несколько часов.
По правилам, Зина должна была бы выписать несколько бесполезных рецептов. А когда ребенок умрет, подтвердить в районном отделении милиции, что женщина слишком поздно обратилась за медицинской помощью. Тогда женщину арестовали бы, а двое старших детей отправили бы в детский дом.
Да, по правилам отправлять ребенка в таком состоянии в больницу Зина не имела права. На такие случаи существовала устная инструкция. И она неукоснительно соблюдала бы эту инструкцию еще вчера, неумолимо отправляя женщину под арест.
Но сегодня она не могла поступить так, зная, что такое арест. Одно дело — предполагать, и совсем другое — знать.
Отправка в больницу означала, что ребенок умрет в больнице, а значит, с женщины автоматически снимается вина. В больнице будет проверка, конечно, но женщину никто не арестует, а ее детей не отправят в детский дом. Возможно, к ней и возникнут вопросы, но, так как письменной инструкции не существует, все это попросту сойдет ей с рук. Это, конечно, испортит отношения Крестовской с главврачом. Но какая ей разница, если сейчас эта женщина, в глаза которой смотреть невозможно, будет спасена?!
Женщина больше не плакала. Очевидно, все свои слезы она выплакала накануне ночью, а теперь из последних сил старалась держать себя в руках. По всей видимости, ей казалось, что если она не будет плакать, то это сможет как-то разжалобить врача. И тогда…
Горький шип так больно вонзился в сердце Зины, что она отвернулась в сторону, не в силах выдержать этот взгляд.
— Здесь так сыро, доктор, — шептала женщина, заламывая свои обескровленные руки. — Из-за сырости он и заболел… Сырость летом, зимой холодно. Сыро сейчас. Мы ведь раньше совсем не так жили…
— Где же вы жили? — спросила Крестовская машинально, лишь бы что-то сказать.
— В большой и светлой квартире на Дерибасовской. У нас было целых пять комнат и личный шофер. А потом, когда мужа… — женщина запнулась, — потом мы были вынуждены переехать сюда. Мой муж занимал очень большой пост. Он героем войны был! Никто не знал…
В этой простой истории, в этих нескольких словах истории жизни этой женщины и скрывалась та ужасающая правда, которую так тщательно прятали ото всех.
Зина моментально приняла решение и села к покосившемуся столу в глубине комнаты.
— Я отправлю вас в больницу. Сейчас вызову машину «скорой помощи». И вы поедете в инфекционку. Там лучше, чем здесь.
Потом она звонила от соседей, чтобы вызвать машину — просто чудо, что в соседнем доме оказался телефон. Но прошел целый час, прежде чем они смогли уехать. К моменту отъезда в больницу мальчик был совсем плох. Врач «скорой» удивленно уставилась на Зину:
— Доктор, вы уверены, что в таком состоянии надо в больницу? Может, лучше оставить его дома?
— Уверена! — чуть ли не крикнула она.
Потом они уехали. До этого мать отвела старших детей к соседке. Бедная женщина даже не предполагала, что Зина сделала для нее.
Гроза не преминула последовать. Совсем скоро Крестовскую вызвала главврач.
— Что ты сделала? Как ты посмела нарушить инструкцию?! — Едва Зина появилась на пороге, закричала она.
— А что я сделала? — Зина прикинулась дурочкой, притворяясь, что не понимает, чего от нее хотят.
— Ребенок умер через полчаса после приезда в больницу! Он в больнице умер! Ты понимаешь?
— Нет. Ну и что?
— Ты была обязана оставить его дома и сообщить куда следует!
— Нет.
— Что — нет? — От удивления и страха глаза главврача расширились.
— Эта женщина не была виновата ни в чем. За что ее арестовывать? — четко произнесла Зина.
— Я не понимаю. Ты о чем? — разыграла удивление главврач.
— Прекрасно вы все понимаете! — в сердцах воскликнула Зина.
— Ты… ты… за это ответишь! — Руки главврача затряслись. — Я сообщу куда следует! Ты поплатишься за самоуправство!
— Да сообщайте хоть Папе Римскому! — усмехнулась Зина. — Мне уже все равно.
— Как все равно? Ты, что, не боишься? — искренне удивилась главврач.
— Нет, — Зина смело встретила ее взгляд, — нет, я уже ничего не боюсь. Прошло. А если вы боитесь, это ваши проблемы. Я больше не буду подставлять людей. Особенно, если человек не виноват.
— Да какое тебе дело до этой женщины? Она что, знакомая твоя, что ли? Неужели тебе не все равно, что будет с ней? — Похоже, главврач действительно не понимала.
— Не все равно, — отрезала Зина.
Больше говорить им было не о чем. Она вышла из кабинета, прекрасно понимая, что хорошие отношения с главврачом остались в прошлом.
В пять часов вечера Зина шла в лабораторию, думая только о том, какой результат анализа ее ждет. Страшное утреннее событие с женщиной и ребенком даже вылетело из ее головы. Теперь ее интересовало только одно — что именно нашли в крови странного пациента? Может, это как раз и есть разгадка, правильный ответ на мучавший вопрос?
За весь день, проведенный в таких событиях, Зина даже не вспомнила о Фаине Романовне, и тут, поймав себя в мыслях на этом, решила разыскать ее завтра. В конце концов, название странного села не горит.
За дверью лаборатории была странная, просто гнетущая тишина. Зина постучала — ей никто не ответил. Толкнула ручку — не заперто. Заснула ее подруга, что ли?
В это время Наташа должна была находиться одна. Странно, что она не услышала ее стука. Все коллеги разошлись еще днем. А Наташа, с которой Зина подружилась, часто оставалась в лаборатории по вечерам. Зина даже подозревала, что у подруги существуют еще какие-то тайные подработки, о которых она не считает нужным говорить.
В первой комнате никого не было. Зину снова поразила какая-то гнетущая, неестественно странная тишина.
— Эй, есть здесь кто? Я пришла за ответом! — крикнула она на всякий случай.
В ответ снова — противоестественное молчание. Зина решительно направилась во вторую, внутреннюю комнату, где обычно собирались сотрудники.
Дверь была приоткрыта. Она застыла на пороге. Ее приятельница Наташа неподвижно лежала на столе, вытянув руки вперед.
Зина бросилась к ней. Но, едва подошла, сразу поняла, что девушка мертва. Глаза ее были закрыты, а по лицу разлилась восковая бледность.
Зина пощупала пульс, заглянула в белки глаз… Бесполезно. Наташа была мертва. И, судя по всему, уже не меньше часа.
Что же произошло? Отчего она умерла? На столе рядом был небольшой поднос. На нем стояла кружка с отпитым до половины чаем. Рядом была тарелка с золотистой каемкой, и на ней лежали два бутерброда с колбасой. Бутерброды были сделаны очень аккуратно, колбаса нарезана тонко, масло намазали как раз необходимым слоем. Сама Зина так не умела. Ей не к месту подумалось, что, по всей видимости, Наташа пила чай и собиралась перекусить, когда ее настигла смерть.
И тут Зина вспомнила про результаты анализа. Она принялась быстро рыться в бумагах — ничего похожего и близко не было.
Зина прекрасно знала, как должна выглядеть эта бумажка: Наташа все левые документы оформляла особым образом — на просроченном бланке без печати. Так она оформила и анализ, который когда-то делала по просьбе Зины, чтобы та удостоверилась окончательно, что ее жених — наркоман.
Сейчас на столе не было ни одного похожего документа. Куда-то же он исчез? Забрали?
Внезапно страшная догадка осенила Крестовскую — настолько серьезная, что проверить это следовало немедленно. Она быстро приподняла голову Наташи, отметив, что мышцы еще не успели закостенеть, и понюхала ее губы.
Так и есть — едва уловимый аромат горького миндаля от губ лаборантки вполне можно было почувствовать! Наташу отравили цианидом. Скорее всего, в чай подсунули или дали с чем-то еще, например, с конфетами.
В любом случае, Наташу отравили. Но стоит ли говорить об этом? Пытаясь взять себя в руки, Зина пришла к выводу, что не стоит…
Как только она сообщила о случившемся, в поликлинике началась паника. Те, кто задержались здесь в такую пору, бегали, суетились, шептались и снова бегали. Главврач беспрерывно прикладывала к глазам платок:
— Бедная девочка! Ах, какая бедная девочка! Это ж надо — такое больное сердце! Я даже не знала, что у нее было сердце больное, порок — с самого детства! Это и в личном деле есть.
Следователь, приехавший в составе следственной группы из прокуратуры райотдела милиции, выдал заключение, что смерть наступила от естественных причин. Это же подтвердил и медэксперт, находящийся здесь. Зина даже не пыталась понять, что это — просто цирк или хорошо отрепетированный заговор?
Во время паники, которая не утихала, и работы приехавших сотрудников следственной группы Фаины Романовны она не видела. Зина вспомнила, что прием у нее был с самого утра, до 12 часов дня, а затем — вызовы по больным и домой. А как было бы хорошо переговорить с ней об этом! Особенно о страшном горьковатом запахе губ, в принадлежности которого Зина ошибиться просто не могла!
Больше говорить было не с кем. Крестовская наблюдала, как тело подруги положили в черный брезентовый мешок и увезли туда, где больше нет никаких забот. Она не сомневалась ни секунды в том, что в заключении судмедэкспертизы напишут, что смерть наступила от естественных причин — врожденного порока сердца.
Домой Зина вернулась позже обычного. Было странно ехать в полупустом вагончике старого дребезжащего трамвая и, глядя в мутноватое от грязи стекло, думать о смерти. Смерть была совсем рядом, словно окружала со всех сторон. Но почему именно ее? Зачем ей все это?
Что связывает всех этих людей? Связь, несомненно, существует, даже если не видна на первый взгляд. Но что это такое — напасть, наваждение, проклятие? Думать об этом было печально.
Дмитрий вошел без стука и остановился на пороге, глядя на Зину.
— Что-то случилось? — Его голос выражал тревогу. — Твои глаза — они выглядят необычно!
— Необычно — это как? — поразилась она.
— Как будто тебя что-то сильно волнует. И ты все время думаешь о чем-то.
Она буквально задохнулась от удивления! Что это — он читал по ее глазам? Он был настолько внимателен к ней, что замечал малейшие изменения в ее взгляде?
Это было просто поразительно! Никто и никогда не проявлял к ней такого внимания! Это тронуло Зину до глубины души так, что ей вдруг захотелось заплакать.
Столько лет она мечтала об этом! О том, чтобы кто-то волновался о ней! Чтобы ее глаза — веселые или печальные, озабоченные или беспечные, — не были пустым местом. А ведь такую малость было невероятно сложно найти. Эта огромная ценность всегда была для нее недоступной, как распростертое в бесконечности небо. Небо, манящее своей недостижимостью.
— Рассказывай. — Дмитрий усадил ее на стул и сам сел напротив. — Ты ела что-нибудь?
— Нет, — Зина напрочь забыла о еде.
— Я принесу тебе ужин. Сегодня котлеты сделал. Оценишь. Надо поесть. Потом поговорим.
Это поразило ее тоже. Он заботился о ней — реально, по-настоящему, и слова его были не пустым звуком! Его волновало всё, связанное с Зиной, как будто она уже стала важным человеком в его жизни! Как можно было это не оценить?
На ее глазах выступили слезы. И, чтобы скрыть их, Зина отвернулась к окну. Возможно, кто-нибудь мог бы подумать, что глупо плакать из-за такой мелочи. Но для нее эта мелочь была целым миром! Недосягаемым и манящим…
— Котлеты бесподобны! — улыбнулась она, — было действительно вкусно. Зина особенно ценила вкусную еду, приготовленную другими, ведь сама не любила и не умела готовить.
— Я люблю готовить, когда есть время, — улыбнулся Дмитрий, — а сегодня время было.
— Что же ты делал?
— До обеда был на работе. А потом, когда начальство уехало, отпросился по своим делам. И успел сделать котлеты.
— Понимаю.
— А вечером вернулся, думал, что ты уже пришла. Так что же произошло?
— У нас на работе… В поликлинике… умерла одна девушка… У нее было больное сердце. С детства, — с трудом произнесла Зина.
— Ты поэтому расстроилась?
— Да. Мы дружили. Она работала в лаборатории. И я даже не знала, что у нее проблемы с сердцем.
— Это показалось тебе странным? Что-то с ее смертью было не так? — взглянул на нее пристально Дмитрий.
— Почему ты спросил? — Зину все больше и больше поражала его редкая проницательность.
— Ну, если бы с ее смертью все было понятно, ты бы не думала об этом. А ты явно взволнована.
Зина уже открыла рот, чтобы ответить, как вдруг… Перед ней выросла суровая темная тень. Это была зловещая тень черного человека. А за ним, на открывшейся панораме камеры, с очень ярким электрическим светом, словно как в подтанцовке, маячила тень следователя Виталика. Она выглядела скорей комичной, чем трагичной. Но кулаки его были окровавлены. А на кулаках запеклась кровь… Всего этого было достаточно, чтобы Зина враз передумала говорить — вообще, навсегда, обо всем. Но ее пауза могла показаться просто оскорбительной. Поэтому она произнесла как можно увереннее:
— Нет, все в порядке. Она умерла действительно от больного сердца. Просто я очень сильно расстроилась.
В этот момент раздался звонок. Это звонили ей — три раза. Три коротких, обрывистых звонка. Потом еще три.
Рука Зины дрогнула, и, чтобы не расплескать чай, она со стуком поставила чашку на стол.
— Я могу открыть, если ты нервничаешь, — Дмитрий поднялся из-за стола.
— Нет. Я сама.
С трудом пройдя по коридору и заставляя себя не волноваться, Зина подошла к двери и распахнула ее. На пороге стоял однокурсник Крестовской по медицинскому институту Евгений, когда-то — смешной сутулый очкарик, над которым смеялись девушки, несмотря на то что его папа был профессором. Теперь же, благодаря связям папаши, как Зина слышала, это был заведующий одной из кафедр в солидной больнице города. От прежнего облика у него остались только очки. Евгений снял их, начал протирать, словно что-то мешало его глазам. И стало сразу видно, что глаза у него совсем беззащитные.
— Добрый вечер, — сказал он, — извини, что беспокою тебя. Но больше некого. Андрей утонул. Андрей Угаров. Завтра утром нужно поехать на опознание в морг.
Мир завертелся и рассыпался на куски, рухнул вниз, увлекая ее за собой в черную пропасть. Чтобы не упасть, Зина ухватилась за выступ стены.
— Ты успокойся, — глаза однокурсника стали еще беззащитнее, — я понимаю, что ты чувствуешь. Но, кроме тебя и меня, у него больше никого нет.
Зина вдруг вспомнила, что в последние годы Андрей действительно сильно сдружился с этим Евгением. Честно сказать, она никогда не понимала этой дружбы.
Чтобы узнать подробности, Зина пригласила Евгения в комнату. Дмитрий тактично удалился.
— Что произошло? — Голос ее дрожал.
— Зина… ты только сядь, успокойся. Мне на работу вечером сообщили. Из милиции. Тело Андрея к берегу прибило. А в кустах вроде как сумка его лежала, с документами. И мой рабочий телефон был в его записной книжке.
— Где его нашли, где прибило?
— Он в селе Маяки утонул, в Днестре…
