«Наверное, мир сошел с ума!» — это, казалось, единственное верное объяснение всем тем странностям и ужасам, что произошли с ней за последние дни. Еще совсем недавно она, Ульяна Коновалова, студентка четвертого курса Медицинского колледжа жила себе преспокойной жизнью в городе Белгороде. Училась, подрабатывала, гуляла с друзьями, читала книги и убивала время в социальных сетях: переписываясь, что-то выкладывая и рассматривая забавные картинки про ми-ми-мишных котиков. И вдруг все в одночасье поменялось, и вместо привычных пассажиров автобуса, в который девушка заходила с остановки, она очутилась посреди средневековой деревушки!..

Со стороны, конечно, возможно это выглядело забавно: открывается дверь автобуса, ты ступаешь туда ногой, и вдруг БАХ и ты посреди совершенно незнакомого тебе места. Забавно! Хотя Ульяне так не казалось ни в начале, ни тем более, потом. «Ах да», были еще какие-то видения, связанные с историческими событиями, будто тянущимися от настоящего в прошлое, но с историей у Ульяны всегда было туго, поэтому, что там происходило, кто с кем бился, кто где воцарялся и зачем, девушка не поняла.

Впрочем, те видения теперь занимали ее меньше всего на свете, а гораздо больше ее волновало то, куда она угодила. Ульяна прошлась по незнакомому месту: сплошь деревянные избы с соломенными крышами; дороги не дороги, а так, тропинки, покрытые грязью; а люди и того страшнее, одеты в какие-то ужасные тряпки, все с гнилыми зубами, по-русски не «бум-бум» и разит от них — ужас; и даже кошки не «ми-ми-мишные», как на картинках в интернете, а все драные, облезлые и худые. В общем, «жесть полная!»

Пометавшись немножко по деревушке и, поняв, что это либо прошлое — «какая-нибудь средневековщина», либо «параллельный мир», как в фантастических книжках, Ульяна поняла, что она «попаданец!» Читая подобные романы, девушке всегда хотелось попасть в фэнтезийный мир, населенный эльфами, гномами, троллями, магами и сказочными принцами, но подобными здесь и не пахло. Впрочем, местные аборигены отдаленно смахивали на страшных гоблинов, да и пахло от них, как от настоящих орков. «Эх, может быть где-то глубоко в лесу, что виднеется за деревней, живут волшебные эльфы?» — с надеждой подумала Ульяна и вдруг расплакалась. Стало неожиданно страшно и чудовищно печально, ведь даже если это фэнтезийный мир, то что ей теперь в нем «на веки вечные что ли оставаться? А как же мама, папа, братик, сестры, да и друзья, на худой конец? Я что, их никогда больше не увижу? Да и что я вообще будет тут делать, где ночевать, чем питаться? Вон и местные, как зыркают, не ровен час обидят или, того хуже, убьют или даже изнасилуют!» — Страшно стало, — «жуть!» В общем, разрыдалась попаданка горько, закатила настоящую истерику, слезы потекли в три ручья.

Но зря Ульяна местных побаивалась. Беда пришла не от них.

Вдруг над деревней, словно раскат грома, пронесся пугающий гул, отдаленно напоминающий завывание труб. Местные тут же засуетились: бабы, похватав детей, принялись прятаться по домам, запирая ставни и двери, мужчины же взялись за оружие. Хотя оружием даже Ульяна бы это не назвала, так, какие-то длинные заточенные палки, топоры для рубки дров, да и несколько мечей. Неудивительно, что в глазах мужчин девушка прочла неподдельный ужас перед чем-то страшным, надвигающимся.

И вдруг полетели зажженные стрелы! Соломенные крыши близстоящих домов тут же вспыхнули, и в мгновение стало очень жарко, над деревней разнесся запах гари. Ульяна повернулась в сторону летящих стрел и обомлела от ужаса.

«Мамочка, роди меня обратно!» — залепетала про себя Ульяна, глядя страху в лицо.

Прямо на нее на всех порах верхом на быстроногих скакунах мчались ужасающие демоны! Правда, демоны не нуждались в кольчугах и в рогатых шлемах, поэтому все же это были люди, но выглядели они так, будто их извергла сама преисподняя. Бородатые варвары размахивали мечами и топорами, пускали вперед зажженные стрелы, забрасывали на крыши факелы и выжигали все вокруг.

— Нурманы, нурманы! — в страхе запричитали местные.

«То бишь, викинги, — поняла Ульяна. — Ну, хоть что-то из школьного курса истории в голове отложилось!» — Хотя чем это сейчас могло помочь?

Очередная зажженная стрела вонзилась в горло очутившемуся рядом с Ульяной крестьянину, и тот, захрипев, упал наземь. Девушка заверещала что есть мочи, смерть не на экране, а в жизни она увидела впервые, и она оказалась ужасной. От страха Ульяна оцепенела, ноги перестали слушаться, руки тоже, девушка застыла на месте и замычала, слезы потекли ливнем.

А викинги тем временем достигли толпы ополчения, рыча и выкрикивая что-то на родном языке, они замахали мечами и топорами. Кровь полилась рекой, запахло железом и потом, перемешавшимся с запахом гари. Куда там простым крестьянам было справиться с отрядом хорошо обученных и до зубов вооруженных воинов. Викинги играючи принялись расправляться с ополченцами: взмах топором, и старик с разрубленным черепом упал наземь. Еще один росчерк стали, и молодой парень, пронзенный мечем, схватился за живот, захрипел и пал. Воин же переступил через него, страшно зарычал, словно дикий зверь, и, с размаху разрубив заостренную палку очередного крестьянина, довершил дело, с разворота распоров тому брюхо, полилась кровь, и кишки бедолаги посыпались из его нутра.

Ульяна упала на колени, от ужасающего зрелища ее вырвало.

А викинги принялись врываться в горящие дома, легко выбивая хлипкие двери. Не церемонясь, за волосы они вытаскивали женщин на улицу. Старух викинги просто закалывали, молодых же сгоняли в кучу. Ульяна видела, как одной молодке бородатый детина задрал подол и, никого не стесняясь, принялся охаживать рыдающую девку. Вокруг раздавались крики и стоны, настоящий ад царил повсюду, пахло гарью, кровью и смертью.

И тут пробегающий мимо «нурман» вдруг заметил Ульяну. Девушка вся сжалась, а бородатый викинг в рогатом шлеме оскалился полной гнилых зубов улыбкой и двинулся на нее. Пятясь, на четвереньках Ульяна попыталась скрыться, но здоровенный отвратительный детина достиг ее в три прыжка, больно схватил за волосы и, не обращая никакого внимания на мольбы и плачь, поволок в кусты…

…С тех пор прошло три дня. Опустошенная, разоренная и выжженная дотла деревня осталась позади. А отряд викингов, погрузив добычу и обзаведясь живым товаром, двинулся дальше. Пленным, среди которых оказалась и Ульяна, связали руки и вереницей пустили за лошадьми хозяев.

В глазах сестер поневоле девушка поначалу ощущала страх, но уже через сутки он сменился смирением. Викинги быстро подчинили себе пленных, отбив у них надежду, и грубой силой объяснив, что ничего хорошего ждать не стоит. По вечерам, когда «нурманы» устраивали привал, они кормили рабынь какими-то помоями, а затем, наедаясь и напиваясь сами, выбирали себе девушек для утех — те уже не сопротивлялись и полностью подчинялись новым хозяевам. Со страхом в сердце Ульяна боялась, что эти отвратительные, мерзкие, вонючие варвары выберут и ее, но отчего-то Бог теперь ее миловал. А утром «нурманы» вновь отправлялись в путь.

Куда их вели? Ульяна не знала, но догадывалась, что впереди ее ждет невольничий рынок. Да, судьба жестко над ней подшутила, и быть ей теперь рабыней в руках неизвестного хозяина. И благо, если этот хозяин будет добрым и справедливым, а ведь может оказаться и полным мерзавцем, или того хуже, продадут ее в гарем, а «Анжелики»* из нее явно не получится или того хуже: обслуживать ей грязных мужчин этого средневекового мира где-нибудь в загаженном борделе до конца жизни. Хотя в таком случае, ее смерть окажется скорой. Эти кошмары о неведанном грядущем посещали ее каждый миг, и с каждым разом коварное воображение выдумывало все более пугающие сюжеты дальнейшего будущего. Оставалось только плакать. И девушка плакала, плакала каждый день, проклинала жестокую судьбу и молила о спасении. Свою прошлую жизнь, скучную, в которой почти ничего не происходило, теперь Ульяна воспринимала, как райскую. Теперь она бы отдала все, лишь только бы вернуться назад к наскучившей до этого рутине простой студенческой жизни.

«Анжелика»* — Ульяна вспоминает героиню серии одноименных авантюрно-приключенческих дамских романов французских писателей Анны и Сержа Голон. Но скорее не книгу, а одну из экранизаций, наверняка фильм «Анжелика и султан» 1968 года. (автор).

И, видимо, Бог услышал ее, только вот оказался он совсем не таким, каким представляла его себе православная Ульяна, и пришел он не один, но не с ангелами, а другими богами…

Однажды утром посреди поля с неба вдруг ударила молния. От яркой вспышки Ульяна даже зажмурилась, а когда открыла глаза и выглянула из-за вереницы рабов, то увидела, что перед викингами стоят четверо. Первый — одноглазый воин с длинной седой бородой и золотым копьем в руке, облаченный в сияющую кольчугу и остроконечный шлем с крыльями по бокам. Второй богатырь — с черной бородой, грубым взглядом и огромным боевым молотом. Третий — в темном камзоле без оружия на виду и в зеленой маске. А четвертая — обворожительно красивая девушка в голубом, как ясное небо, платье и с длинными золотыми волосами.

Викинги обомлели, они остановили коней и встали как вкопанные. Меж «нурманами» пробежался ропот:

— Один! Один! — твердили одни.

— Тор и Локки! — вторили другие.

— Фригг! — Разобрала Ульяна последнее имя.

Эти имена были смутно знакомы девушке, в основном, по голливудским фильмам. Так и есть, эти имена принадлежали древним богам викингов! Но? Неужели? Ведь они всего лишь мифы?! Но, похоже, в этом мире, в который угодила Ульяна, было возможно все! Древние легенды оживали, и сказки становились былью. А значит этот мир действительно волшебный.

И так оно и было, и как только кто-то из «нурманов» посмел усомниться в истинности богов, великий Один явил свое могущество! Верховный бог поднял над головой золотое копье, хитро прищурился единственным глазом, и вдруг в стоящее неподалеку дерево ударила самая настоящая молния. Крутящийся вихрь белого пламени выскочил из руки Одина и со свистом понесся сквозь поле, врезался в сухую осину и та вдруг вспыхнула. Викинги ахнули, поразевали рты и со смирением склонились перед своим владыкой. А Один что-то спрятал за пазуху, что-то, отдаленно напоминающее современный револьвер, и усмехнулся.

«Хотя откуда у него мог взяться револьвер? — тут же смекнула Ульяна. — Наверняка, это древний могущественный артефакт, дающий силу повелевать громом и молниями!»

И вот бог Один заговорил. Его речь полилась, как музыка, словно звук барабанов зазвучала она, с каждым словом нарастая и становясь все громче. Дорого бы Ульяна отдала за то, чтобы знать о чем говорит верховный бог, но языком «нурманамов» она не владела, а понять по выражению лиц не выходило. Вначале покорные викинги слушали тихо, потом принялись воодушевленно кивать, и, видимо, слова Одина возбудили «нурманов» настолько, что они выхватили клинки и топоры и, воздав их к небу, принялись ликующе скандировать: Один, Один, Один! Грозный бог довольно заулыбался, и викинги взялись похваляться взятой в бою добычей. Они развязали поклажу, вытащили мешки и сундучки и принялись ссыпать перед богами дары: золото, много золота: монеты, кубки, украшения. Но Один лишь покачал головой. Тогда «нурманы» стали бросать к его ногам красивые меха и дорогие шелка. Но и тут Один покачал седой головой. И вот дошло дело до живого товара. Главарь викингов, рыжебородый здоровяк в рогатом шлеме, вывел вперед самую красивую рабыню и, разорвав на ее теле одежду, принялся демонстрировать богам достоинства девушки: пышную грудь, округлые бедра, целые зубы и шелковистые волосы. Рабыня под взором Одина тряслась как осенний лист, но покорно подчинялась грубому варвару. Но и тут верховный бог покачал головой и неожиданно указал пальцем вперед.

Ульяна вся обмерла. Один указывал перстом на нее! Но чем она приглянулась верховному богу? Писаной красавицей себя Ульяна отнюдь не считала.

«Неужто? Неужто… он знает, кто я такая и откуда? — Сердце девушки бешено заколотилось. — Конечно, он ведь бог и ему ведомо многое! А, может быть, я действительно особенная?!»

Фантазия юной барышни тут же пересилила страх, и Ульяна начала воображать себя избранной богами, некой юной волшебницей, не подозревающей о истинных своих силах, но единственной, кто способна спасти этот волшебный мир.

Рыжий бородач развязал Ульяне руки и грубо толкнул ее в спину, мол, иди. Девушка взглянула на верховного бога, вид у того был грозный, и на секунду в ее сердце поселился страх и сомнение, но Ульяна постаралась не показывать этого и гордой походкой, высоко задрав подбородок, подошла к богам.

«Будь, что будет», — подумала она, считая, что ступает навстречу судьбе и своему предназначению.

Один улыбнулся ей, положил руку на плечо и заговорил, совсем не грубо, а даже по-отечески:

— Не бойся, девочка, теперь все будет хорошо.

Ульяна кивнула. В душе стало спокойно, и девушка подумала, что сейчас боги покажут ей свои сказочные чертоги, проведя в них небесными тропами.

— По-моему сыграно безупречно, шеф, — обронил странную фразу по-русски зеленолицый Локи.

— Спасибо, Денис. — Кивнул бог Один так же — по-русски и поднес руку к красивому золотому браслету на запястье.

«И всех охватило волшебное сияние…»

На этой работе Денис Фадеев был готов к любой роли, но даже в страшном сне ему не могло привидеться, что однажды доведется примерить на себе образ фашистского солдата.

Одетый в мышиного цвета китель, с автоматом «MP 40» или просто «Шмайсер» в руках и в черной каске, по которой противно барабанил проливной дождь, Денис сидел в окопе в составе войск «доблестного» Третьего Рейха и ждал наступления Советских солдат. Воротник с нашивкой «SS» стягивал горло, форма, будто сшитая из стекловаты, жгла тело, автомат притягивал к земле, а каска давила на виски. Конечно же, все это было не так, но воображение внука, чей дед погиб под Сталинградом, заставляло себя чувствовать именно так. От негодования Фадеев выругался про себя по матушке и сплюнул на сырую землю, чувствуя, что собственной чести нанесен серьезный урон, и за этот маскарад еще придется оправдываться там «наверху» перед предками. И пусть даже он не по собственной воле натянул SS-совскую форму, и это лишь было новое задание… А началось все так…

Очередной попаданец: Серега Бобриков — совсем еще мальчишка, семнадцать лет, правда, тот еще хулиган и бедокур, куча приводов от драк до мелких краж, соответственно состоит на учете и в ближайшем будущем явно готовится попасть в колонию. Но судьба сама его наказала и вместо колонии Бобрик (как его кликали сотоварищи) угодил на фронт Великой Отечественной. Был бы это фантастический роман, и наш Бобрик попал бы в элитные войска, блеснул знаниями и храбростью, отчего благодаря герою война бы непременно закончилась раньше и с меньшими потерями. Но, правда матка не такова и повеса двадцать первого века призывного возраста, угодивший на фронт без документов, в странной одежде и с невероятной историей в придачу мог попасть только в одно место, а именно в цепкие и когтистые лапки НКВД. Где уже, естественно, по законам жанра жизни и военного времени из мальчишки вытрясли весь дух и под угрозой расстрела заставили признаться в том, что он дезертир. А дезертирам в Советской армии лишь две дороги: либо к стеночке да под расстрел, либо в штрафную роту. И теперь Бобрик — солдат-штрафник среди таких же дезертиров, разжалованных чинов и добровольцев зеков, кровью решивших смыть с себя прошлые грехи. Такие роты, как пушечное мясо, их пускают вперед на убой навстречу пулям и огню артиллерии, а в спину им смотрят холодные дула автоматов заградотрядов, следящие за тем, чтобы «мясо» не решило дезертировать вновь и собственной кровью отдало долг родине. В общем, парня надо было спасать и как можно скорее.

Первым и самым логичным решением было прикинуться высокопоставленными чинами. Громов облачился в генеральскую форму, приклеил усы аля Чапаев. Юля обернулась его помощницей: пилотка, гимнастерка, юбка цвета хаки и русая коса — «ну просто краса!» В общем, смотрелась она сексуально, и Денису оставалось лишь вздыхать, поскольку пусть лед между ними и растаял, и «ежик» стала реже выпускать колючки, но воспринимала она его теперь как друга. Ну, а Денису и Игорьку, конечно же, достались роли сопровождающих охранников. Но весь этот маскарад не помог, и в расположение штрафников, несмотря на все соответствующие документы, отряду спасения Громова попасть так и не удалось. А Бобрик тем временем пережил уже два боя и только каким-то невероятным чудом остался жив, но рассчитывать на то, что это везение продлится, агенты отдела «Защиты истинности истории и граждан, попавших в петлю времени» не могли. Поэтому у шефа созрел другой гениальный план, и Денис с Игорьком оказались заброшены в фашистские войска под видом солдат Рейха. Это, к слову, оказалось намного проще и безопасней для здоровья и жизни, чем попасть через НКВД в штрафбат.

И вот теперь Денис с Игорьком сидели в холодном, сыром окопе под проливным дождем, выстукивающим грозовой марш на касках солдат Рейха в ожидании наступления Советской армии. Все вокруг выглядело удручающе. Немецкие солдаты, успевшие уже обломать некогда острые орлиные клювы о хребет русского медведя, молчали и настороженно выглядывали из окопов. Кто-то попыхивал папироской, кто-то пытался играть веселую мелодию на губной гармошке, словно сказочный Крысолов из Гамельна, но детки-солдаты его не слушали и отнюдь не веселились, да и крысы все попрятались по норам. Все ждали боя, понимая, что этот бой будет кровопролитным и унесет много, много жизней.

Хотя еще только вчера до донесения разведки о предстоящем наступлении Советских войск все было по-другому, и немецкие окопы жили вполне спокойной, размеренной жизнью. Солдаты казались бодры, веселы и крепки духом. Немцы шутили и выглядели приветливыми друг к другу, и если это удивило Дениса, то Игорька просто взбесило. Один из солдат, заметив у нового сослуживца хомяка, решил сделать добрую шутку и преподнес Игорьку мини шлем из скорлупы грецкого ореха с символикой «SS». Здоровяк стиснул зубы, прорычав что-то, сжал скорлупку, растерев ее в порошок, и постарался выйти на конфликт с ошеломленным и обиженным немцем. Денис с трудом урезонил товарища, объяснив немцу, что у его друга сегодня дурное настроение. Потом, правда Игорек еще долго извинялся перед Денисом и пытался объяснить ему, что Гризлик гордый потомок советских хомяков, и его сердечко бы просто не выдержало, нацепи ему на мохнатую головку грецкую скорлупку с символикой «SS». А затем попросил не рассказывать об этом инциденте Громову. Денис пообещал, что это останется между ними, поскольку полностью разделял чувства Игорька.

Обстановка в фашистском лагере раздражала и его. Причем больше всего Фадеева бесило то, что он не увидел в немецких солдатах тех подлых и озлобленных ублюдков-фашистов, которых ожидал увидеть. Немцы были вполне обычными солдатами, Денис даже не назвал бы их заблудшими овцами с промытыми Гитлеровской пропагандой мозгами, а скорее таким же пушечным мясом, ведомым на бой волей сильного, волей пастыря, что каким-то чудом заполучил власть над стадом тупых и наивных овец, волей могучего Фюрера! При общении с некоторыми Фадеев понял, что те не жаждут этой войны и не считают себя сверхрасой и до конца не понимают для чего им это противостояние. Возможно, в этом и крылся ключ к поражению немцев во Второй Мировой, поскольку в менее подготовленной к войне Советской армии каждый солдат четко понимал, за что он воюет, он знал, что защищает Родину, свою землю, свою семью, и он считал себя правым! Да так оно и было! И вот сейчас «правые» и «неправые» народы готовы были столкнуться вновь.

Внезапно серые свинцовые тучи озарились огненным светом! Ударил раскат грома, грома пушечной артиллерии Советских войск! С неба полетели ракеты. С нарастающим шумом, словно пикирующие на добычу орлы, ракеты принялись разрывать землю перед окопами фашистских войск. Едко запахло порохом вперемешку с запахом выжженной земли после проливного дождя. До окопов артиллерия не доставала, но ей это было и не нужно, стратегически важную высоту, на которой расположились немцы, нужно было взять силами штрафных рот. А артиллерия нужна для того, чтобы обезвредить хоть часть мин, которыми усеяно поле перед окопами солдат Рейха. Но многие из немцев все же вздрагивали, когда на поле раздавался очередной взрыв.

И вот огонь артиллерии прекратился. Все поле в дыму, дождь льет, как из ведра, пар уходит к небу, дым рассеивается. Вдалеке раздается гул голосов, слов не разобрать, но ясно, что это клич наступления, что-то вроде: «За Родину! За Сталина!». Дождь продолжает лить, заглушая тысячи бегущих к окопам ног, слышно лишь бульканье. И вдруг: вспышка! Бах — взрыв! Один, второй! Это не уничтоженные артиллерией мины взрываются под ногами штрафников! Крики становятся громче. Дождь продолжает лить, рассеивая последние клубы дыма. Впереди становятся видны приближающиеся фигуры советских солдат. Бах! Очередная мина разрывается на поле, штрафники падают наземь, кто-то бежит назад… Выстрелы… крики… Заградотряды вступают в действие, добивая дезертиров, улепетывающих с поля боя. Новые взрывы, новые душераздирающие крики и очередные выстрелы. Дождь продолжает лить.

Сердце Дениса обливается кровью. Смотреть, как бессмысленно подрываясь на минах или от пуль заградотрядов гибнут соотечественники, невыносимо. Денис отворачивается от поля боя и оседает наземь. До того, как штрафники достигнут окопов, еще есть время, а смотреть на то, как умирают предки-соотечественники, не щадя живота своего защищавшие Родину, выше его сил. Он закрывает глаза и твердит себе, что «все это уже было, этот бой уже был, в далеком прошлом и ничего уже не изменить». Нет, изменить впрочем, можно, но делать этого нельзя! Поэтому остается только смотреть на все это или не смотреть. Денис прижимает к груди «шмайсер» и с закрытыми глазами начинает делать то, что он ни делал, никогда в жизни, он начинает молиться, молиться, чтобы все эти ужасы закончились как можно скорее.

Тыр-тыр-тыр-тырррр… Загудели фашистские пулеметы и автоматы, а это значит, что штрафники миновали минное поле и остатки их вот-вот хлынут в окопы.

— А ну стреляй! — Раздался рев командира в самое ухо Дениса и сильная рука вздернула его за шиворот.

— Так точно, — пролепетал Фадеев, естественно, по-немецки. Речевой чип, приклеенный на пластырь кожного цвета к горлу Дениса работает безотказно и, чтобы он не говорил, все у него выходит на идеальном немецком с берлинским произношением.

Денис глядит поверх окопа. Штрафники приближаются: гимнастерки мокрые, кое-где грязные, у некоторых разорваны, у некоторых в крови. Лица злые, полные ярости и ненависти, бегут, орут, стреляют вперед без разбору, только бы не дать фашистам «повысовывать бошки» из окопов. У большинства штрафников в руках старые, еще приняты на вооружение в далеком 1891 году винтовки Мосина, старые, но надежные, и лишь у единиц пистолеты-пулеметы Дегтярева образца 30-х, даже еще не легендарные «ППШ» — такие новинки только для регулярной армии, а никак не для «пушечного мяса». Казалось бы, куда против «шмайсеров» и пулеметов типа «MG 42», словно коса по сухой траве выкашивающих советских солдат.

Тыр-тыр-тыр-тырррр… Фашистские пулеметы «MG 42» продолжают свою кровавую песню. Из стволов вырывается пламя, раскаленные гильзы летят в сторону, советские солдаты гибнут десятками. Но не отступают, и, как озверевшие, прут на окопы. Один из штрафников вздергивает руку, в руке граната, он срывает чеку и кидает ее в сторону окопа. Тррр… Автоматная очередь прошивает беднягу насквозь, окровавленный он падает на сырую землю, а граната летит. Бах! Вспашка, огонь, крики, невыносимо пахнет порохом. Пулеметчик подорван. Советские солдаты ликуют и наступают еще яростней.

— Стреляй! — Кричит в самое ухо Дениса командир.

И Денис стреляет из «шмайсера» поскольку ничего другого у него не остается. Пусть патроны в его автомате и холостые, но даже такими стрелять по защитникам Родины горько.

Совсем близко слышен свист от пули, выпущенной из винтовки Мосина, стоящий рядом с Фадеевым немец падает, в каске с символикой «SS» дырка, взгляд отсутствующий, по лбу стекает струйка алой крови. «Кажется, это тот самый весельчак, что сделал каску для Гризлика», — вспоминает Денис.

Пули продолжают свистеть. Совсем рядом, в считанных сантиметрах они пролетают мимо Дениса, но ни одна не задевает его. И это не провидение, не защита высших сил и даже не судьба, это аура, искусственная аура, созданная уклонителем магнитной силы, искажающим траекторию пуль вблизи объекта его носящего. Полезная вещь, но только против пуль. А вот гранаты…

Бах! Взрыв совсем рядом. Фадеева отбрасывает на дно окопа, сверху сыплется сырая земля. Денис сплевывает, на лицо падают капли проливного дождя, в голове гудит, в ней полная карусель. Он разжимает веки: советские солдаты, словно в замедленной съемке спрыгивают в окопы, кричат, стреляют, но кино становится немым — слух временно потерян. Что-то липкое и горячее стекает по виску, Денис проводит ладонью — кровь. Он медленно подымается, карусель в голове продолжается. Окопы уже заполнены штрафниками, идет перестрелка.

И тут перед Фадеевым появляется советский солдат, он вскидывает пистолет-пулемет Дегтярева и открывает огонь. Подсознание заставляет зажмуриться. Тыр-тыр-тыр — звучит автоматная очередь, но ни одна из пуль естественно не попадает в Дениса, все они огибают человека, на груди которого скрыт уклонитель. Штрафник с удивлением смотрит на автомат, он удивлен, в своей голове уже наверняка перебирает самые невероятные варианты и вот-вот готовится уверовать в то, что большевики с таким трудом старались уничтожить и запретить. Но разыграться воображению горе-солдата не дает приклад Фадеевского «шмайсера». Штрафник падает и теряет сознание.

— Потом поблагодаришь, — бурчит Денис. — Возможно, я тебе сейчас жизнь спас… Возможно даже поменял очень круто.

Он переступает через обезвреженного солдата. Бой вокруг идет полным ходом: кровь, крики, выстрелы, земля под ногами превратилась в жидкое месиво, в ней утопают изуродованные тела и где немцы, где русские уже не разобрать. А дождь все усиливается.

«Жив ли ты, Бобрик?» — думает Денис и вскидывает руку с нано-часами. Легкая манипуляция пальцев и на сенсорном экране отображается собственная позиция и неожиданно красная точка — попаданец, он совсем близко, он приближается… он за… спиной?!

Фадеев разворачивается на месте и бац! Он ничего не успевает сделать, и получает удар прикладом винтовки в грудь. От удара падает в грязь: липко, мокро, противно, дождь льет сверху, капли падают на лицо, и Денис их слышит — слух вернулся.

— Бобриков, стой! — кричит Денис. — Мы группа спасения, мы пришли за тобой!

— Лопачи, лопачи, фашистская мразь! — цедил Бобрик сквозь зубы, и Денис вспоминает про злополучный речевой чип.

А Бобрик вскидывает винтовку и стреляет, почти в упор. Но пуля уходит в сторону. Бобрик не верит своим глазам, секунду колеблется, этой секунды Денису хватает, чтобы отлепить чип от горла и откинуть его в сторону, в грязь. «Пусть там и остается, — думает Фадеев. — Все равно его затопчут, и он сгниет в земле».

Меж тем озадаченность паренька проходит, он перехватывает винтовку перед собой двумя руками и прыгает на Дениса, пытается удушить его.

— Ду-рак, я же с-в-о-й, — старается процедить Фадеев, но винтовка сдавливает кадык и слов не разобрать.

В глазах темнеет, дождь капает на лицо, Денис весь в грязи и мокрый до нитки, а на горло все сильнее давит винтовка. Глаза Бобрика полны ярости и ненависти к фашистским захватчикам. «Какой же он молодой, — думает Фадеев, глядя на парнишку старающегося удушить его. — И ему довелось пережить все это в живую! Бедняга! Он никогда не будет прежним». Денис упирается в винтовку, тело машинально вспоминает уроки джиу-джитсу. Верхней частью туловища он делает легкий подъем, упор на носки, таз вверх — паренька откидывает в сторону. Не теряя ни секунды, Денис запрыгивает на него сверху — удар в солнечное сплетение и второй легкий ладонью в горло, чтобы больше и не думал рыпаться.

— Бобриков, твою мать, — Денис хватает паренька за ворот гимнастерки и орет тому прямо в лицо, — я из будущего, я прибыл, чтобы вытащить тебя из этого дерьма! Мать твою!

В обезумевших глазах мальчишки на секунду проступает понимание и осознание. Денис разжимает хватку и вдруг бац! Мощный пинок сапогом по ребрам, Фадеев отлетает в сторону и над ним нависает очередной советский штрафник — ни автомата в руке, ни винтовки, зато острая заточка поблескивает серебром.

— Ща-а… немчик, я те глазки-то выклюю, — ухмыляется штрафник, явно из бывших зеков, и бросается на Дениса.

Фадеев успевает перехватить его руку как раз вовремя, но бывший зек наваливается всем телом и острие заточки медленно, но неуклонно приближается к зрачку Дениса. Вот оно уже в нескольких сантиметрах: блестит, зек ухмыляется, взгляд дикий, улыбка кривая, с неба льет дождь, вокруг стреляют и кричат…

И снова бац! Кто-то ударяет штрафника прикладом в висок, и того откидывает в сторону. Фадеев смотрит на спасителя — огромная фигура Игорька возвышается над ним, здоровяк улыбается:

— Вижу, я как раз вовремя?!

Денис с благодарностью кивает.

— Бобриков, — он кивает на мальчишку, тот лежит в грязи и еле дышит.

— Понял. — Игорек подымает Бобрикова с земли и легким движением руки вскидывает его себе на плечо. — А теперь убираемся отсюда!

Здоровяк протягивает Денису руку, тот обхватывает ладонь.

— С радостью.

«Сегодня напьюсь, как свинья», — думает Денис, последний раз окидывая взглядом фашистский окоп и десятки человеческих трупов, где русские, где немцы уже не разобрать, все в крови и грязи. От запаха пороха невозможно дышать. Раздаются выстрелы, крики, ругань, с неба льет проливной дождь.

Над Теотиуканом уже давно взошло солнце. Оно коснулось великих храмов Кецалькоатля, Яхуало и Закуала, прошло Дорогой Мертвых мимо домов и хозяйственных построек ацтеков, любовно прикоснулось к самому огромному зданию Южно-Американского континента — Пирамиде Солнца, и двинулось дальше по городу, где рождаются боги, чтобы приковать свой взор к Пирамиде Луны. Ведь даже солнцу стало любопытно взглянуть на то, что сейчас готовилось произойти на вершине пирамиды.

Жители Теотиукана тоже все, как один, собрались на Площади Луны: в нарядных набедренных повязках, украшения в носах и ушах, головы в перьях. Лица устремлены вверх, к вершине Пирамиды. Ступени тянутся ввысь, по ступеням расставлена стража: воины-орлы в стеганных хлопковых доспехах, украшенных перьями и в огромных шлемах в виде птичьих голов, и воины-ягуары в шкурах диких кошек поверх тел, в руках щиты, копья, у некоторых макуауитли — деревянные мечи с лезвиями из обсидиана — страшное оружие, сделанное не для убийства, а для того, чтобы рвать плоть, лишать противника сил сопротивляться и брать его в плен, для особых целей. Как раз таких пленных нынче было достаточно, достаточно для великого праздника и услаждения ненасытного Кецалькоатля.

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Ацтеки, как завороженные, словно в трансе, скандируют имя своего владыки, призывают к началу праздника и жаждут видеть великого бога.

А на вершине пирамиды уже все готово. Из тени выходит сам Кецалькоатль — великий Пернатый Змей. Черты его разительно отличаются от низкорослых индейцев: он высок, широкоплеч, на лице русая борода, а глаза голубые. Облачен Кецалькоатль в набедренную повязку и плащ из цветастых перьев, а во всю грудь татуировка змеи, раскрывшей пасть, обнажившей клыки и выпустившей раздвоенный язык. Пернатый Змей разводит руки в стороны, и толпа на Площади Луны взрывается ликующим криком:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Пернатый Змей довольно улыбается. Делает знак рукой, и жрецы за его спиной ведут первого пленного — молодого обнаженного индейца с бегающими глазками. Упирающегося юношу укладывают на алтарь, один жрец держит его руки, другой ноги, глаза паренька наполнены страхом, с отчаянием он взирает на кровавого бога. И бог доволен этим — видеть неподдельный ужас в глазах своей жертвы, что может быть прекрасней?! Кецалькоатль улыбается, оглядывая восхищающийся им народ, преданных воинов, сохраняющих невозмутимое спокойствие и гордо взирающих на толпу. Лишь один воин-ягуар посмел бросить взгляд на жертву, но тут же отвернулся, будто в смущении.

«Зелен еще», — усмехнулся про себя Пернатый Змей.

Кецалькоатль снимает с пояса черный жертвенный нож, вытесанный из обсидиана, высоко подымает руки в ритуальном движении. Толпа замирает, стихает и с восхищением взирает на своего владыку, объятого солнечным светом. А в глазах жертвы ужас. Нож резко опускается, вонзается в грудь паренька-индейца, тот кричит, стонет, а Кецалькоатль с улыбкой наслаждения вспарывает грудную клетку. Хлещет кровь. Жертва бьется в агонии, а Пернатый Змей извлекает из вспоротой груди еще бьющееся сердце и высоко подымает его над собой. Толпа ацтеков взрывается восхищенными криками, она ликует, она полностью предана своему владыке:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

И Кецалькоатль доволен.

«Это и отличает человека от животного, — думает Пернатый Бог, — животное убивает из страха или ради пропитания, а человек… человек может убивать просто ради удовольствия… получая высшее наслаждение в каждой секунде агонии своей жертвы».

И Кецалькоатль получает это наслаждение, он полностью счастлив, ведь это его мир, мир, живущий по его законам и правилам, мир, где он истинный хозяин!

А ведь когда-то все было совсем иначе, и великий Пернатый Змей был всего лишь Володькой Курочкиным, и что такое высшее счастье он не знал. С детства он был несчастлив, рано потерял мать, остался с отцом пьяницей, пьяницей и садистом, который избивал сына по любому поводу и просто ради удовольствия. В школе его не любили, одноклассники издевались, дразнили из-за дурацкой фамилии и часто давали взбучку. В общем, детство и юность прошли в полном несчастье и жажде мести. Но отомстить Володька не мог, одноклассники были сильнее, отец тоже, зато были те, кто помладше, при возможности Курочкин научился выпускать гнев на мелкоте. А еще зверюшки, маленькие, пушистые, беззащитные твари. Однажды юный Володька обнаружил в подвале соседскую кошку с котятами, только-только раскрывшими глазки. Сначала он не знал, что с ними делать, долго-долго наблюдал, обходил стороной, пока мать-кошка не ушла по своим делам. Тогда Володька взял одного котенка и принялся его гладить, но тот начал пищать, кричать и звать мамку, это очень не понравилось Курочкину, противный кошачий писк разозлил его. И Володька сдавил котенку горло, тот захрипел, постарался царапаться, но вскоре затих, сердечко перестало биться, дыхание иссякло, а голубые глазки остекленели. Так Курочкин впервые отнял чью-то жизнь, и это ему чертовски понравилось. Он ощутил силу и власть, а еще ему очень понравилось метание жертвы, ее молящий взгляд, предсмертная покорность и агония, когда жизнь покидает тельце, и глаза становятся стеклянными. Вслед за первым котенком в жертву наслаждения Володьке последовали и остальные. Затем он выкинул их трупики и с чувством неимоверного счастья, будто прикоснувшись к чему-то тайному, запертому и волшебному, стал ждать кошку. Нет, кошку он не убил, хотя и собирался это сделать, но метания по подвалу бедного создания, молящее мяуканье, призывающее откликнуться потерявшихся котят, заставили Володьку отказаться от этой мысли. И опять же, нет, он не пожалел мать в ее горе, а познал еще один вид наслаждения — видеть, как безутешно страдают другие. Нет, таких убивать не стоит, таким лучше сохранить жизнь, чтобы продлить их агонию и соответственно свое удовольствие.

Потом еще было много котят, щенят, крольчат и даже одна канарейка, но с возрастом наслаждение от предсмертной агонии зверюшек перестало приносить то первоначальное удовольствие, и душа стала желать чего-то большего. Первой человеческой жертвой Курочкина пал его садист-отец, Володька просто задушил его во сне подушкой, страстно ощущая, как человек, принесший ему столько горя, пытается цепляться за жизнь, машет руками, старается скинуть с себя сына, а затем трясется, испуская дух от нехватки кислорода. После этого он уже смог смотреть отцу в глаза, смотреть с настоящей любовью. Да, лишать жизни разумного человека оказалось куда приятней, чем безмозглое зверье, до конца и не осознающее что с ним пытаются сделать. В этот день Курочкин понял, чему он хочет посвятить свою жизнь.

Но для начала следовало как-то обеспечить себе хорошее прикрытие и Володька, а он всегда считал хитрость своим главным талантом, пошел служить в милицию. Так начались его две карьеры: одна в милиции, а затем в полиции, где он старался сильно не выделяться и слыть обычным средним, но честным сотрудником, и вторая — карьера Кровавого Змея, а именно так в Челябинске нарекли нового страшного маньяка, распарывающего своих жертв на лоскуты, отрезающего им части тела или же вырезающего внутренние органы, на память. К слову, прозвище Кровавый Змей Курочкин придумал сам и подкинул его журналистам. Змеи из-за их хитрости, скользкости и молниеносности всегда нравились ему гораздо больше всех остальных тварей, и он по праву причислял себя к их числу. И он был хитрый Змей, рядящийся под Орла Правопорядка. Такая жизнь ему нравилась, и Володька Курочкин был полностью счастлив.

Но вдруг все в одночасье изменилось, и в тот момент, когда Кровавый Змей приготовился вонзить острый нож в грудь обнаженной, застывшей от бешеного страха девчушки, что-то произошло. Курочкин с силой опустил нож, с дрожью в чреслах и замиранием сердца, предчувствуя, как тот вонзится в трепещущееся подростковое тельце, но вместо упругой плоти клинок вошел в сырую землю. Володька обомлел, выпучил глаза, закрутил ими по сторонам — вместо привычной тайной коморки под гаражом, он на коленях сидел посреди самых настоящих джунглей. «А ведь грибы я, кажется, сегодня не употреблял», — ошеломленно подумал Курочкин, и вдруг услышал за спиной шорох. Он вскочил, резко обернулся и офигел. Перед ним стояли полуголые люди, лишь в одних набедренных повязках, зато с самыми настоящими копьями и луками, которые сейчас были угрожающе нацелены на Володьку. «Во попал! — подумал Курочкин. — Словно хер в рукомойник!» Он выпустил из рук нож, тот упал на землю. «Надо показать, что меня не стоит бояться», — соображал Володька. Курочкин медленно расстегнул рубаху, чтобы показать, что он безоружный. И индейцы вдруг ахнули, они вылупились на его грудь, где располагалась татуировка змеи с раскрытой пастью, и стали что-то лопотать на своем забавном языке, а потом вдруг все, как один, бухнулись на колени и принялись кричать во всю глотку:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Так Володька Курочкин оказался у истоков своей третьей карьеры, сделавшись верховным божеством ацтеков — великим Пернатым Змеем.

И вот уже больше года он наводил в Теотиукане свои порядки. Его носили на руках, ему поклонялись, ему приносили дары, и что самое главное, жертвы. Этот ритуал по принесению жертвоприношений сделался центральным событием в жизни Теотиукана, и ацтеки, что главное, быстро втянулись в это кровавое зрелище, считая, что раз этого хочет бог, то так и должно.

И вот Пернатый Змей поднял над головой еще бьющееся сердце убитого юноши-индейца, и толпа преданных рабов вновь взорвалась ликующим криком:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Пернатый Змей ухмыльнулся, поднес сердце к губам и впился в него зубами. «О-о-о, все боги ацтеков, как же это приятно, впиваться зубами в еще бьющееся сердце жертвы, извлеченное из груди собственноручно, когда на тебя смотрят тысячи твоих подданных и восхищаются каждым твоим движением». Кецалькоатль откусил кусочек, ощутил вяжущий, но приятный вкус свежей теплой крови и сырого мяса, а затем откинул сердце в сторону, позади в страхе тряслись еще девять человек, и заставлять их ждать Пернатому Змею искренне не хотелось.

Кровавый бог ацтеков протянул руку, преданные жрецы вложили ему в ладонь макуауитль. Кецалькоатль размахнулся деревянным мечом-дубиной с обсидиановыми лезвиями и ударил по горлу трупа индейца. Лишь с восьмого удара голова слетела с плеч, и жрец бережно поднес ее господину. Пернатый Змей высоко поднял отрубленную голову и продемонстрировал ее толпе рабов. Ацтеки вновь восхищенно взвыли и заскандировали:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

И Пернатый Змей кинул голову вперед, она полетела вниз, ударилась о камень Пирамиды Луны и, словно мячик, запружинила по ступенькам. А жрецы взяли окровавленное и обезглавленное тело за руки и ноги и, размахнувшись, бросили его вслед за головой. Тело с хрустом покатилось по ступенькам, переламывая себе все кости и обильно покрывая камень кровью.

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Продолжала скандировать толпа. Пернатый Змей растянул губы в радостной улыбке, полной счастья, оглядел толпу преданных воинов — они стояли по стойке смирно и лишь один воин-ягуар, повернув голову, смотрел на повелителя как-то странно, будто с отвращением, своими голубыми глазами… «Постойте — голубыми!»

— Ты! — взревел Кецалькоатль, тыча пальцем в странного воина, явно не из рода ацтеков. — Кто ты?.. Взять его!

Преданные воины-орлы и воины-ягуары тут же повернулись к затесавшейся в их ряды крысе, выставили вперед копья, обнажили макуауитли и двинулись на незнакомца. У первого, попытавшегося взять голубоглазого воина-ягуара, тот ловким движением копья выбил макуауитль, а затем пнул врага ногой в грудь. Ацтек упал и покатился с лестницы. Но даже такому ловкачу было не удержаться против сотни хорошо обученных войск специального назначения древнего мира. Воины ацтеки все плотнее окружали голубоглазого. Нападать они не спешили, куда важнее было взять жертву живьем.

— Держись, Дениска! — прокричал вдруг один из воинов-орлов по-русски. Высоченный, широкоплечий богатырь, каких среди воинов ацтеков отродясь не водилось, и как это Кецалькоатль не заметил его сразу.

Здоровяк сорвал с себя орлиный шлем, обнажив бритый наголо череп, и бросил его вперед в кинувшегося к нему воина. Деревянный шлем, словно ядро олимпийского метателя, с силой ударил ацтека в грудь и тот с криком полетел вниз с пирамиды. Еще двоих, оказавшихся поблизости низкорослых индейцев, богатырь играючи схватил за грудки и откинул от себя, те переламывая кости, покатились по каменным ступеням. А громила, к изумлению Кецалькоатля, выхватил из-за спины блестящий то ли дробовик, то ли автомат, то ли вообще какой-то бластер и, прицелившись в обступившую его приятеля толпу, выстрелил. Из широкого, утолщенного, идеально круглого дула, не имеющего ни прицела, ни мушки, одна за другой выскочили три шаровых молнии и по какой-то нелепой траектории, словно огибая одни им видимые препятствия, понеслись на толпу воинов-ацтеков, ударили в них, после чего по всем индейцам пробежался электрический разряд, и они свалились без чувств. И лишь один голубоглазый воин-ягуар остался стоять, защищенный какой-то быстро исчезающей сферой.

— Убить их, убить! — в ярости закричал Пернатый Змей.

Резервные воины — личная охрана, стоящая на вершине пирамиды возле самого бога, бросились вниз, натянули тетивы луков и выстрели. Стрелы сорвались со свистом, и словно рой разъяренных ос полетели во врагов. Но двое незнакомцев лишь усмехнулись, в момент, когда стрелы достигли цели, вокруг живых мишеней возникли сияющие голубоватые сферы, от которых словно от брони танка отпружинили наконечники.

— В атаку! — взвыл Кецалькоатль.

И воины, обнажив макуауитли, бросились вниз на странных врагов — то ли истинных богов ацтеков, решивших свергнуть кровавый режим хитрого проходимца Пернатого Змея, то ли таких же попаданцев, как и сам Володька Курочкин, но обладающих оружием, о котором он даже и помыслить не мог, то есть, наверняка, явно из далекого будущего.

Голубоглазый воин-ягуар выхватил странного вида револьвер и открыл прицельный огонь по наступающим на него противникам. А его громила приятель, встав к нему спиной, развернулся к основанию пирамиды, где тысячи подданных Кецалькоатля, поняв, что их владыке угрожает опасность, бросились вверх, желая отдать за повелителя жизнь.

Сам Пернатый Змей в панике отступил назад, нужно было убираться отсюда. Кецалькоатль развернулся и бросился было к лестнице, расположенной на противоположной стороне пирамиды, но дорогу ему преградила одна из наложниц. Высокая, черноволосая, бронзовый загар и белое льняное платьице, гармонирующее с сережками из изумрудно-бирюзовых перьев колибри. Девушка усмехнулась и пригрозила пальчиком.

— Ты не моя наложница?! — в изумлении пробормотал Пернатый Змей. — Кто ты?

— Скажем так, — игриво улыбнулась незнакомка, — мы пришли затем, чтобы забрать тебя туда, где ты ответишь за все свои преступления! И учти — я буду даже рада, если ты окажешь сопротивленье…

— Убить ее! — уже жрецам крикнул Кецалькоатль.

Трое жрецов кинулись на девушку.

— Иного ответа я и не ждала, — пожала плечами незнакомка и выхватила из-за спины два револьвера. Еще секунда и все трое жрецов, пораженные зарядом электроплазы, упали без чувств.

Но Пернатый Змей уже драпанул к спасительной лестнице. Несколько прыжков, и вот они, заветные ступеньки. Но впереди, словно из ниоткуда, появляется жрец. Он скидывает с себя пернатый головной убор, и Кецалькоатль понимает, что это не его подданный. Темные волосы, седые виски, опытный взгляд человека, которому чуть за пятьдесят. Такие взгляды в своей прошлой жизни Володька видел только у прошедших огонь и воду оперов.

— Гражданин Курочкин, кончайте беготню! Это все равно ни к чему не приведет, а только усугубит ваше положение.

— Да как ты смеешь, червь! — процедил сквозь зубы Пернатый Змей. — Я Кецалькоатль, я бог этого мира!

Незнакомец покачал головой и сделал несколько шагов вверх по ступенькам.

— Значит богом себя возомнил? — Шаркающей кавалерийской походкой незнакомец шагает вверх. — Нет, ты не бог, ты даже не Иисус Христос! Его я знал, и он был благородным человеком, желающим изменить мир к лучшему! — Еще несколько каменных ступенек позади. — А ты даже не человек и не зверь. Звери не убивают ради наслаждения, а ты убиваешь! — Последние шаги, и вот он на вершине пирамиды. — Ты просто тварь! Тварь, которая не заслуживает жизни!

Кецалькоатль в панике оглядывается назад, за спиной стоит девушка с двумя поднятыми револьверами и ждет. А у жреца с седыми висками на виду нет никакого оружия, и Пернатый Змей решает рискнуть. В ярости он выхватывает обсидиановый кинжал и бросается на врага. Незнакомец перехватывает его руку, заламывает ее, надавливает второй ладонью на кулак, рука разжимается, и он перехватывает нож, а затем вдруг вонзает этот нож кровавому богу ацтеков прямо в икру.

— А-а-а! — Кричит Кецалькоатль от адской боли.

А человек с седыми висками подносит обсидиановый клинок к горлу и зло смотрит Пернатому Змею в глаза.

— Не убивай, прошу, — молит Володька Курочкин, он больше не Кецалькоать, теперь он вновь испуганный мальчишка, над которым издевался отец и одноклассники.

Но человек с седыми висками явно намерен оборвать его жизнь, поскольку нож уже уперся в горло и пустил кровь.

— Шеф, не стоит! — кричит кто-то.

Курочкин краем глаза улавливает, что это голубоглазый воин-ягуар, они с громилой стоят рядом с девушкой.

— Щеф, мы ведь не палачи! — продолжает воин-ягуар.

Тот, кого назвали шефом, колеблется, но через секунду все же отводит обсидиановый нож от горла Курочкина.

— Ты прав, Денис. — Человек с седыми висками перевел взгляд на Володьку Курочкина. — А тебя, пернатый, ожидает тюрьма, и для тебя она окажется куда страшнее смерти! Отправляемся!