Акт II
Сцена 2
На экране появляется письмо, написанное острым, четким, вычурным почерком:
«Дорогая мисс Гонда!
У меня было все, чего мужчина может пожелать в этой жизни. Я видел все, и теперь мне кажется, что я покидаю жизнь – это третьесортное шоу, представленное где-нибудь на грязных задворках. И если я не даю себе труда умереть, то лишь потому, что моя жизнь обладает всей пустотой могилы и смерть ничего для меня не изменит. Она может прийти ко мне хоть сегодня, и никто, включая меня, пишущего эти строки, не заметит разницы.
Но прежде, чем это случится, я хочу воскресить то, что еще осталось в моей душе, и, наконец, выразить свое восхищение Вам, Вам, ставшей примером для подражания всего мира. Morituri te salutamus
Граф Дитрих фон Эстерхази.
Беверли-Хиллз,
Калифорния».
Свет гаснет, экран исчезает, и сцена превращается в гостиную номера, занятого графом Дитрихом фон Эстерхази. Это большая роскошная комната, современная и продуманно простая. Открытая входная дверь на центральной стене слева. Дверь поменьше, ведущая в спальню, на заднем плане на правой стене. На левой стене большое окно, через которое вдали виден темный парк. На первом плане справа камин. Горит одна лампа.
Когда зажигается свет, входная дверь открывается, чтобы впустить графафон Эстерхази и Лало Джонс. Граф фон Эстерхази – высокий, подтянутый мужчина сорока с небольшим лет, аристократическая манера подчеркивает элегантность его вечернего костюма. Лало Джонс – изысканная дама, прячет лицо в мягкой горностаевой накидке, накинутой на потрясающее вечернее платье. Входит первая, в изнеможении падает на стоящую на первом плане кушетку и очаровательным, полным изящества движением устало вытягивает ноги. Дитрих фон Эстерхази молча следует за ней. Она делает легкое движение, полагая, что он подхватит ее накидку. Однако он не подходит к ней и не смотрит на нее. Лало пожимает плечами и откидывает накидку назад, она медленно сползает вниз по ее голым рукам.
Лало (глядя на часы на столе, лениво). Всего только два часа… Право же, зря мы так рано ушли, дорогой… (Эстерхази не отвечает. Он как будто не слышит. В его молчании нет враждебности, чувствуется полное равнодушие и непонятная напряженность. Он подходит к окну и задумчиво смотрит в него, не осознавая присутствия Лало. Она зевает, зажигает сигарету.) Я, наверно, поеду домой… (Нет ответа.) Слышишь: я, наверно, поеду домой… (Кокетливо.) Ну, конечно, если ты не будешь настаивать… (Молчание. Она пожимает плечами и устраивается поудобнее. Говорит лениво, глядя на дым от своей сигареты.) Знаешь, Рикки, нам надо поехать в Агуа Калиенте. На сей раз я все поставлю на Черного Раджу. Верный номер… (Нет ответа.) Кстати, Рикки, я вчера должна была заплатить моему шоферу… (Поворачивается к нему с внезапным нетерпением.) Рикки!
Эстерхази (вздрогнув, оборачивается к ней. Вежливо и совершенно равнодушно). Что?
Лало (нетерпеливо). Я сказала, что вчера должна была заплатить моему шоферу.
Эстерхази (из какого-то далека). Да, конечно. Я об этом позабочусь.
Лало. Что случилось, Рикки? Ты дуешься потому, что я проиграла эти деньги?
Эстерхази. Вовсе нет, дорогая. Я рад, что сегодня вечером ты развлеклась.
Лало. Но ты же знаешь, что мне всегда потрясающе везет в рулетку. Если бы мы не ушли так рано, я, конечно, отыгралась бы.
Эстерхази. Прости. Я немного устал.
Лало. В любом случае, что значат эти жалкие тысяча и семьдесят с чем-то долларов?
Эстерхази (стоит, молча глядя на нее. Потом с легкой улыбкой, как будто приняв внезапное решение, лезет в карман и спокойно подает ей чековую книжку). Что ж, посмотри, сколько на ней осталось.
Лало (равнодушно берет книжку). Что это? Твоя чековая книжка?
Эстерхази. Посмотри, что осталось… не помню, в каком банке.
Лало (читает). Триста шестнадцать долларов… (Быстро смотрит на корешок книжки.) Рикки! Тот чек на тысячу долларов ты выписал на счет в этом банке! (Он, молча, с той же улыбкой кивает.) Тебе придется завтра с утра, не откладывая ни на минуту, перевести на него деньги из другого банка.
Эстерхази (медленно). У меня нет денег ни в одном другом банке.
Лало. Что?
Эстерхази. У меня нет других денег. Ты держишь все, что у меня осталось.
Лало (ее ленивое безразличие улетучивается). Рикки! Ты меня разыгрываешь!
Эстерхази. Ни в коей мере, дорогая.
Лало. Но… но тогда – ты сумасшедший! Такие вещи не случаются… вот так! Люди такое видят… заранее… знают.
Эстерхази (спокойно). Я знал. Уже два года знал. Но состояние не исчезает без нескольких последних конвульсий. Всегда остается нечто такое, что можно продать, заложить, подо что можно занять денег… находится человек, у которого можно занять. Но только не на сей раз. Теперь уже ничего не осталось.
Лало (с ужасом). Куда же все делось?
Эстерхази. Откуда мне знать? А куда девается все то, что есть в нашей душе в самом начале жизни? Пятнадцать лет – это много. Когда меня выставили из Австрии, у меня в кармане были миллионы, но все прочее, прочее-то, как мне кажется, исчезло уже к этому времени.
Лало. Звучит очень красиво, но что ты собираешься делать?
Эстерхази. Ничего.
Лало. Но завтра…
Эстерхази. Завтра графа Дитриха фон Эстерхази вызовут в банк для объяснений по поводу подобного чека. Может быть, вызовут.
Лало. Хватит ухмыляться! Думаешь, это смешно?
Эстерхази. Не смешно, но забавно… Первый граф Дитрих фон Эстерхази пал в бою под стенами Иерусалима. Второй погиб, защищая свою крепость от варваров. Последний выписал неправомочный чек в душном, отделанном хромированными панелями казино… Забавно.
Лало. О чем ты говоришь?
Эстерхази. О том, какая это странная вещь – утечка души. Ты проживаешь день за днем, а она вытекает из тебя по капле. Вытекают на каждом шагу. Словно новенькие монетки, высыпающиеся из дыры в кармане, такие маленькие и блестящие, и тебе уже никогда не найти их.
Лало. К чертям твои рассуждения! Но что теперь будет со мной?
Эстерхази. Я сделал все, что мог, Лало. И тебя предупредил раньше всех прочих.
Лало. Ну ты же не собираешься стоять тут, как дурак, и ждать пока…
Эстерхази (мягким тоном). Знаешь, я рад, что все так получилось. Несколько часов назад у меня были проблемы, огромные проблемы, на решение которых мне не хватало сил. Теперь я свободен. И свободу эту я получил одним махом, сделав то, что даже не собирался делать.
Лало. Тебя все это совершенно не волнует?
Эстерхази. Я не испугался бы даже в том случае, если бы мне не было все равно.
Лало. То есть ты все-таки боишься?
Эстерхази. Хотел бы испугаться, да не могу.
Лало. Но почему ты ничего не делаешь? Позвони своим друзьям!
Эстерхази. Их реакция, моя дорогая, будет точно такой же, как твоя.
Лало. Ты меня же и осуждаешь?
Эстерхази. Вовсе нет. Я восхищаюсь тобой. Ты делаешь мое будущее таким простым и таким легким.
Лало. Но, боже мой! Как же платежи за мой новый «кадиллак»! И жемчуг, который ты должен был мне купить? И…
Эстерхази. И счет за номер. И счет за цветы. И за последнюю вечеринку, которую я здесь устраивал. И за норковую шубку для Колетт Дорсей.
Лало (подскакивая). Что-о?
Эстерхази. Моя дорогая, неужели ты серьезно считаешь, что была… единственной у меня?
Лало (мечет глазами молнии. Готова выкрикнуть оскорбление. Но вместо этого внезапно закатывается издевательским хохотом). Думаешь, меня это заботит теперь? Думаешь, я стану оплакивать жалкого…
Эстерхази (тихо). А ты не думаешь, что тебе было бы лучше уехать домой?
Лало (яростным движением закутывается в меха, бросается к двери, внезапно оборачивается). Позвони мне завтра, когда придешь в себя. Я возьму трубку, если захочу этого.
Эстерхази. Ну, если только завтра я еще буду здесь.
Лало. Что?
Эстерхази. Я сказал, что позвоню только в том случае, если завтра еще буду здесь.
Лало. Что ты имеешь в виду? Собираешься уехать или…
Эстерхази (негромко, утвердительным тоном). Или.
Лало. Ах, не надо становиться в позу дурака из глупой мелодрамы! (Уходит, хлопнув дверью.)
Эстерхази стоит неподвижно, глубоко задумавшись. Потом слегка вздрагивает, как бы очнувшись. Пожимает плечами. Уходит направо в спальню, оставив дверь открытой. Звонит телефон. Он возвращается, успев поменять фрак на роскошную домашнюю куртку.
Эстерхази (снимает трубку). Алло! (С удивлением.) В такое время? Как ее зовут?.. Не говорит?.. Хорошо, пусть поднимается. (Кладет трубку. Закуривает. В дверь стучат. Он улыбается.) Войдите!
Входит Кей Гонда. Улыбка исчезает с его лица. Он не двигается. Какое-то мгновение стоит, неподвижными пальцами держа у рта сигарету. Потом отбрасывает ее резким движением запястья – это единственное, чем он выражает свое удивление, – и спокойно отвешивает светский поклон.
Эстерхази. Добрый вечер, мисс Гонда.
Кей Гонда. Добрый вечер.
Эстерхази. Вуаль или темные очки?
Кей Гонда. Что?
Эстерхази. Надеюсь, вы не позволили портье узнать вас?
Кей Гонда (вдруг улыбается, достает из кармана очки). Темные очки.
Эстерхази. Гениальная идея.
Кей Гонда. Что?
Эстерхази. Вы пришли сюда, чтобы спрятаться.
Кей Гонда. Откуда вы знаете?
Эстерхази. Потому что это могли сделать только вы. Только вы одна обладаете настолько тонким чутьем, способным распознать единственное действительно искреннее письмо, которое я написал за всю свою жизнь.
Кей Гонда (глядя на него). В самом деле?
Эстерхази (открыто рассматривая ее, говорит будничным, прозаичным тоном). Вы кажетесь выше, чем на экране, и менее реальной. Волосы у вас светлее, чем я думал. Голос как будто на тон выше. Жаль, что ни одна камера не способна точно отобразить этот оттенок вашей губной помады. (Другим тоном, теплым и искренним.) Ну а теперь, когда я выполнил свой долг поклонника и отреагировал подобающим образом, садитесь, и забудем о том, в каких необычных обстоятельствах мы находимся.
Кей Гонда. Вы действительно хотите, чтобы я у вас осталась?
Эстерхази (глядя на комнату). Не самое плохое место. Вид из окна, правда, не очень и соседи сверху иногда шумят, но не часто. (Посмотрев на нее.) Нет, я не буду говорить, насколько рад вашему появлению. Я никогда не бываю многословен в отношении того, что действительно дорого мне. Впрочем, подобная возможность нечасто выпадала на мою долю. Отвык.
Кей Гонда (садясь). Спасибо.
Эстерхази. За что?
Кей Гонда. За те слова, которых вы не сказали.
Эстерхази. Знаете ли вы, что это я должен вас благодарить? Не только за то, что вы пришли, но и за то, что из всех ночей вы пришли ко мне именно в эту ночь.
Кей Гонда. Почему?
Эстерхази. Возможно, жизнь дана вам затем, чтобы спасать чужие жизни. (Пауза.) Когда-то… давно – хотя нет, вот странно! – всего несколько минут назад я был готов убить себя. Не смотрите на меня так. Это не страшно. Страшнее всего другое: чувство полного безразличия даже к смерти, даже к собственному равнодушию. И вдруг приходите вы… Думаю, я мог бы возненавидеть вас за это.
Кей Гонда. Думаю, еще возненавидите.
Эстерхази (с внезапной горячностью и неожиданным чувством). Я не хочу опять гордиться собой. Я это бросил. Но теперь я горжусь. Только потому, что вижу вас здесь. Только потому, что случилось то, что я не считал возможным в этой жизни.
Кей Гонда. Вы сказали, что не будете мне говорить, как рады меня видеть. Так и не говорите. Я не хочу слышать эти слова. Я не могу слышать их так часто. Я никогда им не верила. И не думаю, что поверю сегодня.
Эстерхази. Это означает, что вы всегда верили в них. Вы же знаете эту неистребимую хворь – желание верить в лучшее в человеке. Я хочу предупредить вас, чтобы вы этого не делали. Хочу еще посоветовать уничтожить в себе желание жить в чем-то, кроме той сухой грязи, в которой копошатся все остальные. Хочу, но не могу. Потому что вы никогда не сможете этого сделать. В этом ваше проклятие. И мое.
Кей Гонда (сердитым и умоляющим тоном). Я не хочу слышать ничего подобного!
Эстерхази (присаживаясь на край кресла, говорит мягко, легко). Знаете, когда я был молодым – очень молодым, – я тогда думал, что моя жизнь будет огромной и яркой. Мне хотелось преклонить колена перед собственным будущим… (Пожимает плечами.) Это проходит.
Кей Гонда. Проходит ли?
Эстерхази. Всегда. Но никогда до конца.
Кей Гонда (смолкает и вдруг пылко и доверчиво произносит). Однажды, совсем-совсем молодой, я увидела одного человека. Дело было в горах, он стоял на скале. Стоял, запрокинув голову, расставив в стороны руки, напряженный как лук, как натянутая струна, поющая на полной экстаза ноте, какой людям никогда не доводилось слышать… Я не знаю, кто это был. Я только поняла, что именно такой и должна быть жизнь… (Голос ее постепенно затихает.)
Эстерхази (с интересом). И что было дальше?
Кей Гонда (другим голосом). Я вернулась домой, мама как раз накрывала стол к ужину и была счастлива, потому что ей удалась подливка для жаркого. И потому в молитве поблагодарила за это Бога… (Вскакивает, поворачивается к нему, сердито.) Не слушайте меня! Не смотрите на меня так!.. Я пыталась избавиться от этого чувства. Я думала, что должна на многое закрыть глаза, от многого воздерживаться… научиться жить, как другие. Стать такой, как они. И забыть. И я сделала это. Сделала. Но того человека на скале забыть не могу. Не могу!
Эстерхази. Мы неспособны на это.
Кей Гонда (с волнением). Значит, вы меня поняли? И я не одна? О, Господи! Не может быть так, чтобы я была одна! (Вдруг притихнув.) Но почему сдались вы?
Эстерхази. Потому что сдаются все люди. Потому что это, вожделенное, никогда не приходит. И что получил взамен? Моторные лодки, лошадей, карты, женщин – все жизненные тупики, все легкомысленные удовольствия. Все то, чего я никогда не хотел.
Кей Гонда (мягко). Вы уверены в этом?
Эстерхази. А больше ничего не было. Но если бы это посетило меня, если бы получил шанс, последний шанс…
Кей Гонда. Вы уверены в этом?
Эстерхази (смотрит на нее, затем решительно подходит к телефону и снимает трубку). Гладстон 2-1018… Алло, Карл?.. Помнишь, ты мне говорил про две каюты на «Императрице Панамы»… ты все еще хочешь избавиться от них? Да… да, хорошо… В полвосьмого?.. Там и встретимся… Я понял… Спасибо. (Кладет трубку. Кей Гонда вопросительно смотрит на него. Он оборачивается к ней, говорит спокойно и буднично.) «Императрица Панамы» отходит из Сан-Педро в половине восьмого утра. В Бразилию. Оттуда не выдают.
Кей Гонда. Что вы намереваетесь делать?
Эстерхази. Убежим вместе. Как преступившие закон – оба. Теперь мне есть за что бороться. О, увидев меня, мои предки позавидовали бы мне. Потому что мой священный Грааль существует, он настоящий, живой, доступный. Только они не поняли бы. Это наш с вами секрет. Ваш и мой.
Кей Гонда. Но вы не спросили моего согласия.
Эстерхази. Но я и не должен спрашивать. Если я спрошу, у меня не будет права ехать с вами.
Кей Гонда (ласково улыбается, затем). Но я все равно хочу ответить вам.
Эстерхази (замолкает, с ожиданием смотрит на нее). Так скажите.
Кей Гонда (доверчиво глядя прямо на него, шепотом). Да, я хочу поехать с вами.
Эстерхази (мгновение внимательно смотрит на нее; а затем, как бы для того, чтобы умышленно пригасить искренность мгновения, смотрит на часы и говорит уже будничным тоном.) Нам осталось переждать всего несколько часов. Я растоплю камин. Нам будет лучше. (Разжигая огонь, бодрым тоном.) Я захвачу несколько вещей… Все необходимое вам можно будет купить на корабле… У меня мало денег, но до утра мне удастся собрать несколько тысяч… Еще не знаю, где, но я их достану… (Она садится в кресло перед огнем. Он устраивается на полу у ее ног и смотрит на нее.) В Бразилии ужасно яркое солнце. Надеюсь, вы не боитесь обгореть?
Кей Гонда (с радостной, немного ребячливой интонацией). Всегда обгораю.
Эстерхази. Купим домик где-нибудь в джунглях. Займусь валкой леса – как ни странно, этим делом я еще не занимался. Но научусь. А ты научишься готовить.
Кей Гонда. Научусь. Я научусь всему, что нам понадобится. Мы начнем заново, с начала мира – нашего мира.
Эстерхази. Тебе не страшно?
Кей Гонда (улыбается). Ужасно страшно. Я ведь никогда раньше не была счастлива.
Эстерхази. Работа испортит тебе руки… твои прекрасные руки… (Он берет ее руку и поспешно роняет ее. Говорит с некоторым усилием, внезапно серьезным тоном.) Я буду лишь твоим зодчим, твоим пажом и сторожевым псом. И ничем больше – пока не заслужу этого.
Кей Гонда (глядя на него). О чем ты задумался?
Эстерхази (рассеянно). Я задумался о завтрашнем дне и обо всех следующих днях… Как они еще далеки от нас…
Кей Гонда (весело). Я хочу дом на берегу моря. Или около большой реки.
Эстерхази. С балконом в твоей комнате, над водой, обращенным в сторону рассвета… (непроизвольно добавляет), а ночью залитым лунным светом…
Кей Гонда. У нас не будет соседей… нигде… на много миль вокруг… И никто не будет глазеть на меня… Никто не станет платить деньги за то, чтобы видеть меня на экране…
Эстерхази (понижая голос). Я никому не позволю на тебя глазеть… По утрам ты будешь плавать в море… одна… в зеленоватой воде… под первыми лучами солнца, падающими на твое тело… (Встает, наклоняется к ней, шепотом.) А потом я позову тебя в дом… на скалы… в мои объятия… (Обнимает ее и страстно целует. Она отвечает на поцелуй. Он поднимает голову и тихо, цинично смеется.) Так вот чего мы оба на самом деле хотим, правда? Зачем тогда притворяться?
Кей Гонда (не понимает его). Что?
Эстерхази. Зачем притворяться, изображать из себя нечто особенное? Мы ничем не лучше других. (Пытается еще раз поцеловать ее.)
Кей Гонда. Пусти! (Вырывается.)
Эстерхази (смеется). Куда ты пойдешь? Тебе некуда пойти! (Она ошеломленно, круглыми глазами смотрит на него.) В конце концов, какая разница, сейчас это произойдет или потом? Не стоит воспринимать это занятие слишком серьезно. (Кей Гонда бросается к двери. Он останавливает ее. Она вскрикивает негромко, закрывая ладонью собственный рот.) Успокойся! Ты не можешь позвать на помощь!.. Что лучше: смертная казнь или вот это… (Она истерически хохочет.) Успокойся!.. В конце концов, какая мне разница, что ты будешь потом обо мне думать?.. Зачем мне думать о завтрашнем дне?
Она вырывается, бежит и выскакивает за дверь. Он остается на месте и слушает смех, громкий и беззаботный, удаляющийся по коридору.
Занавес
