Батя Митяя произвел неизгладимое впечатление на Багрова. Он оказался огромным, лохматым, усатым, конопатым, похожим на байкера мужиком. Когда он зашел в кабинет, Роман мысленно примерил ему рогатый шлем викинга и решил, что тот идеально дополнил бы его образ. Митя пошел не в отца. Бледный брюнет в очках, которого можно было принять за сисадмина, скорее всего, уродился в мать. А она у Мити имела докторскую степень по биологии и занималась плесенью. В юности думала только о науке, с мальчиками не встречалась. Так бы и «заплесневела», если бы не повстречала старшего оперуполномоченного Комарова. В их НИИ погиб человек, и Комаров приехал по вызову. Ученая барышня не обратила на него никакого внимания, поскольку ничего, кроме любимых простейших организмов, не видела. А оперу она сразу понравилась. Напомнила героиню Елены Соловей из «Блондинки за углом», чудаковатую, воздушную, очкастую, приятно пухленькую Регину. На такой он мечтал жениться, но попадались все разбитные, ушлые и, как назло, тощие. Старший оперуполномоченный Комаров позвал профессоршу (он так ее прозвал про себя) на свидание в день знакомства. Получил отказ. Но бравого мента уже ничего не могло остановить. Он начал ухаживать за дамой своего сердца. Хотя она думала, что ее преследуют. Даже хотела жалобу написать на имя начальника отдела уголовного розыска. О чем сообщила Комарову. Тот выслушал, кивнул и, взвалив молодую женщину на плечо, притащил ее в загс, располагающийся неподалеку от НИИ. Поставив на ступеньки, сказал:

— Я хочу на тебе жениться, умная дура. Согласна выйти за меня, пошли подавать заявление. Нет — отстану.

Профессорша ему не поверила. Думала, Комаров блефует. Поэтому смело ответила:

— Пошли.

Этого старшему оперу и нужно было. В тот день они подали заявление, а через три недели расписались. Вскоре у них появился первенец. Через пять лет еще один ребенок. А за ним Митяй.

Эту историю рассказал Роману сам старший Комаров, когда они после завершения трудового дня завалились в пивнушку и просидели в ней до закрытия. Но до этого обсудили дело Казачихи.

— Она была страшной женщиной, — первое, что сказал старший Комаров, которого звали Алексеем, когда начали разговор о нем. — Не только по сути. Казачиха и выглядела пугающе. Хотя в молодости была очень даже ничего, судя по фото. Но я-то ее видел уже зрелой женщиной и вживую. В глаза смотреть не мог ей. Как и многие. Она из-за этого очки носила с дымкой при отличном зрении.

— Фотографий не сохранилось?

— Есть одна, сейчас покажу. — Алексей раскрыл заплечную сумку и достал из нее картонную папку на матерчатых завязках. — Тут то немногое, что осталось у меня на память о деле всей моей жизни. Как знал, что пригодится…

Развязав бант, Комаров выложил на стол ксерокопию черно-белой фотографии.

— Знакомьтесь, Казачиха.

Роман с Митяем уставились на портрет темноволосой женщины с тяжелым взглядом исподлобья и по-мужски широким подбородком.

— Говорите, в молодости была очень даже ничего? — с сомнением протянул Роман.

— Да. Улыбчивой, кудрявой, с точеной фигуркой. И одевалась дивно. Не только модно, но и с большим вкусом. По-европейски. Я видел фото, на котором она запечатлена с сестрой, законной дочкой Петровского Клавдией. Так вот Лариса не хуже ее выглядела. Обе — золотые девочки.

— То есть Петровский не скрывал от семьи внебрачную дочь?

— Официально он ее не признавал, но относился к Ларисе очень тепло. Мать ее работала у него на даче домоправительницей. А так как супруга Петровского не любила деревню, то обычно он отправлялся туда один. Не стоит удивляться тому, что между членом политбюро и его работницей завязались интимные отношения. Лариса появилась на свет через год после того, как жена Петровского родила ему дочь. Тот, узнав о беременности любовницы, хотел отправить ее на аборт, но все сроки прошли, и пришлось Петровскому, чтобы не возникло вопросов, выдать эту любовницу замуж за своего водителя. Того по удачному совпадению тоже Андреем звали. Так Лариса стала Казаковой и получила отчество Андреевна. Мать ее развелась с мужем-водителем совсем скоро, осталась при доме. Законная дочь Петровского много хворала, поэтому ее отправили за город. С няней. Мать навещала иногда, и только. Она не пылала любовью ни к мужу, ни к дочери. Просто удачно устроилась — нашла идеального мужа, считай, принца. А когда почувствовала, что ей изменяют, забеременела, чтобы у разбитого корыта не остаться. Но и любовница не лыком шита была. Тоже своего упускать не собиралась, вот и залетела. Знала, не оставит ее Андрей Геннадьевич. Он уже терял семью в войну: при бомбежке погибли его супруга и двое деток. Второй раз женился, уже будучи немолодым. Думал, не познает больше счастья отцовства, а тут и жена забеременела, и любовница…

— Откуда ты обо всем этом знаешь? — поинтересовался Митяй. — Лариса откровенничала?

— Нет, от нее трудно было добиться лишнего слова. А вот Клавдия более разговорчивой оказалась. Душу не распахивала, нет. Была сдержанной, даже суховатой, но на вопросы отвечала охотно.

— Так что там с девочками? — вклинился Роман. — Они сдружились?

— Вместе росли, так что, можно сказать, сроднились. И дружили, и соперничали, и даже дрались.

— И какой была Лариса в детстве и юности?

— Ранимой. Жаждущей одобрения. Отца в первую очередь. Клавдия не знала точно, сама ли Лариса догадалась о том, кем ей приходится Андрей Геннадьевич, или мама проболталась, но она совершенно точно видела в нем своего папу. Клавдия сначала это воспринимала спокойно, пока не стала замечать, что сестра из кожи вон лезет, чтобы выбраться на первый план. Хочет быть во всем лучше законной дочки Андрея Геннадьевича. И ладно, если делает это по-честному: лучше учится, ведет себя и прочее… Но Лариса не могла тягаться с Клавой, та была умнее, развитее, интереснее, она великолепно рисовала, знала английский и немецкий и, хоть и отличалась бурным нравом и сложным характером, умела вести себя в обществе. Как такую затмить? Только применив хитрость. Лариса начала оговаривать Клавдию. До подстав не опускалась, но язык распускала. За что бывала бита старшей сестрой.

— Мне нравится эта Клавдия, — усмехнулся Митяй. — У тебя нет ее фотки?

Старший Комаров качнул головой и указал перстом, покрытым канапушками и рыжей шерстью, на чайник. Сын понял, чего хочет отец, и бросился готовить ему горячий напиток. Как оказалось, тот любит какао. Но за неимением его готов выпить сладкого-пресладкого кофе со сливками.

— Обе девчонки поступили в институты, — продолжил Алексей. — Причем в один год, потому что Клавдия пошла в первый класс почти в восемь, а Лара в неполные семь. Петровская в МГУ поступила, Казакова в вуз попроще. Но Клава после второго курса вылетела, а Лариса доучилась. Только причина этому не в способностях. Клавдия влюбилась и учебу забросила. А Лариса корпела над учебниками, желая доказать, что она лучше сестры. Не только отцу — себе. Тогда девушки снова стали дружить. Клава даже пыталась познакомить сестру с кем-то из парней, но Лара ни с кем не желала сближаться. Потом оказалось, что единственный, кто ее интересует, — это избранник Клавдии. Снова поссорились, но ненадолго. У Ларисы умерла мама. Спускалась в погреб за мочеными яблоками, которые обожал Андрей Геннадьевич, оступилась, упала, разбила голову об угол сундука, в котором морковь хранили. Скончалась на месте. Клавдия хорошо относилась к женщине, уделяла ей больше внимания, чем родная дочь, поэтому искренне переживала ее смерть. Общее горе их с Ларисой сблизило.

Тем временем Митяй приготовил отцу кофе и поставил чашку на стол. Старший Комаров тут же схватил ее и сделал глоток. Удовлетворенно причмокнув, продолжил:

— Я не просто так историю подробно рассказываю. Почему, поймете позже. Итак, девушки дружат. Одна учится, другая бьется в страстях. Первая любовь уже забыта, на горизонте вторая и опять на всю жизнь. В маму этим Клавдия пошла. Та любовников меняла как перчатки. А отец верным был.

— Ничего себе верным! — хохотнул Митя. — У него же любовница была.

— Да, но одна. Вторая появилась только через год после смерти Ларисиной мамы. Опять домоправительница. Совсем молодая, чуть старше дочек. Лара ее невзлюбила и…

— Убила?

— Это не доказано. По официальной версии, женщина утонула, а Лара не смогла ее спасти — они поздним вечером вместе на реку ходили.

— И ей так душегубство понравилось, что не смогла остановиться?

— Избавившись от любовницы отца, девушка успокоилась на долгие годы. Жила размеренно, работала у своего папеньки секретарем, получала второе высшее, в качестве хобби занималась икебаной.

— А Клавдия?

— По большей части, как сейчас говорят, тусовалась, скакала по койкам, выпивала не в меру, гоняла хмельная по ночному городу на машине. Отец очень за нее переживал, пытался приструнить, но где там! Своенравная Клавдия жила как хотела. А когда Андрей Геннадьевич перестал давать ей деньги, не расстроилась. Среди ее друзей и поклонников были люди обеспеченные, артисты, спортсмены, те же партийцы, и каждый готов был ей помочь финансово.

— Крутая чикса, — с восхищением протянул Митя.

— Так многие считали. Поэтому Клавдия одна не оставалась. Всегда при мужиках, в отличие от сестры. И замуж она вышла первой.

— За кого?

— За ничем не примечательного мужичка. Да, он был при должности, но старше Клавдии, ниже ростом. Родился и вырос в глухой провинции, поэтому «окал». Но Петровская искренне его любила. За что — поди узнай.

— Мне почему-то кажется, что Лариса тоже вскоре выскочила замуж.

— Точно. Причем сестру переплюнула, отхватила хоккеиста. И красавец, и зарабатывает, и страна им гордится. Но счастья нет. Тогда как Клавдия со своим гномом — душа в душу. И ребеночек у нее родился после кучи абортов. Увы, счастье не продлилось долго. Стал муж Клавдии жертвой разбойного нападения. Овдовела она. Лариса бросилась сестру поддерживать, да так этим увлеклась, что о муже забыла, он загулял, на стороне народил девочек-близняшек, и супруги развелись. Именно в этот период с Казаковой что-то начало происходить. Возможно, она не смогла пережить предательства мужа. Или сестра была недостаточно ей благодарна за поддержку, а ведь именно из-за Клавдии рухнул брак Ларисы. Женщина замкнулась. Стала рассеянной. Это отразилось на работе. Отец начал высказывать претензии. Не ругал, указывал на недочеты, но Лариса так остро реагировала на критику, что загремела в больницу с нервным срывом. Ее подлечили в закрытом санатории для партийной элиты, выписали. Андрей Геннадьевич на прежнее место Ларису не взял, отправил на дачу в качестве домоправительницы. Как раз там, в деревне, она по большей части и совершала убийства. Но доказаны только два. Казачиха умертвила своего любовника и женщину, к которой он от нее ушел. Причем сначала ее, потому что считала ведьмой. Думала, та приворожила ее избранника, и посчитала, что, если соперница умрет, чары развеются. Но когда мужчина к Ларисе не вернулся, она убила его. Задушила кнутом, а точнее, плетеным ремнем от него. Любовник на конезаводе ветеринаром работал.

— Ты говорил, она худенькой была, как справилась со здоровым мужиком?

— Вообще-то он был некрупным.

— Но даже мелкий мужчина, как правило, сильнее женщины.

— Физически — да. Но бабы хитрее. Казачиха всех мужчин подпаивала, прежде чем убить. И душила после секса. Хмельных, расслабленных.

— Список ее жертв имеется? — вступил в разговор Роман, до этого молча слушающий Комаровых.

— Есть такой. Смотри. — Алексей вынул из своей папки с завязками список. В нем девять пунктов, в каждом имя, фамилия, отчество, дата рождения. — Тут те, чья смерть от рук Казачихи доказана. А это — еще одна распечатка легла на стол — предполагаемые жертвы маньячки.

— Двенадцать человек? — поразился Роман.

— Казачиха, войдя во вкус, не могла остановиться. Я бы сказал, что ее обуревала жажда крови, если бы не одно обстоятельство — ее, крови, было очень мало или она отсутствовала вообще. Лариса душила своих жертв.

— Когда появились струны?

— В 1986 году. — Алексей ткнул пальцем в список жертв. — Андрон Залесский был виолончелистом. Весьма известным. Поэтому выбор орудия преступления не удивил. Задушили музыканта в квартире, где было много струн.

— А вторая жертва, убитая подобным образом, тоже имела отношение к музыке?

— Да, но отдаленное. Он был секретарем коммунистической организации московской филармонии.

— Залесский там же играл?

— Нет. Они даже не были знакомы, мы проверяли. Зато и с тем, и с другим тесно общалась… кто бы вы думали?

— Казачиха, — предположил Митяй.

— Ее сестра, — не согласился с ним Роман.

— Точно, Клавдия. Но после первого же допроса нам позвонили сверху и велели больше женщину не трогать, а если возникнут вопросы, звонить доверенному лицу товарища Петровского адвокату Либерзону. Мы челюсти тут же разжали, но из поля зрения Клавдию не выпустили. Я лично за ней следил в свободное от работы время. Но на момент, когда произошло следующее убийство, у нее было железное алиби. Я своими глазами видел, как она приехала на кладбище и провела несколько часов у могил мужа и сына.

— У нее был сын?

— Да. И он сгорел в той самой даче, где прошло детство сестер. Сыну Клавдии тоже очень нравилось там, и они большую часть года проводили в деревне. Благо от нее до Москвы рукой подать. В тот роковой день все обитатели дома в Москву отправились. Сестры на театральную премьеру, а паренек потому, что его одного оставлять не хотели, считали, рано еще. Да, уже с маму ростом и усы пробиваются, но все равно еще ребенок. Мальчишка злился, бунтовал. И чтобы доказать, что он вполне самостоятельный, вернулся в деревню в то время, пока мать и тетка были на спектакле. А после они с артистами отправились на банкет и явились домой лишь под утро. Тогда же Клавдии позвонил отец и сообщил страшную новость — ее сын погиб.

— Дом подожгли?

— Явно. За это даже кого-то посадили. Но не факт, что виновного.

— Казачиху сжечь хотели, а погубили безгрешного ребенка, — покачал головой Роман.

— Так что выходит? — перебил его Митяй. — Казачиха убивала поклонников своей сестры?

— Не только их, но… и их тоже. Во втором списке есть официальный любовник Клавдии. Путешественник. Он ездил по СССР на машине, снимал пейзажи, писал статьи о местах, где бывал. Но, встретив Петровскую, влюбился без памяти и решил осесть. Однако через два месяца отношений пропал. Она решила, что сбежал, не сказав «прощай», а оказалось, был убит. Труп путешественника был найден спустя год в овраге под Москвой. Мужчину задушили ремнем, а тело закидали песком и сучьями.

— Я думал, Казачиха не прятала тела, — заметил Рома.

— По-разному. Когда получалось замести следы, она делала это. Первые годы виртуозно. В поселке и ближайших деревнях без вести пропало много людей, и аборигены не сомневаются — все они стали жертвами Казачихи.

— Деревенские легенды, — отмахнулся Митя и, устав стоять, плюхнулся на стул. С которого его тут же согнал батя, потребовав еще одну порцию кофе, но послаще.

— Как вам удалось поймать Казачиху?

— Сама подставилась. Быть может, хотела, чтоб ее поймали. Как говорил наш психолог, приходит время, когда маньяки начинают этого жаждать. Поэтому допускают ошибки.

— В современных сериалах они, как правило, грезят о славе, — принялся рассуждать Комаров-сын, не забывая при этом готовить отцу кофе. — Казачиха тоже? Отец умер. Союз разваливается. Перестройка, гласность. Лавина новой информации. Новые кумиры, в том числе криминальные. А тут такой кадр — незаконная дочка одного из членов советского правительства, серийно убивающая на протяжении половины своей жизни. Да эта история тянет не на статью, даже не книгу — на фильм.

— Нет, Казачиха не хотела славы. Это точно.

— Это тоже психолог сказал?

— Я и без него бы это понял. Она очень мало говорила. Даже в свою защиту. А тех, кто алчет славы, не заткнешь.

— Да, тут ты прав. Так на чем она засыпалась?

— Стала светиться с будущими жертвами, оставлять улики на местах преступлений. Мы бы ее раньше взяли, но доверенное лицо покойного товарища Петровского, адвокат Либерзон, очень этому мешал. Как он потом сказал, был в долгу перед Андреем Геннадьевичем и до последнего отстаивал его честь. Его — не дочкину. Поэтому добился закрытых заседаний суда. А пока шел процесс, сдерживал любопытных, дорвавшихся до сенсаций журналистов. Каким чудом, я не знаю. Мощный старик был. Моя ему уважуха.

— Значит, за то, что дело Казачихи кануло в небытие, мы должны благодарить именно его, адвоката Либерзона?

— Вряд ли. Он скончался через несколько дней после того, как Ларисе Казаковой вынесли смертный приговор. Перенапряг свое старое сердечко.

— И замену смертной казни на пожизненное кто организовал?

— Без понятия. Я ушел в отставку с чистым сердцем. Я поймал и упек за решетку страшную женщину. Был уверен, что ее расстреляют. Но не интересовался, приведен ли приговор в исполнение.

— Почему? — спросил Роман.

— Говорю же, в отставку ушел.

— Бросьте, Алексей… как вас по батюшке?

— Давай без батюшек, — насупился старший Комаров, и его рыжие усы встали дыбом. — Но и без панибратства. Дядя Леша — нормально.

— Вы сами назвали дело Казачихи делом своей жизни. Вы на пенсию не уходили до тех пор, пока ее не поймали. Так что не надо заливать… Вы, я уверен, интересовались. Но? — проговорил Роман и вопросительно посмотрел на Комарова.

— Не получил никакого ответа, — буркнул тот. — А я, между прочим, поднял все свои связи. Но даже не узнал, в какую зону ее отправили. В итоге забил на это дело, чтоб нервы себе не трепать.

Роман встал из-за стола и прошел к холодильнику. В нем лежал сыр-косичка, который сейчас пришелся бы как нельзя кстати. Багров любил жевать, когда думал. Начинал с сухариков и семечек, но после них оставались крошки и шелуха, и Рома перешел на сулугуни.

— С Клавдией не разговаривали на эту тему? — спросил он, достав сыр и оторвав одну «прядь».

— Пытался связаться с ней — безуспешно. Петровской даже на суде не было, хотя прокурор жаждал вызвать ее в качестве свидетеля обвинения, ведь именно от нее мы о многом узнали. Но Либерзон предъявил справку о том, что Клавдия Андреевна по медицинским показаниям не может покидать больницу, куда попала сразу после того, как вскрылась правда о ее сестре.

— Психиатрическую?

— Нет, кардиологическую.

— А Казачиху на вменяемость проверяли? — спросил Митяй. Себе он тоже сделал кофе и вернулся с двумя кружками за стол.

— Естественно. Признана психически здоровой. — Алексей шумно втянул в себя кофе. — Вот не вспоминал о Казачихе долгие годы, а теперь только о ней и думаю. Жива, нет?

— Узнаем, — заверил его Роман.

— Как?

— Уголовные дела, как и рукописи, не горят.

— Это из Булгакова, да? — блеснул Митяй. — Про рукописи?

— Точно.

— Но про дела не понял.

— Они бесследно не исчезают. Всегда можно добыть информацию, главное, знать детали. А они у нас есть. И того, к кому обратиться.

— Он у нас тоже есть?

— Найдем. Но папочку я попрошу оставить мне.

— С одним условием. — Алексей Комаров накрыл папку своей конопатой лапищей. — Вы будете держать меня в курсе событий.

— Заметано, — согласился Роман и протянул руку, чтобы скрепить договор рукопожатием.