Было утро дня, когда планировалось УЗИ на двадцать первой неделе. Я сидела в ванне, вся в воде, только колени и лицо выставив наружу. В доме у Джека было холодно.

Но он этого не ощущал. Я тоже иногда люблю контрасты: теплая кровать – наши холодные носы; холодный воздух – мое жаркое тело в горячей воде.

– Привет, – Джек зашел в ванную комнату почистить зубы. – Вау! – засмеялся он.

– Что такое?

– Никогда не видел, чтобы человек так лежал в ванне, только лицо наружу. Как гиппопотам.

– Ну, спасибо! – возмутилась я, но тоже засмеялась.

– Ждешь, когда тебе снова покажут Уолли? – спросил Джек. – Представляешь, он вылизал дно моей чайной чашки! – Говард, как всегда, шел следом за ним.

– Феромоны твои лижет.

Джек засмеялся тем низким голосом, который я так любила.

– Ты его смущаешь. Посмотри, – он показал на Говарда. – Хромает.

Я посмотрела на кота. Он действительно едва заметно прихрамывал.

Перегнувшись через край ванны, я взяла его на руки. Пропальпировала бока, живот. Как будто снова ощупываю пациента, быстро и умело, и руки сами вспомнили все движения. Время будто замедлилось, я прошлась пальцами вдоль ноги кота.

Говард никак не реагировал, просто мурлыкал у меня на руках. Я держала его черную мохнатую лапку.

– Если тут все как у людей, то он в норме. Никаких чувствительных мест на плюсневых костях или фалангах. – Я надавила на пятку. – В пятке трещин нет. Большеберцовая и малоберцовая кости в норме. Хотя у котов они, наверное, иначе называются, – добавила я, отпуская Говарда.

– И ты все это знаешь? – спросил Джек.

– Ага. Плохим я была бы врачом, если бы не знала кости ноги.

Джек все еще на меня смотрел с непонятным, грустным выражением на лице.

Я тщательно собралась, будто на первое свидание. Размотала банное полотенце и надела лифчик, разглядывая себя в зеркале. Будто в преддверии обследования, мой живот выпирал впервые за все время беременности.

– Смотри, – показала я Джеку.

– Вижу.

– Будто миску проглотила.

– Ты прекрасна.

– Беременность – волшебное время, – сказала я, беря с комода белье. – Но все трусы оказываются малы.

Джек поднял палец.

– Сам себе не верю, что мог забыть.

И стал рыться в рюкзаке. Когда он что-то писал, то носил его с собой повсюду – ноутбук, кружка из «Старбакса», блокнот.

Послышалось шуршание, и он достал пакет из «Топшопа».

– Подарок матери моего ребенка, – он с улыбкой передал пакет мне.

Я запустила туда руку, нащупала вешалку и шуршащий подарок.

– Ты его завернул, – удивилась я.

– Ага, только у тебя клейкой ленты не нашлось, а я собирался тебе это подарить после того, как мы вернулись из Обана. Так что использовал вот эту штуку.

Я посмотрела на подарок – маленький, аккуратно завернутый – и провела пальцем по краям. Он был заклеен прозрачным лейкопластырем.

– Это же пластырь, – улыбнулась я.

– Ой, прости.

– Да нет, ничего.

На меня нахлынули воспоминания. В череде ночных смен, готовя подарок на Рождество для Кейт, я его завернула в синие медицинские салфетки и замотала таким же лейкопластырем.

«Ну, спасибо!» – сказала она тогда саркастически, но все улыбнулись. От меня такого ожидали. Она же в ответ подарила мне на следующий год пять теннисных мячей.

Я сняла обертку с двух пар трусов и развернула их. На одних было написано «МЯСО». На других на заду был курносый нос и написано «МОПСЯ».

– Ух ты! – засмеялась я.

– У них не было для беременных, поэтому я взял большие.

– Мясо ты этакое!

– Я просто хочу, чтобы тебе было удобно.

Он потянулся к тем, на которых написано было «Мясо», и перевернул. На широком заду был нарисован мультяшный гамбургер.

– Думаю, именно эти надо надеть на УЗИ. – Я смеялась, натягивая их на себя.

Джек снял бирку, слегка касаясь меня прохладными руками.

– Нас сочтут хулиганами и вызовут социальную службу.

Я обернулась и поймала свое отражение в зеркале. Круглый живот, старый лифчик и огромные трусы с гамбургером.

– Ты похожа на человека, который навел в своей жизни порядок, – заметил Джек, прикрывая ладонью нахальную усмешку.

– Они, кстати, и правда удобные.

Я натянула джинсы, Джек помог надеть футболку, и мы поехали.

На пассажирском сиденье лежало адресованное мне письмо, я сама его там оставила. Собиралась открыть по дороге на работу, но забыла. Джек, ни слова не говоря, передал его мне.

Я тогда этого не знала, но в конверте скрывался хорошо мне знакомый зеленоватый логотип. Перед тем, как запустить мотор, я открыла письмо. Оно было от Генерального медицинского совета. Сообщалось, что прошло больше года, и, если я до весны не предприму никаких действий, моя врачебная квалификация будет понижена.

Я похолодела, зубы застучали. Я думала, что этого не случится. Я все время платила взносы, считала, до понижения еще очень далеко. Но вот оно – синим по белому. И скоро все кончится, все, для чего я работала, все будет зря. Эти чертовы бесконечные клинические экзамены. Все мои умения: собирать анамнез, прощупать живот и найти источник боли, поставить катетер в плохую вену – именно меня все просили сделать такую работу. Это было мое призвание – и оно пропадет. Сдохнет, как придорожный пес.

– Понижение? – спросил Джек, читая у меня через плечо.

– Ага, если не развиваешься профессионально. Или не платишь лицензионных сборов.

– И ты потеряешь все?

– Да.

Я не могла на него смотреть.

Видимо, все мои чувства отразились на лице. Будто бы я должна выбросить самые дорогие для себя вещи или отдать Говарда новому хозяину.

– Боже мой, Рейч! Ты уверена?

– Более чем, – я сложила конверт и убрала письмо в бардачок, подальше. Не могла я о нем говорить сейчас.

– И тебе придется снова вернуться в медшколу? Проделать все снова?

– Нет.

– Ну, так еще ничего.

– Потому что я не хочу быть врачом.

– Но пришлось бы – если бы хотела?

– Честно говоря, даже не знаю. Понятия не имею, какова процедура.

Я повернула ключ зажигания. Хотела сменить тему, отвлечь его и себя от перспективы еще тридцать лет печатать извещения о совещаниях для юристов.

– Смотри, – я указала на окно кладовой.

Задняя дверь была выкрашена в зеленый цвет, рядом с ней стояла садовая лейка. А из окна смотрел одинокий Говард своими большими глазами.

– Ну и жирный же он, – засмеялся Джек. Шея у Говарда казалась огромной.

– Неудачный ракурс.

– Странные чувства у меня от этого письма, – сказал Джек, застегивая темно-зеленую толстовку с капюшоном.

Я его впервые видела в теплой куртке, потому что мы познакомились прошлой весной. Он выглядел отлично. Слегка с шиком, как хипстер. Неотразимо.

– Успокойся. Поверь мне – сейчас никто не хочет быть врачом в системе национального здравоохранения.

Он молчал довольно долго. Я уже думала, что Джек не ответит, но он все же произнес:

– Да, понятно.

Но я все время поглядывала на бардачок – перед глазами у меня было это письмо. И когда мы приехали в больницу, я вытащила письмо и сунула к себе в карман, пока Джек платил у парковочного автомата. Может, я смогла бы продолжить свою профессиональную деятельность и подменять ушедших в отпуск.

Может быть.

Дорогу до кабинета УЗИ я знала. К счастью, это было другое отделение и мне не пришлось встречаться с бывшими коллегами, проходить мимо своего старого блока Б-1 или третьей палаты слева, где это случилось.

– Боже мой, пять фунтов за два часа, – вздохнул Джек, скармливая автомату монетки.

– Скажи спасибо правительству.

– Я и говорю.

После этого письма атмосфера между нами стала странной. Я чувствовала не просто небольшую вину, она уже начала сменяться гневом. Джек не знал моей истории. Вообще мало кто знал. Но это же другое, говорила я себе. Все дело в нюансах. И это совсем не то, что его поступок.

Ответственную за УЗИ звали Сандра. Я, кажется, видела ее в больничной столовой. У нее были черные волосы и полно веснушек.

Кабинет был тускло освещен, висели точно такие же жалюзи, как в тех палатах, где я лечила мальчика. В нашей больнице Королевы Виктории стоял отчетливый своеобразный запах. Я привыкла к нему и не замечала его, чувствовала себя как дома. Но сейчас, придя на обследование, заметила его снова: лимон, жидкость для полов и антисептик, как во всех больницах, кофе, коврового покрытия из палат, где можно было поспать, после их уборки. Еще примешивался горячий душный воздух от старых компьютеров в кабинетах.

Сандра возилась со своим компьютером. Он был в спящем режиме, и она дергала мышью туда-сюда с досадливой улыбкой. Компьютер ожил.

– А, Рейчел Андерсон! Кажется, я вас узнала. – Она обернулась ко мне с улыбкой, Джек приподнял брови. – Теперь понятно, почему я вас раньше не видела.

Я неуверенно кивнула, но поправлять ее не стала. Многие женщины-врачи рано уходят в отпуск по беременности. Для некоторых наша работа слишком трудна, чтобы выполнять ее в таком положении. После пятнадцатичасовой смены и без того все ноет и болит, а тут еще и тошнота. Для медицины нужен крепкий желудок.

Я не стала развеивать ее заблуждения: что я замужем, не бросила работу за месяцы до того, как забеременела, оставив себя даже без пособия по беременности. Это не имело значения, хотя на самом деле для меня это было очень важно.

Я взглянула на Джека, он смотрел на экран. Поймала себя на мысли: с ним никогда такого не будет, никто не скажет «А, да это же Джек Росс!» Он сменил имя, стал другой личностью. Интересно, естественно ли для него теперь отзываться на Джека, а не на Джона?

– Прошу прощения, – извинилась Сандра, потому что компьютер снова заснул. – Придется подождать. Очень сильно тормозит.

– Хорошо это помню. Ничего, значит, не поменялось?

– Если бы. Вы в педиатрии были ординатором, да?

– Да.

И невольно ощутила прилив гордости. Пусть теперь это кончилось, пусть все позади, но я здесь работала. Я была Рейчел Андерсон, бакалавр медицины и хирургии, член Королевской коллегии педиатров.

Сандра снова дернула мышью, но ничего не изменилось.

Она протянула руку, раздвинула тонкие металлические жалюзи.

– Снег собирается, – Она указала на паучьи ветки ноябрьских деревьев – голые, будто только что из душа.

А у меня мысли уже были о другом – я пыталась что-то понять, но пока не знала что.

Я посмотрела в небо. Белое, затянутое облаками, с красновато-оранжевым отсветом. Хотя в это утро было тепло.

– Вряд ли, – ответил Джек. – Слишком тепло же.

– Вот как раз моя мысль, – поддержала я.

– Помните, когда в прошлый раз приличный снег шел? – спросила Сандра. – И только сейчас люди готовы к повторению, да? Несколько лет назад. Две тысячи девятый? Да, девятый, потому что Джулия как раз родилась…

Компьютер пискнул.

– Готовы к работе, – объявила Сандра.

Я легла на койку и расстегнула джинсы. Гель был холодным и влажным, джинсовая ткань стала прилипать к телу.

– Сейчас увижу Уолли, – сказал мне Джек.

Он сидел у меня в ногах с ожидающим видом, подавшись вперед.

Я все еще смотрела на небо между полосами жалюзи. Просветы были так малы, что я почти ничего не видела. Собирается идти снег. А потом, после зимы, появится на свет Уолли. Наш ребенок.

Сандра приложила датчик к моему животу, и помещение наполнилось приглушенным шумом. А потом – мы услышали. Стук сердца, несущийся как поезд.

Джек подпрыгнул, схватился за голову.

– Ты смотри! – крикнул он.

Мне захотелось встать, обнять его и посмотреть, какого замечательного младенца мы сотворили.

– Ох!

Я не ожидала, что буду растрогана – ультразвуковых снимков видела больше, чем могла бы сосчитать – но разволновалась. Вот это – Уолли – наполовину я, наполовину Джек. Как будто наше будущее разворачивалось перед нами. Мы ему покажем Обан. У него будет едва-едва заметный шотландский акцент, волосы темные, как у Джека. Я его стану учить основам анатомии, а Джек – грамматике. А потом, когда Уолли ляжет спать, мы с Джеком будем сидеть вдвоем, рядом друг с другом, и любоваться на него. Я была так счастлива, представляя это будущее, что, казалось, могла летать.

Видимо, Джек ощущал то же самое, потому что посмотрел на меня и со слезами на глазах сказал:

– Ребенок с тобой – это лучшее, что может быть на свете.

– Знаю, – я разрывалась между желанием скорее закончить обследование и чтобы Джек обнял бы меня, а вместе с тем хотела, чтобы оно продолжалось и мы могли смотреть на Уолли.

– Надеюсь, что он будет совсем как ты, – добавил он.

Сандра улыбнулась. Я была горда: за Уолли, Джека, нас и за нашу жизнь втроем.

– Подойди сюда, – позвала я Джека.

Сандра отодвинулась, пропуская его, и Джек встал у меня в изголовье, держа меня за руку.

– Невыносимо ждать еще двадцать недель, – он радостно улыбался.

– Они пролетят – не заметишь.

Сердце Уолли продолжало колотиться, мы смотрели на экран, разглядывая его руки и ноги и как он лежит на спине.

Это он большой палец во рту держит? Мы смотрели на позвоночник, на крошечные ножки. На форму его носа. Ни он, ни я не хотели прекращать это, но через некоторое время Сандра приподняла брови и сообщила, что вообще-то ее ждут другие пациенты.

Мы с Джеком хихикали и целовались в лифте по дороге к выходу, прижимаясь друг к другу. Гель, пропитавший мою футболку, испачкал его рубашку, и мы шутили, что ему тоже сделали УЗИ.