— Ты-ы-ы ни-ч-то-же-ст-во, во-зом-ни-в-ше-е о-о-о се-бе сли-ш-ком м-но-го-е, — сухой голос шипел прямо в ухо, одновременно и в левое и в правое, вливался в черепную коробку расплавленной смолой, а затем, проникая в каждую щелочку сознания, обжигал его своей горечью и отравлял едким дымом. — Ты-ы прах-х-х. И-и-и ты-ы-ы по-д-вел ме-ня-я.

Провалившийся куда-то глубоко в себя Бес, как заключенный, отправленный отбывать свой срок в глубокий колодец, смотрел на мир через мутные оконца своих глаз и не понимал всего того, что видит. Не узнавал подельников, мест. Смотрел на реальный мир, как на невнятный, заволоченный рыхлым туманом сон. Образы и мысли, мелькавшие перед ним, не находили для себя пристани, проплывали мимо и терялись в общей мешанине каши сознания.

Бес не испытывал ни холода, ни голода, ни какого-либо другого неудобства. Он не чувствовал потребности даже в естественных надобностях по испражнению своей пищеварительной системы. Он был законсервирован в своем собственном теле, как заспиртованная лягушка, которой в научных целях скоро должны были вскрыть брюхо, чтобы органы не загнили и также остались неизменны.

— Ты-ы му-со-р, от-б-ро-сы. Ты-ы па-да-ль, ко-то-ро-й по-б-ре-з-гу-ет да-же са-мы-й по-с-ле-д-ни-й ша-ка-л. Ты-ы не-до-с-то-ин и-ме-но-ва-ть-ся че-ло-ве-ко-м.

Бес слышал все, что творилось вокруг, но голос, тихий и вкрадчивый, заглушал все звуки, доносившиеся из мира. И не было для него сейчас ничего кроме этого голоса-шипения, парализующего сознание и волю, и кроме сковывающего тело прикосновения черной руки на плече, ни на миг не ослабляющей своей хватки.

— Я-я-я вы-нуж-ден бы-ть с то-бой, хо-ть и-и-и при-зи-ра-ю те-бя и-и-и ве-сь тво-й ро-од. Но-о ты ну-же-н м-не. Ты-ы про-ве-де-шь ме-ня в сво-й ми-и-р, что-бы пре-до-т-вра-ти-ть е-го.

Страх и покорность. Страх такой силы, что верни сейчас Бесу контроль над его телом, он так и остался бы в своей позе, не выдавая ничем своего присутствия и своеволия. И такая всеобъемлющая покорность, что шаг под колеса поезда лишь по мановению пальца — это счастье и восторг от оказания ничтожной услуги своему хозяину.

— Ты-ы мо-й, пол-нос-тью.

В кухне, где сидел Бес, никого не было. Он находился там один. Один с хозяином-демоном, явившимся ему в виде черной сгорбленной фигуры. Этот демон становился для Беса всем миром, и внешним и его личным, внутренним. Бес понимал только то, что разрешал понимать его хозяин, делал только то, что было ему приказано тихим разъедающим душу шепотом.

— Я твой, — просипел Бес первые слова за несколько дней мертвым, безвольным голосом.

— Ты-ы дол-же-н м-не.

— Да.

— Тог-да и-ди, при-ни-се м-не е-го.

Вздернутый невидимой рукой Бес рывком поднялся с пола. Обросший, лохматый, высушенный своей консервацией, истощенный чуть ли не до придела, он еле стоял на ослабленных ногах. Его шатало, и если бы не черная рука на плече, удерживающая его, он бы тут же рухнул обратно на пол.

На кухне было темно. Шел второй час ночи. Бес попытался сделать шаг, но ноги подкосились, и тело поволокло в сторону. Хлипкий стол, оказавшийся у него на пути, не выдержал навалившегося на него человека. Ножки с хрустом подломились, и все содержимое стола с грохотом и с жалостным дребезжанием бьющейся посуды повалилось на пол. Добавляя шуму последний аккорд на гору хлама, который образовал сломанный стол, упал и Бес.

В соседней комнате загорелся свет. А через мгновение в коридоре появился Моня в одних трусах и сонная Анна, боязливо выглядывающая из-за дверного проема.

— Бес! — Моня подскочил к другу и стал помогать ему подняться. — Ты как? Ты чего? Очухался?

Моня чувствовал страх от такого нежданного пробуждения, но одновременно его охватила и радость. Его кореш, друг его наконец-то проявил хоть какие-то признаки самостоятельной активности. Теперь не надо было каждый день пытаться накормить и напоить его. К тому же все эти попытки не заканчивались ничем. Бес не ел и не пил. Сидел у себя в углу, мертвенно сжав челюсть, и лишь моргал черными глазами. Зрачки его были все так же максимально расширены, скрывая радужку глаза.

— Ты меня слышишь? — Моня никак не мог справиться с исхудавшим товарищем.

Анна тоже решила не стоять в стороне и активно помогала поднять парня.

— Не ме-ша-й, — тихо просипел Бес.

Такого голоса у своего друга Моня раньше никогда не слышал. Глухой, серый. Шипящий, как прохудившееся колесо машины.

— Эй, ты чего? — немного сторонясь поднявшегося товарища, недоуменно проговорил парень. — Ты как? В норме, вообще?

Не отвечая, Бес наконец-то поймал равновесие, пошел прямо на отошедшую к дверям девушку. Та, негромко вскрикнув, успела отскочить в сторону, когда очнувшийся воришка чуть не сбил ее с ног, направляясь в коридор.

— Ты куда, Коль, стой? — Моня шел у него за спиной, все стараясь обратить на себя внимание друга. — Ночь на дворе, ты куда?

Он попытался остановить его в прихожей, схватив за плечо, но Бес рывком высвободился. Развернулся на месте и вперил свои сумасшедшие глаза в стоящего перед ним парня, от чего у того внутри все сжалось. Моне показалось, что сейчас на него смотрит не его друг, не товарищ с которым они бок о бок пережили много хорошего и еще больше плохого, а кто-то или даже что-то другое, впившееся и продирающееся своими скользкими щупальцами ему прямо в душу через черные, широко раскрытые глаза.

— Не ле-зь, — все тем же голосом проговорил Бес и, чуть не оторвав ручку на входной двери, вышел из квартиры, оставив ее открытой.

— Куда это он? — робко за спиной спросила Анна.

— Кто бы мне самому ответил, — ничего не понимая, через некоторое мгновенье отозвался оглушенный взглядом товарища Моня. В его сознании все плыло, как будто бы его и в правду хватанули чем-то по голове. Он никак не мог сфокусироваться. Стоял и, промаргиваясь, не сводил взгляда с темного дверного проема, в котором скрылся его товарищ.

— Может ты, это, за ним пойдешь? — предложила девушка, а сама взяла парня за руку и явно не намеривалась ее отпускать.

— За ним? — парень может и собирался в первое мгновенье броситься за товарищем, но отчего брожение по ночному городу в сопровождении явно сумасшедшего спутника не казалось ему таким уж романтичным занятием. — Да ну его на хрен. Псих долбанный.

Моня суетливо дернулся вперед, схватился за болтающуюся ручку и резким движением громко захлопнул раскрытую настежь, зияющую черной пустотой дверь. Захлопнул даже не из-за того, что дверь нужно было закрыть по определению. Еще не до конца придя в себя, ему мерещилось, что там, в темноте, что-то шевелится, перекатывается и явно желает попасть к нему в квартиру. Чувствуя, как спина холодеет от выступившего пота, он проверил все замки и, убедившись, что все в порядке, направился обратно в комнату. Спать он уже не хотел, а вот забраться под одеяло и согреться от пробравшего все тело холода ему было необходимо.

Анна, ничего не понимая, пошла за ним, а когда собралась выключить свет, то Моня, что-то зло бубня, обругал ее и, ссылаясь на то, что спать он больше не собирается, запретил трогать выключатель. В итоге уснуть-то он все же уснул, а вот свет в квартире так и горел до самого утра.

Проснулся Моня от того, что кто-то громко колотил в дверь и барабанил так настойчиво, что с окружающей дверь коробки с тихим шуршанием осыпалась штукатурка. Моня скинул с себя одеяло, прошелся через всю комнату, из мебели в которой находился лишь матрац, на котором они с Анной и спали, старый стул с проломленным временем и чьей-то тяжелой рукой спинкой, и телевизор с торчащей к верху проволочной антенной, конец которой под потолком был примотан к перекосившейся багете. Сказав что-то грубое, парень резким щелчком выключил свет, который все еще горел в комнате. Анна, по-видимому, находилась в душе, так как оттуда доносился шум льющейся воды. Ванной комнатой данное помещение назвать было трудно. Ничего кроме старого советского смесителя, грубо прикрученного к стенке, с лейкой-душем, и дыркой-стоком в центре помещения там не было. Такая встроенная, даже интегрированная, мини душевая на одного человека.

В дверь все стучали.

— Иду уже, — громко и зло крикнул Моня. — Кто там?

Стук прекратился, и парень, напялив на себя штаны, отомкнул, запертую на все что только было возможно, дверь. В квартиру ввалился Миха, туже закрыл за собой дверь и, на манер ночного поведения Мони, запер ее на все замки и щеколды. Тяжело дыша, он бешеными глазами посмотрел на парня.

— Что-то случилось? — Моня проводил взглядом промелькнувшую в комнату спину подельника.

— Случилось? Пи. ец что случилось!!! — Миха схватил с телевизора пульт и начал щелкать по всем каналам, не задерживаясь ни на одном, пока не попал на утренние новости. — На, смотри, — он бросил пульт подошедшему Моне, который поймав его, стал вникать в то, о чем говорила с экрана какая-то размалеванная девица в полканских погонах, на фоне синей стены с эмблемой следственного комитета.

— … на данный момент Следственным комитетом Российской Федерации установлен круг лиц, которые считаются причастными к организации террористического акта, произошедшего седьмого июня на станции Сухаревская. То, что происшедшее стоит рассматривать как террористический акт, доказывает, обнаруженные следственной группой доказательства. Это не рассмотренные ранее кадры внутренних станционных и вагонных камер наблюдений, а так же свидетельства выживших в этой ужасной катастрофе очевидцев. Напоминаем, если кто-нибудь знает что-либо о месте нахождения этих людей, то просим вас сообщить всю имеющуюся у вас информацию. За сотрудничество со следственным комитетом в определении места нахождения подозреваемых, назначено денежное вознаграждение.

Рисованная тетка продолжала что-то говорить, но Моня уже не слушал ее, он с остекленевшими глазами смотрел на свое фото в телевизоре. Затем показали фотографию Анны и еще какого-то фраера, которого Моня не узнал.

— Твою же мать! — медленно, с расстановкой произнес парень. — Твою же мать! — его глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит. — А ты говоришь не вышка. Твою мать! А что тогда?! — он, широко размахнувшись, запустил пультом в стену, от чего тот, брызнув осколками, разлетелся по все комнате.

— Что тут у вас? — Анна зашла в комнату через секунду после того как пульт от телевизора влетел в стену.

— Пи. ец тут у нас и у тебя, кстати, тоже! — Моня мотнул рукой в сторону телевизора. — Хотела попасть в телевизор? Актриса! Держи привет от карлосона! — он сплюнул прямо на пол комнаты, подошел к стене и несколько раз ударил по ней кулаком.

— Головой лучше, — посоветовал Миха. — Глядишь полегчает.

— А может тебе пару раз впечатать, — Моня ринулся на Миху и, схватив его за грудки, уже занес руку для удара, но вовремя влезшая между ними Анна остановила чуть было не начавшийся мордобой. — Помог он, бля, сука. Вытащил нас из клетки. Помощник хренов.

— Слышь, ты за базаром следи! — набычился Миха.

Моня снова сплюнул на пол, пнул, попавшийся под ногу стул, и ушел на кухню, из которой еще некоторое время доносилась его ругань. Анна села на матрац и, обхватив руками мокрую после душа голову, медленно начала раскачиваться вперед — назад.

— Не хило, я смотрю, вас вставило, — Миха поднял с пола валяющийся стул, поставил его рядом со стеной и сел на него, прислонившись головой к выцветшим и ободранным обоям.

— А почему тебя не показали? — все еще раскачиваясь, Анна перевила взгляд на парня. В ее глазах стояли слезы, а губы еле заметно дрожали от подступившей истерики. — Почему не показали вашего, того четвертого? — ее голос забирал все выше, и, уже не сдерживая слез и громко хлипая, она, шипя, взвизгнула. — Какого хрена я с вами поперлась?

— А вот его хрена и поперлась, — Миха серьезно посмотрел на вошедшего в комнату Моню. — Успокоился, цуцик.

Серый от переживания и злости парень ответил Михе не менее серьезным взглядом.

— Ты можешь винить меня, — опустил глаза в пол Миха. — Но где бы ты сейчас был, если бы я вас не вытащил из того обезьянника? А? — он вопросительно посмотрел на Моню, слегка приподняв брови. — Можешь не отвечать, вижу, что и сам понимаешь. Сейчас ты хотя бы на свободе, а не пописываешь с валыной у виска все те бумажки, что за тебя там накатали.

Тут Миха был прав. Это Моня понимал хорошо. Понимал то, что их и там могли обвинить в массе различных грабежей. И пошли бы они из одной клетки в другую. Но обвинить в теракте?! Они что там, совсем больные и дальше зарплаты не видят и даже не смотрят. Нашли блин террористов. А все же почему нет? Моня припомнил, что и лейтенантик тот, в отделении, заикался что-то на счет теракта. Есть то щегол, от сиськи еще не оторванный, а и он уже думает, как бы кого подставить, да раскрываемость повысить.

— Уроды! — Моня вопросительно посмотрел на Миху. — Что вылупился-то? Делать что теперь? — он подошел к Анне и плюхнулся спиной на матрац. Закрыл лицо руками, долго не отнимая их. — Пришьют в подворотне, скажут, террориста ликвидировали. Без суда и следствия. Вот же вляпался.

— Не ссы.

Миха даже улыбнулся, пытаясь подбодрить товарища, но Моня его улыбки не видел, так и лежал с руками на лице. Рядом, уже не раскачиваясь, а просто уткнувшись головой в зажатую в руках подушку, всхлипывала Анна, которая, похоже, уже заочно прощалась со своей молодостью и даже как бы и жизнью.

— Да, очнитесь же. Вы, вашу мать, на воле пока что. А на воле всегда что-нибудь придумать можно.

— Воля? Ты вот этот гадюшник, в котором я третью неделю сижу, волей называешь? — Моня, наконец-то, убрал руки от лица и, не поднимаясь, просто смотрел в серый и бархатный от пыли потолок. — Да мне теперь сгнить здесь придется, на воле этой.

— Что ты разнылся, как баба. Воля, сгнить, пришьют. Тьфу ты! — Миха с отвращением дернул губой. — Твоя сидит, воет. Это понятно. Она баба, что с нее взять. А ты-то? Придумаем что-нибудь.

Подушка из рук Анны прилетела, не ожидавшему такого подвоха, Михе прямо в голову. Девушка зло и с вызовом смотрела на парня, по ее выражению лица и без слов было понятно, что она о нем думает.

— Монь, ты утихомирь свою…, — у парня чуть не вырвалось «курицу». — А то ненароком вцепится мне в глаза, а я этого не люблю, и пришибить могу, — Миха, не отрывая взгляда от глаз девушки, резким броском вернул подушку ей. — И если бы не ситуация, то уже пришиб бы.

В ответ Моня лишь опустил руку на спину, сидящей рядом девушки. Она отпрянула, вскочила с матраца и, бросив на пол подушку, зло, но как-то тихо сказала:

— Да пошли вы, — не оборачиваясь, она вышла из комнаты, и в ванне вновь зашумела вода.

— Делать-то что теперь? — уже успокоившись, спросил Моня.

— Я говорю, не ссы. У меня все продумано.

— И?

— Парень у меня знакомый есть. Чистый как первый снег. Даже по молодости приводов не было. Я ему как-то с машиной помог, вот он мне и задолжал.

— И что мне твой парень?

Миха поднялся со стула, выдернул из розетки шнур телевизора, по которому сейчас крутили передачу, в которой ремонтировали один из домов какого-то бизнесмена. Втюхивали быдлу красоту интерьера за миллионы рублей. Да живущим в этой стране миллионам людей, в жизни не светит заработать на такой ремонт. Кормите народ мечтами.

— И народ хавает, — закончил свои рассуждения вслух Миха.

— Чего?

— Я говорю валить надо отсюда. И залечь где-нибудь на дно. На долго, очень долго.

— У меня нет таких подвяз.

Миха вновь прошелся по комнате остановившись возле матраца, на котором развалился Моня.

— Ты меня плохо слушаешь. Я говорю, парнишка у меня есть, который нас перекинет в безопасное место.

Моня принял сидячее положение, сложил руки на коленях и недоуменно посмотрел на стоящего перед ним парня.

— Тебе-то это зачем? С нас взять нечего. Откупа никто не даст.

— А мне от тебя ничего и не надо. Я свое знаю, где взять. А за вас хлопочу за тем, что бы самому не сесть. Нам, кстати, теперь вместе держаться надо. Для безопасности и спокойствия.

— Пусть так. А куда хорониться-то собрался?

— Как куда? К бабке. У меня под Ростовом бабка живет. Коровка, курочки, огородик. До ближайшей точки, где бы брал сотовый, пять километров по радиусу. И кроме электричества, которое, почему-то никак не отрубят, так как бабка за него отродясь не платила, там нет никаких следов цивилизации. Не место, а сказка.

— Вот тебе и покутили после дела.

— Не ссы, успеешь, покутишь еще. Не последний день живешь, — Миха сел рядом с Моней. — Я, кстати, кое-что пробил про вашего парня с деньгами. Илюшеньку вашего. Но сейчас, что-либо предпринимать, — Миха цокнул языком. — Необоснованный риск.

— Жили у бабуси два веселых гуся, — не весело пропел Моня веселую песенку. — Одного потушили, а второго сварили. Два веселых гуся.

— Монь. Только одно дело тут с вашим зомби. Такой там не нужен. Бабка испугается. Старая уже, мотор барахлит.

Моня поднялся и, потягивая спину, направился на кухню, на которой с ночи царил полный кавардак.

— Нет его. Ушел.

— Как это ушел? Он же контуженный у вас, — Миха направился вслед за парнем и, войдя на кухню, понимающе покачал головой. — А уходил он видимо громко.

Моня поддернул вываливающуюся мойку. Налил в закопченный чайник воды и, стараясь не потревожить обедающих на плите тараканов, зажег конфорку, выделяющуюся среди остальных, обожженным черным месивом вокруг нее.

— Миленько тут у вас, — Моня рассматривал мусор у сломанного стола. — И что? Ничего не сказал, когда уходил?

— Да у него, видать, серьезно крыша поехала. Я не знаю. Честно хочешь? — Моня посмотрел на Миху, осмотревшись по сторонам, как будто бы их кто-то мог здесь подслушать.

— Ну? — в ожидании спросил парень.

— Испугал он меня вчера. Хорошо, что стол завалил, нас тем разбудив. А так тихо бы поднялся, ножичек, вон, взял бы. И привет, — Моня вновь посмотрел по сторонам. — Он на меня вчера так смотрел, я думал, от одного взгляда обделаюсь, как парализовало. Аж башка потом гудела. Короче съехал он конкретно и ночью ушел.

— Валить от сюда надо. И поскорей. Вдруг он к мусорам завернет, или они его сами примут.

Чайник на плите начинал закипать, пыхтя, выбивая из заросшего известью носика белесые клубы пара.

— Надо. Ты это, Мих. Прости нас. Но сейчас кроме тебя нам и, правда, не на кого положиться.

— Да я и не обижался еще. Ладно. Чаевничай. Жрать-то есть что? А то я вечером занес бы?

— Занеси. Все равно нам теперь с Анной ходу из квартиры нет.

— А хата чья? Не твоя?

— Нет. Бомжа одного. Уже месяц как потерялся.

— Понятно. Все я побежал, — Миха пожал протянутую ему руку. — Да не ссы. Все будет ништяк, — улыбнувшись, попытался ободрить он товарища, но тот никак не отреагировал, хмуро смотря в сторону.

— До вечера.

Дверь за Михой захлопнулась, а Моня, заварив себе быстрорастворимый кофе, пошел на балкон, выкурить свою утреннюю сигарету. Делать ему больше было нечего, лишь полностью доверится подельнику, который, как надеялся Моня, все же знал, что делает.