Свадьба прошла шикарно. Маша, наконец-то, расслабилась и, вдоволь наболтавшись со старой подружкой, весь вечер была в хорошем настроении. Виктор, видя это, надеялся, что их жизнь начинает налаживать, потихоньку возвращается в свое привычное русло, где нет ни пришельцев, ни пророчества гибели всего человечества, ни этого заносчивого, самоуверенного болвана, который всеми силами стремился втянуть их в продолжение той сумасшедшей авантюры. И поэтому, поддавшись хорошему настроению подруги, Виктор сам весь вечер от души хохотал над, может быть, и не очень смешными, но самыми что ни на есть свадебными шутками тамады, пил шампанское, участвовал в конкурсах и танцевал. И во всем этом праздничном веселье он и не заметил, что вечер закончился, и пролетело полночи. Молодые уже давно покинули гостей, а те предоставленные сами себе, спиртному с закусками и хорошей музыке не торопились покидать вечеринку. Но пить и плясать вечно не может никто.

Проснулся Виктор у себя в номере. Концовку праздника он откровенно не помнил. И хоть выпивка с закуской были качественные, голова все равно трещала так, что охота было засунуть ее в морозилку и не вынимать, пока она не остынет. Во рту же стоял тошнотворный привкус. Вот почему так всегда? Почему после вкусной еды, при условии, что ты пил, на утро постоянно ощущение, что во рту у тебя кто-то умер.

— Мерзость, — Виктор провел языком по сухому и шершавому, как наждачная бумага, небу.

Надо было подняться и попытаться привести себя в порядок.

Маши рядом не было, и ванна похоже уже была занята. Негромкий шум воды, доносившийся из-за двери, подтверждал предположение парня.

Номер, в котором они остановились, был простенький и не особо дорогой. Скажем так, средняя комплектация по средней цене для среднестатистического человека и без вида на море. До моря было вообще не близко, пять остановок на маршрутке и тебя дружелюбно приветствовал центральный пляж.

— Ага. Да, — донеслось еле слышно из ванны.

Виктор прислушался. Никогда раньше Маша не говорила по телефону в ванне.

— Да. Да. Как договорились. Ага.

Может с Яной говорит. Сегодня была запланирована культурная программа с посещением каких-то местных достопримечательностей.

Шум воды прекратился, и Маша вышла из ванны. Свежая, обернутая коротким полотенцем и с мокрыми волосами. Если бы голова у Виктора не раскалывалась, он бы точно не устоял перед соблазном сдернуть со своей любимой и эту последнюю тряпицу.

Маша присела на край кровати и наклонилась поцеловать парня. Определено метясь в губы парня, она в последний момент изменила траекторию движения и чмокнула его в лоб. Готовые к поцелую губы Виктора не коснулись ничего.

— Вот тебе и раз. Это что такое? — обиженно произнес парень.

В ответ Маша скривила лицо.

— От тебя плохо пахнет. Может быть тебе в душ? А потом… — она кокетливо подмигнула парню и приподняла край своего полотенца.

Как бы у Виктора не болела голова от такой провокации и приглашения он отказаться не мог.

— Бегу, — парень перекатился через всю кровать и, поднявшись на ноги, некоторое время пытался поймать равновесие. Еще пьяная голова не давала организму собраться. — Кстати, а с кем ты в ванной разговаривала?

— В ванной? — переспросила девушка. — Ни с кем. С кем я могла там разговаривать? Да и сотовый мой здесь. Вон, на тумбочке лежит.

Виктор посмотрел на стоящую с его стороны тумбочку. Отремонтированный смартфон Маши действительно находился там. И подложить, она его не могла успеть. Ведь она, выйдя из ванны, подошла с другой стороны кровати. Значит что? Виктор потер виски. Померещилось?

— Вижу, что на тумбочке, — ответил парень. — Значит глюки.

— А чертики зеленые по плечам не лазают? — с улыбкой съязвила Маша. — А то гляди, откапываться поедем, а не на экскурсию.

— Да ну тебя, — Виктор взял из маленького белого холодильника, стоящего под письменным столом, холодную бутылку минералки. Открыл ее и, сделав пару глотков, отстранился, придирчиво рассматривая этикетку на бутылке. Почему-то ему казалось, что вкус у местной минералки не будет таким резким, даже несколько противным. Парень закрыл бутылку и вернул ее в холодильник до лучших времен.

— Я тебя дождусь сегодня? — Маша уже скинула с себя полотенце и натирала кожу каким-то маслом. Плавными движениями массируя себе сначала точеные руки и изящные плечи, затем высокую и очень соблазнительную грудь, а потом плоский с темной ямкой пупочка животик.

Виктор судорожно сглотнул и, не дожидаясь пока обтирание спуститься ниже, ринулся в ванную, по дороги стягивая с себя одежду.

— Я быстро, — донеслось из закрытой ванны.

Быстро у Виктора получилось не только привести себя в порядок. Видимо общее возбужденное состояние после свадебного вечера наконец-то нашло выход, и парень искренне надеялся, что закончить успел не он один.

Маша, не высказывая никакого недовольства, снова скрылась в ванной. «Может все-таки успела?». А Виктор лежал на кровати и расплачивался за вчерашнее веселье и утренний секс нестерпимой пульсацией в висках. Свернувшись калачиком и, обмотав голову покрывалом, он пытался не шевелится и не думать, хотя бы мгновение. Но человек такое животное, что вынуждено думать всегда, даже тогда, когда считает, что и не думает вовсе. От боли из глаз парня катились слезы. И с каждой слезинкой Виктору казалось, что боль отступает. А через некоторое время, когда сонное состояние вновь поволокло его из реальности, он как будто бы даже перестал чувствовать боль. Но вышедшая из ванной Маша вернула его к бодрствованию.

— Может тебе пивка, — сочувственно спросила она. — А то выглядишь ужасно.

Виктор и сам уже задумывался над вопросом опохмела. Но, во-первых, он никогда раньше не похмелялся, стойко перенося невзгоды бодуна на ногах или в постели. А во-вторых, парень опасался, что бутылочка пивка, принятая на вчерашние дрожжи, превратит его сегодняшний день в продолжение вчерашнего, и никакой экскурсии ему в этом состоянии не осилить. Хотя с больной головой болтаться по жаре удовольствие тоже сомнительное.

— Спасибо, — Виктор сделал над собой усилие и, перекатившись через кровать, вновь поднялся на ноги. — Лучше поесть и цитрамон. А потом минералочки побольше. Слушай, а куда мы сегодня направляемся? На улице явно выше тридцати.

— Не переживай, тенька тебе сегодня хватит, — ухмыльнулась девушка. — Сначала ботанический сад, потом обед и пещеры. Там должно быть прохладно.

Парень представил, как погружается в прохладный сумрак какого-нибудь грота, под сводами которого тихим шепотом общаются между собой волны, уже сгинувшие в бескрайнем море и только накатывающие на скалы. Делятся историями, переходящими от одной волны к другой, пропадающими лишь в начале своего повествования или, наоборот, навечно замирающими под каменным потолком никогда несмолкающим эхом.

— Было бы не плохо, — парень вновь вытащил из холодильника бутылку с минералкой. Только теперь он не пил ее, а просто прислонил к голове, периодически перекатывая с одной стороны на другую.

На счет грота Виктор ошибся. После посещения сочинского дендрария, на экскурсию которого явилось лишь человек десять из вчерашних двухсот приглашенных, причем молодоженов и самих не было, в местной кафешке был организован легкий обед. На котором парень не удержался и пропустил бокал легкого разливного пива какого-то местного производителя, пива настолько разбавленного, что его легкость можно было бы сравнить с абсолютной невесомостью. Благо хоть не горькое и, что было Виктору приятно в особенности, пиво было холодное. Закрепив полученный результат бутылочкой проверенного, числившегося за счастливым номером семь, пива, которое почему-то называют экспортным, хоть и продают его во всех наших магазинах, Виктор отчетливо осознал, что жить хорошо. Еще бы ни куда не дергаться, а спокойно посидеть в прохладном помещении.

Но на пороге кафе появились виновники их с Машей совместного отпуска, и вся компания, которая, кстати, уже увеличилась раза в три (и когда только пришли?) отправилась на ожидавших их комфортабельных маршрутах к Воронцовской пещере.

Вылезая из маршрутки, парень понял, что что-то не так. Что-то не склеивалось в его сознании, начало рваться, как будто бы он что-то хотел сделать, сказать и забыл это. Забыл и был не в силах сдвинуться в мыслях назад, натыкаясь на непреодолимую незримую преграду.

Он, отчетливо помнящий весь свой день, стал терять его части. Только он вспомнил, про неудачный утренний секс и тут же потерял нить, связывающую его мысли с воспоминанием. А еще через мгновенье забыл уже и про то, что что-то забыл, ощутив в душе лишь неприятный осадок, отчего-то плохо им сделанного или не сделанного вовсе.

И так за фрагментом фрагмент у него поочередно стали выпадать все составные части прошедшего дня, наполняя парня раздражением и ослабляя его внимание. Мир вокруг начал осыпаться как карточный домик, только вот парень этого не замечал. Или замечал, но тут же забывал об этом.

Вот он стоял у входа в пещеру, а через миг уже нашел себя в какой-то ее ветке. Вот он в компании веселых вчерашних собутыльников, а отвлекшись на Машин смех, обнаружил, что находиться один посередине какого-то странного туннеля.

— Странно. Мы же были в пещере, — успел удивиться Виктор. Но и это удивление забылось им через секунду. А вот отсутствие Маши заставило парня заволноваться.

Забыв весь сегодняшний день и не обращая на это внимание, Виктор, как наяву, вспомнил тот вечер в метро, когда он брел по обреченной станции в поисках своей девушки. Тоска и отчаяние вновь наполнили сознание парня, как и тогда. Он ощутил давящее одиночество и не испытываемое им ранее чувство страха ограниченного пространства. Хоть представший перед ним туннель был ограничен лишь по бокам и сверху, парню было недостаточно двух свободных дорог спереди и сзади. Ему казалось, что туннель сжимается вокруг него, стоит ему лишь на миг ослабить контроль над ним. Но как только он начинал вновь всматриваться в серые стены и свод, чувство давления тут же отступало.

— Ага. Да. Ну, мы же договаривались, — раздался где-то впереди голос Маши.

— Маша! — громко позвал Виктор девушку и от неожиданности завертелся по сторонам, прикрывая голову. Эхо тяжелым молотом ударило по нему. Отраженное и усильное оно вернулось к парню, заставив того на миг, вновь потерять контроль над сводом и стенами, которые не замедлили воспользоваться попыткой, чтобы тут же задавить парня, расплющить его по серому бетону. Но через мгновение, вернувшееся самообладание разжало стягивающиеся над его головой тиски.

— Маша, — уже тише позвал Виктор.

Если после его первого оклика девушка и ответила, то, как считал Виктор, он ее мог и не услышать, оглушенный усиленным эхом. Но в этот раз девушка точно не отозвалась. А где-то впереди опять раздался ее голос.

— Нет. Мы вдвоем. А он? — легкий смешок прервал ее слова. — Не, не знаю. Пусть его. Надоело.

И вновь смешок, с которым девушка умело обращалась, добавляя в него тонкие эротические нотки. Точь-в-точь такие же, какие использовала при заигрывании с Виктором.

Парень ничего не понимал. С кем его девушка там шепчется, причем, явно флиртуя? Почему не слышит его окриков, когда сам он отчетливо слышит ее голос? И кто это ей надоел? Не он ли?

Виктор сделал несколько шагов в направлении голоса подруги. Освещенный участок, образовав вокруг парня кокон, сместился вместе с ним, освещая лишь тот участок туннеля, в котором находился он сам. Будто по стенам были расположены датчики движения, включающие освещение лишь на том участке, где проходил парень.

— Чертовщина какая-то. Где я вообще? — Виктор на миг задумался о том, как попал сюда, да и куда это вообще «сюда». Но вспомнить так ничего и не смог.

Смех раздался снова. Виктор побежал по туннелю навстречу Машиному голосу. Казалось, что девушка смеется совсем близко, пару метров. Но и через минуту бега, парень не приблизился к ней ни на чуть. А девичий голос раздавался все так же рядом.

Виктор остановился. Перестал реагировать на голос подруги и решил осмотреться по сторонам более внимательно. Стены туннеля — серый бетон, дугой переходящий в свод. Ничего более. А под самым верхом грушевидные цеховые светильники, находящиеся один от другого на одном и том же расстоянии, примерно в десяти метрах. И когда Виктор пересекал условную невидимую черту, то предыдущий светильник гас, а находящийся впереди загорался.

Виктор, слыша смех своей подруги, испытывал жуткое ощущение дежавю. Вспомнил их путешествие по канализации, когда Маша вела их к капсуле. Но тогда он был не один. Маша была рядом. И еще этот парень. Игорь.

— А он нас не найдет? — раздался тихий мужской шепот.

Виктор застыл, не двигаясь, коря себя за то, что вспомнил про Игоря. Чей это мужской голос? Уж не его ли мыслями навеянный.

— Нет. Куда ему, — звонко засмеялась Маша.

— Маша, где ты? Кто с тобой?! — громко прорычал Виктор и, будучи готовый к сильному эху, все же не переставал отчаянно вслушиваться, в надежде уловить возможный ответ.

Эхо вновь ударило молотом по нему и укатилось вглубь туннеля. А ответа так и не было.

— Вы что, издеваетесь?! — еще громче проорал Виктор. — Где вы?

И, не в силах стерпеть отраженного эха, склонился, зажав себе уши руками, раскрыл рот и тихо застонал, выпуская с воздухом вибрации, которые разрывали его череп.

— А-а-а-а!!! — скрежетал он зубами. — Хваааатииииит!!!

Виктор всю еще стонал, когда понял, что эхо уже смолкло, а стены туннеля неуклонно приближаются к нему. Но, черт побери, как же ему было больно. Он собрался с мыслями, отстранив от себя свод и стены, протер ладонями по лицу и в испуге замер, рассматривая свои руки. Они были в крови. Он ощупал нос, но кровь шла не из него. Тогда он вновь докоснулся до ушей и ощутил сочащуюся из них жидкость. Кровь.

Страх рванулся из его груди частыми сильными ударами сердца, адреналиновой волной заполнил мозг, заставляя давление в сосудах возрасти. Парень боялся, что давление будет расти дальше, и от его страха оно продолжало расти. И тогда, не зная, что делать, Виктор твердыми и напряженными, как будто бы последними в своей жизни шагами (дойди или умри) дошел до холодной стены туннеля. Прислонился к ней и медленно сполз на пол, закрыв глаза. Холод бетона просачивался в тело парня, заставляя его кровь работать на согревание организма, а не на его надрыв. Виктор попытался максимально расслабиться, что бы давление спало. И через некоторое время ощутил, что ему становиться легче. Сердце успокоилось, а голова даже получила какую-то ясность в мыслях, которой не было раньше. Кровь больше не сочилась, а противно стягивающей корочкой, засохла у него на щеках и волосах.

И только парень стал себя нормально чувствовать, как вновь раздались уже сладострастно постанывающие голоса.

— Да. Да. Не останавливайся. Еще.

Машин шепот и чье-то тяжелое дыхание. Почему-то в вероятные партнеры девушки в сознание парня набивался только Игорь.

«Чертов Игорь, место которому под грудой таких же, как он безмозглых болванов, лезущих несметной ордой в игольное ушко и давящих там самих себя. Игорь, которого они с Машей, рискуя своими жизнями, спасли. Что там пророчествовала Маша: „Он спасет нас когда, мы спасем его??!!“. Да он трахает тебя где-то там, а я слышу это, и потому он трахает и меня тоже, прямо в мой мозг. Это спасение? Он не спасает, он приговаривает нас за его спасение».

Голова у Виктора вновь начала закипать. Он вскочил и быстрым шагом направился на звук, который, то появлялся, то исчезал.

— Да. Вот так, — подрагивающим голосом стонала девушка. — Ееещеее.

— Черт! — Виктор остановился. — Черт! — повторил он еще раз, присел на корточки и, наверное, первый раз за все время, проведенное им в этом туннеле, попытался логически подумать, отбросив в сторону все свои переживания. И в самом деле? Что он так нервничает? может там и не Маша вовсе и не этот Игорь, а какая-нибудь изголодавшаяся друг по другу влюбленная парочка, которой нет места для соития в нормальных человеческих условиях. Тем более, как неожиданно вспомнил Виктор, они-то с Машей сейчас должны быть в Сочи, а этот Игорь где? Правильно в Москве.

Немного остыв, Виктор задумался. И выходило из его раздумий следующее. Во-первых, почему, когда он перемещается, то свет идет за ним? Если следовать логике включения света, реагирующего на движение, то там впереди, где должна быть якобы Маша с якобы Игорем, тоже должен гореть свет. Но в туннели нет больше освещенных участков, лишь тьма, кроме его освещенного островка. Во-вторых, …

Но додумать про «во-вторых», парень не успел. Раздался громкий, но не причиняющий боли смех Маши. Не то эротическое воркование, как несколько секунд назад, а злая, издевающаяся насмешка. А затем, как будто подслушав мысли Виктора, лампа над его головой погасла, и зажглась другая. Отгорела пару секунд и передала эстафету следующей лампе, и так далее.

— Неее. Так нельзя, — неизвестно кому протянул Виктор, а сам бегом принялся догонять удаляющийся свет. Он вновь вспомнил их путешествие по подземке, когда, стоя по колено в холодной воде, они на ощупь пробирались по стене канализационного стока в полной, абсолютной темноте. Больше он в темноту не хотел.

Бежал парень не долго. Выдержать скорость равную пяти метрам в секунду, он не мог. Да что там, он и разогнаться-то так не мог. Поэтому светлое пятно, постепенно уменьшаясь в размерах, удалялось все дальше и дальше, и, превратившись в маленькую желтую точку, в конечном счете, исчезла совсем, где-то очень и очень далеко. И Виктор не увидел никого, кто мог бы находиться в туннеле поблизости. А это значило, что никого рядом и не было. Да и голоса якобы Маши и якобы Игоря пропали, отступив от сознания парня вместе со светом. Теперь он находился в полной темноте и в абсолютной тишине.

Страха, как не странно, Виктор не испытал. Понимая, что он сейчас совершено один в темном пустом туннеле, его, наоборот, охватило чувство покоя, такого внятного уравновешенного состояния, что, казалось, это не он находится в туннеле, а сам туннель является лишь его частью, причем не такой уж и основной, но весьма важной.

Виктор лег на спину ногами по направлению исчезнувшего света. Пол, в отличие от предыдущего контакта, был не холодный, а слегка теплый, так что лежать на нем было очень даже комфортно. Медленно вдыхая и также медленно выпуская воздух, парень просто отдыхал. И на одном из выдохов, он неожиданно вспомнил весь свой день, от пьяного пробуждения до момента, когда мир вокруг него стал рассыпаться. Вспомнил свой день и понял всю его несуразность и однобокость. Он крутил воспоминания в голове, как обыкновенную 2-d пленку. А жизнь-то имеет куда как больше измерений. Понял, что кроме общих впечатлений о свадьбе и экскурсии в том же парке, сочинском дендрарии, у него нет никаких воспоминаний, как будто бы ему просто сказали, что он там был. Да и обвал сознания, после которого он оказался в этом туннеле. Такого в реальности не бывает.

— Я просто сплю.

И эта мысль вспыхнула в его голове, маленькой лампочкой прозрения. Все, что он сегодня пережил, это лишь сон. Ведущий, как и прежние его сны к кошмару, но отчего-то не приведшие туда полностью, оборвавшиеся на подступах к нему. В тех, других снах, Виктор понимал, что видит сон, лишь, когда просыпался или через несколько минут после пробуждения, когда желание убить лежащую рядом Машу спадало. Но такого, как сейчас, чтобы осознать, что видишь сон, когда сам находишься во сне, такого с парнем еще не было.

И от этого осознания Виктору хотелось рассмеяться. Сон же его, значит, он и есть его творец. Парню было легко и спокойно. Он чувствовал внутренний подъем. А голова соображала все ярче и четче.

Сон-то, конечно, его, но кто-то изменил его привычное развитие, не оборвал его, а именно изменил, дав Виктору понять это.

— Вы хотите мне что-то показать? — обратился парень к окружающей его темноте. — Туннель — это путь, дорога без права изменения направления. Правильно? Я должен пройти по туннелю до конца? И тогда, что-то узнаю?

В голове взорвалась, загоревшаяся там до этого лампочка. Но свет ее не угас, израсходовав свой ресурс, а, вырвавшись из прозрачной клетки, заполнил все сознание парня золотистым сиянием. И Виктор понял, что его выводы верны.

— Тогда я готов. Пойдемте.

Парень поднялся с пола. Свежий, бодрый и уверенный в себе. Ну и что, что вокруг темно, дорога-то одна, вслед за ушедшим светом. Виктор дошел до стены и твердым шагом направился вдоль нее. Споткнуться он не боялся. Это же его сон. Зачем ему чинить препятствия у себя на пути?

Но хоть сон был и его, идти ему пришлось долго. Так долго, что он успел уже десятки раз обдумать и передумать: кто и что этот кто-то собирается ему показать.

Парню было ясно, что его, как и в истории с метро, не двусмысленно используют, ведут. А это могло значить лишь одно, выбора, который им предложили, на самом деле не существовало. Была лишь иллюзия этого выбора. А создавать такую иллюзию надо было очень продуманно. Вот именно так, как сейчас, и как все дни, прошедшие после катастрофы.

Дрессировка животных, да и людей тоже, проходит как? Да очень просто. Принцип кнута и пряника. Кнутом, как понял Виктор, являлись все кошмары, которые снились ему и Маше. Мол не хотите делать правильно, делайте как хотите, но при условии, что лишь до того момента, пока не сделаете правильно, а мы вас будем в это время пороть. Наставляя, что делать нужно только правильно, направляя вас этим кнутом, что бы вы не сбились в своем выборе. Вот такой вот кнут. А пряник? А пряник, вот и он. Когда ты вроде бы и сам что-то делаешь, причем делаешь правильно, а это значит, что ты не сопротивляешься наставлению, то тебе дают возможность порадоваться, дают право думать, что ты сам все можешь делать правильно и даже можешь контролировать все, что делаешь.

Хоть Виктор и испытывал радость от своего прозрения, но ему становилось грустно от своих же выводов. Этот инопланетянин, Эрид Фан, кажется, когда сказал, что их будут пугать кошмарами, был абсолютно искренним. Он только не сказал, что кошмары будет насылать именно он, для того что бы спровоцировать их поход. Куда там говорил Игорь? В Крым? Понятно. Вот тебе и правильный личный выбор. И кошмары отступят, когда смиришься с этими мыслями. А эти его передатчики-капли, не через них ли он и напускает эти ужасы?

От этой мысли в голове вспыхнула еще одна лампочка, только очень тусклая, и она не разорвалась. Почти не видимая на общем ярком фоне прозрения, эта лампочка-идея обрела свою изолированную резервацию, которую до определенного момента надо было бы подержать закрытой. Вдруг его поводырь заметит эту несломленную колонну сопротивления. Пока же стоило идти намеченным курсом, не выказывая ни чем, что сам с этим курсом не согласен, а наоборот доказывать, что ты искренне веришь в то, что сам этот курс и выбрал для себя.

В паре шагов впереди Виктор заметил неяркое свечение у стены. Подойдя ближе, парень увидел в стене нишу в человеческий рост. А в ней в позе лотоса, закинув ногу на ногу, сидел старик, окутанный серебристым сиянием.

Буддийская монашеская одежда на нем и узкие разрезы глаз показались Виктору очень знакомыми, и он вспомнил, кого ему так напоминает этот старик. В черно-белых интернет мемах, именно этот лысый, с кустистыми седыми бровями и такой же седой бородой монах выдавал какую-нибудь идиотскую мудрость, назидательно подняв в верх указательный палец. Типа такой: «Пить не выход, но вариант».

Старик сидел с закрытыми глазами, но когда Виктор приблизился к нему поближе, монах открыл глаза, и с серьезным видом просюсюкал еле различимые слова.

— Достичь света, — сказал он, подняв вверх указательный палец. — Можно только из темноты, — и замер так, не двигаясь, как на картинке. Только, в отличие от интернет мемов, сейчас монах-мудрец не улыбался, завершая свою мысль.

Виктор постоял некоторое время, ожидая продолжения, но больше замерший старик так ничего и не выдал. Парень, понимая, что мудростей от старика больше не будет, пошел по туннелю дальше.

— Значит, достичь света можно только из темноты, — повторил про себя Виктор. — Отметим это.

Отчего-то парень понимал, что все, что сейчас с ним происходит, нужно хорошенько запомнить. Вполне вероятно, эта мудрость ему еще пригодится.

Ниша с замершим стариком осталась позади, вновь погрузив Виктора в кромешную тьму. Но длилась тьма на этот раз недолго. Впереди вновь обозначилось сияние, только на этот раз красное. А в открывшейся парню нише размахивая пышными, цветастыми юбками, кружилась вокруг своей оси Маша. Только выглядела она достаточно непривычно. Помимо цыганской юбки, переходящей в подобие корсета с тонкими лямками на плечах и очень откровенным декольте, из разреза которого при каждом повороте девушки так и норовила выскользнуть ее грудь, у Маши была не ее, привычная Виктору, прямая прическа под каре. У нее по плечам развивались длинные, кудрявые локоны, черные, как сама темнота, через которую шел парень. Губы девушки, выкрашенные ярко-красной помадой, растягивались в веселой улыбке, поблескивая чистейшей белизны зубами. Она была весела, ей явно нравилось кружиться в танце в этом красноватом сиянии.

Неожиданно Маша остановила свое вращение, и, прикусив нижнею губу своими белоснежными зубками, а затем, позволив ей медленно выскользнуть, она, чуть-чуть наклонив на бок голову, кокетливо посмотрела на Виктора. Грудь ее часто вздымалась, еле сдерживаемая корсетом платья.

Парень никогда раньше не видел во взгляде своей девушки столько страсти. Явно уловив мысли Виктора, Маша улыбнулась еще шире, засмеявшись, мотнула головой, так, что ее волосы, описав пол-оборота, застыли лишь на одном из ее плеч. А потом, не переставая улыбаться, она чуть-чуть наклонилась вперед к Виктору и очень тихо произнесла слова, так тихо, что парень их толком и не расслышал, а, можно сказать, прочитал по ее ярким соблазнительным губам, от которых, как показалось парню, приятно пахло какими-то сладостями.

— Отличить свет от темноты легко, это как разграничить добро и зло или белое и черное.

Сказав это и игриво подмигнув Виктору, Маша вновь закружилась в своем танце, и, воздев руки к верху, испарилась в красном сиянии, оставив после себе лишь еле уловимую дымку.

— Вновь мудрость, — отметил Виктор. — Запомним.

Парень пошел дальше, теперь точно зная, что искать. Какую-то нишу с кем-то внутри. Но мимо следующего пророка он чуть было, случайно не проскочил. В слабом, темно-синем свечении, попавшаяся ему под руку ниша была абсолютна незаметна. А в ней, и тут Виктор нервно сглотнул, в ней, подвешенный за запястья, связанные цепью, причем подвешенный так, что плечи оказались вывернуты наизнанку, видимо сначала руки связали сзади, а потом вздернули их вверх, заставляя суставы вывернуться. В общем, в ней, в этой нише, болтался на цепи исхудавший, обросший грязными жидкими волосами сам Виктор. Точнее жутко измученная его карикатура.

Парень зябко поежился, вглядываясь в самого себя. Голова у карикатуры была опущена вниз, так, что глаз не было видно. Одежды на теле не было, только какие-то изодранные штаны болтались на босых ногах. Ребра подвешенного так сильно выступали из под кожи, что, казалось, будто это уже и не живой человек висит перед Виктором, а его скелет, по неведомой причине, до сих пор обтянутый кожей.

Виктор, молча, стоял перед собой и, затаив дыхания, ждал, когда его карикатура заговорит. Но время шло, а замученная пародия на него все молчала. Когда же парню надоело ждать, и он собрался было уйти, то, уже отвернувшись от ниши, услышал тихий шлепок. Парень обернулся назад, и увидел, как с носа и подбородка подвешенного, срываются капли, с тихим шлепаньем разбиваясь о камень внизу.

Парень придвинулся к своей карикатуре ближе, и она начала поднимать голову. Цепи на ее руках слабо заскрипели, от производимого движения. Приблизившийся ближе к исхудавшему лицу самого себя, Виктор в ужасе отшатнулся прочь. Глазницы у измученного человека были пусты. Два темных провала, из которых текли слезы.

На душе у парня стало тревожно. Он-то думал, что вырвался из гнета кошмаров, а происходящее сейчас явно было приветом оттуда.

Подвешенный, исхудавший двойник Виктора раскрыл слипшиеся от долго молчания и обезвоживания тонкие, иссушенные губы и дрожащим, хриплым голосом произнес:

— Нет ничего в мире темнее, чем душа человека.

Голова карикатуры бессильно рухнула на грудь, заставив цепи вновь жалобно застонать. Тут уж Виктору не надо было никаких знаков, что откровение закончено. Он, не сводя взгляда с ниши, быстрым шагом пошел дальше в темноту, пока темное сияние не скрылось от его глаз. Тогда он, переведя дыхание, повторил про себя свои же слова, накрепко запоминая их.

Идти дальше Виктору пришлось уже не в таком приподнятом состоянии духа, как прежде. Увиденное в последней нише, заставило его вновь задуматься о правильности своего пути. Да вообще о правильности своей жизни. К чему он стремиться? Для чего живет? Что бы стать мудрым, как старик-мудрец в первой нише? Или же что бы беззаботно радоваться жизни и цвести до определенного срока, как Маша во второй? А может, смысла в жизни вообще нет? Потому что он, как и его карикатура в третьей нише, в итоге окажется слеп и безволен, потому что у него нет свободы выбора, а есть лишь ее иллюзия.

Так парень шел и шел, пока впереди, прямо перед ним, а не в нише с боку, появилось яркое золотое сияние. Пока еще далекое, оно, тем не менее, с каждым шагом становилось все ближе и ближе. Когда же Виктор подошел к источнику сияния вплотную, у него не осталось сомнения в том, что он видит.

Перед ним, занимая все пространство от пола до потолка, восседал в позе лотоса золотой Будда. Левая рука его лежала на ногах раскрытой ладонью вверх. А правая, тыльной стороной ладони была направлена в сторону Виктора, как бы свисая с голени. Взгляд был приветлив, и, казалось, хоть статуя и была во много раз выше Виктора, что Будда смотрит на парня не свысока, а так, как если бы они с ним находятся на равных.

Виктор подошел вплотную, изучая представшую перед ним статую. А когда решил прикоснуться к сияющему символу буддизма, то статуя, уперев свисающую до этого руку в пол рядом с парнем, нависла над ним и громким, глубоким голосом спросила:

— Ты все понял?

Виктор лишь медленно кивнул, поражаясь размерам нависшего над ним лица.

— Тогда все, — статуя выпрямилась, занимая изначальное положение.

Виктор отступил от нее чуть назад и почувствовал, что нога не находит опоры. Он взмахнул руками и, падая, лишь успел подумать, что этого не может быть. Сзади же была опора.

Упав, Виктор тут же вскочил обратно. Да и упав ли, он вскочил? За окном светало, парень находился у Маши в квартире, а сама девушка испугано таращилась на него, уперевшись в подушку локтями.

— Ты чего? — сонно спросила она.

Виктор вспомнил, что все им увиденное и услышанное было лишь сном.

— Опять кошмары? — понимающе предположила девушка.

Виктор улыбнулся, чувствуя, как страх падения отступает в прошлое, а на замену ему выходит давно не испытываемое им чувство уверенности. Он впервые за месяц проснулся выспавшимся и отдохнувшим.

— Нет, уже не кошмары, — ответил парень и, пододвинувшись к Маше, нежно поцеловал ее в губы. — С ними покончено. Спи.

Утро, как и настроение у Виктора, было прекрасным, чего не скажешь про настроение Маши. Девушку вновь мучили кошмары. Выглядела она под стать им. Глаза впали еще глубже, скулы на некогда округлом личике заострились, а улыбка посещала ее все реже и реже. Но Виктор надеялся, что сегодня была последняя ночь их мучений.

Поднявшись с кровати, парень тихо, чтобы не будить подругу, собрал свои вещи и, заглянув в сумочку Маши, достал оттуда маленькую прозрачную капельку. Затем перекусил быстро состряпанным бутербродом и вышел из квартиры. Ночевал он не у себя, поэтому на работу, которая находилась рядом с его местом жительства, парню предстояло добираться на метро.

Опять метро. Как ему теперь было сложно туда спускаться. Каждый раз, сходя с последней ступеньки эскалатора, он то и дело ожидал чего-нибудь не просто плохого, а ужасного, что где-то рядом что-нибудь взорвется или поезд вновь вылетит на станцию. Так что поездки в метро стали для него почти что каждодневным испытанием воли и смелости. Но сегодня парень об этом даже не задумался, напевая у себя в голове какую-то песню, он, не заметно для самого себя, доехал до нужной ему станции.

Поднявшись из подземки, он остановился, с наслаждением всматриваясь в урбанистический пейзаж перед собой. Он, как какой-нибудь гость столицы, первый раз оказавшийся почти в самом ее центре, медленно и с восхищением переводил взгляд от одной многоэтажки на другую. Смотрел на яркие вывески магазинчиков, как на праздничные упаковки подарков, в которых тебя обязательно должен был ждать какой-нибудь сюрприз. А в голове звучали слова героя, сыгранного Юрием Яковлевым, в известной всем жителям России комедии, когда тот с балкона взирал на раскинувшуюся перед ним Москву, выказывая царское одобрение не только представшему перед ним виду, но и, что немало вероятно, водочке, которую он выпил до этого. Причем слова эти звучали у Виктора в голове, тем же голосом и с теми же интонациями.

Переводить взгляд с очертаний высоток на окружающих его людей Виктор старался по возможности реже. Что на них смотреть? Только себя расстраивать. Загнанные с самого утра, они все торопились и торопились, тихо ругаясь, некоторые даже про себя, а некоторые и погромче, на снующих туда сюда таких же, как они муравьишек, перетаскивающих с места на место приобретенные ими заботы, невыполненные обязательства и навязанную огромным муравейником ответственность.

Поймав себя на этой мысли, Виктор даже взгрустнул, омрачив этим свое превосходное настроение.

Город рабов. Да что там город. Целая страна. Одна шестая часть суши рабов, которые пожирая ненужные, но навязанные им стереотипы, сами уже давным-давно стали таким же стереотипом. И я такой же раб. Игорь копнул свои мысли еще чуточку поглубже и, как не хотел этого делать в такой чудесный день, но все же провел некую параллель между своим ночным прозрением и жизненным укладом миллионов москвичей. И получалось у него, что все люди не имели свободы. Ни самый последний неудачник (у него, кстати, свободы в этом плане было как раз и побольше), ни самый богатый и успешный человек города. И у того и у другого были свои обязательства, и у неудачника их было меньше. А обязательства, это своего рода кнуты. Можно, конечно их не выполнять, но в таком случае со временем можно было стать тем самым неудачником. А если и неудачник перестанет выполнять свои обязательства, то тогда все конец жизни. Кушать-то что-то и на что-то надо.

Вот и получается, что как бы мы себя не обманывали, думая, даже скорее мечтая, что мы свободны, в итоге, если пошире раскинуть мозгами, выходило, что свобода это не особый личный путь или выбор, это лишь немного увеличенный ассортимент одного и того же пойла, которым мы сами себя и опаиваем, и получаем от этого некоторое удовольствие, то бишь пряник. Вот не хочешь ты сегодня дрянного пива, и деньги позволяют гульнуть, ты возьмешь бутылку дрянного мартини, или пойдешь в какую-нибудь, по факту пивнушку, но позиционирующею себя как ресторан, и будешь пить там тоже дрянное пиво, но за большие деньги. Вот такая вот свобода выбора, как пример.

«А вообще, а что такое свобода?»

Виктор задумался, не зная, что ответить. Ему стало еще грустнее. Он сам себе не мог ответить на вопрос, что такое свобода. Отдых не дома, а в Египте? По факту может быть, что Да. Но ключевым словом остается отдых, а место его проведения это лишь ассортимент, и то зависящий от выполнения нами взятых на себя обязательств.

Виктор закрыл глаза, поднял голову вверх, чувствуя, как кожу согревает ласковое утреннее солнце. А потом, отбросив в сторону все материальные атрибуты, которые мы, так или иначе, перебираем, когда пытаемся узнать что такое свода для каждого из нас, парень очень четко сформулировал «Свобода — это независимость от внешних и внутренних обязательств». И тут же, сдаваясь на милость дрессировщика с кнутом, добавил: «Поэтому никогда ни я, ни человечество в целом не будем свободны. Так как человек — животное социальное, а быть не зависимым в социуме нереально. Все мы друг дружке должны, а скорее даже обязаны. Так что пашите негры, солнце еще высоко».

Улыбнувшись грустно, но все-таки не трагично, парень направился дальше. Его обязательства и, как факт их выполнения, увеличенный ассортимент материальных атрибутов свободы, ждали своего раба, отсчитывая каждую минутку его неявки на рабское место. Виктор улыбнулся, конечно же, не рабское, а рабочее место.

И все же кое-что Виктор намеривался исправить, собирался, так сказать, изъявить свою волю, не посредством выбора между предложенными ему вариантами, а путем полного отказа от навязанного ложного выбора. Капли-передатчики. Если во сне он и боялся, что маленькую тусклую лампочку своеволия заметить поводырь с плеткой, то сейчас он был решительно настроен на проведение диверсии. Спрятать эти прозрачные капли у себя в магазине и посмотреть, будут ли в отдалении от них ему с Машей портить жизнь ночные кошмары. И если так все и получиться, то можно будет сделать вывод, что эти капельки совсем не передатчики, по крайней мере, не устройства для общения, а мини бомбочки, каждый раз подрывающие сознание, когда оно наиболее расслабленно и уязвимо.

В одном из закоулков перед магазином Виктор заметил группу бомжей, роющихся в мусорных баках, отсеивающих не очень плохой мусор от очень плохого. Виктор с сарказмом усмехнулся. «Отбросы общества роются в отбросах общества». Грубо? Виктор так не считал. Во всех культурах и во все времена существовала эта отдельная каста людей, которые либо по своей воле, либо, что не редкость, по чужой, становились изгоями в обществе, и, как следствие, абсолютно свободными людьми. А вообще, парень искренне надеялся, что его жизнь в итоге не приведет к такой форме свободы.

Проходя мимо бомжей, Виктор инстинктивно задержал дыхание. Не то что бы от них шел нестерпимый запах. Нет. Парень боялся вдохнуть их вонь, ассоциируя ее с болезнью. И чтобы не заразиться их свободой, он, отвернувшись и не дыша, шел мимо. А отвернулся он зря.

Один из бомжей. Такой же, как и все, обросший и тощий, в изношенных оборванных тряпках, тихо сидевший у мусорного бака, неожиданно вздернулся, когда Виктор проходил мимо. Не сводя с него безумных горящих фанатическим огнем глаз, бомж, как кошка перед броском, ждал, когда парень окажется к нему спиной. И он дождался.

Рванувшись с места, как ужаленный, он с прытью несвойственной людям данного класса, подлетел к Виктору и, схватившись за болтающуюся на его плече сумку, дернул ее так сильно, что парень, развернувшись на месте, не удержал равновесие и упал на асфальт. Непрочные крепления сумки не выдержали и, разорвавшись, ремешок черной змейкой выскользнул из рук ничего не понимающего парня.

Виктор, лишь на мгновение запутавшийся в своих ногах, правильно оценил ситуацию и, вскочив с асфальта, бросился за воришкой, который уже вовсю прыть бежал прочь, изредка оборачиваясь на парня своей какой-то сумасшедшей улыбкой. Не хватало только белой слюны через растянутые в кривой усмешке губы.

Хоть у воришки все же и было преимущество в дистанции, но расстояние между ними постепенно сокращалось. И бомж, понимая, что не уйдет, стал на ходу ковыряться в сумке парня. Темп его упал еще больше и Виктор без труда одолел разделяющее их пространство. Не снижая скорости, он схватил воришку за его оборванную футболку и, крутанув его так, что ткань футболки под пальцами расползлась на лоскуты, отбросил бомжа в сторону. Теперь настала очередь падать воришки. Но он, вроде бы и не замечал своего падения, все так же безумно ковыряясь в чужих вещах.

С шумом упав на асфальт, бомж, не обращая внимания на ссадины и ушибы, кинулся к вылетевшей из его рук сумке, содержимое которой так же разлетелось по асфальту. И Виктор, хотел уже от всей души пнуть стоящего на четвереньках воришку, когда тот, неожиданно вскочив, ринулся прочь, сжимая что-то в руке и победно скалясь на парня.

Догонять его Виктор не стал, а опустившись перед разбросанными вещами, принялся аккуратно складывать их обратно в разорванную сумку. Кошелек и месячный проездной на метро воришку почему-то не заинтересовали. И парень даже сначала подумал, что из сумки ничего и не пропало. Но потом вдруг понял, чего же не хватает в его вещах. Двух капел-передатчиков. Бомж, видимо, приняв их за драгоценности, решил, что больше ему из чужих вещей ничего и не надо. Это, наверное, поэтому он так торжествующе скалился в конце. Решил, что сорвал банк.

«Бедолага». Виктор усмехнулся. «Вот он удивиться, узнав, что кроме кошмаров, эти стекляшки ничего не приносят. Да хотя, ему-то что? И так вся жизнь не сахар».

Парень собрал свои вещи, зажал пострадавшую сумку под мышкой и, протирая ободранные при падении пальцы, направился к себе на работу.

Виктор, конечно, был расстроен произошедшим инцидентом, но в целом, а не этого ли он и хотел? Разве не собирался он сегодня избавиться от этих проклятых побрякушек? Верно, хотел. Но хотел сделать это сам. Своей волей и по своему праву на свободу выбора. А получилось, что и здесь его обманули, обворовали и в прямом и переносном смыслах, забрав право самостоятельно решить, как и куда он спрячет эти капли-передатчики. Хорошо только лишь одно. Теперь, даже если ему или, скорее всего Маше, потому что ему уже навряд ли, захочется поиграться с этим инопланетным подарком, то он не сможет ничего поделать. Нет передатчиков. Украли.

— Да и черт с ними, — Виктор хмуро улыбнулся сам себе. День, начавшийся так хорошо, почему-то не нравился парню все сильнее. И сейчас избавление от передатчиков отчего-то не внушало ему той, испытанной в начале радости. Его посетила странная, глубоко спрятанная, и от того тяжелая мысль, что, возможно, этот сумасшедший мог охотиться именно за тем, что и получил. А это значило, что? Что кто-то еще знает про машины-эволюции. — Черт.

Но усилием воли отбрасывая дурные мысли, Виктор сам себя убеждал, что это теперь не его проблемы. Да он и некогда не хотел себе таких проблем. Никогда не хотел решать глобальные катаклизмы. Не он. Пусть там Брюсы Уиллисы жертвуют собой на далеких астероидах, или всевозможные Нео выводят из интернет спячки все человечество. Но не он.

«Что там говорил этот инопланетянин, мол, пятьдесят поколений еще впереди. Тогда, пускай кто-нибудь другой и разгребает эту кашу». Виктор сплюнул попавшую на язык пыль и тяжелые мысли и пошел дальше, ему предстояло еще жить и жить и, как он искренне надеялся, жить без хлопот и с Машей.