Часть девятая.
Явление девятое. О дворцовых интригах, разговорах по душам и о прощении.
Софи я нашел рано утром на кухне, где девушка заваривала травяной отвар для королевы самостоятельно и никому не уступая этого права. Она мне мило кивнула, а потом, сцедив мелкие травинки, попавшие в отвар, перелила его в серебряный кубок и закрыла его крышкой. Я с интересом смотрел за её манипуляциями и даже попытался пошутить. Причем неловко, за что, чуть было, не был облит таинственным отваром.
- Жалко на плутов его тратить, - фыркнула Софи, демонстративно задевая меня плечом и направляясь к двери из кухни. – Ничуть не похоже на пьяную мочу.
- Прости, - сказал я, виновато потупив глаза. – Не знал с чего разговор начать. А кстати, зачем тебе все эти предосторожности и зырканье глазами во время готовки? Я думал, у Её милости едок есть, который на отраву все проверяет.
- Был. Вчера поперхнулся котлетой, посинел лицом и обгадился, - поморщилась девушка. – На третью стражу это случилось.
- Интересно, - задумчиво ответил я, придерживая дверь и пропуская в коридор Софи. – Думаешь, его отравили?
- На отраву не похоже. Котлета эта не для Её милости была приготовлена, а для слуг. Вот едок ей и подавился ночью, когда вернулся после амуров с сеновала, - я вспомнил едока – хилого, прыщавого парнишку с плохими зубами – и кивнул, принимая его амурность за проявление высшей воли. – А все отвары я сама Её милости готовлю. Как и чай, и кофе, и вино.
- А еду? – мотнул я головой. – Тоже ты?
- Нет, - улыбнулась Софи. – Повар. Его Её милости еще король подарил, до того, как его утром на девке срамной нашли с языком черным. Повар этот мастер своего дела и когда для Её милости готовит, всех выгоняет прочь. И магистра, и светлейшего герцога тоже.
- Непонятно тогда, зачем Её милости едок, раз тут все так серьезно, - хмыкнул я, потеряв логическую нить, но Софи довольно быстро вернула её в мои руки.
- А чего тут непонятного, - сказала она. – По этикету положено, чтобы едок пробовал еду монархов первым. Представляешь, какой казус, Матье? Подавиться котлетой, а не ядом.
- Обхохочешься, Софи. Надо пиеску написать и циркачам продать. Хитом станет всей Франции.
- А ты что-то хотел? – спросила она, когда мы поднимались вместе в покои королевы.
- Ага. Помоги мне Её милость похитить, - честно сказал я, заставив Софи прыснуть и чуть не выронить кубок.
- Исусе Христе, Матье. Мрачны же твои шутки сегодня, - сказала она, закончив смеяться, а потом побледнела, когда увидела на моем лице серьезность. – Ты серьезно?
- Ага. Её милости беда грозит, - я еле успел схватить Софи за руку, которая вдруг резко сорвалась с места и ринулась наверх, перепрыгивая через полустертые ступеньки. – Да стой ты, егоза. Дай же слово сказать.
- Оставь меня, - возопила она. – Я буду звать на помощь. Не успеешь вздохнуть, как тебя стража мечами проткнет, требуху выпуская.
- Идет, - я отпустил её руку и остановился. – Зови.
- С чего бы тебе так рьяно желать расставания с жизнью? – спросила она, поняв, что я не собираюсь ее преследовать. Но кубок держала наготове, чтобы в случае чего плеснуть мне прямо в рожу кипящим травяным отваром. В ответ я достал поддельное письмо и протянул его Софи. – Что это?
- Письмо, которое якобы Её милость отправила сестре. Я вчера плеткой по спине получил, когда пытался показать его ей.
- Бедняжка, - фыркнула Софи, а потом нахмурилась. – Это не она писала. Могу поклясться.
- «И вот она открыла Свет, увидев хер чужой во рту своем», - пропел я и покачал головой. – Я же говорю тебе, что Её милости грозит опасность, а ты отказываешься думать.
- Похоже очень, но писала не она. Что за омерзительная брань, Матье? Признайся, твоих рук это дело?
- Нет. И еще раз, нет, - сказал я. – Помнишь, тролльчихи из леса говорили про предательство?
- Ага.
- Вот оно. Мерзейшее, отвратное, трахомудейшее предательство на свете. Великаний молок так не отвратителен, как это, - сказал я и чуть выдохнул, заметив, как у Софи на лбу разглаживаются морщины, а взгляд перестает быть испуганным и безумным. – Кто-то хочет войны с Испанией и недовольства честного люда. Вникаешь?
- Не очень.
- О, что в мозгах твоих с утра? Не иначе, каша, - раздраженно ответил я. – Под шумок Её милость убрать будет проще, а свалить все на клятых испанцев.
- О, диаволы мерзейшие, - сказала Софи и глаза её округлились. – И зачем тебе похищать Её милость? Не проще ей все рассказать?
- Не проще. Её милость к чужим речам нетерпелива и невнимательна, лишь свои во главу ставить предпочитая. Да и не похищение это, а так. С сестрой ей свидеться надо.
- Так виделись они и ядом брызгались друг в друга чрезмерно.
- То песий фарс, актерская игра на публику, где каждая не собирается уступать. А вот наедине, без всяких светлейших обмудьев глядишь и пойдет разговор в другую сторону, - сказал я. – Перед собой-то им зачем кривляться?
- Сладко стелешь ты, Матье, - я облегченно вздохнул, увидев в глазах Софи копошащегося червячка сомнений. – Я с детства нахожусь при Её милости. Лишь счастья и добра желаю ей. Но если устами твоими говорит змей, а не друг?
- Ты можешь либо мне поверить, либо сдать со всеми потрохами и жалобно смотреть, как мне будут отрубать голову. Я даже на слезинку не надеюсь, - рек я, прибегая к последнему козырю. Все же Софи не была коварной висляйкой и кровожадной сукой. Любители сказок обычно нежные, как свежевыбритые щеки.
- И как ты планируешь устроить встречу?
- Для этого тебе надобно соврать, - тихо сказал я, прислушиваясь к шорохам на лестнице. Да, даже у стен есть уши, а у камней члены. – Уговори Её милость прогуляться по лесу наедине сегодня вечером. Без рыцарей, без Блядских рож и кислых мудей.
- А как планируешь ты Её милость Маргариту уговорить? – спросила Софи. – Насколько знаю я, она весьма упряма и нравом горяча, как камин раскаленный.
- Это не проблема, - ответил я. – У нас союзник есть.
- Ужель не та чернявая девица, с коей ты глаз на переговорах не спускал? – прищурилась служанка, а я воздал почести богу наблюдательности и женского коварства.
- Истинно, она. И тоже, как и ты, лишь счастья госпоже своей желает. И войну презирает рьяно, - сказал я, ничуть не покраснев.
- Не знаю я, Матье. Слишком уж план твой дерзок и безумен. Её милость запросто может тебя повесить иль голову срубить, ежели ей покажется, что ты неверен.
- Я готов пойти на это ради счастья Её милости. Люблю я её пылкой душой патриота, - честно сказал я, опустив несколько других более уместных сравнений. – Война – это дно, Софи. На коем лишь жидкий кал и трупы смердящие обитают, но никак не честность и любовь. Мы можем это изменить и покарать предателей одним махом. Поэтому так нужен этот разговор.
- Подумаю я, но пока не дам тебе ответа, - кивнула Софи, тихо вздохнув. – Где будет встреча?
- Как из ворот выходишь, налево бери к упавшему дубу. Полянку там найдешь, где я буду ждать после первой вечерней стражи, - сказал я и, развернувшись, направился вниз по лестнице. А Софи пошла относить остывший отвар своей королеве.
В условленное время я ждал в условленном месте, нарезая круги вокруг упавшего дуба, где еще совсем недавно мы сидели с Джессикой. Где-то в глубине души я понимал всю гиблость своей затеи, но иного на ум мне не пришло. Мое дело малое – следить за лошадьми, да кормить порой господина. В интригах я на так уж и хорош, но коли сам впрягся в это ярмо, то обязан дотянуть его до финальной точки.
С неба уже ярко светила луна, освещая траву и деревья жидким серебром. Где-то в чаще выл волк и трещали сухие ветви под напором свежего ветерка. В воздухе уже чувствовалось прохладное дыхание приближающейся зимы, а с ней и снега и морозов. В это время мы с сиятельным графом уже возвращались в его земли, к маленькому поместью, в котором хозяйствовала Мабелла – умом обделенная дородная баба, преданная сиятельному графу, как слепой котенок мамкиной сиське.
Вздохнув, я улыбнулся. Наверняка Мабелла сейчас жарит пирожки и кормит уток, а потом ляжет на кровати и будет пердеть забавно, попутно охая и кляня сиятельного графа за ветреность. Она жарко натопит камин, выгоняя прохладу из дома, развесит по окнам пучки чабреца и мяты, а к потолку прицепит огромный копченый окорок, капающий салом на занозистый пол. Мой дом, как давно же я в нем не появлялся. Хотел бы я когда-нибудь осесть в таком же доме вместе с Джессикой. Об этом часто говорили мы, когда лежали нагими под ивой, устав от дневных забав.
* * *
- Матье. А у нас будет замок?
- Огромный замок с неебически острыми башенками, красавица.
- А дети будут?
- Конечно. Семь маленьких шалопаев, спящих в одной комнате и вступающих в кровосмесительные соития. Потом они вырастут, и будут плести заговоры друг против друга, а оставшийся в живых станет наследником.
- Это жестоко, Матье.
- Мне бабушка рассказывала. Так и бывает. Ладно. Не расстраивайся. Их будет трое. И все мальчики. Один умный и два идиота.
- Почему идиота?
- Чтобы не хотели тыкать умного кинжалом. Тогда все счастливы будут. Умный замком потом владеть будет, а самородки будут коз имать и малафью по стенам развешивать.
- Так мне больше нравится. А ублюдки у тебя будут?
- Нет.
- Правда?
- Чтоб мне Посейдон гузно трезубцем проткнул. Ты же моя дама, Джессика.
- А ты мой рыцарь, Матье. А знаешь, я замок не хочу. Хочу домик. С яблоневыми деревьями и сеновалом. С большим сеновалом.
- Для трахомудий?
- Не только. И с камином, чтобы греться у него долгими сентиментальными вечерами, пока ты великанов и драконов убиваешь. Я буду сидеть у окошка и ждать тебя. А когда ты приедешь, выпью из тебя все соки и заездию тебя до смерти.
- Джессика…
- Чего? Мне кажется, Джулиус снова хочет пересечь границу и напасть на беззащитную страну.
* * *
Она ступила на полянку неслышно, как и её госпожа. Я вздохнул и поднял вверх руки, обратив ладони в сторону пришедших, чтобы показать, что безоружен. Джессика слабо мне улыбнулась и, обведя полянку внимательным взглядом, повернулась к своей госпоже.
- Он один, Ваше величество. Как и было условлено, - сказала она, а я нахмурился, увидев у нее на щеке свежие царапины. Джессика еле заметно покачала головой и прижала палец к губам. Интересно, они на вкус все такие же?
- Я вижу, Джессика, - ответила надменно испанка и прищурила маленькие глаза. – Не тот ли это плут, что насмехался надо мной недавно?
- Простите, Ваша милость, - я склонил голову. – То стресс во мне говорил. Я всегда глупость несу, когда мочевой пузырь мой переполнен от страха.
- Будь моя воля, висеть бы тебе на этом дереве, слюной капая на травяной ковер, - сказала она и улыбнулась, когда на полянку ступила моя королева в сопровождении напуганной Софи. Её милость нахмурилась, увидев меня и свою сестру, после чего повернулась к Софи.
- Как объяснишь ты эту измену? Надеялась я на прогулку, а не на то, что отдашь ты меня в зубы ядовитой змее.
- Ваше величество, - сказал я, подходя ближе и опускаясь на колени. – Не она, а я виновен.
- Виновен, вижу, – спросила королева, метнув в меня молнию из ледяных, лазурных глаз. – Так потрудись же объясниться, покуда не висишь еще на том дереве.
- Кто-то хочет вашей ссоры больше, чем вы меня повесить, - сказал я. – Хочет войны с клятыми испанцами.
- Слуга!
- Простите, Ваша милость. Войны желает некто, как я уже говорил. И в этой пыльной мясорубке свершит он черное дело. А именно отравит или ножом отравленным пырнет и вас, и вашу гордую сестру. Скажите, королева, что было в том письме, которое вы сначала послали? – я повернулся в сторону королевы Маргариты. Та поджала губы, но потом вздохнула и ответила тихо, без лишней гордости и гнева, став смирной, словно агнец Божий.
- Хотела мира я, - сказала она, а моя королева подняла от удивления брови. Без сомнений, еще не доводилось ей видеть такого смирения на челе сестры. – Хотела забыть все старые обиды. Мне одиноко было без тебя, Изабелла. Но в ответ получила презрение и яд, спаливший любовь в моем сердце.
- Не получала я никакого письма, - нахмурилась Её милость. – И ответ я не писала. Скорбела долго по владыке моему, который усоп на проклятом заду вертихвостки. Матье, подай мне этот лживый ответ. Хочу прочесть.
- Прошу, Ваше величество, - я протянул клятое и измятое письмо, после чего отошел в сторонку и обнадежил Джессику улыбкой.
- Не может быть. Как будто бы и правда я писала, но что за язык и яд в словах? – сказала моя королева. – Над буквой «М» нет завитушки, а я так делаю с самых малых лет. И пахнет посланье отвратительно. Я не люблю столь сладкий аромат. И ты поверила, сестра, что я могла создать такое?
- Гнев застелил мне разум. Сейчас я это поняла, - сказала Маргарита, подходя ближе. Её надменное лицо на секунду прояснилось, но до полного оголения души еще было далеко. – Подумала, что не сама ты это написала, а попросила верных слуг, время на меня тратить не желая.
- Чудовищное преступленье, - сказала Её милость, вертя письмо в руках. Она тихо хмыкнула и поднесла сломанную печать ближе. – Не мой это воск. Не мой ни разу. В нем красного почти что нет. Матье, свечу мне быстро.
- Прошу, - ответила Джессика, протягивая моей королеве закрытую лампу. Её милость немного сдвинула железную штору и поднесла письмо к узкому лучу желтого света, опасаясь, что его могут заметить со стен.
- Так и есть. Не мой это воск и смазана печать. Он розоват, Маргарита. Не красен.
- И так подобрались мы к главной сути, - сказал я, повышая голос и привлекая внимание двух королев. – Отгадайте загадку теперь. У кого есть доступ к королевской печати? Кто проживает в подвале обмана? Кто видит письма и знает почерк? Кто любит блядо-розовый цвет и сладкие ароматы? Ответ один, Ваше величество. Сиятельный граф поймал сего плута за мошонку, но выскользнул тот, как скользкий червяк. И обвинил моего господина в измене, сладкими речами одурманив ваш разум.
- Светлейший герцог де Кант-Куи, - тихо ответила моя королева, и глаза её зажглись ледяным пламенем темнейших кругов Ада.
- Блядская рожа, - сказал я.
- Блядская рожа? – спросила королева Маргарита.
- Блядская рожа, - кивнула Джессика.
- Измена короне, - сказала королева Изабелла, и её красивое лицо стало пугающе прекрасным. – Софи! Мы возвращаемся в замок и немедля казним хитрого скорпиона, что заполз нам в сердце и ужалил так коварно.
- Погодите казнить, Ваше величество, - встрял я, когда королева собралась покинуть полянку. Она внимательно посмотрела на меня, но кричать не стала. Я снова увидел усталость и грусть. – Герцог действовал не один. Я сам это слышал, но лиц негодяев не видел, увы. Потребно нам вывести всю их шайку на чистую воду и когда он признает свои злодеянья, спустить с его хера зловонную шкуру, а после можно бросить собакам.
- Истина есть в словах твоего пажа, сестра, - сказала Маргарита, подходя ближе и беря мою королеву за руку. Та слабо улыбнулась и прижала её пальцы к губам. У меня в глазах почему-то защипало, а Софи всхлипнула.
- Истинно так, Ваша милость, - согласился я. – Актеров лишь актерством обдурить можно. Для этого есть у меня реквизит.
- О чем ты, дитя? – спросила Её милость, не выпуская руку Маргариты. Я вздохнул и достал из кармана бутылек с красной жидкостью, данный мне лукавым духом. – Отрава? Слишком легкая смерть для такого мерзавца.
- Нет, Ваше величество, - покачал я головой. – За советом ходил я к уродливым троллям. Поколдовали они немного, затрахали до изнеможения одного германца, оскверняющего французский воздух своим пердежным языком, и дали мне это. Дарует он смерть, но всего на пару мгновений, покуда душа не отправится в райские кущи.
- Значит, нужно рискнуть мне своей жизнью? – спросила моя королева. – Рискнуть на благо страны.
- И ты получишь всю мою помощь, - сказала ей Маргарита. – Даже душу мою. Только скажи.
- Прости меня, сестра, за гадкие слова, - сказала Изабелла, а я тактично отвернулся и подошел к Джессике, чтобы дать двум королевам поговорить наедине.
- И ты меня прости. Всегда была я нравом горяча.
- Как в детстве. Помню. Кипятком ты облила сына германского барона, когда он куклу мою в камин швырнул.
- Поделом блядину сыну, - улыбнулась Маргарита. – Лишь я могу тебя до слез доводить.
- О, сколь прекрасна исповедь великих, - ехидно прошептал я и вздрогнул, когда Джессика прижалась к моему плечу.
- Нет ничего прекраснее любви родных людей, - сказала она, смотря на двух сестер, хихикавших над прошлым.
- Есть, - сказал я и посмотрел в глаза Джессики. Она тяжело задышала, а я улыбнулся и вдохнул её запах. Краем губ коснулся волос и отпрянул, сдерживая грех в узде. – Прости. Детьми мы были.
- Ими и остались,- сказала она грустно. – Ловко прячем чувства от других, но друг от друга неспособны. Прости, Матье, что долго я вестей тебе не посылала.
- И ты прости. Что не искал тебя, - сказал я и в глазу опять защипало.
