Книга: Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Назад: Необычный допрос (Пер. Е. И. Митькиной)

Ин Чуань

Нельзя оборачиваться
(Пер. Н. Н. Власовой)

1

Ху Цзиньшуй стремительно скатился с кровати на пол. В его массивном теле зияли девять ножевых ран, из-за чего он напоминал нефтепровод, в котором образовались утечки. Мелкие капли крови с силой брызнули фонтанчиками на пожелтевшую москитную сетку, сухую циновку, темный потолок и бледное лицо Хуан Яна. Хуан Ян сжимал в руках нож, с которого стекала кровь. Звук, с которым вязкие капли падали на пол, напомнил ему стук дождя, шедшего всю ночь, когда на рассвете последние несколько капелек ударяются о зеленовато-серую черепицу.

Вскоре из Ху Цзиньшуя вытекла вся кровь, тело постепенно опало. Нужно было еще кое-что доделать. Хуан Ян снова занес нож, в этот раз с трудом, — руку, казалось, пришлось вытаскивать из липкого теста. Когда рука поддалась, Хуан Ян резко ее опустил и отрубил Ху Цзиньшую мужское достоинство. Хуан Ян взвесил его в ладони — даже пары лянов не будет — и подкинул вверх, сделал несколько взмахов ножом и разрубил причиндалы Ху Цзиньшуя на мелкие кусочки, которые закружились в воздухе, как лепестки цветов.

Оказывается, превратить живехонького человека в молчаливый труп так легко. Из горла Хуан Яна вырвался неприятный смешок, напоминавший карканье старой вороны в горах. Хуан Яна этот звук напугал, но удержаться от смешка не получилось, и возникло ощущение, будто бы хохотнул какой-то другой человек, спрятавшийся внутри его тела. На фоне этого смеха ночь показалась еще более безмолвной. Хуан Ян выскочил за дверь и нырнул в прохладные сумерки. Мир снаружи окутал белесый туман. Капельки воды разъедали тело, проникали в поры, действовали как снотворное. Внезапно веки Хуан Яна налились такой тяжестью, что их невозможно было разомкнуть, походка стала нетвердой, он не различал предметы вокруг. Наконец ноги обмякли, и Хуан Ян рухнул на землю.

Этот сон не мог продлиться долго. Когда Хуан Ян пробудился, вокруг сгустилась тьма. Он распрямился, оцепенело просидел три минуты. Содеянное им промелькнуло перед глазами, как электрическая вспышка, снова все ожило, стало даже ярче. Хуан Ян поднес руку к носу: между пальцами чутко, словно дождевой червь, прятался запах свежей крови. Хуан Ян задрожал всем телом, да так, что поднял облачко пыли под ногами. Он вскочил и помчался прочь под стрекот сверчков в ночи. Нужно было найти реку, только вода сумеет смыть с него пугающий запах крови и успокоить взбудораженную душу.

Он не мог определить, как далеко убежал, когда перед глазами возникла речка, которая, спрятавшись среди лесных зарослей, с журчанием несла свои воды с запада на восток. Хуан Ян даже не стал проверять, глубоко там или мелко, а просто прыгнул. Ледяная вода накрыла его с головой. Хуан Ян широко открыл рот, и туда тут же набились водоросли, вонючие и скользкие. Рыбки слизали грязь с его ног, вода вымыла кровь из пор. Хуан Ян медленно всплыл на поверхность, светло-желтый лунный свет погладил его тощее тело, а кожа стала такой же чистой и мягкой, как у младенца. Свежий ветер обдувал лицо, ночь была очень тихой, она тоже уснула, и в этой дреме Хуан Ян ощущал себя так, словно бы ничего и не произошло и он ничего-то не натворил.

Но это невозможно. Нож уже вонзился в тело, кровь уже вытекла наружу. Ничего назад не воротишь, и река несет свои воды только вперед. Хуан Ян подумал, что теперь ему придется бежать, бежать, не оборачиваясь.

В предрассветных золотистых лучах Хуан Ян увидел шоссе, которое тянулось вдоль берега, повторяя изгибы реки.

2

— Братец, ты куда едешь?

— В Хуапин.

— Подвези меня.

…

— Отец, куда направляешься?

— В Цзычжулинь.

— Подбрось меня.

…

— Дядя, ты куда путь держишь?

— В Бахэчжэнь.

— А где это?

— Ой, далеко, триста километров отсюда.

— Мне чем дальше, тем лучше. Слушай, я сяду в кузов, подкинь меня, ладно?

Дорога дальняя, с попутчиком веселее. Шофер покивал и разрешил Хуан Яну запрыгнуть в грузовик. Хуан Ян вскарабкался в пустой кузов, уселся, уткнулся лбом в колени и, обхватив голову руками, уснул. Он ехал уже месяц не останавливаясь, сменил множество видов транспорта, включая грузовики, рейсовые автобусы, тракторы, и даже проехал на телеге, запряженной волом. Колеса вращались, клубилась желтая пыль, и Хуан Ян уезжал от родного Поюэ все дальше и дальше. Сейчас Поюэ казался призрачным краем, как пустующая новостройка-многоэтажка. В его городке текла река, полноводная в любое время года, и пусть даже по обе стороны улочек росли нежно-зеленые манговые деревья, летом усыпанные оранжевыми плодами, аромат которых разливался на сотню ли. Пусть даже от красоты здешних мест у приезжих перехватывало дух от восторга, все равно Поюэ — призрак, словно окутанный мелкой изморосью, не дававшей воспоминаниям Хуан Яна приблизиться к нему.

Когда Хуан Ян бодрствовал, он чаще всего думал о своей матери Лю Ланьсян. В его воображении мать всегда делала одно и то же: сидела, сгорбившись, в темной комнате и утирала слезы. Он думал: как матери не плакать? Стропила в доме скоро древоточцы в труху превратят, денег нет на новые, цементный завод, на котором она пахала всю жизнь, обанкротился, а тут еще и сын стал убийцей. Лю Ланьсян, кроме как вытирать слезы, больше особо ничего и не делала.

Время от времени Хуан Ян думал и про Ху Цзиньшуя. Тот представал перед ним как живой: красноватое лицо, усеянное прыщами, грубый голос. Ху Цзиньшуй размахивал руками, шлепал губами, будто читал кому-то нотации. Давно ему пора было сдохнуть. Хуан Ян ни капли не жалел, что убил Ху Цзиньшуя. Стоило вспомнить, как он свел счеты с Ху Цзиньшуем, и его охватывал неописуемый восторг. Хуан Яну казалось, что этот поступок стал своеобразной инициацией, самым значимым событием за все двадцать лет его жизни.

Ху Цзиньшуй и Хуан Ян были погодками, хотя по их внешности и не скажешь. Ху Цзиньшуй выше Хуан Яна на полголовы, стоило ему вступить в пору возмужания, как на подбородке выросла борода, густая, как дикая трава в поле. Он не упускал ни единой возможности оголиться, например, во время игры в баскетбол Ху Цзиньшуй сразу же скидывал на площадке рубашку, демонстрируя темные продолговатые мышцы. Чтобы привлечь еще больше взглядов, он частенько неправильно перехватывал подачу, неуклюже и бессмысленно разыгрывал с соперником спорный мяч, в итоге судья останавливал игру и заставлял их начать заново. На площадке Ху Цзиньшуй ощущал, что все девушки испепеляют его взглядами, и эта пылкость сконцентрирована на его развитых грудных мышцах и крепком брюшном прессе. Разумеется, можно по отдельным признакам составить общую картину, и девушек, которые думали о нем, было еще больше, чем тех, кто смотрел. Ничто не доставляло Ху Цзиньшую большего удовольствия, ему было плевать, выиграет он в итоге или проиграет.

То, чем гордился Ху Цзиньшуй, для Хуан Яна стало причиной для самобичевания. Все местные хором твердили, что Хуан Ян похож на мать. В народе мальчик, похожий на мать, считается подающим большие надежды. Однако женственность облика Хуан Яна была слишком очевидной: белая нежная кожа, алые губы, узкие плечи. Самое ужасное — когда пришла пора появиться бороде, у Хуан Яна ни одной волосинки не выросло, даже не проклюнулось. Глядя на поросль на подбородках товарищей, Хуан Ян заволновался. Он услышал, что если почаще проводить по коже бритвой, борода начнет расти. Он украл у матери из корзинки десять юаней, купил бритвенный станок и упаковку лезвий и скоблил лицо до тех пор, пока лезвия не тупились и не ломались. Кожа воспалилась, но борода так и не подумала вырасти.

Ху Цзиньшуй заявил, что у Хуан Яна волосы не растут не только на лице, но и пониже, и когда он говорил об отсутствии волос, его лицо кривилось в злой усмешке. Сказано это было перед всем классом, и некоторые одноклассники возразили, мол, не видел, так и нечего напраслину возводить. Ху Цзиньшуй воодушевился и поманил Хуан Яна рукой. Хуан Ян напрягся и отступил на пару шагов, но Ху Цзиньшуй выпучил глаза и хмыкнул. Такое впечатление, что это властное хмыканье потянуло Хуан Яна, и он, понурив голову, подошел к Ху Цзиньшую, а тот одним ловким движением сдернул с Хуан Яна брюки, обнажив промежность. Поскольку Хуан Ян никогда не носил трусов, теперь его «петушок» подрагивал, и действительно, в паху не было ни одной волосинки. Хохот одноклассников накатывал волнами. Ху Цзиньшуй похлопал Хуан Яна по плечу, словно бы похвалил за то, что они совместными усилиями выполнили какое-то выдающееся задание. «Хуан Ян, ничего страшного, главное, что достоинство отросло, а так мы и без группы прикрытия всех отымеем», — пошутил Ху Цзиньшуй.

Это был не первый раз, когда Ху Цзиньшуй сдергивал с него штаны, и Хуан Ян понимал, что не последний, — это уже стало для него забавой. Когда наконец это кончится? Разве что когда Ху Цзиньшуй сдохнет, подумалось Хуан Яну.

Ху Цзиньшуй разболтал всем еще один секрет: у Хуан Яна одно яичко большое, а второе маленькое. Это правда так. В четырнадцать лет у Хуан Яна воспалилось яичко. Лю Ланьсян отвела его в местный санитарный пункт к врачу. Там работала Пи Ушуан, которая совмещала должность врача и начальника санитарного пункта, а еще она была мамой Ху Цзиньшуя. Если бы тогда Хуан Яну покололи две недели пенициллин, то с воспалением справились бы, однако у Лю Ланьсян не было денег. Лю Ланьсян сидела в кабинете Пи Ушуан и умоляла: «Сделайте сыну противовоспалительные уколы, я потом принесу деньги». Вообще-то Пи Ушуан с Лю Ланьсян открыто не враждовала, однако поговаривали, что ее мужа, главу поселкового народного комитета Ху Даго, с Лю Ланьсян связывают какие-то непонятные взаимоотношения. Но разве же Пи Ушуан не знала, что за фрукт ее супруг?! Она не осмеливалась скандалить с Ху Даго, зато давно таила ненависть к Лю Ланьсян. Пи Ушуан заявила:

— Мы государственное учреждение, а не частная лавочка, в кредит не обслуживаем! Как это у такого взрослого парня вдруг да заболело срамное место?! Небось занимался чем-то постыдным. Тогда и поделом!

Лю Ланьсян и в обычных ситуациях не слишком умела красиво говорить, а тут, услышав язвительное замечание Пи Ушуан, и вовсе стушевалась, рассердилась и потащила сына за руку прочь из санитарного пункта. Без противовоспалительных уколов Хуан Ян кричал от боли, зажимая руками пах, а у матери от его криков сердце разрывалось. Лю Ланьсян говорила: «Я бы лучше умерла, чтоб только не слышать твоих криков, я уже достаточно пожила».

Мать весь день талдычила, что хочет умереть, и до того прониклась этой идеей, что посреди ночи откинула одеяло Хуан Яна и заявила:

— Сынок, а давай вместе отправимся к папке?

Глаза Лю Ланьсян блестели, как два блуждающих огонька. Хуан Ян испугался и сжался в комочек:

— Мам, я не хочу умирать, я не хочу умирать…

Лю Ланьсян сказала:

— Не бойся, там, думаю, неплохо, раз уж твой папка ушел и не вернулся, бросил нас с тобой.

Хуан Ян испугался еще больше, он соскочил с кровати и плюхнулся на колени перед матерью:

— Я не хочу умирать и не хочу, чтобы ты умерла.

Лю Ланьсян оцепенела, потом вздохнула, потрепала сына по макушке и спокойно вернулась в свою постель.

Хуан Ян лежал в кровати и боялся уснуть, он тайком следил за матерью в страхе, что она не оставила мысли отправиться вслед за мужем. В тот момент Хуан Ян особенно скучал по своему отцу Хуан Цао. Если бы он не умер, они жили бы иначе. Во время сильного пожара в гроте Бай-няо в Поюэ всех кадровых работников отправили тушить пламя. Хуан Цао был всего лишь дворником при поселковом комитете, но тоже увязался с остальными. Пожар распространялся по ветру, и тут вдруг ветер резко поменял направление, и Хуан Цао, оказавшийся среди кустов и стогов полевой травы, сгорел заживо. Когда Хуан Цао удалось вытащить из огня, он уже полностью обуглился. Лю Ланьсян рыдала, обнимая то, что осталось от мужа, и только несколько дней спустя разжала руки и позволила родственникам заняться похоронами. Хуан Яну было всего восемь. Ему на голову намотали белую траурную повязку, и мальчик громко ревел, разевая рот, в котором отсутствовали передние молочные резцы.

Хуан Цао не был устроен на работу официально, поэтому поселковый комитет выплатил за его смерть символическое пособие. Лю Ланьсян же считала, что муж пожертвовал собой во благо страны и для всеобщей пользы, поэтому снова и снова обращалась к председателю поселкового комитета с просьбой решить вопрос о пенсии. Председатель поселкового комитета слыл большим мастером по соблазнению женщин, а Лю Ланьсян в его глазах была легкой добычей. Увидев, что она еще и довольно-таки симпатичная, Ху Даго уложил ее прямо в кабинете, а потом, даже рук не помыв, выписал бумагу о выплате ей от поселкового комитета ежемесячного пособия по потере кормильца в сумме двадцать девять юаней. Но Лю Ланьсян предписывалось получать его подпись, только после этого ей выдавали деньги. Каждый месяц Лю Ланьсян с этой бумагой шла в поселковый комитет, а потом сидела на заднем дворе на пороге дома и снова и снова нашептывала, обращаясь к солнцу: «Чтоб ты, Ху Даго, без потомства остался…»

3

Хуан Ян выпрыгнул из машины, и колени у него подогнулись. Он подвернул штанины и обнаружил, что на ступнях вздулись волдыри. Он скинул промокшие кроссовки: на подошвах образовался толстый слой белесой отмершей кожи. Это от долгого сидения в машине, результат того, что ноги не касаются земли. Лицо Хуан Яна стало еще пухлее, чем раньше, и это опять же результат недосыпа и недоедания. Хуан Ян шлепнулся на землю, растер подошвы, потянул шею и осмотрелся. Здесь не было гор, местные жители общались на каком-то птичьем наречии и передвигались очень быстро. Что это за место? Хуан Ян подумал: раз уж я не знаю, где оказался, полиция тем более не догадается, где я.

При этой мысли Хуан Ян замедлил шаг, ему не хотелось никуда торопиться. Он купил карту, нашел на ней родной городок и обвел кружком. Кружок олицетворял Поюэ. Хуан Яну все равно, куда идти, лишь бы держаться подальше от него.

Хуан Ян стал подрабатывать чернорабочим: иногда носильщиком на вокзале, иногда грузчиком на пассажирской станции. Ему нравилось трудиться в этих местах — можно было заработать деньги и сразу же исчезнуть. Когда приходили наниматели, Хуан Ян протискивался в первые ряды таких же, как он, чернорабочих, без конца подпрыгивал на месте и кричал что есть мочи: «Меня наймите! Меня!» Однако работодатели не спешили нанимать Хуан Яна, они выбирали из толпы высоких, мускулистых парней. Но Хуан Яну хватало и того, что упускали другие. В работе Хуан Ян не щадил сил. Если приходилось пахать под палящим солнцем, то остальные прикрывали голову шапками, а Хуан Ян шапку не надевал, а частенько еще и раздевался до пояса. Он надеялся, что под солнцем лицо загорит, а белые телеса превратятся в покрытые темной кожей мышцы. Сначала было тяжело, обгоревшая кожа слезала пластами, но новая была такой же белой, как и раньше. Однако перед его упорством кожа сдалась, не захотела больше мучиться и постепенно потемнела.

Обычно Хуан Ян водился с другими местными разнорабочими. Они жили в незаконно сооруженных бараках на окраине города по двадцать человек. Ночью здесь воняло по́том, немытыми ногами, раздавался громкий храп, в бараке становилось очень жарко. Хуан Яну даже сны перестали сниться. Зато в таких местах было безопасно, поскольку всех жильцов объединяло одно желание — заработать. Никто не допытывался, откуда ты и как тебя зовут.

Несколько раз ему попадался старик по имени Чжун Бо. Во время перерыва он частенько угощал Хуан Яна сигаретами. Хуан Ян закуривал, делал две-три затяжки, во рту тут же скапливался тяжелый сигаретный вкус. Хотя Хуан Ян и не понимал, в чем суть курения, он упорно учился. Чжун Бо нравилось говорить с ним о житейской мудрости. Основными темами были: не надо открывать бабам свое сердце, не надо завидовать городским, не надо думать, что ты особенный, и так далее. Хуан Яна наиболее интересовала тема «не надо думать, что ты особенный», созвучная нынешней его ситуации. Чжун Бо рассказывал: «Когда я был молод, проходил как-то раз мимо пруда, где выращивали рыбу, и некоторые рыбки то и дело выпрыгивали из воды. Так я и возомнил, что я необычный. А когда я поднимался в горы, меня обдувал свежий ветерок, и я еще больше утвердился в собственной незаурядности, решил, что бог смотрит на меня как на избранного, и мне предстоят великие дела. Глазом не успел моргнуть, как минуло несколько десятков лет, и только тут я обнаружил, что в моей жизни не произошло ничего из ряда вон выходящего, и я с головы до пят простой смертный».

Хуан Ян верил сказанному Чжун Бо и его мировосприятию, но его мучили сомнения, и он спросил у Чжун Бо:

— А если какой-то человек совершил убийство, у него еще есть возможность стать простым смертным?

Чжун Бо без лишних раздумий отрезал:

— Нет! Как может убийца стать простым смертным? Пусть даже у него заурядная внешность, но вот душа не такая, как у обычного человека…

Когда Чжун Бо произносил эти слова, он выглядел как тот, кто постиг суть жизни. Однако увидев, что приближается очередной работодатель, он тут же выкинул сигарету и со скоростью, какой и молодые позавидуют, рванул вперед. Хуан Яну жалко было выбрасывать сигарету, он сделал еще пару затяжек, а Чжун Бо уже ушел за работодателем. Хуан Ян подумал, что надо не просто полюбить эти грубые сигареты, но и стать таким, как Чжун Бо.

Время от времени Хуан Ян роскошествовал и позволял себе ночь пожить в гостинице, ведь там можно было принять горячую ванну, выстирать одежду и сладко выспаться. Тогда-то ему снова, как по расписанию, снился тот самый сон: лезвие блестит холодным блеском, раз удар, два удар, три… всего девять… Нож порхает как бабочка. Ху Цзиньшуй быстро скатывается с кровати, в его массивном теле пламенеют девять ножевых ран…

Когда ему приснился этот сон в первый раз, Хуан Ян пробудился в холодном поту. Он не понимал, почему произошедшее без каких-либо изменений разыгрывается во сне. Он достал нож, спрятанный под подушкой, и внимательно рассмотрел: клинок был белоснежным, а ближе к ручке тянулась маленькая бороздка, в которую набилась какая-то грязь. Хуан Ян считал, что эта грязь — кровь и душа Ху Цзиньшуя. На нож налипла душа Ху Цзиньшуя, а еще той ночью его душа выскользнула и проникла прямо в мозг Хуан Яна. По его спине побежал холодок, он помчался на мост, чтобы выкинуть нож. Мост был высоким, стоило только разжать руку, и нож упал бы в бездонную реку. Хуан Ян, глядя на желтую поверхность воды, начал разжимать пальцы по одному, но в последний момент передумал, протянул вторую руку, поймал нож в воздухе, прямо за лезвие, оно вошло в кожу, и кровь вскоре залила ладонь. Хуан Ян сказал: «Ху Цзиньшуй, ты и впрямь спрятался внутри, да еще цапнул меня. Я тебя не стану выкидывать, а то один мотаюсь по свету, избавлюсь от тебя, кто ж мне компанию составит?» С тех пор Хуан Ян не боялся снов, которые появлялись из ножа.

Ему очень часто снился этот сон, и Хуан Ян перестал считать его сновидением, а стал воспринимать как кинофильм. На каждом новом показе Хуан Ян обнаруживал детали, которых раньше не замечал. Например, однажды он услышал, как Ху Цзиньшуй выкрикнул его имя, а в другой раз он рассмотрел, что в момент последнего удара нога Ху Цзиньшуя дернулась с такой силой, что большой палец пробил дыру в циновке.

На какое-то время Хуан Ян задержался в городе, который можно назвать железнодорожным узлом. Через него проходило много составов, курсирующих с севера на юг и обратно. Хуан Ян с легкостью зарабатывал деньги и не торопился уезжать. Однажды вокруг доски объявлений на вокзале собралась целая толпа народу, и любопытствующие продолжали стекаться со всех сторон. Работавшие вместе с Хуан Яном грузчики, невзирая на гнев работодателя, побросали свои ноши и тоже побежали поглазеть на объявление. Хуан Ян не справился с любопытством и помчался следом за другими. Стоило пробиться в толпу, как он услышал, как кто-то говорил: мол, паренек на вид такой культурный, так и не скажешь, что убийца. Кто-то зачитал содержание объявления: полиция разыскивает преступника, обещана награда в сто тысяч. Толпа зацокала языками и стала напирать сильнее, как будто тот, кто сорвет бумажку, и получит сто тысяч. Стоящий перед Хуан Яном грузчик заявил: «Ежели этот убийца объявится среди нас, так я его мигом опознаю!»

Хотя Хуан Ян еще не видел объявления, он уже почувствовал, что дело плохо. Сердце екнуло, икры напряглись, потом ноги стали как ватные, и напиравшая вперед толпа буквально выдавила его наружу. Все пытались оказаться поближе, и только Хуан Ян пятился в противоположном направлении. По площади пронесся порыв ветра, а может, и не было никакого ветра, просто выбравшемуся из толпы Хуан Яну так показалось. Он подумал: беда все равно пришла, бегал-бегал он, а смертоносная бумажка нагнала его, словно у нее выросли ноги.

Хуан Яну казалось, что он движется не спеша, не привлекая к себе внимания. На самом же деле шаги становились все шире и шире, он размахивал руками и практически мчался. Миновав подземный туннель, Хуан Ян вышел на товарные пути. К этому моменту он уже хорошо знал здешние места. Слава богу, на путях как раз стоял грузовой поезд, готовый к отправлению. Хуан Ян уцепился за поручни и вскарабкался в вагон. Поезд вскоре тронулся, Хуан Ян поднялся с кучи холщовых мешков, валявшихся в вагоне, и уставился на пейзаж за окном, пытаясь сохранить воспоминания об этом городе, как-никак он провел тут какое-то время. Жизнь, вынуждавшая Хуан Яна все время перескакивать с места на место, подобно стрекозе, скользящей по водной глади, научила его особенно ценить ощущение, что что-то тебе знакомо.

Товарный состав ехал два дня. Хуан Ян тайком выходил ночью на полустанках, чтобы раздобыть воды, а так почти ничего и не ел. Когда поезд доехал до пункта назначения, он уже ослаб и если бы не опирался на мешки, то давно не смог бы удержаться на ногах. В животе было пусто, но слух не притупился, и Хуан Ян услышал, как к поезду приближается большая группа людей, судя по громкому топоту в отдалении, таких же грузчиков, как он. Хуан Ян воспользовался случаем, смешался с толпой и покинул станцию.

Это была маленькая станция, пассажиров мало, и уж тем более отсутствовала доска объявлений, но тем не менее Хуан Ян увидел на столбе крохотное объявленьице размером в одну шестнадцатую листа, которое легкомысленно приветствовало его. Хуан Ян опознал в бумажке тот самый ордер на арест, у которого выросли ноги, и подумал, что в этот раз от судьбы не уйдешь, может, его и на предыдущем месте уже опознали, и теперь полиция здесь устроила засаду. Неужели придется запрыгивать в очередной товарняк? Но голод и слабость, от которых сжималось нутро, заставили отказаться от этой идеи. Он решил: наемся, а там будь что будет, пусть даже придется взойти на плаху, делать нечего. В торговой палатке неподалеку от злосчастного ордера на арест Хуан Ян купил три пампушки и два яйца, отваренных в чае с приправами. Он внимательно изучал лицо торговца, но тот на него не смотрел, взгляд его был обращен куда-то вдаль в поиске потенциальных клиентов. Хуан Ян подумал, что если найдет здесь какого-нибудь доброго человека, то договорится с ним, чтобы получить награду, а потом они поделят деньги пополам. Вот было бы здорово! Свою долю он отправил бы матери, чтобы ей хватило на безбедную старость. Вот только где искать такого человека? Внутри себя Хуан Ян громко кричал.

Мелкие кусочки пампушек и вареных яиц проскальзывали в пищевод Хуан Яна. Пока Хуан Ян ел, он обнаружил, что никто из прохожих на него не смотрит. Неужто этим людям не нужны сто тысяч юаней?! Ордер на арест висел такой же одинокий, как сам Хуан Ян. В груди Хуан Яна поднялась волна храбрости. Он решил подойти посмотреть, как он на нем выглядит. Хуан Ян очень редко фотографировался, как он помнил, всего дважды. В первый раз он в семь лет с родителями отправился в местное фотоателье сделать семейный снимок. На следующий год отца не стало, а фотография осталась висеть в центре гостиной. Второй раз, который он смог припомнить, — выпускная фотография в школе, Ху Цзиньшуй одолжил тогда в доме культуры фотоаппарат, делал вид, что наводит фокус, и долго-долго расставлял одноклассников. Наконец он взвел затвор, пулей подскочил к Хуан Яну и положил руку ему на плечо. Раздался щелчок, Хуан Ян с Ху Цзиньшуем обнимались, как братья. Если подумать, этот снимок выглядел бы сейчас забавно. Как показалось Хуан Яну, вероятность, что на ордере на арест именно он, довольно велика, потому что это единственная его взрослая фотография.

Хуан Ян подошел к объявлению, помимо воли считая шаги. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Через восемь шагов он мог уже четко рассмотреть все, что было написано в объявлении. На фото был не он, а паренек, похожий на студента, с виду интеллигентный и красивый, вот уж точно ни капельки не похож на разыскиваемого преступника.

Хуан Ян нащупал за пазухой кошелек, еще довольно пухлый. Вечером он снял одноместный номер в гостинице. Хуан Ян принимал ванну и, намыливая ляжки, остолбенел. В том месте, которое было изначально гладким-прегладким, ладонь больше не проскальзывала беспрепятственно, ей что-то мешало. Хуан Ян смыл с ног белую мыльную пену, присмотрелся при тусклом свете и увидел, что, начиная с лодыжек и до самого верха, на его теле вырос черный пушок, напоминающий свежую весеннюю зелень. Это уже не прежние бледные тощие ножки-палочки: пока Хуан Ян был в бегах, они раздались вширь и окрепли, стали плодородной почвой для молодой поросли, как в степи. Ах, степь, прекрасная степь, которую стоило бы воспевать! Хуан Ян дотронулся мыльными руками до глаз — больно, просто ужасно! Он вытянул шею, закричал: «Мама, мамочка!» и натер глаза до слез.

Проснувшись на следующий день, Хуан Ян принял решение: нужно пойти на станцию и выбрать какой-нибудь рейсовый автобус. Неважно, куда этот автобус его отвезет, но следует устроиться на новом месте и нормально там жить.

4

Хуан Ян купил билет на ночной автобус: по словам кассира, ночку поспать — и приедешь в Саньцзянкоу. Хуан Ян раньше уже слышал об этом месте, где соединяются три реки, да еще и выход к морю имеется. Народ там разводит рыбу и креветок, зарабатывает деньги и живет в достатке.

Хуан Ян сел в автобус самым первым и занял верхнюю полку в последнем ряду. Он специально выбрал это место, чтобы не привлекать внимания окружающих. Сев в автобус, он сразу закрыл глаза, уже научившись отдыхать в пути. Пассажир справа появился к самому отправлению, плюхнулся рядом с Хуан Яном, и тому в спину ударила волна чужого тепла. Но попутчик обладал и физической оболочкой: на Хуан Яна тут же пахнуло жареным во фритюре соевым творогом, жареным мясом и моченым редисом, раздалось чавканье и причмокивание. Хуан Ян на ужин съел только миску лапши, и от дразнящих ароматов в душе все смешалось, а тело непроизвольно дернулось. Это едва заметное движение тут же уловил попутчик позади него, и вдруг раздался звонкий женский голос:

— Не спите? Хотите поесть?

Хуан Ян все еще размышлял, к нему ли обращены эти слова, а чья-то рука уже постучала по спине. Хуан Ян развернулся и сел. На него, смеясь, смотрела девушка, которая совала ему что-то съестное в рот. Хуан Ян мотал головой и отмахивался, мол, спасибо, не надо, а девушка, воспользовавшись моментом, когда он открыл рот, ловко запихнула ему туда шашлычок со словами:

Если вы не будете, то мне одной как-то неудобно.

Когда жареное до хруста мясо оказалось во рту, у Хуан Яна обильно выделилась слюна, и он уже не смог совладать с собой и вонзил в мясо зубы. Девушка озорно рассмеялась и сама стала есть с еще большим воодушевлением. Она взяла жареный соевый творог на бамбуковой шпажке и запихнула в рот целиком, из уголка губ потекло масло, и острый язычок время от времени облизывал губы по кругу, собирая его.

Девушка представилась:

— Меня зовут Хэ Тянь.

Лежа рядом с девушкой, плечо к плечу, бедро к бедру, Хуан Ян испытывал чудесные ощущения, его тело расслабилось, и нервы тоже, и он назвал соседке свое настоящее имя.

— А меня Хуан Ян.

Ему нравилось смотреть, как эта девушка ест. Она ела, как Минмэй. Чем сейчас занята Минмэй, так любившая всякие вкусности? Ху Цзиньшуй-то помер, она наверняка переживает. Когда между парнем и девушкой такие отношения, даже самая равнодушная и то не сможет остаться безразличной. А что в этом Ху Цзиньшуе было такого хорошего?! Почему он понравился Минмэй? Если бы не это, может, Ху Цзиньшуй и прожил бы еще пару лет.

В выпускном классе все были заняты повторением пройденного. Хуан Ян давно уже знал, что Минмэй не поступит. Ее мозг не создан для учебы. Нет, она очень умная, вот только ее ум заточен под другое — под наряды и еду. Она умела красивым шелковым платком или вязаным шарфом так подвязать свои иссиня-черные волосы, что казалась еще красивее. Кончики платка реяли в воздухе, бередя сердца парней. А еще Минмэй очень любила поесть. Она частенько залезала в чужой огород и воровала тыквы, потом прокаливала на огне семена и лакомилась, а из очищенной от кожуры мякоти сушила цукаты.

Кроме того, Минмэй умела среди дикорастущих растений отыскивать съедобные. Например, попался им один куст, ветки которого сплошь поросли длинным желтым пухом, выглядел он пугающе. Но Минмэй велела Хуан Яну нарвать огромный пучок. Маленьким ножичком она соскребла кору с покрытых пухом веток, потом кинула нежную зелень в кипящую воду, сварила и оставила на ночь, а на следующий день масса в кастрюльке превратилась в прозрачный зеленоватый суп. Минмэй налила полную миску, суп был очень вкусным, сладким, с кислинкой. Хуан Ян волновался:

— Минмэй, ты раньше такое когда-нибудь пробовала?

— Неа.

Тогда откуда знаешь, что это съедобно?

— Я думаю, что съедобное, если боишься отравиться — не ешь. Помру, так одна.

Услышав ее слова, Хуан Ян начал хлебать суп наперегонки с девушкой, приговаривая:

— Ты пока не ешь! Если через полчаса все будет нормально, тогда попробуешь.

Минмэй улыбнулась:

— Ты так боишься, что я помру?

Хуан Ян и Минмэй были соседями, их дома отделяла лишь невысокая стена, и в свободное время они болтали прямо поверх нее. Минмэй частенько подбивала Хуан Яна помочь ей стащить что-нибудь съестное, а потом перекидывала через стену, положив в мешочек. Хуан Ян мечтал, что позже они с Минмэй поженятся, и тогда он первым делом снесет эту стену.

Предвидя, что Минмэй не сможет сдать государственные экзамены, Хуан Ян тоже разленился, хотя сердце и болело при мысли, что матери придется платить за учебу. Но бороться с ленью не получалось, и в итоге все вышло, как Хуан Ян и загадал: он провалился. Услышав эту новость, мама Минмэй очень обрадовалась, сказала: «В следующем году будешь повторять с нашей Минмэй».

Лю Ланьсян сказала Хуан Яну:

— Ну, раз не повезло с учебой, значит, и не будешь учиться. Найди себе работу!

Лю Ланьсян опросила родных и друзей. Откликнулся из уездного центра один из дальних родственников по материнской линии: прислал сообщение, что столовая при недавно открывшейся гостинице набирает работников. Лю Ланьсян решила, что в столовой работать неплохо, по крайней мере, голодать не будешь. Она начала собирать сына в дорогу. Хуан Ян тайком проскользнул к низкой стене и позвал Минмэй. Она как раз по ту сторону грызла сырые огурцы, но в это время года невозможно было найти нормальные свежие овощи, и девушка жевала безо всякого энтузиазма. Хуан Ян сказал:

— Слушай, Минмэй, в уездном центре набирают работников, поедешь?

Услыхав, что речь про столовую, она перестала хрустеть огурцами. В тот вечер дома у Минмэй разразился настоящий скандал: Минмэй хотела поехать в город, а ее мама надеялась, что она будет старательно заниматься и еще раз попробует поступить в вуз. Мать не могла переспорить Минмэй и прибежала с упреками к Лю Ланьсян:

— Пусть я лишь учительница без высшего образования, что ж теперь, и дочке училищем ограничиться? Чего только она с вашим Хуан Яном связалась?!

Лю Ланьсян вернулась в дом, настучала сыну по голове, обвинила, что он сует нос не в свое дело и Минмэй не его поля ягода. Хуан Ян ни чуточки не расстроился, наоборот, он не сомневался, что они с Минмэй вскоре будут вместе.

Но в тот день они уехали втроем: третьим лишним был Ху Цзиньшуй, которому проболталась Минмэй. Ху Цзиньшуй тоже никуда не поступил, но отец Ху Даго пристроил его в поселковый комитет проверять счетчики воды и электроизмерительные приборы. Ху Цзиньшуй не испытывал к работе интереса, и стоило Минмэй поманить, как он тут же засобирался.

Утром Хуан Ян крикнул из своего двора:

— Минмэй, ты готова?

А с той стороны раздался голос Ху Цзиньшуя:

— Хуан Ян, я еды в дорогу взял на троих, так что давай уже, пошевеливайся!

Радостному Хуан Яну показалось, будто кто-то влепил ему пощечину, он покраснел и оцепенел, задыхаясь. Лю Ланьсян поставила чемодан на землю, ткнула сына пальцем в лоб со словами:

— Подумай, ты зачем делаешь, чтоб другим было лучше?!

Лю Ланьсян беспокоили деньги, а Хуан Ян-то думал совсем о другом. Не говоря ни слова, Хуан Ян вернулся в дом, забрался на чердак, открыл сундук, набитый старой отцовской одеждой, достал нож и сунул за пояс. Этот нож привез из Синьцзяна друг отца, и когда отец ходил в компании товарищей на охоту, он всякий раз брал его с собой. Хуан Ян проникся к этому ножу уважением, и в его душе созрела мысль прихватить его в дорогу.

В столовую нанимали сотрудников на разные должности: и на мытье овощей, и на мытье посуды, и на готовку. После того как Ху Цзиньшуй разбил несколько тарелок, его поставили разжигать печь в котельной. А Хуан Ян по нравился шеф-повару, он назначил его своим помощником. Быть помощником шеф-повара — престижная работа, так можно дослужиться и до шеф-повара. Но больше всего повезло Минмэй: благодаря красивой внешности ее взяли в официантки.

Администрация гостиницы собрала новых работников, чтобы рассказать о правилах внутреннего распорядка. Сотрудники были одеты в новенькую белую форму из полиэстера одинакового размера. Поскольку Ху Цзиньшуй был высоким и крупным, форма сидела на нем как влитая, а на Хуан Яне болталась мешком, полы висели чуть ли не до коленок, штанины пришлось несколько раз подвернуть, отчего брюки казались короче, а тело словно бы тянуло к земле. Ответственные за обучение сотрудники еще не пришли, Ху Цзиньшую не сиделось на месте, он поделился новостями:

— Позавчера я ходил в парикмахерскую помыть голову, так у парикмахерши были такие ручки мягкие, волосы стали шелковистые и ароматные. Я ей двенадцать юаней заплатил. А вчера около двенадцати увидел самую знаменитую артистку из уездного художественного ансамбля Ван Маньли, тайком пробрался во второй корпус…

Кроме Хуан Яна, всем нравилось слушать треп Ху Цзиньшуя, а Минмэй еще и спросила:

— А ты туда ходил только голову мыть?

— Ну разумеется. Меня эти девушки не интересуют. Да и нет ни одной даже вполовину такой же красивой, как ты.

Минмэй не сводила глаз с Ху Цзиньшуя, словно наслаждаясь тем, как он держался на людях. Хуан Ян не выдержал и заметил:

— Ты разве не говорил, что эта девица возмущалась, что у тебя вся голова в печной золе, и согласилась помыть волосы только за дополнительную плату?

Ху Цзиньшуй замолчал. Сначала он с изумлением глянул на Хуан Яна, а потом его по лицу скользнула улыбка, после чего он медленной походкой приблизился к Хуан Яну и сказал:

— У меня вся башка в золе, она и впрямь не захотела мне мыть волосы. Хуан Ян, я ничем тебя не лучше, зато уж точно сильнее.

С этими словами Ху Цзиньшуй сдернул с него штаны. И без того болтавшиеся на талии, они тут же упали на пол и легли кучей. Ху Цзиньшуй громко хохотнул. Все присутствующие уставились Хуан Яну «туда». Хуан Ян не смотрел на Ху Цзиньшуя и на остальных тоже, он заглянул в глаза только одному человеку — Минмэй, во взгляде которой застыл вопрос. Именно о таком взгляде говорят «убийственный».

Хуан Ян помогал повару Баю, тот считал его трудолюбивым и старательным и заботился о нем: если оставалось что-то вкусное, то Бай давал Хуан Яну с собой. Особенно Хуан Яну нравилась свиная рулька, соленые куриные лапы и жареный во фритюре арахис. Он заворачивал их в промасленную бумагу и приберегал для Минмэй. Минмэй чрезвычайно радовалась всем этим лакомствам, прямо при Хуан Яне хватала жирную рульку и начинала жевать. Хуан Яну даже больше нравилось смотреть, как Минмэй ест, чем есть самому. Минмэй приговаривала:

— Вот бы каждый день такой вкуснотищей питаться…

Хуан Ян отвечал:

— Я научусь всем хитростям и буду тебе каждый день готовить.

— Да толку-то в хитростях? Я ведь готовлю не хуже тебя.

Хуан Ян не нашелся, что ответить. На самом деле Минмэй была права, дома он рульку, может, пару раз ел.

Ху Цзиньшуй работал в котельной, вставать приходилось спозаранку, а ложиться поздно, поэтому другие работники не хотели жить с ним в одной комнате, так что он поселился с Хуан Яном. Ху Цзиньшую нравилось говорить о женщинах. Поскольку гостиница была подведомственной, здесь часто останавливались начальники, а потому с ними появлялись и красивые женщины. Однажды Ху Цзиньшуй заговорил с Хуан Яном не о других женщинах, а о Минмэй:

— Опасаюсь, Хуан Ян, мы тут долго не задержимся. Минмэй такая распутная, боюсь, я ее обрюхачу, а тогда придется возвращаться домой.

Хуан Ян холодно фыркнул:

— Ху Цзиньшуй, про других женщин бреши сколько хочешь, а вот Минмэй оскорблять не смей.

Ху Цзиньшуй не рассердился, а положил руку на плечо Хуан Яну со словами:

— Хуан Ян, я вижу, ты на Минмэй глаз положил, но эта девица обжора и распутница. Тебе к ней не подъехать.

Хуан Яну показалось, что Ху Цзиньшуй говорит об отрицательных сторонах Минмэй так, как говорят о супругах. Он спрыгнул с кровати, принялся размахивать руками:

— Ну-ка заткни пасть, а не то я тебе наваляю!

Хуан Ян впервые произнес такие грубые слова. Ху Цзиньшуй повел себя молодцом, только отмахнулся:

— Не хочешь — не верь, твое дело! Завтра у меня вечерняя смена, и Минмэй наверняка ко мне припрется. Не веришь — приходи сам посмотри.

На следующий вечер Хуан Ян никак не мог уснуть, он тайком вылез из кровати и пошел в кочегарку. Дверь в помещение была плотно закрыта. Хуан Ян заглянул внутрь и обвел взглядом котельную, однако там никого не оказалось. Хуан Ян с облегчением выдохнул и пошел прочь, но когда он проходил мимо кухни, до него донесся еле слышный смех. Хуан Ян застыл как вкопанный. Да, там смеялась какая-то женщина. Чтобы защитить кухню от крыс, все окна были наглухо запаяны, для доступа свежего воздуха открывалось лишь одно окошко над плитой. Хуан Ян медленно вскарабкался, лезть пришлось высоко. Отсюда ему было видно все, как на ладони. Ху Цзиньшуй и Минмэй лежали на полу, точнее сказать, на доске. Повар Бай раскатывал тесто на доске величиной со створку двери, и сейчас эта доска служила им кроватью. Оба были обнажены. Ху Цзиньшуй лежал снизу, а в самом низу живота были разложены украденные из буфета орешки и сухая редька. Минмэй сидела на нем сверху и слизывала лакомства, словно собачонка, двигаясь сверху вниз.

В тот вечер опустился сильный туман, и по дороге к себе Хуан Ян вымок с головы до пят. Он улегся на кровать и почувствовал, как ледяное тело потихоньку начало гореть огнем, стало так жарко, что заболела голова. Он встал попить водички, открыл тумбочку и нащупал тот самый нож. Тогда он подумал: «Надо убить Ху Цзиньшуя, иначе я сам сгорю дотла».

Глубокой ночью Ху Цзиньшуй вернулся в комнату и вскоре захрапел. Этот храп ранил Хуан Яна в самое сердце. Он прятал нож за пазухой, и лезвие уже нагрелось о его тело. Хуан Ян окликнул Ху Цзиньшуя, но тот не отозвался. Тогда Хуан Ян медленно встал и подошел к его кровати. Ху Цзиньшуй безмятежно спал и даже не подозревал, что над ним завис нож. Нож опустился стремительно, но только после третьего удара Ху Цзиньшуй завопил от боли. Увы, было уже поздно. Хуан Ян продолжал наносить удары, а кровь извергалась мельчайшими капельками, словно туман…

Кто это плачет? Плач становился все громче и громче, и этот звук разбудил Хуан Яна. В автобусе сгустилась кромешная тьма, у Хуан Яна ушло полминуты, чтобы глаза привыкли к темноте, и наконец он увидел, что полка рядом пустует, Хэ Тянь там не было. Плач доносился с нижней полки. В автобусе все ведут себя странно. Можно кричать до изнеможения и хрипеть: все будут спать мертвецким сном, а автобус продолжит равнодушно двигаться вперед по шоссе, окутанному тусклым лунным светом.

Плачущая девушка боролась из последних сил, но на каждую ее попытку вырваться отвечали пощечиной. Хуан Ян перевесился через край полки, глянул вниз и перепугался так, что сердце зашлось. Какой-то низкорослый толстяк обеими руками прижимал ноги Хэ Тянь, а его тощий напарник наносил ей удары и безудержно щупал. Коротышка заметил голову Хуан Яна, фыркнул и сказал:

— Дурень, если смерть не страшна, то смотри — скоро вдосталь насмотришься!

Хуан Ян втянул голову и лег на спину, тяжело дыша, но через некоторое время дыхание постепенно успокоилось. Внезапно ему в голову пришла мысль: разве стоит чего-то еще бояться в этом мире? Как говорится, за убийство надо заплатить жизнью, так что ему еще повезло дотянуть до сегодняшнего дня. Истина вроде как простая, но его озарило только сейчас. Хуан Ян спрыгнул с верхней полки и приказал хулиганам:

— Ну-ка быстро отпустите ее!

Хуан Ян был недоволен звуком собственного голоса, слишком он получился слабым, недостаточно грозным и суровым. Толстый коротышка хмыкнул:

— Ну, держись, ща и до тебя очередь дой…

Но не успел он окончить фразу, как Хуан Ян нанес удар первым. Он вытащил из-за пазухи нож и приставил толстяку к горлу, с силой надавив. Коротышка вскрикнул от боли, не отваживаясь дернуться. Тощий, увидев, что приятель в беде, с неохотой поднялся и направился на выручку. Но Хуан Ян ждал этого, поэтому резко нанес ему два удара ножом в бедро. Худой плюхнулся на колени, причитая: «Ой, мамочки!» Хуан Ян снова приставил нож к шее толстяка и сказал:

— Если у тебя нет мяса на костях, и ты не боишься ударов лезвием, тогда давай-ка, опробуй мой нож!

Эту фразу Хуан Ян выпалил без запинки, с куда большим энтузиазмом. От подобного напора оба хулигана застыли на месте.

Увидев происходящее, Хэ Тянь вытерла слезы и оправила одежду. Хуан Ян крикнул водителю, чтобы тот остановил автобус и открыл двери. Водитель резко нажал на тормоза, и автобус затормозил. Хуан Ян пнул лежавшего ничком тощего и спросил:

— Из автобуса сможешь вылезти?

Тощий оперся об пол и попытался подняться. Хуан Ян толкнул толстяка:

— Помоги ему!

Толстяк высвободился от ножа Хуан Яна и побежал на выручку другу, а потом они наперегонки протиснулись в двери и выскочили из автобуса.

Когда двери закрылись и автобус снова отправился в путь, пассажиры словно в ту же минуту проснулись и принялись наперебой обсуждать случившееся. Одни говорили, что на этой дороге подобное часто происходит, и сегодняшнее происшествие незнамо какое по счету, другие считали, что надо бы ехать в полицию, а третьи заявляли, что стоило бы этих двух хулиганов пырнуть еще пару раз ножом по жизненно важным органам…

Хэ Тянь и Хуан Ян не участвовали в обсуждении, они вернулись и тихонько легли на свои полки. Хэ Тянь еще не до конца оправилась от пережитого ужаса. Она обеими руками крепко схватила Хуан Яна за предплечье и сказала:

— Если бы не ты, то даже думать боюсь, что было бы. А сегодня я узнала, что есть мужчины, которые не страшатся смерти.

В темноте лицо Хуан Яна покраснело.

Хэ Тянь продолжила:

— Я последние годы провела на чужбине на заработках, вот уж не думала, что когда поеду домой на Праздник середины осени, со мной по дороге такое случится.

Хуан Ян переспросил:

— А что, скоро Праздник середины осени? Я столько лет его не справлял, уже даже вкус «лунных пряников» забыл.

— Тогда поехали ко мне на праздник, чтобы у меня была возможность тебя отблагодарить! Я живу в Саньцзянкоу на острове Сеян. Там красиво, родители у меня очень гостеприимные…

Хуан Ян принял приглашение Хэ Тянь, и не только потому, что девушка просила от чистого сердца. Он очень сильно соскучился по дому, и теперь уже чужие места заменили ему родину. Родители Хэ Тянь были добропорядочными рыбаками; увидев, что дочка привезла домой гостя, они тут же вышли в море, наловили рыбы и креветок и накрыли полный стол еды. Узнав, что Хуан Ян хочет найти работу в Саньцзянкоу, старики посоветовали обратиться к Хэ Хаю, дяде Хэ Тянь, — тот владел фермой по разведению креветок и как раз искал себе управляющего. В глубине души старики лелеяли надежду: вроде как дочке очень нравится этот парень, может, она ради него останется дома, а не поедет за тридевять земель за сладкой жизнью, заниматься не пойми чем?

Хуан Ян до этого никогда не видел моря и обомлел при виде бескрайней водной стихии. Ему показалось, что море смоет все его тревоги. На островке жило чуть больше десяти семей. Морской бриз, вода, солнце и тишина — всего этого с избытком, даже если прибавится один человек, то и ему хватит вдоволь. Хуан Ян почти без колебаний согласился работать на ферме по разведению креветок.

Хэ Хай повез Хуан Яна показывать ферму. Испытующе посмотрев на Хуан Яна, он решил, что парень интеллигентный и симпатичный, подходящая пара его племяннице.

С западного края алела отмель. Хэ Хай показал на четыре-пять только что построенных искусственных прудов для разведения креветок:

— Креветки довольно капризные существа, некоторые люди разбогатели, разводя их, другие же разорились. Хуан Ян, когда в пруд запустят мальков, тебя ждет тяжелая работа: не только кормить малышей, но и трижды в день измерять температуру воды, а один раз в день — показатель кислотности. Дел полно!

Хэ Хай рядом с фермой построил кирпичный домик, внутри все было уже готово, стояли кровать, шкаф и плита. Хэ Хай объявил Хуан Яну:

— Теперь это твой дом. Одному здесь жить довольно уныло, когда соскучишься по нам, в любой момент можешь приезжать на остров, только нужно срочно научиться грести на лодке, без этого никак.

Когда Хэ Хай уехал, вокруг воцарилась тишина, только ветер шуршал листьями кокосовых пальм. Хуан Ян представил, что этот уголок теперь принадлежит только ему одному. Он сбросил туфли и сначала просто пошел по песчаной отмели, а потом побежал, все быстрее и быстрее, крича:

— У меня появился дом! Снова появился дом! Ху Цзиньшуй, я тебя прикончил, как же у меня опять появился дом?!

Хуан Ян пробежал пару ли, от мелкого песка подошвы ног горели огнем, горло охрипло. На песчаной отмели он лег на спину и уставился в голубое небо. Какое прекрасное место! Если бы он мог перевезти сюда маму, было бы еще лучше. Хуан Ян вспомнил историю из «Речных заводей», когда Ли Куй нес на спине свою мать. Ли Куй обосновался в стане разбойников и вскоре наведался домой, чтобы забрать свою матушку и жить с ней счастливо в горах, но на полпути старуху съели тигры. Хуан Ян грустил из-за Ли Куя и из-за себя самого. Когда он сможет увидеть маму? Это вообще случится?

Наступила ночь. Морской бриз был влажным и теплым, он залетал в окно и облизывал лоб Хуан Яна. В очаге мерцали угли. Хуан Ян закутался в одеяло, на противоположной стене мельтешила, как на киноэкране, его громоздкая тень, словно умирающий человек бился в агонии. Хуан Ян вытащил нож из-под подушки, и его ослепил холодный блеск лезвия. Он сполз с кровати, встал на цыпочки, на ощупь пробрался к соседней кровати и наносил удары в мощное тело Ху Цзиньшуя. Один, второй, третий… Ху Цзиньшуй повернул голову, застонал, потом скатился на пол, а в его теле зияли девять ножевых ран…

Это была первая ночь Хуан Яна в маленьком домике, а в его мозгу снова крутилась та кинопленка. Детали и цвета казались такими яркими, что Хуан Ян не мог оторваться. Утреннее солнце только-только показалось над морской гладью, как с острова на лодке приплыла Хэ Тянь, привезла горячую рисовую кашу и утиные яйца. Стук в дверь рывком выдернул Хуан Яна из сна. Хуан Ян открыл, глаза его превратились в узкие щелочки. Хэ Тянь поинтересовалась:

— Обжился? Хорошие сны снились?

Хуан Ян постучал по лбу.

— Сны? Да, приснилось кое-что… Увидел во сне одного старого друга.

Губы Хэ Тянь изогнулись в улыбке, девушка проскользнула мимо Хуан Яна в дом вместе с корзинкой и поставила кашу и яйца на стол. Она-то думала, что Хуан Яну приснилась она.

После праздников Хэ Тянь и впрямь не изъявила желания ехать обратно в город на заработки. Она старательно навещала Хуан Яна и по собственной инициативе взяла на себя обязанность доставлять ему рис и овощи. Если в этот момент Хуан Ян кормил креветок, то девушка забирала у него половину корма и, следуя за ним по пятам, понемногу бросала корм в пруд.

Однажды вечером отец Хэ Тянь поймал осьминога весом в сорок, а то и сорок пять килограммов. Он сказал жене:

— Слушай, завтра с утра пораньше отвези-ка этого красавчика в ресторан морских деликатесов. Там такие в цене.

Отец Хэ Тянь не успел ни с кем договориться, как дочка уже отрезала несколько щупалец со словами:

— Отвезу, чтоб Хуан Ян пожарил, а то этот сухопутный небось и осьминогов-то не пробовал.

Потерявший пару конечностей осьминог извивался в сетке. Родители переглянулись, дочка поймала их взгляд и рассердилась:

— Что за мелочность?! Это ведь всего лишь осьминог! Через пару дней пойду в море и выловлю еще что-нибудь повкуснее.

Старики рассмеялись:

— Дочка, а наши убытки ты сможешь возместить? Даже если тебя продать, и то денег не хватит.

Хэ Тянь ничего не стала слушать, схватила корзину и убежала.

Когда Хуан Ян увидел, что с противоположного берега плывет Хэ Тянь, он уже успел съесть нехитрый ужин собственного приготовления и собирался с фонарем наперевес пойти проверить креветок. Темнело быстрее, чем раньше, над морем поднялся ветер, прогноз погоды обещал грозу. Фигурка Хэ Тянь в лодке покачивалась, словно цветок лотоса во время бури, а Хуан Ян стоял на берегу, и его сердце покачивалось в такт.

Лодка причалила. Хэ Тянь бросила весла, подняла корзинку и сообщила:

— Я тебе принесла кое-что вкусненькое.

Хуан Ян протянул руку, Хэ Тянь сошла на берег и все так же, не выпуская его ладонь, вошла в дом и присела перед очагом. Хуан Ян сказал:

— Не стоило беспокоиться, я уже поужинал.

Хэ Тянь открыла заслонку, достала из корзинки осьминога, нанизала на вертел и сунула в печь со словами:

— Такого ты еще не пробовал. Если и впрямь не захочешь, то сама все съем.

Когда мясо осьминога начало издавать ароматы, Хэ Тянь добавила специй, еще немного пожарила, и мясо стало золотистым и зашкворчало. Девушка сосредоточилась на готовке, красные отблески падали на лицо. Хуан Ян стоял рядом, замерев. Запах жареного осьминога, яркий огонь и девушка, полная любви. Хуан Ян засомневался: разве такая жизнь может принадлежать ему? Разве может вести такую прекрасную жизнь человек, спасающийся от правосудия?!

Осьминог был готов. Хэ Тянь подцепила палочками кусок и поднесла ко рту Хуан Яна, он хотел взять его рукой, но Хэ Тянь велела:

— Рот открой! Я тебя покормлю. Не надо пачкать руки!

Хуан Ян послушно открыл рот. Вкус мяса не был ни на что похож.

— И правда очень вкусно!

— Ну разве я бы стала приносить тебе что-то невкусное?!

Хэ Тянь еще угостила Хуан Яна. Видя, с каким аппетитом он поглощает осьминога, девушка не выдержала и сунула себе в рот кусочек, прожевала и воскликнула:

— Ух ты, ну и вкуснотища!

Вид довольной Хэ Тянь отвлек Хуан Яна, и перед глазами выпрыгнул, словно перебегающий поле дикий кролик, образ Минмэй. Хуан Ян брякнул:

— Сяо Тянь, ты мне очень напомнила кое-кого.

— Девушку?

Хуан Ян промолчал. Хэ Тянь переменилась в лице, бросила вертел, встала и вышла.

Когда Хуан Ян бросился вдогонку, Хэ Тянь уже успела уйти по пляжу довольно далеко. Море разбушевалось, волна набегала на волну, на их верхушках собиралась белая пена, брызги разлетались далеко. Брюки Хэ Тянь намокли до коленей. Хуан Ян окликнул ее:

— Сяо Тянь, ветер сильный, тебе нужно поскорее возвращаться.

Хэ Тянь остановилась, подрагивающие плечи подсказали Хуан Яну, что ей больно, она плачет. Хуан Ян только-только стряхнул с себя негу. Он обидел ее, а он ей нравится, и она ему очень нравится, вот только нельзя втягивать в это Хэ Тянь. Хуан Ян встал позади девушки и сказал:

— Хэ Тянь, ты меня не поняла. Дело не в том, что ты мне несимпатична. Просто я тебе не подхожу.

— Ну скажи, чем это ты мне не подходишь?!

Хуан Ян хотел рассказать, что он беглый преступник, убийца, который сегодня здесь, а завтра неизвестно еще, где окажется. Он с горькой усмешкой спросил:

— Хочешь услышать правду?

Хэ Тянь покивала.

— Неужели ты не обращала внимания, что я не такой, как другие парни? У меня даже усы не растут, ни единой волосинки на лице, а ты видела таких мужиков?

Хуан Ян не считал сказанное враньем, он ведь приводил ей факты. Плечи Хэ Тянь перестали подрагивать. Девушка развернулась и стукнула его кулаком в грудь.

— А кто говорит, что если без усов, так сразу не мужик? Ты меня обидел, а теперь специально говоришь, что мы не пара, а сам думаешь о другой.

— Я говорю правду, парень без усов за парня не считается…

Небо несколько раз озарили молнии, осветив сгустившиеся над морем тучи. Хуан Ян потащил Хэ Тянь к лодке, приговаривая:

— Скорее возвращайся домой, скоро грянет буря.

Хэ Тянь не хотела уезжать.

— Я же выросла на море, какой только погоды ни видала! А это просто ерунда.

Хуан Ян затолкал Хэ Тянь в лодку, а когда она уехала, он сбегал в дом за фонарем и пошел проверить креветок. Еще на подходе к пруду Хуан Ян почуял неладное. Издалека доносилось странное шебуршание. Хуан Ян подбежал к пруду и едва не обмер от ужаса, увидев, что на мутной поверхности пруда колыхалось белесое облако. Это были подыхающие креветки, трепыхавшиеся из последних сил. Хуан Ян рухнул прямо на берегу пруда. Всю ночь под проливным дождем он вылавливал из воды креветок, но удалось спасти только пару тазов, и те едва дышали. Хуан Ян не воспользовался подаренным зонтом и не стал надевать плащ, он стоял по пояс в воде, без конца перебирая креветок. Передохли, все передохли, как же так?! Он ведь своими руками выпустил мальков в пруд, смотрел, как они потихоньку растут и толстеют, еще месяц, и креветки попали бы на рынок, но этот план так и не стал реальностью.

Хэ Хай отнесся к произошедшему спокойнее, чем Хуан Ян. Приплыв с острова, он не стал спасать креветок: опыт подсказывал, что в этом нет смысла, и сейчас самое важное — выяснить причину гибели.

Вероятно, отравление, под подозрение попал новый корм.

Хуан Ян сказал:

— Но ведь корм продал техник из уездной управы, разве может он быть плохим?!

— Ну, в последнее время на нескольких фермах креветок кормили этим кормом. Завтра послушаем, что скажут.

Оказалось, что проблема и впрямь в корме: больше десятка ферм по разведению креветок, которые пользовались им же, одна за другой столкнулись с аналогичной ситуацией. Владельцы ферм обратились с жалобой в уездную управу, на что им ответили, что тот техник куда-то пропал, только когда его найдут, можно будет разобраться. Все разошлись по домам в ожидании новостей.

Они ждали довольно долго, но никаких известий так и не поступило. Хэ Хай через знакомого в уездной управе узнал, что техника зовут Чжан Цзюньхуа, он и впрямь уже давно не появлялся на рабочем месте, даже родные не знают, куда он делся. Хэ Хай сказал, дескать, Чжан Цзюньхуа наверняка прознал, откуда ветер дует, и залег на дно, надо найти его, тогда уездной управе не удастся увильнуть от ответственности.

Под солнцем пруд начал тухнуть и завонял. Хуан Ян каждый день сидел на берегу, словно у него нарушилось обоняние, и не сводил взгляда с воды, будто если он не перестанет смотреть, из пруда повыпрыгивают креветки. Хэ Тянь не могла выдержать этот смрад и держалась на расстоянии, разговаривала с Хуан Яном, стоя под навесом:

— Этот бессовестный техник всем нам навредил. Тот участок земли, на котором дядя собирался построить новый дом, сохранить не удастся. Сейчас он его заложил, чтобы взять ссуду на разведение креветок. Хуже всех пришлось семье Цуй с восточной околицы. У них сын попал в аварию, они хотели на деньги с продажи креветок сделать ему операцию, а теперь рассчитывать не на что.

На следующий день Хэ Тянь не нашла Хуан Яна. На столе лежала записка: «Поеду проветрюсь, вернусь через несколько дней». Хэ Тянь подумала, что Хуан Ян из-за трагедии с креветками убивался, пусть и правда развеется.

Хуан Ян же отправился в уездный центр и несколько дней просидел в засаде у дома техника Чжан Цзюньхуа. Но того и след простыл, видимо, он действительно сбежал куда-то и залег на дно. Хуан Ян узнал, что младшая сестра Чжан Цзюньхуа замужем за начальником уездного полицейского участка, и тот наверняка в курсе, где он находится.

Начальник полицейского участка Чэн Шу не пошел домой на обед, а съел чашку рисовой лапши перед входом в участок. Он хотел отправиться в оздоровительный центр по соседству на массаж. За год с небольшим у него вошло в привычку раз в два-три дня ходить на массаж, чтобы расслабиться.

Он вошел в оздоровительный центр, переоделся в свободную пижаму, улегся на кушетку и собрался спать. Обычно стоило мастеру позаниматься им минут десять, как Чэн Шу проваливался в сон. В этот раз он спал очень сладко, а когда проснулся, из уголка рта свисала длинная ниточка слюны. Чэн Шу вытер рот, посмотрел на часы: как раз пора было на работу. Чэн Шу похвалил массажиста, вернее массажистку, маленькую хрупкую девушку:

— Неплохо мнешь. Какой у тебя номер? В следующий раз снова к тебе запишусь.

— Тридцать восьмой.

Чэн Шу сполз с кушетки и пошел переодеваться, но перед шкафчиком только что размятая и распрямившаяся спина внезапно одеревенела. Кто-то сорвал замок с дверцы, и теперь он болтался без дела. Чэн Шу рывком открыл дверцу. Одежда была на месте, он переворошил ее, черный портфель тоже никуда не делся. Пропала лишь одна вещь — пистолет. Раньше, слушая истории про то, что кто-то потерял пистолет, Чэн Шу всегда считал героев подобных происшествий придурками. Вот уж не думал, что и с ним приключится нечто подобное. Чэн Шу не мог выкинуть из головы одну фразу: «Конец моей карьере начальника участка».

Чэн Шу спрашивал Тридцать восьмую раз десять:

— Ты когда меня мяла, никто не заходил?

Тридцать восьмая повторяла одни и те же показания:

— Я делала вам массаж, начиная с головы, а когда дошла до поясницы, то в кабинет вошел какой-то паренек, сказал, что меня ждут на почте напротив. Я увидела, что вы уснули, и тайком сбегала, вот только никого из друзей на почте не оказалось. Я немножко подождала и вернулась. А вы что потеряли?

Чэн Шу, задыхаясь от ярости, заорал:

— Потерял кошелек!

Тридцать восьмая напряглась:

— Так вы сегодня не заплатите?

Чэн Шу ударил кулаком по столу.

— Платить? Да я тебя сейчас вообще закрою!

Тридцать восьмая перепугалась, повалилась на кушетку и разревелась. Мастера из соседних кабинетов услышали плач девушки и сгрудились у двери, в их глазах застыл немой вопрос. Чэн Шу увидел, что дело принимает все более неприятный оборот, схватил портфель и вышел из массажного салона. Вернувшись в свой кабинет, он заперся изнутри и принялся курить одну сигарету за другой, размышляя, нужно ли немедленно доложить о случившемся руководству и что потом будет, ведь это тупик: и доложить нельзя, и скрыть не получится.

Внезапно телефон на столе зазвонил, и Чэн Шу вздрогнул от страха. Сначала он не хотел брать трубку, но аппарат продолжал трезвонить, словно звонящий знал, что Чэн Шу сидит рядом.

Первая же фраза невидимого собеседника остудила пыл Чэн Шу.

— Твой пистолет у меня.

Чэн Шу пришел в себя и, понизив голос, спросил:

— Ты кто? Зачем украл мой пистолет?

— Мне от тебя ничего не надо, я тебе навредить не хочу, только есть одна просьба.

Чэн Шу осторожно поинтересовался:

— Какая?

— Ты должен быть в курсе, где прячется старший брат твоей жены по имени Чжан Цзюньхуа. Его сейчас многие ищут, чтобы свести счеты. Выдашь мне — получишь обратно пистолет.

— Но я не знаю, где он прячется.

— Я с тобой не торгуюсь. Если в течение трех дней Чжан Цзюньхуа не поймают, я пистолет в море выкину.

У Чэн Шу перехватило дух.

— Откуда мне знать, что ты меня не обманываешь?

— Не хочешь — не верь, твое дело.

На самом деле Чэн Шу знал, где прячется брат жены. Как только возникла проблема с поддельным кормом, из управы предупредили и велели Чжан Цзюньхуа убираться подобру-поздорову, но он успел перед побегом позвонить мужу сестры. Чэн Шу поступился родственными связями и конвоировал Чжан Цзюньхуа обратно — эта новость потрясла весь уезд. У Чэн Шу не было ни минуты покоя, жена ругалась без остановки, он тогда хлебнул горя, ведь настоящему мужчине не положено распространяться о своих невзгодах, как говорится, выбитые зубы лучше проглотить. Он все взвесил: по сравнению с утратой пистолета ситуация с братом жены вообще тьфу, самое страшное — придется убытки возместить, а вот если он пистолет потерял с концами, тут не только с карьерой проститься можно, но и с жизнью, если дело раздуют. Но с кем поделиться?

Звонивший Чэн Шу сдержал слово и подкинул пистолет через окно на стол в его кабинете.

Когда пистолет вернулся к нему в руки, Чэн Шу успокоился, вновь стал привычно властным и сообразительным. Позор, что его обокрали. Чэн Шу размышлял об этом деле и, скрежеща зубами, поклялся, что найдет вора.

Чэн Шу еще раз все обдумал и, основываясь на своем сыщицком опыте, рассудил, что вор должен быть связан с фермами по разведению креветок. Хотя звонивший и изменил голос, все равно слышно, что он не местный.

Чэн Шу несколько раз объехал остров. Выплаты компенсаций сдвинулись с мертвой точки, и в большинстве ферм начали очищать пруды, чтобы выпустить новую партию мальков. При виде Чэн Шу все работники ферм вели себя крайне вежливо и подходили благодарить. Никого подозрительного Чэн Шу не обнаружил.

Позже Чэн Шу столкнулся с Хуан Яном. Первые два раза Хуан Ян просто отсиживался в доме. Поскольку на месте был хозяин фермы Хэ Хай, ему не нужно было выходить к полицейскому, однако сегодня Хэ Хай поехал за мальками, и Хуан Ян остался на ферме один. При виде Чэн Шу он покивал и продолжил измерять уровень соли в морской воде. Чэн Шу, заложив руки за спину, встал рядом, долгое время терпеливо смотрел, а потом уточнил:

— Хэ Хая нет?

— Он поехал покупать мальков.

— Что-то я первые два раза тебя вроде не видел. Судя по говору, ты не местный.

— Да, я приезжий, дядя Хэ нанял меня присматривать за фермой.

Чэн Шу продолжил:

— Некоторое время назад случился мор креветок, знаешь, кто понес самые большие убытки?

— Да у всех убытки были ого-го. Но дело не в эпидемии, а в некачественном корме, всем хотелось сбросить в море человека, который продал фальсификат.

Чэн Шу покивал.

— Вот оно, оказывается, что…

С того самого дня, как он украл у Чэн Шу пистолет, Хуан Ян понимал, что вскоре придется проститься с островом. Беглому убийце общаться с начальником полицейского участка очень рискованно, возможно, досье на него уже лежит среди прочих документов. Стоит покопаться, и станет ясно, что он не просто вор, похитивший пистолет, но и убийца.

Это была его последняя ночь в маленьком домике. Хотелось не тратить драгоценное время на сон, а насладиться местным воздухом, вдохнуть островной ветер. По пруду для выращивания креветок шла легкая рябь, мальков уже запустили. Хэ Хай говорил:

— В прошлый раз, можно сказать, за деньги купили опыт, во второй раз обязательно получим большую прибыль.

Хэ Тянь заметила:

— Дядя, когда наши креветки попадут на рынок, ты мне еще скажешь спасибо. Если бы не я, где бы ты нашел такого ответственного работника?

Дядя в ответ рассмеялся:

— Если сможешь выйти замуж, то эту партию креветок подарю тебе в качестве приданого…

Хуан Ян долго-долго шел вдоль берега. На горизонте небо постепенно посветлело, какая-то морская птица слетела со скалы, сделала круг над морской гладью и повернула обратно. Пора было уезжать, а на том берегу Хэ Тянь все еще пребывала в царстве грез. Хуан Ян словно увидел, как Хэ Тянь работает веслами, ее фигурка под дождем покачивалась, как цветок лотоса…

Уезжая, Хуан Ян взял с собой только нож, который спрятал за пазуху, да маленький узелок с одеждой. Хуан Ян думал, что по дороге никого не встретит: сейчас не время для рыбалки, так что рыбакам нет смысла так рано вставать. В результате Хуан Ян столкнулся вовсе не с ранними пташками, а с припозднившимся забулдыгой. Пьяница был местным, напился в соседней деревне, а теперь возвращался домой. Он узнал Хуан Яна и, ткнув ему пальцем в лицо, захихикал:

— Это тебя так морской бриз состарил или солнце? — Пьяница потер свой подбородок и прибавил: — Еще более косматая, чем у меня. Эх, молодое поколение дышит в спину.

Он засмеялся, обдав Хуан Яна перегаром. Хуан Ян нахмурился, не понимая, о чем толкует этот алкаш. Неужто он лицо не отмыл? Он потер лицо, и рука обо что-то зацепилась. Хуан Ян медленно ощупал щеки и подбородок и только сейчас понял, что означало движение пьянчуги. Борода и усы, копившие силы двадцать лет, проклюнулись за одну ночь, жесткие, словно войлок. Хуан Ян ухватился за волосок и с силой рванул черный волос длиной в сантиметр, потом второй, третий. Хуан Ян вытащил несколько волосинок подряд, было так больно, что в уголках глаз выступили слезы.

5

Все знали, что Чжан Гань — хозяин шестой шахты, и уж подавно знали, что рестораном «Чуньи» в районе рудника заправляет его любовница Сун Чуньи. Поговаривали, что деньги на это дал Чжан Гань, а вывеска лишь для отвода глаз.

В ресторане иногда готовили вкусно, иногда так себе, но недостатка в клиентах не было, поскольку шахтерам, подолгу не имевшим возможности съездить домой, больше некуда было идти со своими тайными желаниями. Лучше всего здесь продавался алкоголь. На кухне работал повар, а Сун Чуньи собственноручно разносила посетителям еду и наливала выпивку. По слухам, поначалу Сун Чуньи собиралась нанять на эту работу какую-нибудь девчонку, но беспокоилась, что если в ресторане появится другая красотка, то Чжан Гань поддастся на соблазн, а потому делала все сама.

Каждый раз, когда Хуан Ян открывал стеклянную дверь заведения и видел за прилавком Сун Чуньи, ему казалось, будто там висит Луна. У Сун Чуньи было гладкое белоснежное лицо овальной формы, длинная тонкая шея и лилейные руки с заостренными пальчиками. При виде Хуан Яна Сун Чуньи вставала и здоровалась, улыбалась ему охотнее, чем другим, и от этой улыбки снова всходила Луна. Хуан Ян в такие моменты стыдился себя, казалось, что под этой Луной он выглядит еще неопрятнее и неотесаннее. Он прожил здесь уже пять лет, осталась ли на его теле еще хоть одна пора, не забитая угольной пылью? Даже самые тонкие линии на ладонях почернели. Вдобавок он курил и употреблял крепкие спиртные напитки, и дурные привычки безжалостно ослабляли мышцы. При мысли об этом Хуан Ян, входя в «Чуньи», опускал голову и горбился. На шахте у него не было друзей, он часто приходил в ресторан один, выбирал столик в углу, заказывал пару блюд, выпивал чайник рисового вина, думал о своем и слушал чужую праздную болтовню.

Сегодня, в канун китайского Нового года, никого из гостей не было. Хуан Ян толкнул дверь и по привычке уселся за стол в углу. Сун Чуньи вышла из кухни с тарелкой и сказала:

— А, это ты! Как обычно?

Хуан Ян кивнул. Сун Чуньи достала из буфета плошку и приборы и налила в чайник рисовое вино из большого чана.

Пятый раз Хуан Ян встречал Новый год здесь. На праздники шахтеры разъезжались по домам, на шахте оставались только они с Сун Чуньи. Хуан Яну некуда было ехать. Сун Чуньи тоже не с кем было встретить Новый год, поскольку Чжан Гань проводил этот день с женой и детьми, а ей оставалось лишь ждать на шахте. В итоге двое неприкаянных встречали праздник в ресторане «Чуньи», так и познакомились. Сун Чуньи готовила на них двоих, они ели и болтали.

Сун Чуньи вышла из кухни, неся в одной руке блюдо тушеной свинины, а в другой — тарелку курицы, жаренной с перцем, и поставила угощение на стол, после чего сдернула с пояса фартук и сказала:

— Готово. Разливай!

Хуан Ян наполнил бокалы до краев, поднял свой и произнес:

— Сестрица Чуньи, пусть в новом году все получится, что ты задумала!

Сун Чуньи улыбнулась и залпом осушила свой бокал. Какое еще пожелание могло сравниться с этим? Что хочешь, то и получаешь, больше и сказать нечего.

Сун Чуньи снова разлила вино и произнесла тост:

— А я тебе желаю найти девушку по сердцу и обзавестись семьей.

Хуан Ян с улыбкой выпил и сказал:

— Сестрица, ты ведь эти слова уже пять лет говоришь.

Сун Чуньи нахмурилась:

— А ведь верно! Пять лет незаметно промелькнули. И хотелось бы не стареть, да не выйдет.

— А кто сказал, что ты стареешь? Мне кажется, ты и не меняешься.

— Хватит обо мне. Тебе-то самому уже тридцать, ты не сердись, что я тут лишнее болтаю, но ведь говорят, что в тридцать пора встать на ноги. Давай я тебе подыщу невесту, а?

— Мне и одному неплохо.

— Что ж хорошего? Это как у меня тут: обычно царит оживление, а когда все по домам, остается только одиночество, ты и сам видишь.

— Сестрица, не злись на мои слова. Ты почему не бросишь Чжан Ганя? Почему не найдешь себе пару и не заживешь счастливо?

Хуан Ян и другие работники шахты недолюбливали Чжан Ганя; каждый раз, видя его тощее лицо, Хуан Ян ощущал, что у этого человека холодное жестокое сердце.

Сун Чуньи ответила:

— Да я ж с ним с двадцати, уже десять с лишним лет. Были и любовь, и ненависть, но я уже упустила свое время замуж выскочить, да и лень мне было про это думать.

С этими словами она снова налила им с Хуан Яном вина до краев и поднесла бокал Хуан Яну:

— Пей! Выпей побольше! Будешь спать хорошо, а во сне ни о чем не думаешь.

Глаза ее заблестели, и Хуан Ян понял, что она снова напилась до такого состояния, что начнет сейчас петь пронзительным голосом. Пела она непонятную Хуан Яну народную песенку, превращаясь при этом в маленькую девочку, которая плыла по волнам и бежала по лесам, а лицо ее светилось от счастья. Ощущение полета Сун Чуньи испытывала, только когда пила и отдалялась от реальности, погружаясь в фантазии. В такие моменты Хуан Ян просто тихонько смотрел и слушал; он жалел, что не может проникнуть в ее мир, витать в облаках с ней и уж тем более не может продлить для нее этот момент.

Они все выпили и все доели. Сун Чуньи уснула прямо за столом. Хуан Ян взял маленькое покрывало, накинул ей на плечи, погасил свет в ресторане и тихонько закрыл за собой дверь.

От ресторана до дома Хуан Яна идти минут десять. Ноги мягко ступали по земле. Он выпил немало, глаза то и дело норовили закрыться, а тело кренилось. Хуан Ян держался только силой воли, остальные инстинкты уже вышли из-под контроля. Ему давно уже нравилось это изменчивое состояние: прошлое и настоящее — все в его власти, хочет — плачет, хочет — смеется. Сегодня он размышлял над сказанным Сун Чуньи. Ему тридцать, уже тридцать. Не нужно ему напоминать, уж он как никто хорошо это помнит. События десятилетней давности явственно стояли перед глазами, словно все случилось вчера, но убегал безвозвратно не только он, но и время.

Хуан Ян толкнул дверь общежития, ощупью нашел кровать и плюхнулся на нее. Кровать была холодной, а его тело горячим. Он знал, что сегодня ему непременно приснится тот сон. Последние годы фильм, в котором он расправляется с Ху Цзиньшуем, он видел все реже. Время от времени снились сны о родном городе, связанные с Ху Цзиньшуем, например, что он не умер, а жив, по утрам чистит зубы и умывается, едет на работу на велосипеде, а после работы у уличного торговца покупает два куска мяса… От таких сновидений на душе у Хуан Яна становилось намного радостнее, и в непроглядном мраке шахты становилось светлее, поскольку он чувствовал, что тот Ху Цзиньшуй, припеваючи живущий в Поюэ, заменил его.

Сегодня сон приснился действительно странный. Будто бы Ху Цзиньшуй и Минмэй женятся. Ху Цзиньшуй одет в черный костюм европейского покроя, а Минмэй — в красное платье. Они стоят по обе стороны от ворот и приветствуют гостей, но оба выглядят не слишком-то свежими, на их лицах застыло смущение, какое бывает у взрослых людей. Неудивительно, что им неловко, им ведь уже тоже по тридцать. Хуан Ян удивлен: почему они только сейчас сподобились пожениться? Хотя он немного озадачен, сон продолжает развиваться свои чередом. Гостей приглашают в дом и рассаживают. Все собравшиеся, кроме одного, охвачены радостным волнением, им не терпится приступить к праздничной трапезе. Только Лю Ланьсян молча сидит за самым дальним столиком, не сводя глаз с молодых. Выражение лица сложно определить: оно было то рассеянным, то разгневанным. Хуан Ян ясно видел седые волосы матери, вентилятор раздувал их так, что пряди почти касались ладони сына, однако когда он протягивал руку, то хватал лишь ледяной ночной воздух.

Хуан Ян проснулся. На самом деле он не хотел пробуждаться, поскольку его связь с родными местами поддерживали лишь эти сны.

Пятый Новый год тихонько завершился, но принес с собой отнюдь не тихую весну. После праздников Чжан Гань вернулся на шахту, но не один, а с какой-то девицей, сказал, что это его двоюродная сестра Ло Шу. Хотя личико Ло Шу ничего не выражало, она была молода и прелестна. Чжан Гань велел Сун Чуньи устроить Ло Шу в ресторан, и та взяла девушку официанткой. Ло Шу поработала пару недель и внезапно отказалась. Чжан Гань тут же прискакал в ресторан обсудить все с Сун Чуньи, попросил поставить Ло Шу на кассу. Сун Чуньи возмутилась: с чего вдруг? Чжан Гань объяснил: мол, работа официантки тяжелая и неприличная, девушке не к лицу. Сун Чуньи задохнулась от негодования:

— Чжан Гань, я все время сама еду в ресторане разносила, что-то ни разу не слышала, чтоб ты говорил, что это неприличная работа. Ты о ней печешься, на кассу вон решил поставить, а я что буду делать?

— Сама решай.

И ушел, хлопнув дверью.

У Сун Чуньи закружилась голова, она ощутила, что сердце в груди разбилось на мелкие осколки, которые невозможно уже собрать воедино. Все эти годы она и сама понимала свое место, но не хотела рвать с Чжан Ганем, стремилась сохранить хоть каплю самоуважения, однако сегодня Чжан Гань не дал ей такой возможности. Сун Чуньи сидела в пустом зале ресторана. Она провела рукой по столешнице до края красного квадратного стола. Столы и стулья она привезла по одному издалека, скатерти сама подшила на швейной машинке, и посуда на кухонной плите была ее руками натерта до блеска. Все эти годы Сун Чуньи считала ресторан своим домом и оберегала в ожидании одного-единственного человека. Раз уж она его не дождется, то к чему ей ресторан?

Сун Чуньи собрала бухгалтерские книги и пришла в офис Чжан Ганя, сунула ему под нос и сказала, что хочет отдать всю документацию заведения. Чжан Гань глянул искоса и спросил:

— А у тебя какие планы?

— Сначала уеду отсюда, а потом уж буду планировать.

— Не надо устраивать сцен! Неужто я совсем бесчувственный?!

Сун Чуньи не успела ответить, как в дверях офиса появилась Ло Шу. Девушка, и глазом не моргнув, вошла, подвинула стул и уселась напротив Чжан Ганя и Сун Чуньи. Сун Чуньи посмотрела на ее красивое бесстрастное лицо, и сердце ее сжалось. Она повернулась и вышла, а Ло Шу схватила бухгалтерские книги со словами:

— Дай-ка посмотреть, сколько она за эти годы заработала!

Чжан Гань уже оделся и застегивал пуговицы, когда Ло Шу перекатилась к краю кровати, протянула руку и обняла Чжан Ганя за талию со словами:

— Не пущу.

Чжан Гань буркнул:

— Я столько дней не ездил на шахту, что-то у меня левый глаз все время дергается, сам не знаю почему. Племянники мои только и делают, что вино хлещут, если им отдать управление шахтой, то на сердце всегда будет неспокойно.

— Давай я тебе помогу.

Чжан Гань взял портфель, лежавший у подушки:

— Для начала с рестораном разберись. Я слыхал, что посетителей все меньше и меньше.

— Эти чумазые шахтеришки… Я повысила цены, а они возмутились. Не бери в голову, скоро все наладится. Если не ко мне, то куда им пойти?!

Пока Чжан Гань ехал в шахту, у него без конца трезвонил мобильник. И правда кое-что случилось: произошел обвал. Когда Чжан Гань добрался до входа в шахту, его обступили горняки и наперебой принялись рассказывать о случившемся. Кто-то говорил, что произошел взрыв, другие утверждали, что грунт размыло из-за ливневых дождей… Говорили-говорили, но так и не нашли объяснения. Чжан Гань понимал, что в шахте остались люди.

— Сколько человек сегодня спустились в шахту?

Его племянник полистал журнал и ответил:

— Вроде восемь.

— Что значит «вроде»? Почему точной цифры нет?! Разве перед спуском не нужно регистрироваться?

— Они спускались не одновременно, а группами. Те, кто приехал пораньше, успели спуститься, а когда подоспела вторая партия, как раз все и случилось.

Чжан Гань нахмурился, но ничего не говорил.

Прибыли местная полиция и спасатели, расселись, но ничего не предпринимали, ожидая, когда Чжан Гань и сотрудники шахты прояснят ситуацию. Племянники Чжан Ганя, то и дело поглядывая на дядю, рассматривали на плане направление коридоров под землей. Никто не обратил внимания, когда какой-то чумазый парень выбрался из шахты, словно из ада. Он сделал пару шагов и рухнул на землю. Спасатели подскочили к нему, чтобы помочь подняться, уложили на носилки и напоили водой. Чжан Гань словно увидел источник спасения. Его глаза загорелись, он поспешил к носилкам и принялся допытываться:

— Что там внизу?

Парень сел, потом задергался и снова упал.

Чжан Гань взял полотенце и собственноручно вытер лицо парню:

— Не торопись! Отдохни немного.

Кто-то позвал спасенного по имени:

— Хуан Ян! Хуан Ян!

Когда с его лица стерли угольную пыль, показалась густая щетина. Борода была визитной карточкой этого шахтера. Многие тут же воскликнули:

— Это Хуан Ян!

Хотя Чжан Ганю не терпелось узнать подробности, пришлось ждать, когда Хуан Ян придет в себя. На пути к спасению Хуан Ян израсходовал все силы, да и страху натерпелся, так что смог говорить только после того, как отдохнул полчаса. Неподалеку от входа еще четверо, все живы, просто не могут найти выход. Новость воодушевила собравшихся, и все наперебой обсуждали, как побыстрее вытащить горняков наверх.

Командир отряда спасателей допросил Хуан Яна, как случился обвал в шахте. Хуан Ян рассказал:

— Я почувствовал, как под ногами земля заходила ходуном, инстинктивно бросился к выходу, что конкретно произошло, не знаю, но несколько шахтеров остались внизу, нужно спуститься и вывести их наружу.

Спасатели по-прежнему ничего не предпринимали: никто мог гарантировать, что обвал не произойдет снова, так что лучше подождать. Хуан Ян воскликнул:

— Нельзя ждать! Коридор начал заполняться водой!

Все смотрели на Чжан Ганя. У того в душе был настоящий сумбур. Там, внизу, несколько живых еще шахтеров; если не предпринять ничего, то не факт, что их спасут, но если что-то пойдет не так, еще пара человек могут лишиться жизни. Увидев, что Чжан Гань медлит, Хуан Ян резко встал с носилок и вызвался спуститься:

— Скорее приготовьте мне фонарь и веревку.

Шахтеры, знавшие его, спросили:

— Хуан Ян, тут целая куча людей, ты-то куда? Ты уже спасен.

— Я знаю, что там и как. Понимаю все сложности.

Выражение лица Чжан Ганя смягчилось, он с надеждой смотрел на Хуан Яна; разумеется, он хотел, чтобы Хуан Ян спустился; как-никак он заведует шахтой, если спасут еще хоть кого-то, то и его вина станет чуточку меньше. Про себя он думал именно так, но вслух сказал:

— А физически ты выдержишь?

Хуан Ян покивал. Чжан Гань похлопал его по плечу, а потом повернулся к своим племянникам:

— Учитесь! Я вас кормлю и крышу над головой обеспечиваю, а в критический момент от вас толку нет.

Когда все было готово, Хуан Ян обратился к Чжан Ганю:

— Хозяин, я рискну спуститься и вызволить ребят, но у меня есть одно условие. Вернусь я или нет, обещай выполнить мою просьбу.

Чжан Гань воодушевился:

— Говори, что за дело?

— Верни ресторан Сун Чуньи. Она столько лет в нем трудилась и заслуживает этого.

Чжан Гань скривился: он-то думал, что Хуан Ян захочет денег, и не мог представить, что парень попросит за Сун Чуньи. Но он выдавил улыбку и сказал:

— Перед лицом всех собравшихся заявляю, что раз сегодня Хуан Ян рискует и спускается в шахту искать моих ребят, я его просьбу всенепременно выполню.

Через четыре часа Хуан Ян вывел пятерых — даже на одного больше, чем рассчитывал.

Чжан Гань выполнил обещание и отдал ресторан Сун Чуньи. Она вернулась и снова обосновалась там. Выбрав день, она пораньше закрыла заведение, наготовила вкусной еды и пригласила Хуан Яна отпраздновать.

Сун Чуньи поставила на стол большие рюмки:

— Сегодня напьемся допьяна, как в Новый год. Давай каждый выпьет по три рюмки, будем говорить на любую тему.

— Да, сегодня особенно хочу выпить, три рюмки так три рюмки.

Они выпили по несколько рюмок, в горле и в груди загорелся огонь, оба не могли и слова вымолвить, палочки стремительно порхали, подцепляя куски с тарелок, Хуан Ян и Сун Чуньи соревновались, кто кого перепьет. Но после яростной атаки пришлось немного отдохнуть, и тогда они сидели рядом и хихикали, показывая друг другу на нос.

— Хуан Ян, я тебя еще толком не поблагодарила. Спасибо, что вернул мне ресторан. Но если бы я была рядом с той шахтой, то ни за что не позволила бы тебе спуститься вниз, рисковать своей жизнью ради Чжан Ганя.

— А я это и не ради него сделал, а ради ребят в шахте. У всех жены, дети, старые родители, это я одиночка. Я смог их спасти, теперь до конца жизни буду радоваться.

— А мне ты тоже рад помочь?

— Я надеялся тебя порадовать. Мне кажется, ресторан должен принадлежать тебе, ты столько сил в него вложила.

— На самом деле мои чувства к Чжан Ганю давно умерли, и этот ресторан теперь не так уж важен.

Вино уже подействовало на Сун Чуньи, голова налилась тяжестью и готова была упасть на скрещенные руки. Она продолжила:

— Я думала-думала, но так и не смогла придумать, куда мне податься, хотя любое место лучше, чем это. — Сун Чуньи махнула рукой. — Хочу уехать с шахты, далеко-далеко…

Белая шея женщины покачивалась перед глазами Хуан Яна, ему хотелось протянуть руку и дотронуться, но рука не поднималась. Чем он может помочь Сун Чуньи? Оставить ее рядом с собой или отпустить далеко-далеко? Хуан Ян налил себе еще и залпом выпил. Пока что веселья спиртное не принесло, и он опрокинул еще одну рюмку.

Сун Чуньи подперла рукой подбородок и смотрела на Хуан Яна: этот парень казался ей все более мужественным. Пять лет назад, когда молодой человек только-только приехал на шахту, он был слабым и худым, но после нескольких лет работы он превратился в настоящего мужчину, не было никого более мужественного и грозного. Каждый раз, когда он надевал тонкую рубашку, при порывах ветра рубашка прилегала к телу, очерчивая мускулы. Черная щетина на щеках всегда блестела. Сун Чуньи обратила внимание, что иногда Хуан Ян приходил в ресторан побритым, а несколько часов спустя уходил уже со щетиной. Откуда же приехал такой пышущий силой парень?! Такой чудесный и один-одинешенек, словно прекрасный самородок, спрятанный от людских глаз в толще руды. Во взгляде Сун Чуньи светился интерес. Ослепительная луна, казалось, висевшая совсем близко, озарила глаза Хуан Яна. Он обратил внимание, что сегодня луна не казалась холодной, как раньше, а стала раскаленным диском, и языки пламени подрагивали в такт ударам его сердца.

Они смотрели друг на друга очень долго. Внезапно с лампы прямо в рюмку упал мотылек, Сун Чуньи встрепенулась и вылила содержимое со словами:

— Так много мотыльков. К дождю…

Сердце Хуан Яна тревожно забилось. В последнее время дождь не переставал.

— Лучше я пораньше вернусь домой…

С этими словами он неуклюже поднялся. Когда Сун Чуньи услышала, что Хуан Ян собрался уходить, на нее нахлынула печаль, в носу защипало. Она оперлась о стол и вскочила:

— Я тебя провожу.

Сун Чуньи пошатывалась, будто вот-вот упадет, и Хуан Ян протянул руку, чтобы ее поддержать. Рука Хуан Яна легла на талию молодой женщины, она подалась вперед. Хуан Ян вдруг увидел, что в глазах Сун Чуньи застыли слезы, и с удивлением сказал:

— Сестрица, ты…

Сун Чуньи оттолкнула Хуан Яна:

— Иди, иди быстрее. Не буду тебя провожать.

Хуан Ян не сдержался и обеими руками обхватил Сун Чуньи за талию… Как так получилось, что они вышли из-за стола, держась за руки, прильнув к губам друг друга и крепко обнявшись, они и сами не знали…

Мотыльки кружили под лампой над опустевшим столом, бились крылышками о лампу, падали и снова взлетали, стремились на свет…

Хуан Ян признался:

— Ты моя первая женщина. Тридцать лет прожил, а впервые познал женщину. Ты мне очень нравишься, и уже давно…

Сун Чуньи прижала его к себе:

Я знала, что ты ко мне хорошо относишься… Если ты не гнушаешься моим возрастом, то я хочу остаток жизни провести с тобой.

— Я десять лет не был дома, а сейчас мне показалось, будто я вернулся туда. Ох, это ощущение сродни полету в небе, в облаках…

Любимая женщина лежала у него на плече, и Хуан Ян, повинуясь какому-то импульсу, рассказал как на духу все, что скрывал десять лет. Какие секреты могут быть между влюбленными? Отныне он с легким сердцем будет вести нормальную жизнь. Хуан Ян сказал, что его родной городок называется Поюэ, а убитого им парня звали Ху Цзиньшуй… Он поведал ей о родных местах, о матери и о девушке, в которую был влюблен, и о преступлении, которое совершил. Он говорил и говорил, тело расслабилось, и он потихоньку поднимался в облака…

Его разбудил стук дождя за окном. Он перевернулся и потрогал матрас рядом с собой. Матрас был холодным. Хуан Ян закрыл глаза и полежал еще тридцать секунд, пытаясь понять, что не так, а потом резко сел. В комнате сгустилась кромешная тьма. Сун Чуньи рядом не было, и ее одежды рядом с постелью тоже. Хуан Ян нигде не обнаружил ее следов, словно ее смыло ливнем. Куда она могла деться в такую ненастную погоду? Может быть… И тут Хуан Ян припомнил свой самый безумный вчерашний поступок. Он признался, что убил человека. Она в ужасе сбежала или решила сообщить в полицию? Это ведь женщина, слабая женщина, которой нужна спокойная жизнь и опора в лице мужчины.

Хуан Ян стоял под дождем, вспышка молнии осветила его влажные от слез глаза, и он припомнил слова старика, сказанные много лет назад: убийца ни при каких обстоятельствах не сможет стать простым смертным.

6

Хуан Ян не смог забыть тот ливень, как не смог забыть и о том, как десять с лишним лет назад превратил полное жизни тело в безмолвный труп. Он поделился всем, что мучало, с женщиной, а потом тревоги вернулись, очень быстро вернулись, и даже в душу пробрался ледяной холодок. С тех пор всякий раз, когда начинался дождь, у Хуан Яна закладывало нос, наливалась тяжестью и болела голова, он начинал кашлять.

Сбежав с шахты, Хуан Ян отправился на юг и в одном крупном городе устроился бетонщиком. Поскольку он был трудолюбивым и неконфликтным, подрядчик захотел повысить его до прораба, но Хуан Ян отказался, сказал, что самому работать легче, чем присматривать, как другие работают. Прораб потом много раз за столом пересказывал эти слова как застольную шутку.

Шесть лет Хуан Ян мешал бетон, опустив голову, но процесс казался ему увлекательным, как школьные опыты по физике: нужно было в цемент добавить для прочности песок, залить водой, а потом перемешать, как мешают еду при готовке, вот только поварешка побольше и кастрюля тоже.

Однажды на стройке появился новенький паренек по имени Лу Мин, которого поставили в пару к Хуан Яну. Он, в отличие от Хуан Яна, особым рвением не отличался, постоянно отвлекался: то воды перельет, то лопату на ногу уронит. Лу Мин сказал Хуан Яну, что собирается проработать годик, ему в следующем году стукнет двадцать, а эта работа бесперспективна.

Хуан Ян поинтересовался:

— А чем хочешь заниматься?

Лу Мин обвел стройплощадку взглядом, увидел лежавшего в теньке Чэня Седьмого и кивнул в его сторону:

— Братец Хуан Ян, видишь Чэня? Что хочет, то и делает. Плохое настроение — обругает тебя, но и в хорошем расположении духа похвалы не дождешься. Ходит только туда-сюда, заложив руки за спину, а денег зарабатывает немало.

Лу Мин рассерженно сетовал на судьбу. Над его пухлыми губами виднелся мягкий пушок. Совсем еще ребенок, вздохнул про себя Хуан Ян, а вслух подбодрил паренька:

— Тогда работай усерднее, и станешь прорабом!

— А что толку? Все прорабы здесь — родственники подрядчика.

— А есть у подрядчика родственники кирпичи класть, стены красить да молотком махать? Если хочешь, чтоб тебе доверили ответственную работу, так сначала научись честно трудиться.

Лу Мин был не согласен, лопата в его руках затряслась, цемент полетел во все стороны.

Когда до Нового года оставалось шесть месяцев, Лу Мин объявил, что в этом году непременно поедет домой, отвезет матери заработанные деньги.

— Думаю, в следующем году надстроим еще один этаж, и тогда наш дом будет самым высоким в деревне.

Увы, Лу Мину не довелось стать прорабом, да и домой на праздники он не вернулся. Накануне Нового года все радостно рванули на вокзал за билетами, а на стройплощадке произошла трагедия. У одного из рабочих поднялась температура, его отвезли в больницу, но спустя пару дней он скончался.

Когда новость разнеслась по стройплощадке, все поняли, что что-то тут нечисто. Им объявили, что на работу выходить не надо, можно отдохнуть в ожидании распоряжений. Некоторые решили пойти пошататься по городу, но оказалось, что на входе выставили охрану. Тут один из рабочих принес неприятное известие:

— Братцы, нас изолировали, два дня назад парень умер от инфекционной болезни. Говорят, очень тяжелой, и она вообще не лечится, а заразиться можно от капельки слюны.

Рабочие по многу раз дезинфицировали туалеты и комнаты в общежитии, трижды в день измеряли температуру и принимали лекарства.

Хуан Ян и Лу Мин оба знали умершего, поскольку он отвечал за питание и стоял на раздаче. Лу Мин размышлял о том, контактировал ли он с тем парнем, и аж позеленел от ужаса:

— Я точно заразился. Каждый день, когда он раскладывал еду, я наклонялся поближе и просил положить добавку. Если можно заразиться от капельки слюны, то я проглотил целую тонну таких капелек.

Хуан Ян заметил, что у Лу Мина на сердце неспокойно, и сказал:

— Слушай, этой болезнью заразиться потруднее, чем в лотерею выиграть главный приз. Ты когда-нибудь играл в лотерею?

— Играл. Много раз покупал билеты, но ни разу ничего не выпадало. Даже мелкого приза в пять юаней и того не доставалось.

— Вот именно! А шансов заразиться еще меньше. Раз ты и самый крошечный приз не выиграл, сможешь сорвать куш? У нас на стройке несколько сотен рабочих. Даже у Ли Цзиня, который жил с тем парнем в одной комнате, и то все в порядке, с тобой-то что случится?

Увы, утешение сработало ненадолго, поскольку рабочих стали одного за другим отвозить в больницу с высокой температурой, в их числе был и Ли Цзинь. В тот день Хуан Ян сделал несколько кругов по опустевшей стройплощадке. Внезапно мозг заволокло туманом, влажным и густым. Хуан Ян на ощупь добрался до комнаты и рухнул в кровать, он стал задыхаться, на лбу выступила испарина. Он измерил температуру: тридцать девять. Все внутри похолодело. Хуан Ян понял, что «выиграл» главный приз, с трудом выбрался из кровати и поплелся сообщить охране.

Вскоре его доставили в больницу, но он больше тревожился о состоянии Лу Мина. Они много времени проводили вместе, раз уж Хуан Ян заразился, то и Лу Мину этой участи не избежать.

Самочувствие стремительно ухудшалось, температура не спадала, Хуан Ян то приходил в сознание, то впадал в забытье. Приходя в себя, он лежал спокойно, размышляя о том, как бегал от правосудия по всей стране десять с лишним лет. Столько раз оказывался на грани жизни и смерти, отвоевал эти годы, жаль только, превратился в духа без роду и племени. Но, впадая в забытье, Хуан Ян возвращался в Поюэ, на остров Сеян, на шахту, во все те места, где побывал, видел всех, кого хотел повидать…

Каждый день он лежал, уставившись на белые стены и белый потолок, и не двигался. Ему начало казаться, что его глазные яблоки окрасились в белый, но, как ни странно, со временем вроде как становилось легче. Однажды врач подошел к кровати Хуан Яна и объявил, что кризис миновал и его выписывают. Хуан Ян изумился: столько народу померло, а я живу себе? Он задал вопрос врачу, на что тот ответил:

— Я специально изучил ваш случай. Раньше вы часто простужались и даже воспалением легких болели, иммунитет очень сильный, полагаю, в этом все дело.

Хуан Ян подумал, что тот ливень много лет назад, после которого он начал болеть, оказывается, спас ему жизнь. Однако он не обрадовался тому, что шел на поправку, а маялся на больничной койке и думал: человек умирает, и словно бы тухнет лампа, прошлые дела разрешаются в один миг; он не умер, значит, прошлые дела не доведены до конца.

Тоску Хуан Яна врач расценил как беспокойство о будущем. Многие выздоровевшие по возвращении из больницы сталкивались с дискриминацией, лишались работы и друзей, а заодно и чувства собственного достоинства. Доктора хором утешали Хуан Яна.

Только после выписки Хуан Ян узнал, что на их стройплощадке заразилось более тридцати рабочих, среди них и Лу Мин.

Хуан Ян помчался к главврачу с вопросом, есть ли у него иммунитет от этой болезни.

— Да, второй раз не заболеете, — терпеливо заверил его главврач.

— Можно я тогда останусь здесь работать санитаром? Я все умею: и чистоту навести, и постельное белье по стирать.

Главврач не ожидал, что Хуан Ян обратится с подобной просьбой, и принялся отговаривать его:

— Вы с таким трудом поправились. Родные наверняка обрадуются, вам нужно вернуться домой.

— Несколько моих коллег все еще болеют, некоторые, может быть, выживут, а других, возможно, больше и не увижу, хочу хоть что-то для них сделать.

Хотя главврач не до конца верил, что простой рабочий может быть таким сознательным, рук в больнице не хватало, поэтому, после того как Хуан Ян подписал договор о том, что не предъявит больнице претензий, главврач отправил его дезинфицировать и убирать палаты.

Хуан Ян увидел и Лу Мина, вот только уже неживого. Он своими руками завернул тело паренька в простыню. Субтильность тельца буквально кричала, что перед ним еще совсем ребенок. Перед кремацией тела Лу Мина Хуан Ян снял с себя толстую марлевую повязку и сказал:

— Лу Мин, я плохой человек, убийца…

Он никак не мог взять в толк, отчего умер ни в чем не повинный мальчишка, которому бы еще жить да жить, а он заслуживает смерти, но все еще тут.

Хуан Ян добросовестно выполнял свои обязанности: он воображал, что ведет бой с невидимыми врагами-вирусами, и не оставлял им ни единого шанса на выживание. Можно было помыть пол дезинфицирующим раствором — он мыл трижды. Белье полагалось замачивать по часу — он замачивал на три… Он мог работать, не спать, не есть, и сам себя воображал суперменом. В конце концов его выдал цвет лица. Окружающие спрашивали:

— Хуан Ян, на тебя страшно смотреть, ты чего так похудел?

За полгода с эпидемией удалось справиться. Хуан Ян отличился на работе, поэтому руководство больницы в знак благодарности предложило ему постоянное место. Хуан Яну нравилось трудиться в больнице, он согласен был бы и на временную работу, но, увы, мечте не суждено было сбыться. Во время борьбы с эпидемией больница прославилась, и в нее постоянно наведывались журналисты, чтобы взять интервью у врачей и санитаров и выдать серию трогательных репортажей. И вот однажды кто-то проговорился: мол, есть у нас тут совершенно особенный парень, поначалу наш пациент, который после выздоровления остался здесь и сражался плечом к плечу с докторами. У журналистов заблестели глаза, они бросились на поиски героя, который мог стать сенсацией, и Хуан Яну пришлось покинуть больницу.

Он оказался на вокзале, как много лет назад, пребывал в растерянности и не знал, куда податься. Хуан Ян сел на скамейку, разомлел и задумался. И сегодняшним прохладным утром на него обратил внимание один человек. Незнакомец наблюдал за Хуан Яном час и в итоге решил, что это его клиент. Он подсел к Хуан Яну и придвинулся к нему вплотную, после чего, не глядя на Хуан Яна, буркнул:

— Братец, как я погляжу, у тебя настроение не ахти, не хочешь взбодриться?

Хуан Ян не отвечал, он думал о своем. Странный тип повернул голову:

— Я фуфло не продаю, останешься доволен.

Внезапно взгляды Хуан Яна и незнакомца пересеклись, и он в глазах этого человека увидел нечто таинственное и мрачное. В мозгу вспыхнуло одно-единственное слово, которое испугало Хуан Яна. Он вскочил и побежал туда, где толпились люди. Лицо незнакомца выражало недоумение.

Хуан Ян сновал в толпе довольно долго, увидев, что тот парень не преследует его, мало-помалу успокоился. «Меня приняли за наркомана, неужели я на него похож?» Полный сомнений Хуан Ян пошел в туалет и незнамо сколько времени глядел в зеркало. Он рассматривал себя внимательно. В зеркале отражался худой смуглый парень, лицо которого наполовину заросло темной щетиной. Под глазами образовались большие мешки, отчего глаза превратились в два маленьких зернышка. Он вытянул шею, мышцы на шее ходили ходуном, словно бы в судорогах. Тело Хуан Яна обмякло, он сказал своему отражению:

— Ты разве ж похож на человека? Черти и те краше.

Он вышел, купил в кассе билет. Не было никаких сомнений и внутренней борьбы. Хуан Ян отправился в родные места. Он думал: «Пришла пора вернуться домой, я бегал ценой здоровья матери пятнадцать лет, надо вернуться, чтобы повидаться с ней, пусть даже перед ней предстанет изнуренный сын, но все равно он вернулся…»

7

Ноги Хуан Яна снова ступили на мостовую Поюэ. Сколько бы дорог он ни преодолел, сколько бы лет ни прятался, а когда решил вернуться домой и родной край возник перед глазами, Хуан Ян почувствовал, что не стоило ему так далеко убегать.

Поюэ перестал быть призраком, все было так, как и в воспоминаниях Хуан Яна. Речка так же неторопливо текла по центру городка, а по обочинам как раз в это время плодоносили манговые деревья, кренясь под тяжестью плодов, и аромат разливался во все стороны. Мимо Хуан Яна шло множество людей. Его речь, манеры, внешность — все родом отсюда, и сейчас он всецело растворился в окружающей действительности, как капелька дождя, упавшая на речную гладь. Хуан Ян наслаждался этим чувством, прошел весь городок с востока на запад, надеясь, что кто-нибудь окликнет его по имени, позовет: «Хуан Ян, Хуан Ян», — и тогда его душа вернется обратно.

Ступни на самом деле лучше всего хранят воспоминания. Ноги сами несли его в сторону дома, безо всяких намеков. И вот перед ним показался дом, с которым пришлось так надолго проститься. Но ворота не поросли быльем, стены не рухнули, створки ворот казались новыми, на них были наклеены изображения богов-хранителей. Сердце Хуан Яна зашлось от радости: дом в порядке, значит, и мама жива.

Перед воротами играли двое ребятишек, мальчик и девочка. Внезапно девочка дала мальчику пощечину своей совсем крошечной ручкой, но удар получился звонким. Мальчик, судя по виду, был чуть постарше, но он не сопротивлялся, лишь обиженно потер щеку и проворчал:

— Папа говорил, нельзя уступать женщинам, а не то всю жизнь головы поднять не сможешь.

Девочка заплела косички, надула губки и заявила:

— Не уступишь мне, тогда я с тобой играть не буду!

Мальчик был пухлый, с толстыми щечками. Слова девочки его напугали, по глазам стало видно, что он пытается решить, передумать или нет.

Хуан Ян улыбнулся, наклонился и сказал девочке:

— Малышка, это ведь твой друг, надо уметь договариваться, зачем же драться?

Девочка мотнула косичками:

— Я его бью только потому, что он мой друг, а бабушка говорит, что его семья с нашей семьей враги.

— Враги?

Такое тяжелое слово. Может быть, он знает родителей этих детей?

Хуан Ян спросил:

— А как твоих папу с мамой звать?

Мальчик ответил:

— Папу зовут Ху Цзиньшуй, а маму Минмэй.

У Хуан Яна зашумело в ушах, иногда такое в последнее время случалось. Он, наверное, ослышался. Девочка ждала, когда Хуан Ян спросит ее, но тот не мог издать ни звука. Тогда она сама подошла и сообщила:

— А моего папу зовут Хуан Ян, а маму — Сун Чуньи.

Хуан Ян уставился в черные глаза девочки и подумал, что попал в какое-то чудовищное место, вовсе не в Поюэ, а мир, населенный бесами.

Тут из-за ворот раздался женский голос:

— Хуан Хуа, хватит играть, иди домой иероглифы писать!

Взгляд Хуан Яна метнулся к воротам. Он не осмеливался поверить, что голос тоже принадлежит черту, и хотел взглянуть на этого черта. Он постучал, и девочка сообщила:

— Это мой дом. — Она с силой стукнула по воротам и закричала: — Мам! Тут к тебе какой-то дядя! Открывай скорее!

Сун Чуньи открыла ворота, зажмурилась от яркого солнца, а когда ее глаза привыкли к свету, она оказалась совсем близко от гостя. Он стоял рядом. Поскольку Хуан Ян был выше Сун Чуньи примерно на голову, его губы уткнулись ей в лоб, а ее губы коснулись его носа. Лицо Сун Чуньи было таким же белоснежным и прекрасным, как раньше, оно сохраняло невозмутимое выражение. Сун Чуньи произнесла:

— Все, как я и думала! Хуан Ян, я знала, что ты вернешься и вот так вот предстанешь передо мной.

Хуан Ян твердил себе, что это не может быть правдой. Или ему снится сон, или он умер. Но это самый лучший финал, пусть его душа вернется в родные края и воссоединится с родными. Хуан Ян крепко обнял Сун Чуньи, словно так потерянные годы не могли просочиться между ними.

Дети стояли у ворот и смотрели на взрослых. Девочке не нравилось, что мама целуется с незнакомым дяденькой. Она обняла Сун Чуньи за ногу:

— Мам, на ручки хочу!

Сун Чуньи взяла девочку на руки.

— Это твоя дочка. Зовут Хуан Хуа.

Хуан Ян неуклюже взял у Сун Чуньи и переспросил:

— Моя дочка? У меня есть ребенок? — Хуан Ян чмокнул ее в щечку: — Я твой папа.

Хуан Хуа маленькими ручонками оттолкнула его лицо.

— Фу!

Хуан Ян рассмеялся:

— Хуан Хуа, а где твоя бабушка?

— Пошла в гости в карты играть.

Хуан Ян поставил девочку на землю:

— Сбегай, приведи бабушку, хорошо?

Хуан Хуа покивала и убежала. Мальчик помчался следом, смешно перебирая толстыми ножками, как утенок.

Сун Чуньи сказала:

— Это сын Ху Цзиньшуя. Зовут Ху Дэ. Старше нашей Хуан Хуа на два года.

Хуан Ян глухо застонал. Ноги подогнулись, и он схватил за руку Сун Чуньи:

— У меня и Ху Цзиньшуя дети? А как же та лютая ненависть? Если он захочет ударить меня ножом девять раз, сколько времени ты меня будешь ждать? Сколько раз человек может умереть? А если бы я вернулся и не нашел тебя, как тогда быть? Ху Цзиньшуй всю прошлую жизнь мне покоя не давал, неужто и в этой жизни…

Ладонь Хуан Яна была мокрой и липкой. Они с Сун Чуньи рука об руку вошли в дом, Хуан Ян без конца шлепал губами, как рыба, и капельки слюны, словно дождь, летели в лицо Сун Чуньи. Шесть лет назад она в первый же день после приезда в Поюэ плакала по Хуан Яну, поскольку увидела Ху Цзиньшуя, Минмэй и их ребенка. Бедный Хуан Ян скитается на чужбине, а ему всего лишь приснилось, что он убил человека. Так странно… Насколько же тот сон должен быть реальным, если Хуан Ян так и не смог пробудиться. Столько вечеров при мысли, что Хуан Ян пребывает в неведении и вообще неизвестно где, на сердце становилось тяжело. Реальность была для Хуан Яна слишком жестокой, однако от сна всегда приходится пробуждаться.

Сун Чуньи сказала:

— Хуан Ян! Послушай, что я скажу. Я ждала тебя в Поюэ шесть лет. Шесть лет назад в тот самый вечер я выслушала твою историю. Я знала, что ты решил быть со мной. Когда ты уснул, я не могла дождаться, побежала к Чжан Ганю и сказала, что мне ресторан не нужен и я хочу уехать вместе с тобой. Но когда я вернулась, тебя не было. Потом выяснилось, что я беременна, я поехала в Поюэ и ждала тебя. Наконец дождалась. Ты должен верить своим глазам, они не врут. Это твой дом, ты вернулся. Ты ведь только что чувствовал жар моего тела? Я живая Сун Чуньи, а ты Хуан Ян из плоти и крови.

Хуан Ян быстро заморгал:

— Чуньи, тебе наверняка сложно было меня ждать все эти годы. Давай вместе пойдем к Ху Цзиньшую и попросим забыть все прошлые обиды… — Тут Хуан Ян прыснул со смеху: — На самом деле Ху Цзиньшуй меня и не узнает, он-то думал, что у меня усы не появятся, а ты глянь, что наросло…

Сун Чуньи не выдержала и перебила:

— Хуан Ян, ты никого не убивал. Ху Цзиньшуй живет себе припеваючи. Они тебя с Минмэй искали, сказали, что однажды вечером ты просто испарился и больше не возвращался. Твоя мать так и считала Ху Цзиньшуя своим врагом, думала, что он что-то тебе сделал. Пятнадцать лет назад тебе лишь приснился сон про убийство. Это был лишь сон…

Хуан Ян с силой оттолкнул Сун Чуньи, его лицо побледнело, градом покатился пот.

— Гадкая ты женщина, зачем ты мне рассказываешь все эти сказки?! Я пятнадцать лет назад действительно убил человека, а сейчас мне снится сон. Да! Именно так!

Руки Хуан Яна дрожали, ушло немало времени, чтобы вытащить нож из-за пазухи. Острое лезвие все еще блестело серебром, как снег. Хуан Ян с гордостью сказал:

— Видишь? Пятнадцать лет назад я этим самым ножом заколол Ху Цзиньшуя. Нанес ему девять ударов. Я помню это очень четко…

Хуан Ян осекся, увидев Лю Ланьсян. Мать появилась в дверях, держа за руку Хуан Хуа. Ее седые волосы развевались по ветру, совсем как во сне Хуан Яна…

Лю Ланьсян протянула руки и закричала:

— Сыноче-е-ек!..

Назад: Необычный допрос (Пер. Е. И. Митькиной)

Дальше: Цзинь Лу

Ин Чуань

Нельзя оборачиваться (Пер. Н. Н. Власовой)

1

2

3

4

5

6

7

Нельзя оборачиваться
(Пер. Н. Н. Власовой)