Водка огнем обожгла глотку.

— Тьфу ты, гадость.

Во рту остался такой горький привкус, что у Мони было дикое желание отплеваться после выпитой стопки.

— Гадость, гадость, — подтвердил Миха. — Но, увы, на наши барыши только это. Вы же без бабла, — потом посмотрел на неподвижно сидящего в углу Беса. — И без мозгов, как я погляжу.

— Мих, я его не брошу. Он мой кореш.

— Да я и не заставляют. Вдруг он скоро очухается.

Жареная картошка, давно остывшая, стояла нетронутой на закопченной сковороде, между стаканами и приютившейся тут же постепенно пустеющей бутылкой водки, которая ожидала момента, когда за ненадобностью ее отправлять под стол, к таким же, как она: хрупким, ненужным, пустым.

Кухня, если это помещение можно было назвать так, выглядела ужасно. Светло-голубая краска на стенах, окрашенных еще, наверное, при Советах, выгорела и облупилась, а скопившаяся в ее завитках пыль и паутина придавали кухне затхлый, запущенный вид. Если бы сейчас на ней не пили два вора, то у случайно попавшего сюда человека сложилось бы впечатление, что на ней уже долгие годы никого не было. Жестяная раковина, давно забывшая, кроме одного белого пятнышка, что такое эмаль, ржавая и вся помятая то и дело норовила вывалиться из стены, к которой она крепилась двумя кронштейнами. И каждый раз, включая воду, мойку приходилось поднимать, а болты, крепившие кронштейны к стене, поправлять, чтобы мойка не рухнула вниз и не отдавила ноги. Газовая плита, поверхность которой была больше похожа на брошенную в запустении клумбу, сиротливо стояла у окна.

— Вот ты сидишь, наверное, и думаешь, зачем это я вас вытащил? — Миха оперся одной рукой о качающийся стол, держа зажатую между пальцев неспешно тлеющую сигарету. — Да вижу, вижу по глазам.

На самом деле, в голове у Мони был ни этот вопрос. Чего тут не понятного: испугался, что заложим, поэтому и полез. Вопрос, который, гранича с мистикой, будоражил сознание парня, заключался в том, что он не мог вообразить, как именно Миха узнал, что они находятся в КПЗ, и то, что они находятся именно в этом КПЗ. Но, подыгрывая товарищу, он мотнул головой.

— Да за тем, — Миха затянулся полной грудью, и принялся говорить, выпуская с каждым словом клубы сизого дыма, как дракон, готовый плеваться огнем. — За тем, что вы, сопляки, не можете держать язык за зубами, — он вновь затянулся, подняв взгляд к потолку. — Бабу эту позвали, приволокли. Что ты лыбишься? Кто приволок? Твоя баба?

Моня и вправду улыбался, наигранная злость Михи не шла.

— Если бы не она, ты бы так там и остался. Это ведь она тебя и вытащила. Ты же просто не помнишь ничего.

— Помню я все. И за это, кстати, тоже полез. Так сказать, чтобы должным не оставаться.

Бутылка опустилась к своим товаркам под стол, звонким дребезжанием поприветствовав их. А ее место заняла другая, еще полная и даже не начатая, красовавшаяся на этикетке золотым пшеничных снопом.

— Мих, — Моня разлил по стаканам. — Как ты узнал, что мы там? Именно в том отделении?

Улыбка расплылась по физиономии гопника.

— Да вы даже это, фраера, скрыть не можете, — он опустил окурок в ежика пепельницы, который ощерился во все стороны точно такими же окурками, хотя на этой кухне бычки можно было бросать прямо на пол. Поднял стакан и, чокнувшись с Моней, опрокинул содержимое в себя. Грохнул по столу пустым стаканом, так что бутылка чуть не завалилась набок. Гудя, уткнулся носом себе в локоть, а когда его отпустило, продолжил. — Когда вы не явились на точку, я сразу сообразил, что-то не так. Соскочить вы не могли. Ради чего? Стольника? Нет. Вас не было, значить, что-то случилось. Ну, я решил и сам на дно. И к сестре подался. Она одна с малым живет. Да что я тебе говорю. Помнишь же, пацаненок такой маленький со мной как-то приходил.

Моня и в самом деле вспомнил вечер, когда он не особо и понял, зачем это Миха притащил с собой школьника. А пацаненок, да ничего такой, живенький был, лазил вокруг, в разговор не встревал.

— Так вот. Племяш мой, как раз в этой школе учится, где вас в КПЗ держали, — Миха вновь закурил сигарету. — И вот вечером, когда я уже был у сестры, подходит ко мне этот шкет, и говорит, так вполуха, мол, видел сегодня в отделении дядю Моню и дядю Колю, — Миха, улыбаясь, навалился на стол, который накренившись, жалобно застонал. — Ты прикинь. Есть-то метр с кепкой, один раз вас всего и видел, а запомнил. У них в этот день какой-то ознакомительный урок был, там в отделении.

Моня вновь стал вспоминать. Ну да, шастали туда-сюда дети, но он на них внимания не обращал.

— И вот, я, значит, и решил рискнуть, так сказать, чтобы не рисковать. Вытащу, думаю вас, и сам туда не попаду. Вот значит как-то так.

Он принялся часто затягиваться, наверстывая те минуты, когда сигарета просто дымилось в его руке.

— Ну, спасибо тебе. Теперь на мне еще и побег с нападением на полицейского.

— Не за что. А на тебе и так было много, так что пару статей сверху — все равно не вышка. Скажи лучше, где ваша доля, что из продуктового вынесли? А то мои заканчиваются.

— А доли больше нет, — Моня приподнял брови и утрированно поджал губы, затем развел в стороны ладони и выпустил звук, не свойственный устной речи. — Ушли денюшки. Тю-тю.

— Не понял. В смысле ушли?

— На своих двоих, встали и ушли, — Моня подцепил вилкой, начавшую обветриваться картошку, пристально осмотрел ее, бросил в рот и, прожевав, продолжил. — Был у нас там, в метро, попутчик один. Все не хотел место уступать, ну и заехал, — парень мотнул головой в сторону Беса. — Этому в челюсть. Может он его и повредил. А потом, когда авария произошла, этот попутчик очень кстати долго лежал и не рыпался, не без моей помощи, конечно, — Моня, распробовав картошку, начал уверено ее поедать, то раскидывая ее вилкой, в поисках кусочка поаппетитнее, то, не смотря в сковородку, отправлял в рот первую попавшуюся. — Затем Бес, он уже был таким, вскочил и бросился из вагона за двумя фраерами, с которыми у нас тоже был конфликт, и одному из которых я в голову шмальнул. Главное, как он их почувствовал, как будто настроен на них был. Они рядом и он вскочил, мол, надо догнать, остановить, — гопник на мгновение остановил свой рассказ, принимая от подельника очередную стопку.

— И? — Миха опрокинул очередной стакан в себя и, следуя примеру Мони, принялся за картошку. — Дальше-то что?

— Дальше что? — парень скривил разочарованную гримасу. — А дальше, когда мы из вагона вышли за теми фраерами, Анна, ну, баба моя, пакет с деньгами сунула в сумку к тому спортсмену, что Беса в начале вырубил. Там у него шмотки какие-то вонючие лежали, вот Анна и решила, что в случае чего, менты туда не полезут, а мы этого фраерка не упустим. А вышло иначе. Это спортсмен херов и меня уделал, и Анну, а потом, когда нас приняли, он с медосвидетельствования так к нам в изолятор и не вернулся. Так что… — Моня вновь сделал паузу. — Ушли наши денюшки к этому фраерку.

— Нахер вы во все это влезли? — Миха угрюмо смотрел на парня. — Какого вам было нужно от того спортсмена и тех фраеров? Вы же, вашу мать, с дела шли, а не с дискотеки.

— Мих, хорош, — Моня недовольно дернул губой. Хоть к Михе он и относился как к пахану, но читать нравоучения себе не мог позволить никому.

— Херали хорош? Детишечки на прогулочке. Сопляки, — процедил Миха.

— А ну, заткнись! — взорвался Моня, грохнув кулаком по столу, от чего тот просел еще ниже. — Ты кто такой? — пьяные глаза парня в мгновенье заволокло яростью. — Ты мне отец? Ты прокурор? Какого хера ты мне тут мораль читаешь?

Миха сперва отпрянул, потом подобрал повалившиеся на бок стаканы и, не спеша, наполнил их водкой.

— Ты нас вытащил. От души. Но сам сказал, зуб за зуб. Так что я тебе ни чего не должен! Понял! — Моня волком смотрел на Миху.

— Понял, понял, — спокойно отозвался тот. — На выпей, — он протянул парню наполненный до краев стакан. — Ваше право гадить самим себе. Но башку-то иногда надо включать, она не только для того что бы в нее есть.

— Да пошел ты! — Моня принял протянутый стакан и, не чокаясь, выпил его, не отрываясь, до дна.

На звон посуды и громкую брань из комнаты вышла Анна. В черных джинсах и одетом сверху вязаном балахоне до колен. Она со своими прямыми смолянистыми волосами, закрывающими пол лица, была похожа на одного из представителей готов.

— Мальчики, у вас все хорошо?

— Охерено! — выдал пьяный гопник, зло сверкнув золотым зубом. — Просто лучший день в моей жизни!

— О-о! Да кто-то в зюзю! — Анна прислонилась плечом к дверной коробке, которая отгораживала кухню от коридора и комнаты.

Миха наполнил стаканы снова. Парни выпили, на этот раз чокнувшись.

Не обращая внимания на девушку, как будто бы она и не вошла сейчас к ним, Миха обратился к Мони:

— Ты давай успокаивайся.

— Да и ты не начинай, — заплетающимся языком, перебил его парень.

— Не буду. Ты вспомни-ка, лучше. Как того спортсмена звали, что с вашими деньгами ушел.

— Хер его знает.

Миха расплывался, как и Моня. Но если второй уже полностью поник, опустив голову на руки и постоянно икая, то Миха еще держался, как заведенный хлопая глазами.

— А ты припомни, — настаивал парень.

— Не-а, — покрутил головой Моня, не поднимая ее с рук. — Не помню.

— Илья, кажется, — девушка отстранилась от косяка и подошла к вырубающемуся Моне. — Его Ильей звали, фамилию не помни. Менты его пару раз называли так.

— Илья, Илья, Илюшенька, — протянул Миха. — Придется вновь в ту ментовку заглянуть. А когда вассс взялиии? — и не дожидаясь, сам ответил. — Аааа, когда грозааа быллаа. Ну да, при-дет-ся заг-ля-ну-ть.

С последними славами, Миха сам опустил голову на руки, упертые в стол и, что-то негромко бормоча, выпал из общения, продержавшись, лишь немногим дольше Мони. Анна же, оперев на себя своего парня, неровной походкой под его весом вывела Моню в комнату, где попыталась его аккуратно опустить на лежащий у стены матрас и, не преуспев в этом, не удержала парня, и тот рухнул на пол рядом с расстеленным лежаком. Девушка попыталась его перекатить, но Моня, уткнувшись лицом в трухлявый деревянный пол, уже еле-еле сопел, не реагируя на попытки девушки его поднять.

На кухне Миха неожиданно пришел в себя. Туманным взором прошелся по Бесу, безучастно сидящему в углу, по темной сгорбленной фигуре возле него, не обратил на нее никакого внимания и перевел взгляд на пустое место перед собой.

— Ушел. Вернееем.

Затем плеснул себе в стакан водки, поднес его к губам, замер, либо, решаясь пить или не пить, либо просто перебарывая рвотные рефлексы, собрался с силами и выплеснул содержимое стакана в себя. Падающей вместе с головой рукой сбил стоящую бутылку, выпустил стакан, который, докатившись до края столешницы, нырнул за него и, не разбившись, гулко ударился о пол, поудобнее переложил голову на руке и еле слышно пробормотал:

— Вернем. Всеее ве-р-нем.