Глава двадцать вторая: Даниэла
Я знаю, что это – лишь миг, шальная падающая звезда, которая прямо сейчас превращает наши жизни в пепелище.
И что там, за стенкой, Оля с чашками, и у меня есть лишь вздох, чтобы выпить моего Кая досуха, допьяна. Он не целует ни сладко, ни нежно. Он словно разбивает меня, уничтожает, заставляет увидеть бездну под ногами. Берет душу и сжимает в раскаленном кулаке. И слезы наворачиваются на глаза, потому что я умираю в этой боли, но и схожу от нее с ума. Я пытаюсь сжать зубы, протрезветь, ударить его, но Кай надавливает пальцами мне на подбородок – и рот послушно открывается для вторжения его языка.
Это все неправильно. Запретно. Подло и грязно.
Мой бессердечный Кай жестокий и жесткий, крадет мое дыхание, вытягивает сладкий вдох, словно затягивается последней в жизни сигаретой.
И я цепляюсь в его поцелуй зубами, до крови, до судорог за ушами. А потом слизываю свою боль с губ. У моего отчаяния вкус сигарет и безумия. Толкаю от себя, так, что Кай бьется затылком о дверь и бешено стонет мне в рот:
— Блядь… Блядь… Принцесса… Скажи, что ты мокрая.
— Да… да… - не соображая, откликаюсь я.
Он хватает меня за шею, сдавливает, наполняя легкие своим дыханием. Заставляет проглотить, нажимая чуть сильнее.
Я не буду больше дышать, чтобы не потерять ни частички его воздуха в моей груди. Даже если проживу всего минуту.
А потом в реальность вторгаются шаги – и мы с Каем отрываемся друг от друга.
Я что-то говорю, извиняюсь, что и так задержалась и что мне звонил Олег. И поскорее – бежать. Со всех ног, по ступеням, чуть не падая, на улицу, прямо в хоровод колючих снежинок.
Задыхаюсь и цепенею, как будто меня вышвырнуло в открытый космос.
Я безнадежно отравлена им, и я не знаю, как жить с этим дальше.
Ночной город, как пасть гигантского кашалота, проглатывает меня, но не мои горести. Мне нужно успокоится, прежде чем возвращаться домой. Боже, зачем я только согласилась ввязаться во все это?!
Но ответ лежит на поверхности, и я его прекрасно знаю. Уродливой кляксой на моей и без того не слишком чистой совести как бы говорит: видишь, святоша, до чего докатилась, готова отдаться другому мужчине, готова вытереть ноги об судьбы двух людей и разрушить два брака.
Я горько усмехаюсь, и мысленно отвечаю: ну почему же два, первый брак Олега разрушила тоже я.
Взгляд падает на ремешок, который я до сих пор ношу на запястье. Подарок Кая. Наверное, самая дешевая безделушка среди всех моих украшений, но самая бесценная. Олег пару раз спрашивал, почему ношу «эту дрянь», если он буквально задаривает меня брендовыми украшениями и эксклюзивными ювелирными шедеврами. Сказала, что это что-то вроде красной нити судьбы, только для тех, кто хочет забеременеть. Больше он не спрашивал.
Вся моя жизнь в последние месяцы – одно большое вранье. И так больше не может продолжаться. Это бессмысленно, я знаю, импульсивно и полностью не логично, но я больше не могу жить с постоянным чувством вины. Оно как коррозия: разъедает все замки моего личного табу. Мне нужно уходить от Олега. Не к Каю – просто уходить. Побыть одной, пожить для себя. Как говорит Ева – вспомнить о том, что в жизни тридцатилетней женщины есть очень много удовольствий, а у состоятельной тридцатилетней женщины еще и нет необходимости выбирать.
Желтый глаз светофора моргает, мои мысли текут все так же рывками, словно хотят попасть в такт работающим дворникам.
Зеленый.
Выезжаю вместе с потом машины – и меня, словно клочок бумаги, сносит с дороги. Уши закладывает от звука лопнувшего стекла, жалящие осколки падают на голову смертоносным дождем. Голову отбрасывает на боковое стекло, и я чувствую глухой удар, от которого в голове становится слишком темно даже для мыслей.
Прихожу в себя уже в больнице. Лежу на больничной койке в огромной светлой палате. Голова раскалывается и пульсирует, как будто ее зажали в вибрирующий шлем, который еще и посылает в лоб хаотичные удары током. Несколько минут просто лежу, пытаюсь справиться с дыханием и только потом начинаю пробовать шевелить руками и ногами. Кажется, ничего не сломано, и даже гипса нигде нет. Только очень болит левый висок, как будто там огромная дыра и в ней ползают огненные муравьи.
Щелчок открывшейся двери – и надо мной появляется встревоженное лицо Олега. Он видит, что я пришла в себя, с облегчением вздыхает и присаживается на край больничной койки, чтобы поцеловать меня в лоб. Гладит по волосам и все время как будто порывается что-то сказать, но сам же себя и останавливает.
— Дани, родная, слава богу… - Он сжимает мою ладонь и смотрит таким взглядом, что внутри все переворачивается. – Я бы не смог… если бы ты… если бы с тобой…
Он мотает головой, и я вдруг замечаю, что за эти два с половиной года, что мы вместе, муж действительно стал почти седым. И на его губах появляется знакомая растерянная улыбка. Именно она привлекла мое внимание на том показе, где мы впервые встретились. У меня была удачная летняя коллекция, а он пришел туда в одиночестве и смотрел на девушек на подиуме именно так, как смотрит сейчас на меня: как будто пытался понять, что происходит и почему происходящее ему нравится.
— Что случилось? – спрашиваю пересохшими губами. Такое чувство, что жую стеклянную жвачку: почему-то очень сильно болит язык, словно я неосторожно глотнула слишком горячий кофе.
— Малолетняя дура вылетела на перекресток. – Олег явно очень старается сдерживаться, но у него плохо получается. – Не важно, тебе не об этом сейчас нужно думать. Я сам разберусь. Я ее в порошок сотру, и плевать, чья она дочка.
Во мне никогда не было сильно чувство человеколюбия, а тем более к незнакомцам. Так что Олег прав – я не хочу и не буду об этом думать.
— Родная… - Олег наклоняется ко мне так низко, что еще немного – и поцелует.
Хватаюсь за край одеяла и тяну его вверх, чтобы прикрыть губы. Я не хочу. Не могу после Кая. Не так, не сейчас, не здесь.
— Дани, ты беременна, - шепотом улыбается Олег.
— Что? – переспрашиваю я. – Ты с ума сошел.
Он мотает головой и почти деловым тоном говорит, что пока я была без сознания и врачи пытались понять, нет ли у меня серьезных скрытых повреждений, взяли кровь на анализ и результат пришел буквально только что. Срок совсем маленький, но ребенок есть.
Я теряю все слова. Как будто из моего головы вынули отвечающий за речь чип. Я просто не могу собрать мысли, облечь их в словесную форму, только открываю рот, из которого не вырывается ни единого звука. Хочется и смеяться, и плакать одновременно, как будто мне, взрослой тетке, вдруг подарили то, о чем я мечтала с самого детства. Олег одними губами говорит: «Да, да, правда, родная…» А я улыбаюсь сквозь слезы - и мир вдруг вспыхивает такими фейерверками красок, о существовании которых я даже не догадывалась.
— Теперь все будет хорошо, - говорит муж, прижимаясь губами к моему лбу. – Теперь у нас будет семья.
Перед мысленным взглядом проносятся все тяготы последних недель. Куча обследований, куча препаратов, которые меня заставляли глотать, и десятки инъекций. Тогда мне казалось, что все это бессмысленно, но я продолжала верить, что у меня есть хотя бы один шанс, чтобы я ухватилась за него и смогла выплыть из отчаяния. Потом мне все опостылело, потом я просто смирилась и почти уговорила себя попробовать жить иначе, перестроить свой мир, как домик из кубиков, убрать башню веры и начать, наконец, мыслить рационально.
— Это точно? – до сих пор не верю я. – Ведь мы… Ты и я… Мы же оба…
— Пустоцветы, да? – улыбается Олег. – Погоди.
Он уходит, но возвращается раньше, чем я успеваю спросить, куда он. Олег приводит молодого энергичного врача. Он называет имя, но я даже не пытаюсь запомнить, просто ловлю каждое слово, пока он бегло меня осматривает. И на мой немой вопросительный взгляд, подтверждает, что я действительно беременна.
— Я не специалист в этой области, - говорит врач, - но в медицинской практике есть множество случаев, когда семейные пары становились естественными родителями даже при самых неутешительных диагнозах. А у вас, как сказал Олег Игоревич, у обоих нет радикального физического диагноза и все детородные органы на месте.
Олег тут же выпроваживает его вон и прямо в туфлях ложиться рядом со мной. Обнимает, притягивая голову к себе на плечо, и предлагает немного поспать. Я пробуду в больнице еще день, чтобы исключить любые осложнения.
И я снова плачу, потому что у моей сбывшейся мечты почему-то вкус пепла.
