Глава двадцать первая: Кай

Какая-то очень глупая и наивная часть меня надеялась, что за прошедшее время Даниэла перестала быть такой сексуальной и невинной, что я увижу в ней то, что должен бы видеть: скучную тридцатилетнюю степенную жену. Поэтому и поехал с Лялей, надеясь, что от увиденного шоры спадут с глаз, я с чистой совестью пошлю Лялю на хуй и мы разведемся. Потому что ни для чего другого она мне не нужна. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что поступаю как падаль, и что за это буду гореть в аду, но мне плевать. Я согласен хоть сейчас на крест, на скалу, как Прометей.

Но чуда не происходит, и когда я вижу Даниэлу в этой огромной студии – такую маленькую и беззащитную, в чем-то персиковом и пушистом – мне хочется только одного: выжечь чертовы глаза, ведь иначе мне никак не избавиться от ее гипнотического влияния.

И все так сильно усложняется. Потому что я буду сюсюкаться с дурой Лялей столько, сколько нужно, лишь бы сохранить хотя бы маленький шанс видеть свою Принцессу. И я готов ко всем последствиям.

Я трусливо сбегаю от нее, хоть вся моя паника глубоко внутри. Наверное, хорошо, что там появилась ее помощница, иначе я бы просто затолкал Даниэлу в туалет или просто в темный угол и сделал с ней все, что представляю в самых грязных фантазиях, утром в душе или ночью, чтобы забыться не особенно сладким сном. Хотя, я уже так заведен, что вряд ли бы мне хватило терпения тащить ее куда-то в укромное место. Растянул бы прямо на полу, даже если бы это означало верную смерть.

Самое поганое то, что меня тошнит от Ляли. И я понятия не имею, как буду нормально существовать с ней в коробке моей маленькой квартиры.

Я отвожу Лялю домой, и как только мы переступаем порог квартиры, она начинает как ненормальная блеять о том, что теперь у нас все будет хорошо. Что мы созданы друг для друга, и что ей так жаль, что тогда в клубе она приняла меня за парня-проститутку и хотела купить разовый секс. На самом деле все это большая и очень скучная хуета, потому что я не верю в позднее сожаление. Уверен, что точно так же она множество раз «снимала» себе мальчиков за деньги, возможно даже на всю ночь. И ко мне подкатила потому что была уверена: простая одежде без золотого лейба делает меня просто манекеном, резиновым Каем, которого можно купить в автомате за пару жетонов.

Такие вот «Ляли» - они из другого мира, их головы с рождения устроены думать иначе. Пусть хоть тысячу раз становится на путь исправления – это ровным счетом ничего не значит. Просто сейчас, сегодня и завтра у нее такой каприз. Блажь стать пай-девочкой, потому что так, возможно, она получит тот большой сладкий леденец, который засранкам не выдают по определению.

И самое херовое то, что мне приходится подыгрывать ради собственной цели. Поэтому чем больше Ляля будет находиться рядом со мной, тем больше будет верить, что находится на верном пути. И тем больше будет становится это дерьмо.

Это путь в никуда. Я словно взбираюсь по проснувшемуся вулкану, зная, что обратной дороги нет. Меня манит дурацкая мечта о том, что там, на самом краю распахнутого огненного зева, моя звезда станет ближе. Я все так же не смогу ее потрогать, но хотя бы насмотрюсь перед падением.

Ляля забирается ко мне в шкаф, сосредоточенно изучает полки и щенячьим взглядом просит выделить ей место. Просто соглашаюсь, хватаю со стола еще нераспечатанную пачку сигарет и выхожу под предлогом, что у меня болит голова, а в аптечке не ничего, кроме активированного угля.

Я просто брожу по кварталу с незажженной сигаретой в зубах. На самом деле курить не хочется, и голова у меня болит не настолько, чтобы запихивать в себя всякую дрянь. Не думал, что доживу до момента, когда не буду хотеть возвращаться в собственный дом.

Возвращаюсь только когда на улице темнеет. Ноябрь в этом году холодный и даже в первую неделю с неба сыплет мелкая белая крупа. Замерз, как собака, но все равно иду медленно, потому что дома – пыточная, которую я создал своими же руками.

Но первое, что чувствую, когда открываю дверь – ее запах. Я даже не успеваю переступить порог, как меня чуть не валит с ног знакомый сладко-горький аромат. Сначала вообще не понимаю, что происходит, грешу на то, что слишком много места отвел Даниэле в собственных мыслях и реально начинаю сходить с ума. Но потом слышу Лилин смех и голос Даниэлы. Слов разобрать не могу, но хотя бы можно выдохнуть: у меня не едет крыша, я не двинулся окончательно. Принцесса действительно здесь. Привезла вещи? Так быстро? Хочет поскорее от нас избавиться?

Я стаскиваю кроссовки, бросаю мокрую куртку куда придется и как вор крадусь по коридору собственной прихожей. Останавливаюсь около двери комнаты, открываю рот и как умирающий кит заглатываю насквозь пропитанный ею воздух. Башка трещит, где-то внутри натягивается нерв, о котором я раньше и не подозревал: он рвет меня на части, распиливает тонкой, как лазер, струной. И терпение, благоразумие, вся прочая хуета, которых во мне не так уж и много, летят в тартарары. Потому что Даниэла – здесь. На моей территории.

Переступаю порог и Ляля как надоедливая собачонка летит прямо ко мне навстречу, виснет на шее, повизгивая и обцеловывая, словно я – божественное явление. Даниэла даже не поворачивается, так и стоит спиной, ловко развешивая на вешалки Лялины вещи.

— Дани все привезла, - хихикает Ляля, и впервые в жизни во мне просыпается непреодолимая тяга стереть рот с ее лица. Взять волшебный ластик – и заткнуть ее на веки вечные.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Даниэла все так же игнорирует мое появление, и я почти уверен: пока не подтолкну ее к обратному, она и дальше будет делать вид, что в этой комнатушке есть только они с Лялей. Я настолько ей противен? Ни хрена подобного, я чувствую – знаю! – когда женщина меня хочет, а она хочет так сильно, что горит под кожей.

— Будем пить чай, - торжественно сообщает Ляля и уносится на кухню.

Я выдыхаю. Я просто, мать его, очень медленно выдыхаю, потому что не знаю, доживу ли до следующего вдоха. Я взвинчен настолько, что едва способен себя контролировать. Ее духами пропахла вся комната, и я, как приговоренный в газовой камере – все равно сдохну, но каждый шаг до погибели хотя бы будет охренительно приятным.

Мне хочется ее потрогать. Не лапать, как случайную потаскуху, не тупо стаскивать с нее трусы, чтобы просто потрахаться. Это что-то такое… щекочущее, как солнечный зайчик на коже. Мне жизненно необходимо просто попробовать ее кончиками пальцев, как будто я – чертова муха. И поцеловать там, где на шее начинается линия волос. Мне даже не важно, будет она голой или полностью одетой. Достаточно хотя бы крохотного участка кожи, чтобы просочиться к ней в кровь, стать воздухом, без которого она не сможет дышать.

Я хочу, чтобы она развелась и была только моей. Даже если я не настолько богатая задница, как ее старый хер, я все равно хочу ее забрать. Для себя одного. Но наше совместное будущее такая же фантастика, как и колонизация Марса.

Эта мысль так оглушает своей внезапностью, что я чувствую себя кеглей, которую смело с поля одним четко выверенным ударом.

— Завтра я поговорю с Олегом, - говорит Даниэла, разрушая нашу одну на двоих тишину. – Я не знаю… Он точно не погладит Олю по голове.

— Это все, что тебя волнует? – Приходится заложить ладони в задние карманы – хоть какая-то страховка от того, чтобы не притронуться к ней.

— Да, - слишком быстро отвечает Даниэла и все-таки поворачивается. Держит в руках какую-то Лялину тряпку и смотрит на меня такими глазами, что сдуреть можно. – Это все, что меня волнует, потому что тебя, похоже, не волнует вообще ничего.

Я чувствую себя готовым к броску змеей. Этот тон, этот взгляд королевы жизни, этот задранный нос и насквозь пропитанная фальшью смелость.

— Может, хватит быть ребенком, Кай? Плыть по течению, делать то, что вздумается и ломать чужие игрушки?

— Ты ни хера вообще обо мне не знаешь, - мгновенно вспыхиваю я. Самоконтроль и так ни к черту, но сейчас я едва держусь, чтобы не натворить глупостей. Звуки посуды с кухни раздражают, трут пенопластом по раскаленным до бела нервам.

— Думаешь, не знаю? – Даниэла усмехается, швыряет Лялину тряпку обратно в большой чемодан. – Думаешь, не понимаю, что у тебя интерес обиженного мальчика? Как же, Кай привык получать все, что ему хочется, даже чужих жен.

Она просто выносит мне мозг. Отбрасывает назад, словно я теннисный шарик. Рвет меня на куски своими блядскими серебряными глазами, потому что знает: я беспомощен сейчас. Если только Ляля…

— Чайник почти закипел, - тут же появляется она - и я до хруста костяшек сжимаю дверной косяк.

— Мне уже пора, - бросает Даниэла. – Я позвоню, когда появятся новости.

Эти слова не для меня, но идет она в мою сторону, и на мгновение мне кажется, что притяжение между нами просто разорвет наши цепи и мы, послав на хуй весь мир, просто прилипнем друг к другу. И пусть бы Ляля катилась в жопу вместе со своим папашей.

Но Даниэла просто идет к выходу, и для этого ей нужно пройти мимо меня.

Я точно не сдержусь, не смогу, или смогу, если придумаю, как сломать себе руки. Потому что желание притронуться к ней запредельно сильное. Она – мой личный закон притяжения, луна моего прилива, непостижимое природное явление, которое просто нужно принять как данность.

Она делает несколько шагов, каждый из которых ведет к неизбежному столкновению.

Закрываю глаза, глотаю несуществующую слюну и молюсь всем дьяволам, чтобы не сорваться. Мне срать, что Никольский сделает со мной, но он, блядь, может сделать больно ей. И я ни хера не смогу сделать, потому что даже не буду об этом знать.

Свист чайника заставляет Лялю охнуть и освободить нашу с Даниэлой арену, где мы с наслаждением пытаем друг друга взглядами.

— Да пошло оно все на хуй, - хрипло, прямо в губы моего Притяжения.

И пальцами ей в волосы, до боли, тараном в свое тело, так, что громко бьемся зубами. Въедаюсь в нее со всей силой, дурею, мысленно ору так сильно, что болят голосовые связки.

Если бы она снова закрылась рукой, я бы подох на месте, как рыба без воды.