Глава 13

Вернувшись в свою палату, я даже не поняла, как меня угораздило так быстро заснуть. Похоже, от избытка полученной информации я сразу же отключилась, едва моя голова коснулась подушки. Проспала даже утренний семичасовой кипяток и с трудом продрала глаза, когда меня затормошили на завтрак. «Вот это ты, Таня, даешь стране угля», – подумала я, кое-как приводя мысли в порядок. Осталась без утреннего кофе – кипяток в баке давно остыл, поэтому я захватила с собой пару пакетиков растворимого, собираясь растворить их в теплом безвкусном какао. Или чае – что дадут.

– Завтра Новый год, – тоскливо заметила подсевшая за мой столик Настя. Дед молча уплетал традиционную манную кашу, Будаев казался вполне довольным жизнью и поглощал неудобоваримое нечто с завидным аппетитом. Мы с Казаковой повторили свой вчерашний трюк и осчастливили мужичка двойной порцией манки. Я запила клубничный йогурт странным, придуманным мною напитком – получилось нечто среднее между какао и кофе, – Настя вообще ничего не ела, только прихлебывала давно остывшее какао. Я не переставала поражаться девчонке: и как она умудряется придерживаться столь жесткой голодовки? Кормить с ложечки Казакову было некому – сегодня дежурила Елена Владимировна. Она стояла возле пункта раздачи, и я заметила, как Будаев бросает на нее явно заинтересованные взгляды.

После завтрака и таблеток я уселась на стул в коридоре и стала ждать Мельникова. Мне не терпелось рассказать ему о своих ночных приключениях. Пока мой мозг отказывался выдавать стройную теорию относительно прочитанного на флешке и найденного мною письма. Во-первых, одно с другим ну никак не вязалось, во-вторых, записка навевала мысли о спрятанных сокровищах и прочей ерунде. Сосредоточиться не помогали ни выпитый за завтраком кофе, ни энная выкуренная сигарета. Мне пришлось смириться с печальной мыслью, что на сей раз я оказалась в тупике. Само собой, приезда Андрея я ждала, как маленький ребенок с нетерпением ждет сказочного Дедушку Мороза с подарками – на его трезвый взгляд со стороны я возлагала большие надежды.

Мой фальшивый муженек сдержал данное вчера обещание – явился аккурат к одиннадцати утра. Меня буквально смело в коридор – милый, соскучилась так, что сил нет. Елена Владимировна понимающе взглянула на меня – похоже, симпатичная медсестра всерьез верит сказкам о чистой и светлой любви. Ну-ну, желаю кудрявой, если та еще дама свободная, найти в наступающем году своего суженого-ряженого.

– Хочу погулять, – тоном избалованного ребенка заявила я. Андрей посмотрел на сестру виновато-просящим взглядом: хочешь не хочешь, а жену надо слушаться, не то хуже будет. Елена Владимировна милостиво разрешила нам проветриться и выдала мне сумку с зимней одеждой. Я с нетерпением считала шаги, отдаляющие нас от 13-го отделения – скорее бы пооткровенничать с Мельниковым.

Утро выдалось морозное и снежное, свежий, выпавший ночью снег весело трещал под нашими ногами. Наконец мы отошли на приличное расстояние от здания лечебницы, и я закидала Мельникова расспросами.

– Ну, что прослушано в кабинете врача? – Я ожидала, что Андрей поведает мне как минимум о секретных переговорах Анны Викторовны с контрабандистами или о зловещих планах Снежной королевы убить как минимум половину нашего отделения. Но ответ Мельникова меня разочаровал.

– Ничего подозрительного твои «жучки» не зафиксировали, – сказал он. – Врач ни с каким криминалом не связана, а таблетки – твои и Настины – совершенно безвредные. Казаковой выдают «Кварилипин», а тебе – обычные витамины.

– Серьезно? – расстроилась я. – Но это странно. Настя убеждена, что врач ее травит.

– А ты уверена, что у нее все в порядке с головой и она психически здорова? – хмыкнул Андрей. – Судя по твоим рассказам, у нее явно не все дома, может статься, надумала себе черт-те что, а ты ее не разубедила.

Я вспомнила рассказ Насти про страдания с шоколадкой и согласилась с Андреем. Девчонка явно с мозгами не дружит, глупо верить ее страхам и подозрениям. Каргу в розовом она терпеть не может, потому что та заставляет ее есть, но с чего Вере Ивановне убивать девчонку? Казакова привыкла делить людей по принципу «хороший-плохой», а старшая медсестра попала под категорию «плохих». А злая – значит убийца, преступница и еще бог знает кто.

Я рассказала Мельникову о том, что мне удалось выведать нынешней ночью, и отдала ему флешку с письмом. Электронный носитель Андрей положил в бумажник, а письмо сфотографировал на телефон и отдал мне – мол, вдруг пригодится.

– Карине давали какие-то контрабандные препараты, – рассказала я «супругу». – В Швейцарии выпускают антидепрессант, а девчонке скармливали его аналог, вроде то же самое, но не апробированное.

– То есть Карина выступала в качестве подопытного кролика, – догадался Андрей. – Но почему в таком случае подобный препарат не дают Казаковой, у нее такой же диагноз.

– Сама не понимаю, – призналась я. – Еще и письмо это странное… Я сначала думала, что оно каким-то образом связано со смертью Семиренко, но вот каким? Лежало же оно в одном конверте с флешкой, значит, эти две улики связаны.

– Я внимательно просмотрю информацию и подумаю, – пообещал мне Андрей. – У тебя есть еще что-нибудь?

– А этого разве недостаточно? – вскинулась я. – За одну ночь я нарыла столько всякой всячины!

Я попросила Мельникова выполнить еще одно мое поручение, и тот пообещал, что завтра утром навестит меня в то же время, что и сегодня. Мы дошли с ним до моего отделения и изобразили трогательное прощание – словно видимся в последний раз в жизни. Елена Владимировна взирала на наш фарс с нежной улыбкой – вот-вот расплачется.

В туалет, когда я курила, зашла «на огонек» Настя – как всегда, стрелять у меня сигареты. Надо было попросить Мельникова притащить мне еще пару пачек – приходится рассчитывать и на Казакову, мне одной запасов вполне бы хватило.

– Проверили твои таблетки, – сообщила я девчонке. – Ничего криминального – тебе дают то же самое, что и выписывали, то есть этот твой «Кварилипин».

– Брешешь! – обвинила меня та во лжи. – Такого быть не может, я уверена! Таблетки, которые меня заставляют глотать, – какая-то наркота или что-то превращающее человека в бестолковый огурец! Я как обдолбанная после них!

– Настя, у меня есть знакомые, которые отнесли лекарство на экспертизу. То, что ты говоришь, – твои домыслы, а я привожу конкретные факты. Скорее всего, твой организм адаптировался к препарату, и он поменял действие. Такое бывает часто. Сколько времени ты пьешь эти таблетки?

– Года два… – провела рукой по лбу Казакова. Вид у нее был ошарашенный и потерянный. Похоже, она с трудом переваривала полученную информацию.

– Не может этого быть, не может быть… – как заведенная, повторяла Настя. – Они убивают, они Карину убили и меня хотят… Значит, травят снотворными, иначе быть не может!

Ну все, заклинило ее, про себя констатировала я. Если человек наподобие Казаковой вобьет себе что-то в голову, то хоть об стенку бейся – не переубедишь. Я терпеливо подождала, пока девчонка успокоится, и тихо продолжила:

– Прими это как факт. Ты пьешь совершенно безопасные лекарства, то есть те, которые выписал тебе врач. Никто убивать тебя не собирается, Вера Ивановна – злая, бесчувственная медсестра, но это не доказывает ее причастность к преступлению. Анна Викторовна – тоже не маньячка, я за ней наблюдаю. Да, она не такая внимательная и заботливая, как Антон Николаевич, согласна. Но это еще ничего не доказывает! У тебя просто чересчур живое воображение.

– Да ты ничего не знаешь! – в сердцах воскликнула девушка. – Я… я тебе не говорила, но поверь: Карину – убили, это факт! Убила Сабрина, она подкупила и старшую медсестру, и заместительницу Антона Николаевича! Я тебе поклясться могу чем угодно! И меня хотят убить! Веришь теперь?

Что мне твои клятвы, фыркнула про себя я. Верю только доказательствам, а не бабьим сказкам и каким-то левым заверениям.

– Что ты мне не рассказывала? – принялась допытываться я. – Ты что-то знаешь? Лучше скажи, чтобы поздно не было.

– Поздно? – переспросила Настя испуганно. – Ты… ты считаешь, что меня отравят, да? Скажи, это правда? Меня убьют?

– Убьют, если не расскажешь все, что знаешь, – пригрозила я. – Так что лучше выкладывай все начистоту. Если я буду знать всю правду, то смогу тебе помочь, а если и дальше будешь скрывать что-то – я бессильна. Так что выбирай.

Иногда приходится быть жестокой и прибегать к угрозам, что поделаешь. Но Казакову может заставить расколоться только страх за свою жизнь и рассудок – хотя, судя по всему, от здравого смысла в ее юной головке мало что осталось.

– Но ты мне поможешь? – бормотала девчонка. Я всерьез уже опасалась, что она точно тронется умом с перепугу, и ласково заверила ее, что обязательно спасу, помогу, вытащу из больницы и сделаю все, что та захочет. В обмен на правду, конечно.

– Меня просила она не говорить никому, – захныкала Настя. Я подсунула ей еще сигарету, девушка тут же схватила ее, точно ребенок – соску.

– Ну-ну, солнышко, не плачь, будь умницей, – засюсюкала я. – Все хорошо будет, расскажешь – тебе легче станет.

– Хорошо, – покорилась судьбе Настя. – Это Карина, она мне рассказала. Никому не говорила, только мне, потому что мы очень дружили. Мы ведь с ней похожи, понимаешь? Мы любим все красивое, у нас всегда было о чем поговорить… не ссорились никогда. Она моя лучшая подруга была, Карина даже матери и Сабринке это не рассказывала. Она мне первой про свою неземную любовь рассказала.

Вот те раз, подумала я. Наша тихоня, оказывается, умудрилась себе кавалера где-то найти. Неожиданно, хотя 21 год – можно и замуж выдавать.

– Они учились вместе, то есть Кирилл старше Карины на год. Она говорила, будто познакомились на какой-то лекции, дополнительной. Там про Толкина, как он языки придумывал. Карина любила книгу «Властелин колец», я тоже читала, там эльфы все замечательные. И Кирилл любил, они часто разговаривали про весь этот мир. Правда, Карина мне больше про книгу говорила, чем про Кирилла, но вроде он ей очень нравился. Серьезно все у них было, Карина впервые так влюбилась. Они часами могли про книжки беседовать, у них очень много общего, такое редко бывает. Я даже ревновала немного – раньше-то Карина все свои секреты мне рассказывала, а теперь у нее парень появился. Она мне говорила, что хочет на эльфийку быть похожа, они же там все стройные, тонкие. И Карина такой хотела стать, худела специально.

Ага, вот и добрались до кумиров, отметила я. Мать Карины утверждала, что у девчонки не было любимых актрис или певиц, но, как выясняется, Лена не слишком хорошо знала и понимала своих дочерей. Еще во время своего первого визита в дом Семиренко я поняла, что у матери тоже не все в порядке с головой. Я сперва посчитала, что припадок – следствие горя, постигшего несчастную, но теперь до меня дошло: судя по реакции «миссис Хадсон», нервные приступы хозяйки – вещь довольно обыденная, а значит, с Леной они случались часто. Другими словами, мать Карины – психически нездоровый человек, правда, не знаю, с каким диагнозом. Но у врача она точно наблюдается – могу поспорить на что угодно.

– Карина родителям про Кирилла ничего не говорила, – продолжала свою историю Настя. – Она стеснялась, боялась, что над ней будут шутить и смеяться. А Сабринка знала, мне кажется, Карина ей проболталась, уж больно сестре доверяла. Кирилл собирался после учебы во Францию ехать, весной уже. И Карину с собой звал – они даже дату наметили, пятнадцатое мая. Карина сказала родителям, что в путешествие собирается, а на самом деле они с Кириллом хотели пожениться. Я ее поддерживала, потому что у Кирилла родители влиятельные – если б они не успели расписаться, свадьба могла бы сорваться. Так Карина рассказывала – я точно не уверена, но вроде они его хотели спровадить куда-то в Америку, чтобы он женился на какой-то своей кузине. Карина должна была приехать во Францию именно в этот срок – если бы они тайно расписались, то предки Кирилла уже ничего бы не сделали. А тут… вот как все вышло…

Да, оказывается, Карина не так проста. Тихая, забитая рукодельница собиралась провернуть вон какую аферу и ловко как все устроила – если бы не ее собственная глупость касательно диет и стройных эльфиек, вышла бы спокойно замуж за своего толкиниста, нарожала бы детишек и рассказывала бы им истории о хоббитах.

– Сабринка завидовала сестре, – делилась со мной соображениями Настя. – Еще бы – ведь Карина нашла свою любовь, а Сабрина слишком гордая всегда была, близко к себе никого не подпускала, все идеала ждала. Мне кажется, что она хотела даже Кирилла отбить – чтобы разрушить счастье сестры. Вот только он даже не глядел в ее сторону. И наша умница-красавица-отличница озлобилась на сестру, решила, мол, не доставайся парень никому. Ловко все провернула, да? Комар носа не подточит. Подкупила Анну Викторовну, а та устроила так, что Карина нашла упаковку с таблетками. Может, Сабрина наговорила сестре что-нибудь – ну, типа Кирилл другую полюбил или еще что. Довела Карину до ручки, и та сама смертельную дозу выпила, жить стало незачем. Ужасно, да?

В принципе Настину теорию можно рассмотреть как возможный вариант развития событий. Вроде все логично: старшая сестра – завистливая и умная, младшей неожиданно повезло, и Сабрина решила помешать ей. Думаю, настало время поговорить с дочерью Лены – скоро она вернется из лагеря, и я нанесу семейству повторный визит.

Настя взяла с меня обещание, что я каким-то образом помешаю Анне Викторовне давать ей «неправильные» таблетки, и я с легкостью заверила девчонку, что смерть от препаратов ей не грозит.

– Ты же помнишь, как я тебя учила выплевывать пилюли, – сказала я девушке. – Если боишься, что тебя травят – просто не пей таблетки и живи себе спокойно!

– Скорей бы Антон Николаевич вернулся, – вздохнула Казакова. – Он бы точно в два счета навел порядок в этом гадюшнике.

Скорое наступление новогодних торжеств ощущалось только по поведению больничного персонала. Иными словами, санитаркам и даже внимательной старшей медсестре было наплевать на пациентов – они вовсю болтали друг с другом и за порядком следили между делом – короче говоря, им было не до больных. Каждый из нас занимался, чем хотел, но большинство пациентов уставились в телевизор. В выходные дни разрешалось смотреть передачи с одиннадцати утра до самого вечера – времени раздачи снотворных средств. Только я не принимала участия в повальном увлечении просмотром телепрограмм. Дед – и тот с интересом наблюдал за развитием действия какого-то отечественного детектива. Увы, его отношение ко мне как-то переменилось – Евгений Игоревич уже не называл меня дочкой и не проявлял живого участия. Я даже предполагала, что он затаил на меня обиду за какой-нибудь проступок.

Вечер тянулся медленно и уныло. Я устало смотрела в окно, на крупные хлопья падающего снега. Что ни говори, а умственная работа требует уйму энергии, и я вконец вымоталась, размышляя над имеющимися у меня данными по убийству Карины. У меня не было практически никаких идей, я не придумала ни одного плана, который требовалось бы выполнить, и поэтому чувствовала себя очень скверно.

Неожиданно мое печальное уединение было нарушено – ко мне подсел Будаев. Я с ним особо не общалась – так, наблюдала только, однако выходило, что в больнице он оказался в качестве настоящего пациента, и никакой связи между его появлением и странными событиями в лечебнице я не обнаружила. Я удивленно покосилась на него – просто так подошел или по делу? Оказалось – последнее.

– Это, привет, – заговорщицким шепотом начал он. – Можно тебя на минутку?

Я, заинтригованная, встала со стула, и мы отошли в сторону от остальных пациентов.

– Ты писать красиво умеешь? – перешел к делу мой собеседник. Я пожала плечами.

– Вроде. Тебе зачем?

– Можешь написать кое-что? – таинственно попросил Будаев. Мне стало любопытно.

– Могу, – кивнула я. – Что нужно-то?

– Только тихо! – шикнул он. – Давай в туалет отойдем, там писать будешь!

Прямо не уборная, а тайный кабинет, где происходит все самое необычное и интересное. У Будаева с собой имелся клочок бумажки и зеленый фломастер.

– Пиши! – торжественным шепотом велел он и задумался. Я выжидающе посмотрела на него. Наконец «алкоголик», как я окрестила его при нашей первой встрече, составил в уме текст и принялся диктовать.

– Леночка! – Я старательно выводила буквы, ведь сказала, что на почерк свой не жалуюсь. – Ты очень красивая, я тебя люблю! – заключил Будаев. Я едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Надо же, какая мелодрама развивается в стенах 13-го отделения! Жалко, я не писательница – точно сочинила бы любовный роман!

Будаев остался доволен моим чистописанием и бережно сложил записку. Взял с меня клятвенное обещание не рассказывать о любовном послании под страхом смертной казни и, убедившись, что я не выдам секрета даже при угрозе пыток, покинул туалет. Я покурила – маленький инцидент поднял мне настроение и отвлек от мучительных раздумий. Близилось «время таблеток», как я называла прием снотворных. Старшая медсестра, как обычно, проконтролировала, чтобы никто не уклонился от ежевечерней повинности, и мы разбрелись по кроватям.

Раз уж я ничего не могу придумать и следить вроде бы не за кем, хотя бы посплю спокойно. Целую ночь, могу позволить себе такую роскошь. В снотворных для крепкого сна я практически никогда не нуждаюсь, за исключением случаев, когда вскоре нужно бодрствовать для решения какой-либо проблемы. Мои соседки уже давно спали – вот жизнь у них, знай себе – едят, спят да пялятся в потолок. Нет-нет, я не завидую – просто для меня подобное существование, мягко говоря, очень странно. Я обрадованно отметила про себя, что, к счастью, ни одна из теток не страдает храпом, и закрыла глаза, приготовившись погрузиться в сладкие объятья Морфея.

Не помню точного времени, когда я проснулась – просто потому, что потребовалось, пардон, в туалет. Я сонно нашарила тапки, не забыла взять сигареты и направилась в уборную.

Тихий шорох мгновенно сдул остатки моего хрупкого сна. Я насторожилась. Опять ночной невидимка, дошло до меня. За сотые доли секунды вялая и непроснувшаяся Таня Иванова превратилась в расчетливую, логически мыслящую машину.

Увы, я опоздала – когда прокралась в общий коридор, не обнаружила и следа таинственного злоумышленника. Даже не проверив, закрыта ли дверь в апартаменты старшей медсестры, я подошла к батарее и попыталась ее отодвинуть. Тяжелая, зараза, так просто с места не оттащишь. Если некто двигал старую батарею, пусть она и на гибком пластиковом стояке после ремонта, человек этот отличался завидной физической мощью. Ни Елене Владимировне, ни даже дородной санитарке выполнить сей трюк не по силам. Кто из больных отличается крепким телосложением? Дед отпадает сразу, суицидник тоже на вид хиленький, два парня – вроде покрепче, но, скажем сразу, не Арнольды Шварценеггеры. А про Будаева вообще молчу – куда только девается немереное количество еды, которую он в себя запихивает?

Я покорячилась еще немного, потом бросила сие неблагодарное дело. Батарею отодвинуть невозможно – это факт. Тогда что мог перемещать с места на место мой невидимка? Так, нужно срочно включить мозги и поразмыслить.

Я подошла к столу, слегка надавила на него. Двигался стол легко, но что толку? Под ним совершенно ничего не было. Я отошла в сторону – напротив находилась пустующая кровать. Попробовала приподнять ее – поддается труднее, чем стол, но отодвинуть можно. Я поднатужилась и переместила койку на пару сантиметров.

Хорошо, что я не выкладывала из кармана маленький фонарик – сейчас он мне сильно пригодился. Я посветила на пол – только доски, никакого люка или, на худой конец, ручки. Стоп. А если попробовать надавить на пол?

Я целиком забралась под кушетку и принялась со всех сил надавливать на покрытие. Неожиданно царящую тишину отделения нарушил робкий, протяжный скрип. Ага, я ведь слышала именно этот звук, значит, я на правильном пути!

Доска под моей рукой слегка накренилась, я просунула руку в образовавшуюся нишу. Будем надеяться, под полом не живет крокодил-мутант, питающийся конечностями слишком любопытных больных. Рука нащупала какой-то выступ, и я, недолго думая, нажала на него.

Несколько досок, точно по волшебству, отодвинулись с легким присвистом, и я увидела чернеющий неизвестностью широкий лаз, в который мог бы пролезть даже человек, отличающийся внушительной комплекцией. Меня охватил охотничий азарт – похоже, скоро я настигну таинственного ночного нарушителя больничного спокойствия! Недолго думая, я полезла в отверстие.

Меня окутала непроглядная тьма. Ногой я нащупала твердую поверхность, проверила – не провалится ли она под тяжестью моего тела, – и ступила на нее обеими ногами. Чувствуя себя героиней компьютерной игры, где нужно бродить по подземельям и выслеживать неведомых монстров, я включила фонарик и осмотрелась.

Меня окружали стены невысокого подземного коридора. Дорога была только одна – вперед, и я, стараясь ступать как можно тише, отправилась на исследование таинственного тоннеля.

Фонарик я не выключала – пускай меня обнаружат, зато не переломаю себе ноги, если впереди неожиданно окажется какое-нибудь препятствие. Меня утешало лишь то, что я не слышала никаких посторонних звуков, кроме своего дыхания и едва различимых собственных шагов. Значит, тот, кого я преследую, ушел далеко вперед. Услышу какие-нибудь признаки постороннего присутствия – сразу же выключу фонарь.

Коридор был совершенно пуст – никаких скелетов и даже костей в традициях лучших ужастиков я не обнаружила, трупов, к счастью, тоже не было. Была у меня такая мысль – вдруг в подвал скидывают невинно убиенных пациентов, которые таинственным образом пропадают в стенах лечебницы. Слишком банальная и шаблонная идея. Но подземелье зачем-то нужно, и моя задача – выяснить его предназначение.

Я ускорила свой шаг – уже не боялась наткнуться на какую-нибудь неожиданную преграду или провалиться в невесть откуда взявшийся люк. Чувствовала себя охотником, преследующим дичь, – мне не терпелось узнать, кто мой таинственный инкогнито и чем таким секретным он занимается в темное время суток.

Чем дальше я продвигалась, тем шире становился коридор. Вдобавок ко всему, он тускло освещался неведомым источником света, но как я ни напрягала зрение, ни электрической лампочки, ни факела не обнаружила. Фонарик я выключила за ненадобностью – хорошо, что теперь не привлеку к себе внимания и могу оставаться незаметной для своей «добычи». И куда, хотела бы я знать, подевался загадочный незнакомец? Сколько я уже иду, а никаких шорохов не слышу. Жалко, что на странном деревянном полу в решетку – ни пылинки, похоже, что деревянный настил постоянно обдувает легкий ветерок. Если б дело происходило на открытом пространстве, я могла бы исследовать следы. Но с другой стороны, проход не раздваивался, он был только один, значит, я на верном пути.

Я задумалась и смотрела под ноги, поэтому возникшая прямо на траектории моего движения тяжелая старинная дверь оказалась для меня неожиданной преградой. Где там заветные отмычки? Не перестаю радоваться человеческой изобретательности – благодаря своему бесценному набору я могу открыть абсолютно любой, даже самый древний или современный замок.

Дверь не оказала ни малейшего сопротивления, и я осторожно ее отворила. Сразу входить в помещение (или продолжение коридора) не отважилась – сперва оглядела то, что попало в поле моего зрения. Пока ничего интересного – я увидела только стены пустой комнаты. Никаких предметов интерьера или людей, похоже, не было. Я открыла дверь пошире и просочилась внутрь.

Неожиданный удар по голове сзади заставил меня вскрикнуть от боли. Ударили не сильно. Я резко обернулась. В ту же секунду на меня навалилось что-то темное, и я совсем не разглядела нападавшего. Я застонала и покачнулась, а потом плавно сползла вниз. Уловка сработала – противник слегка ослабил захват, но этого было достаточно. Я изящно и, можно сказать, грациозно вывернулась, точно плавная змея, и, не успел мой враг среагировать, заломила его руки назад, после чего, чтобы неповадно было, выполнила «аго ути» – жестокий хлесткий удар в подбородок. Это один из самых действенных приемов карате, действует быстро и обездвиживает надолго. Поверженный противник захрипел от боли и прижал обе руки к поврежденной части лица. Я тоже едва удержалась от вскрика – только вызванного не болью, а удивлением. Напавший на меня злоумышленник, таинственный незнакомец и потенциальный взломщик оказался не кем иным, как моим добрым знакомым – дедом.

– Вы? – ошарашенно проговорила я, пытаясь собрать расползающиеся, точно червяки, мысли. – Но… почему?

– Идиотка! – прохрипел дед, все еще держась за ушибленный подбородок. – Уходи отсюда, живо! Помирать собралась?

– Эй, никуда я не уйду! – возмутилась я. – Пока не расскажете все начистоту. Иначе – я не угрожаю, а предупреждаю – продемонстрирую вам еще пару-другую весьма болезненных ударов!

– Дура, уходи, пока не поздно! – приказал дед. – И не лезь не в свое дело!

– А это мы еще посмотрим, чье дело! – жестко возразила я. – Говорите, что вы ищете! Или прячете?

– Расскажу, только пошли отсюда. – Дед немного отошел от болевого шока и буквально вытолкал меня из комнаты, плотно закрыв тяжелую дверь.

– Здесь нельзя долго находиться, – пояснил он, как мне показалось, с облегчением переводя дух. – Тут повсюду – опасное излучение, ты и не почувствуешь, как сначала потеряешь сознание, а потом – занимай место на кладбище. Поняла теперь? Если б не я, ты б спустя семь, в лучшем случае десять минут, не заметила б, как потеряла сознание. И тебя никто бы не вытащил отсюда, никто бы не нашел. Сгнила бы заживо, а муж твой только бы гадал, куда подевалась.

– Постойте, зачем нужна такая комната в нашей лечебнице? – опешила я. – Тут что, больных убивают?

– Никто никого не убивает, к чему такие страсти, – возразил дед. – Да, комната эта давно тут. Бывает, старые санитары с глазу на глаз иногда рассказывают, что раньше здесь не клиника была, а тюрьма для смертников. Видела закрытые корпуса? Сейчас они служат для опасных психов, ну маньяков всяких, садистов. Туда вход закрыт, эти корпуса и раньше такое предназначение выполняли. А наш корпус якобы перестроили после революции, сделали над камерами смертников отделение психических больных. Комнату закрыли, но газ не перекрыли, он до сих пор откуда-то поступает – говорят так.

Но на самом деле не тюрьма, а закрытый институт был тут. Про заброшенный санаторий в лесу слышала? Особые гранитные породы, выделяющие радиоактивный газ, выходят здесь близко к поверхности. В этом глубоком подвале его больше всего. Для изучения газа корпус и построили. Наверху плотного газа нет, вентиляцию в коридоре заметила? И люк без единой щели до сих пор. А вниз, сюда и в шахту никто сам теперь не полезет.

– И медперсонал в курсе? – изумилась я. Дед покачал головой.

– Не все знают, – пояснил он. – Только те, кто здесь давно работает. Это тайна, сама понимаешь – если кто узнает со стороны, то отделение закроют – и это в лучшем случае.

– Тогда вы-то что тут забыли? – задала я вопрос, не дававший мне покоя. – Зачем залезли в комнату, раз она такая опасная?

– У меня свои причины, – уклонился дед от признания. Я нахмурилась.

– Тогда я вам скажу, – резко произнесла я. – Вы смертельно больны, у вас опухоль мозга. Жить надоело, да? Хотите таким образом совершить самоубийство? Или вынюхиваете что-то? Имейте в виду, если чистосердечно во всем не признаетесь, я доложу о вас куда следует, и ваша лавочка прикроется! Сделать вы мне ничего не сможете, свои жалкие попытки оглушить меня и оставить в подземелье бросьте. Попытаетесь что-то сделать – я вас так отделаю, что опухоль ерундой покажется! Живо все говорите, лучше меня не злите!

Евгений Игоревич как-то странно посмотрел на меня – не со страхом, нет. Скорее с жалостью.

– Вот гляжу на тебя – вроде умная, но самоуверенная слишком, – изрек дед. – Ладно, про болезнь мою пронюхала, молодец. Но выводы сделала совершенно неправильные. Если б я хотел помереть, думаешь, стал бы ждать?

Доводы деда оказались убедительными, пристыдил по делу. Я немного смягчила свой тон.

– Хорошо, признаю, что не права, – согласилась я примирительно. – Тогда расскажите, что на самом деле тут происходит. Обещаю, я не буду вам препятствовать, если правду скажете. А еще – у меня есть некий документ, который, думаю, будет вам интересен.

Играла, можно сказать, вслепую. Импровизировала по наитию в надежде, что угадаю, а для верности вытащила найденную в конверте записку и помахала перед носом деда.

– Это ищете, да? Если расскажете – так и быть, дам прочитать.

Похоже, я угадала. Дед заинтересованно уставился на мою руку, сжимавшую клочок бумаги.

– Давайте, решайтесь, – подначила его я. – Документ в обмен на правду. Идет?

Евгений Игоревич посчитал сделку выгодной для себя и согласился.

– Я тебе верю, – проговорил он. – В людях как-никак разбираюсь. Ты ведь не больная – я сразу тебя раскусил, если медсестрам и санитаркам как-то голову запудрила, то я понял, что вынюхиваешь что-то. Но человек ты не злой, поэтому я тебе даже помогать стал освоиться, так сказать.

Надо же, как трогательно, хотела съязвить я, но вовремя прикусила свой острый язык. Лучше деда не выводить из себя, пока он решился пооткровенничать.

– Ближе к делу, – велела я. – Что вам нужно в подземелье?

– Это не единственная комната в подземном этаже, – поведал дед. – Через нее можно пройти дальше к лабораториям и шахте. А дальше проход ведет… к старой церкви. Деревянная церковь среди дубовой рощи построена не так давно и стоит на фундаменте старого храма.

Я не ожидала такого поворота и внимательно слушала своего «гида». Он вздохнул и продолжил рассказ:

– Очень давно, насколько помнят местные историки, тут всегда стояла христианская церковь. Когда ее возвели, точных сведений не сохранилось. Но со временем сюда потянулись паломники, надеющиеся на излечение от разных недугов. Ты подумай, чем могли исцелить человека в церкви? Молитвой и святой водой. Про святую воду, которую собирали в подземном источнике и освящали в храме, говорили, что в ней взору открывается присутствие Святого Духа. Что в темноте можно увидеть легкое, еле заметное трепетное сияние, словно парящее над водой. Говорили, что сошествие Духа на воду становится видимым благодаря присутствию в храме чудотворной иконы, которую не выносят из внутренней части храма.

Бывали тут паломники с телесными недугами, с «нечистой кожей», как тогда говорили. Приводили в церковь и прихожан с душевными недугами. Говорят, что многим помогли молитвы и святая вода.

Время шло, и вера в чудо стала слабеть в народе. Все больше люди стали разделять медицину и веру. Дух и тело. Где-то столетия полтора назад построили недалеко от церкви лечебницу для душевнобольных. Антон Николаевич мне рассказал, что в то время традиционным средством для излечения духа были разнообразные водные процедуры: ванны, влажные обертывания и компрессы. Неудивительно, что и в этой новой лечебнице применяли подобные методы. Так и соседствовали храм Божий и психиатрическая лечебница.

А лет сто назад пришла уверенность, что наука может все объяснить и все разрешить. Стало понятно, что в воде из источника – особый газ. Радиоактивный. От этого и свечение. И, следовательно, никакого духа там нет и быть не должно. Под вот этим корпусом клиники, в которую выросла лечебница, построили лаборатории и выкопали шахту поглубже – к гранитным породам, из которых исходит газ. Глубже шахта – больше газа. Больше – значит лучше, так считали тогда. Радиация считалась тогда панацеей. Лаборатории превратились в закрытый институт.

С революцией, тогда же и происшедшей, здание церкви снесли. Перед сносом здания, когда разграбили церковь, хотели и чудотворную икону найти и уничтожить, чтобы «Опиум для народа» задушить на корню. Икону не нашли, говорили, что священники могли сохранить ее в катакомбах под храмом. Но из-под храма источник ведь бьет, вода поднялась тогда, так что сразу найти не удалось.

Время шло. Сейчас-то мы знаем, что сильная радиация пусть не сразу, но убивает.

В нижние ярусы катакомб под храмом, как и в шахту, ходить весьма вредно. И задохнуться теперь по неаккуратности можно, после того как шахту выкопали и газ сильнее пошел.

Институт со временем закрылся, как вопросы научные разрешили, и вред избытка газа стал понятен. Незадолго до этого один человек стал целенаправленно изучать, как теперь говорят, «легенду» о чудотворной иконе. Это был врач и священник, которого определили сюда, да и оставили работать до конца его жизни. Считай, сослали.

Говорят, что он нашел икону. Но времена были такие, что раскрывать о ней правду было бы опасно и для самой иконы, и священнику, боюсь, не дали бы дожить его последние годы. Нет человека – нет проблемы. Нет открытия, нет иконы. И не было никогда.

Поэтому о находке иконы священником знала только его молодая жена, которая долгие годы тоже хранила молчание. Помог бы мне найти икону оставленный супруге священником некий ключ, какая-то подсказка.

Последнее слово точно резануло мой слух. Сейчас-то я поняла, что записка оказалась с собой у меня весьма кстати – скорее всего, даже точно, ее написал несчастный исследователь, а Ниночка была его супругой.

– Вам-то зачем нужна эта икона? – задала я вертящийся на языке вопрос. – Если сейчас она представляет ценность, вы что, решили выставить ее на аукцион и озолотиться? Только зачем, раз постоянно подвергаете свою жизнь опасности от радиоактивного газа? Или пытаетесь обеспечить безбедное существование родственников?

– Мне она не нужна, – покачал головой дед. – Ты права в одном – есть люди, которые, не задумываясь, выложат кучу денег, дабы завладеть иконой. Но я за богатством не гонюсь, да и родственников нет. Единственное, что мне надо в этой жизни, – это провести ее остаток без невыносимой боли, которая сопутствует моей болезни.

– Так на кой вам сдалась эта икона? – не понимала я. – Не верится, что вы такой религиозный человек.

– Она нужна не мне, а Антону Николаевичу, – пояснил тот. – Сам он, понятное дело, в подвал не сунется и никого не заставит – кому охота травиться? У нас уговор: я ищу икону, а взамен получаю лекарства, снимающие боль.

– И препараты вам дают наркотические, – догадалась я. – Сейчас врачам запрещено выдавать сильные обезболивающие вроде морфия, а Сазанцев нарушает закон, так?

– Все так, – подтвердил дед. – Мне все равно осталось недолго жить, по сути дела, я – смертник. Какая разница, когда помру? Главное, чтобы без мучений, а долго буду жить или нет – не важно. Иногда даже хочется, чтобы поскорее все закончилось. Всего-то надо подольше побыть в шахте, и мучения прекратятся. Навсегда. Но… почему-то не решаюсь – даже когда таблетки не выдали, умирать, что ни говори, страшно. Потому что не знаешь, что там, за пределами земной жизни. Вот и тяну, влачу свое жалкое существование.

– Почему вам не дали лекарства? Тогда, несколько дней назад, я слышала, как вы стонали. Неужели… неужели за то, что поиск иконы продвигается медленно?

Собственная догадка ужаснула меня. Неужели Сазанцев, этот добрый, внимательный Айболит, которого боготворит Казакова, способен издеваться над умирающим дедом? Заставлять его страдать от страшной боли, если тот не справляется с заданием? Или это – проделки Снежной королевы, которая вроде как непричастна к преступлениям, а на самом деле – изверг и садистка?

– Да нет, что ты, – успокоил меня дед. – Антон Николаевич уехал, а таблетки неожиданно закончились, мне Анна Викторовна объяснила. Врачи-то не виноваты, только мне, знаешь, не легче. А Сазанцев – он даже заботится обо мне, нужные продукты покупает. Ну, я вроде все тебе рассказал, Таня. Или имя – тоже поддельное? Как тебя называть-то хоть?

– Да мое это имя, мое, – сказала я. – Про то, что обещала показать бумажку, помню. Только сомневаюсь, что вам это как-то поможет.

Я протянула письмо деду, и тот жадно погрузился в чтение. Пробежал глазами письмо, перевернул – на обратной стороне ничего не было. Евгений Игоревич разочарованно протянул бумажку мне.

– Тут ничего не говорится о том, где может находиться икона, – покачал головой он. – Просто красивое письмо, не более.

Мне было искренне жаль обреченного страдальца, но я ничем не могла ему помочь. Найдет он икону или нет – остается только гадать. А вот к Сазанцеву у меня имелись вопросы – хотела бы я поговорить с этим чудо-врачом, который на поверку – изверг и садист, запросто позволяющий себе играть жизнью больного человека. Что ж, кто шуршит и скрипит ночами, я вычислила, но это ни на шаг не приблизило меня к разгадке загадочной смерти Карины Семиренко.