Но — к исторической реальности. В начале 85-го произошло одно из главных событий в жизни Ильи. Кормильцев встретился с «Наутилусом».

Казалось бы — вот оно! Оркестр — тутти, тарелки — «Бздыщ»!!! Случилось! Произошло!..

Понятно, что на самом деле ничего не произошло. «Наутилус» еще не был «Помпилиусом», да и вообще, его еще не было. Слава с Димой Умецким решили сделать запись. И тут поучаствовал Илья, организовал интрижку. Мы с Димой Тариком значились тогда звукарями в «Урфине Джюсе», и вот Илья пригласил нас «чаю попить». В чем была изначально легкая подлянка — Илья с Тариком почти не общался, а тут эдак официально, мол, «вы оба, в восемь вечера, у меня дома»… Ладно, пришли, сели чай пить. Тоже странно — если уж пить, то не чай… Но пьем. Звонок в дверь. Илья вышел, переговорил с кем-то, вернулся: «Вас там ребята в подъезде ждут, поговорить хотят»… Я, грешным делом, дрогнул — если уж в подъезде ждут, то не говорить, а морды бить — как-то так было принято. Но деваться некуда, пошли в подъезд. Там стояли Слава с Димой. Оба длинные, худющие и какие-то испуганные. Про себя уже я сказал — был не шибко отважен; нормальным был, видимо, только Тарик, но у него по физиономии я никогда ничего понять не мог.

Леонид Порохня (на первом плане слева) и Дмитрий Тарик (справа), март 1986 года. Фото Дмитрия Константинова

Они предложили записать их альбом. Мы согласились. Илья организовал встречу… Детектив какой-то, честное слово.

Альбом «Невидимка» интересен тем, что именно он создал «из ничего нечто». Не кто-то из участников записи создал «Нау», но альбом. До него не было ничего, и вдруг стало. Дитя получилось какое-то нежданное, может, даже незаконнорожденное, но оно было уже дитя. И никто не знал, как к нему относиться.

Однако мы не про «Нау», а про Илью. Его участие в этой истории ограничилось тремя деяниями: свел звукарей со Славой и Димой, сходу придумал «Помпилиус», потому что «Наутилусов» было много, но про моллюска знал только Илья. И дал текст «Кто я? Где я?». Вот и все. На записи я его не помню, он приходил, но был как-то непривычно незаметен. Впрочем, от той записи вообще мало чего в памяти осталось. Туман какой-то. Дней десять угара. По окончании я вернулся домой, где мне сообщили, что у жены за это время аппендикс вырезали, кроха-дочь лежит неухоженная — «Так где ж ты был»?!.

Вспоминая «Невидимку», следует, наверное, отметить вот что: «выстрелили» три песни: «Последнее письмо» («Гудбай Америка»), «Князь тишины» и, хотя и в узких кругах, «Кто я? Где я?». Первая — слова Умецкого, вторая — стихотворение венгра Эндре Ади; третья — слова Кормильцева. Ни одной Славиной песни. А их там было…

Я как-то в общеобразовательных целях пытался почитать одной весьма симпатичной девушке Славин текст про «гепард гоняет стадо». Отбиваться она принялась уже на втором куплете. На третьем это стало опасно для здоровья, текст я не дочитал. Там были странные тексты. Да и весь альбом был странен. Но «шороху» в Свердловске он навел изрядно. Только в Свердловске.

Вскоре после записи я поехал в Москву, остановился в общаге у общего архитектурно-рок-н-рольного друга, художника Сани Коротича, который тогда был в МАРХИ в аспирантуре. В общажной столовой шла дискотека, и Саня вознамерился во что бы то ни стало «крутануть "Невидимку" братьям архитекторам». Дождавшись паузы, Коротич сказал какие-то слова про новую рок-группу из Свердловска, которая очень архитектурная и обязательно всем понравится, затем поставили запись. Ответом было не просто «ничего», а «полное ничего». Ноль. Даже Коротич растерялся. Что с ним редко случается…

«Невидимка» была для «внутреннего пользования». Ее обсуждали не с точки зрения материала или исполнительского мастерства, а в контексте «все-ж-таки-жив-наш-рок-н-ролл». И Кормильцев относился к ней довольно холодно. В тот момент он писал слова на рыбу Егора Белкина — будущее «Около радио». Казалось, это важней.