Во вторник по нашей традиции я и Кейт встречались с папой в кафе, находящемся за углом от его дома, хотя он его терпеть не мог. Ему не нравился там персонал – «Семь человек набрали, и только четверо что-то делают!» – и оформление помещения: «Зачем покупать такое красивое место, а навешивать по стенам сорок зеркал?» Но все же мы встречались в этом кафе, шутили над этим.

– Должен сказать, – заметил папа, – что это даже приятно, что вы теперь не высокого полета птицы. Хотя ваша мама такого бы не одобрила.

– Ну, спасибо! – возмутилась Кейт, но с улыбкой. – И правда, не одобрила бы.

Хорошо, что можно было над этим посмеяться. Сохранить чувства – не дать смерти затемнить нашу память о матери.

Кейт вытянула ногу. Она все еще была в спортивной одежде, хотя у тренера рабочий день продолжается лишь пока светло, так что сейчас ее занятия заканчивались в пять, и я теперь тоже всегда заканчиваю к пяти.

– Раньше, бывало, месяцами не виделись, – сказал папа. – Когда вы обе были заняты.

– Знаю, – как бы я ни тосковала по медицине, сейчас была рада, что он больше не один.

– Рейч вернется на работу, – сообщила Кейт.

Отец округлил глаза:

– Правда?

Он многое знал о мальчике, меньше Амрита и моих коллег, но больше других, больше, чем Кейт.

– Нет, – ответила я. – Не знаю, как бы я вернулась.

И тут я вдруг вспомнила, как в последний раз видела мальчика и что было после этого. В мерцающем свете кафе я поежилась.

– Пойду закажу на стойке, – решила Кейт. – Всем мороженого?

Я кивнула, не в силах ничего сказать.

– Я думал, это все было связано с мамой, – начал папа. – Раковый больной, первый пациент в ординатуре.

Меня тронули его слова.

– Ты все сама… и почти сразу после… – он запнулся.

– После мамы?

– Ты прости. Я только подумал, что наверняка трудно было лечить ракового пациента. Ты же с ним уйму времени проводила, видела, как он проходит через то же самое. Про это было трудно даже слушать.

– Да.

– Так что, быть может, тебе просто надо с кем-нибудь об этом поговорить?

– Мне не надо, – ответила я.

У него над головой качалась медная лампа.

– Глупое место, – он оглянулся вокруг. – Эта дурацкая лампа того и гляди по голове стукнет.

– Но ведь она… не была уже прежней мамой. После того.

Нам всем пришлось переосмыслить ее образ в те последующие недели. Я до сих пор этого не могла понять. Иногда даже жалела, что папа нам рассказал. Лучше бы скрывал ее измену.

– Но ведь это тоже утрата? – Он медленно вздохнул и пожал плечами. – Сложно это. И почти сразу тот мальчик, а потом разрыв с Беном… слишком много перемен разом.

– Теперь мне лучше. Медицина – это кошмар, несовместимый с нормальной жизнью.

Он кивнул, поднес руку к щетинистой бороде.

– А Джек?

– А что Джек?

– Ну, ясно же, что не все у вас лучезарно. В Обане ты была очень грустная.

– Мне и сейчас грустно, – подтвердила я севшим голосом. Ни ему, ни Кейт я не говорила, что именно случилось. Но им обоим было ясно – что-то произошло. – Ты знаешь, я думала, что Бен мне изменяет.

Эти слова словно вылетели и легли на стол перед нами. Папа их внимательно обдумал.

– А так и было?

– Не знаю, думаю, нет. Но я положила конец нашим отношениям, обвинив его.

Папа выпрямился и задумчиво кивнул.

– А потом…

– А потом все остальное. Но сейчас я опять это делаю. Обвиняю Джека…

– Нет, Рейчел, не надо. Не следует думать, что он… Что он, как она…

– Ведь мы понятия не имели. О том, что мама…

– Да, не имели. Человек – создание сложное. Но это не отменяет того, какая она была хорошая.

– Не отменяет? Для тебя? – спросила я.

– Полностью не отменяет. Только частично.

Я не могла на него смотреть и разглядывала клетчатую скатерть, чувствуя, как наполняются слезами глаза. Кейт стояла у бара, и по ее виду сразу было ясно, что она теннисистка. Я задалась вопросом, что сейчас думает о наших историях папа? Считает ли он нас все равно успешными? В частности, меня, беременную от человека, которого я знаю меньше года?

– С Джеком все нормально, – сказала я мрачно. – У нас все хорошо.

Я взяла солонку со стола и подержала ее на ладони.

– Ты уверена?

– Да.

Я вернулась к себе и снова полезла в Интернет. Надо как можно скорее остановиться, подумала я про себя, щелкая мышью на историю про Джека Росса, восходящего молодого писателя, получившего премию за статью в журнале «Тайм фо ю».

Читая ее, я нахмурилась. Что-то здесь выглядело не так. Я мотнула головой – не получалось понять, что именно. Провела пальцем вдоль экрана. Подпись «Джек Росс» появилась у него еще в 2010 году. Тогда это имело смысл: все-таки он сменил фамилию. Но что-то еще было неясным. Да, название журнала – какое-то слишком общее, безликое.

Я ввела в Гугл: «Журнал Тайм фор ю».

Ничего. Ничего существенного. Какой-то журнал, которым владела компания AIESEC UK с подзаголовком «Самое время для вас просветиться», но назывался журнал иначе.

Я ввела в поиск название журнала и имя Джека, потом стала искать его статьи и ту, которая была лауреатом премии: «Рестораны севера со звездами Мишлен».

Ничего. Джек такой статьи не писал.

Я пролистала статью о его премии до конца и посмотрела название компании – «Уайт уош». Погуглила название и нашла именно то, о чем догадывалась: «Уайт уош – отмывание репутаций».

Он заплатил кому-то за написание этой статьи и продвижение ее в поиске Гугла. Я вспомнила еще одну – про благотворительный марафон – с фотографией низкого качества, где он был на себя не похож. Я тут же набрала его номер.

– Ты кому-то платил за липовые статьи про себя?

– Да, – Джек не поинтересовался, зачем мне это понадобилось в десять часов вечера. – Компании, занимающейся SEO.

– SEO?

– Поисковая оптимизация. Знаешь? Это для того, чтобы высокие позиции были в поиске.

– Значит, ты кому-то заплатил за написание фейковой статьи и продвижение ее вверх – чтобы никто не знал, что ты не тот, за кого себя выдаешь?

Потом я поняла, что он хотел меня перебить. Я это слышала: не по возгласам или бормотанию, но по учащенному дыханию и абсолютному молчанию с его стороны.

– Это чтобы ты не выглядел как начинающий журналист в своей первой статье? – В моем голосе звучала надежда, и даже печаль.

Он еще секунду помедлил.

– Да, – отвечал он медленно, в манере терпеливого преподавателя. – Но и еще, чтобы другие статьи ушли вниз в поиске. Это был основной мотив им заплатить. Хотя я понимаю, как ты узнала, – он засмеялся. – Эти негодяи оставили в конце собственную рекламу.

– Основной мотив?

– Да, статья была бонусом. Я хотел, чтобы Джек Росс выглядел реально – фотография и все прочее, – как нормальный человек.

Фото с марафона, фото лауреата премии… Постановочные, липовые.

– Но…

– Но главное, зачем я их нанимал – чтобы остальное обо мне в Гугле было дальше в поиске. Удалить материалы о суде, убрать Джона Дугласа – или хотя бы то, что он сделал.

«Он». Джек говорил о себе в третьем лице.

– Понимаешь, – продолжал он, – я пытался еще какое-то время писать, как Джон Дуглас. Думал, что он сможет дистанцироваться от этого преступления. Но это не удалось. Я полагаю, ты сама видела. Трудно удалить кого-нибудь или что-нибудь из Интернета насовсем. Следы остаются, что-то было заархивировано, хотя мы старались, как могли, этому помешать. Но все время всплывало что-то еще. Можно попросить кого-то опустить статью вниз в поисковике, но кто-то другой сделает скриншот и выложит его в Твиттер, ты и не узнаешь. Так что я сменил имя – это было последнее средство.

– А как их можно было удалить? – спросила я, вспомнив бессчетные «404: страница не найдена», выдаваемые при поиске. – Разве они не… это же просто журналистика?

Я даже невольно скривилась от такого лицемерия: Джек, сам журналист, пытается подвергнуть цензуре других журналистов, но я подавила это порицание. Джек не пишет проблемных статей, не лезет в чужую частную жизнь. Он пишет о ресторанах, лучших видах Рима, а также об ощущениях при переходе по мосту между островами Агиос Состис и Закинф. Джек не папарацци.

– Если ты не осужден, удаления некоторых статей можно добиться, заявив, что это клевета. Не знаю насчет законов, клеветы и прочего, но если пригрозить, то обычно убирают. Так что отец кого-то нанял для этого, а ты знаешь, он влиятелен в бизнесе Обана.

– Понятно.

– А если не удается их убрать, ты их давишь.

– Давишь?

– Снижаешь их рейтинг так, что они в поиске не появляются. «Уайт уош» знает про алгоритмы Гугла все. Я даже сейчас рад, что это сделал. Могу продолжать работу журналиста, и ничто не будет мешать.

Он замолчал. Знал, что сказал достаточно. Почему-то эта манипуляция с поисковиками была более зловещей, чем угроза газетам – изменение естественного порядка. Так что люди вроде меня – ни о чем не подозревающие и желающие знать, что случилось, – не найдут статей и бросят поиски, столкнувшись с трудностями. Они запутаются и будут думать, что это кто-то другой.

Джек, видимо, считал, что будто после смены имени его преступление станет чьим-то еще. Возможно, это необходимо, чтобы сжиться со столь ужасным фактом. Но мне казалось, что это плохо – хладнокровная манипуляция.

Статьи, которые мне в конце концов удалось найти, были на самых последних страницах результатов поиска. Но я была настойчивой.

И дело было не только в невнятном юридическом термине, означающем неосуждение, а еще и в целенаправленных действиях Джека. Он все сделал, чтобы сбить людей с толку, представляя факты в ложном свете. И от этого все становилось еще хуже.

– Рейч? – позвал он.

– Да. Это все кажется… ну, не знаю. Мутным – так выразился бы отец. Но так оно и есть. Другого слова не найдешь.

– Знаю, – согласился Джек тихо, и голос его звучал сокрушенно и, может быть, еще и сконфуженно. – Ты полагаешь, что тебе хватило бы цельности стоять в зале суда и говорить правду: «Вот я такая, как есть, нравится вам или нет». Ты думаешь, что не стала бы прятать газетные статьи и продолжала бы жить под тем же именем. Но среди них были такие, из тех, что ты не видела…

Я не стала его разубеждать, что видела не все. Как бы я ему сказала, что воспользовалась сайтом, который отслеживает материалы, архивируя их незаметно для авторов, что делала запрос по «закону Клэр», заказала протокол суда… Да и вообще, а вдруг действительно были еще хуже?

– Они меня растерзали – газеты. Я не мог допустить, чтобы это продолжалось. Было ощущение, будто меня постоянно ворошат, как кучу мусора. И тогда друг моего адвоката предложил помощь. Казалось, что так будет легче, чем жить все время под прицелом и никогда не вернуться к работе. Мама с папой ему заплатили.

Я уставилась в окно. Был тот момент осени, когда листья плывут вниз, как огромные снежинки, оставляя на асфальте отпечатки больших ладоней. Он купил себе новую личность, право на частную жизнь, невиновность. Случись такое со мной, у меня бы денег не хватило.

– Мне пора, – сказала я.

Потом он мне прислал длинное сообщение. Типичный Джек – всегда предпочитал общаться письменно и многословно – вместо личного обсуждения.

Я ответила немедленно. Поверила ему, хотелось верить.