Часть седьмая.

Господин кастелян вел меня мимо хмурых рыцарей в тронный зал. Софи отвалилась где-то по дороге, сказав, что ей нужно привести себя в порядок. Я лишь махнул рукой и двинулся за господином Жори, который тоже был хмур, бледен и его щечки не тряслись, как раньше.

Тем временем в главный донжон слуги сносили еду, воду, бутыли с вином и сушеные травы. Рыцари придирчиво смотрели в глаза каждому смуглому человеку, подозревая в нем испанца и шпиона. Веселые бляди были по-прежнему веселыми и не прекращали попыток затащить в свои домишки особо хмурых, чтобы доставить им радость за пару гнутых монет. Ослы ревели, нищие просили милостыню, дураки обкидывались навозом и валялись в грязи. Все, как и всегда. Только с легкой ноткой войны в воздухе. Но я все еще не понимал, на кой ляд я понадобился в тронном зале, а кастелян был не настроен на разговор. Вместо этого он отругал трех слуг за то, что они недостаточно резво ходят с тяжелыми мешками, а одному даже отвесил пинка, чего за мягким толстячком ранее замечено не было.

- А где Михаэль? – спросил господин Жори, когда мы подходили к входу в тронный зал. В коридоре было полно рыцарей, но они отступали в сторону, едва завидев семенящего коротышку.

- Предатель, милорд. Пытался задушить меня, иудов сын, - кастелян в ответ вздохнул и покачал головой, словно и не удивившись. – И троллей он имал. Не христианин ни разу, представляете?

- Что за темные времена? Не отравление, так предательство. Ужель в людях ничего человеческого не осталось? – спросил он, кивая тучному рыцарю в ржавых доспехах, который передвигался с диким скрипом, сводящим зубы у всех присутствующих.

- Люди до горла состоят из говех, милорд, а оставшаяся часть – это ссаки. Чего ж от них ожидать, как не предательств и отравлений, - ответил я, вызвав слабую улыбку на лице кастеляна. – Напомните, на кой ляд я Её милости потребен?

- Не могу знать, добрый оруженосец, - покачал головой господин Жори, с трудом отпихивая в сторону гиганта в блестящих доспехах, волочащего по полу огромный двуручный меч. – Её милость велели вас сразу пред её очи доставить, как вы вернетесь. Зачем? Того не ведаю совсем.

- Скверно, - сказал я. – Если простого парнягу, вроде меня, вызывает Её милость, хорошим это не кончится. Как пить дать повесят или в колдовстве обвинят.

- Скоро узнаем, Матье, - ответил кастелян и, дождавшись, когда стража у дверей в зал откроет тяжелые двери, вошел внутрь и сразу направился к трону, где сидела королева.

К очередному моему удивлению, тронный зал был почти пуст, если не считать двух молчаливых здоровяков, стоящих возле входа, молчаливой Софи, как обычно, замершей в двух ступенях ниже королевы, меня с господином Жори и собственно самой королевы. Ни советников, ни герцога Блядской рожи я не наблюдал. Зато наблюдал печать усталости и безразличия на лице королевы, которая посерела и осунулась, но взгляд по-прежнему лучился волшебной лазурью.

- Я в курсе ваших приключений, - резко сказала королева, не дав мне открыть рот. – Софи обо всем мне доложила.

- В таком случае, смиренно молчу Ваше величество, - рек я, склонив колени, как велит этикет. – Прошу лишь господину моему вернуть свободу, ибо хоть и блядин сын он, но, несомненно, добрый человек с печатью пьянства на челе.

- Отложены все суды и разбирательства по мелочным проблемам, - сказала она, сверкая лазурным взглядом. – Есть вещи посерьезнее, дитя. Наслышана я также и о предательстве прохвоста, коий удавить тебя во сне пытался.

- Истинно так, Ваше величество. Пытался, но был связан и подвергнут очищению огнем. Верещал он, что зяблик морозной ночью, когда его перемерзлые яйчата к стволу прилипли, - губы королевы тронула легкая улыбка.

- Нет, не оруженосец ты, но настоящий шут, - сказала она, а я зарделся от похвалы и полюбил её еще сильнее. – Не то, что мой, что топит депрессию в вине, попутно имая мула. Да, да. К чему учтивость, если враг стоит на пороге и мечом собирается стучать в ворота.

- Позвольте вам служить, - ляпнул я и удовлетворенно хмыкнул, увидев, как отпала челюсть у Софи и господина Жори, пораженных моей дерзостью. – Покуда господин мой в ваших казематах, готов я быть опорой вашей и защитой. А там и шуткой печаль с чела стереть, коль захотите.

- Но Ваша милость… - пробубнил было кастелян. – Замешан этот, без сомнений добрый оруженосец, в темных делах, как и господин его. Не думаю я…

- Не думаю, что я нуждаюсь сейчас в ваших советах, - перебила его королева. – Не испугался он наказанья, за господина своего просил и в лес отправился к колдуньям, чтобы свободу он обрел. Пусть груб и не отесан этот мальчик, но искренне волнуется он за меня, не то, что напомаженные лицемеры. Да будет так. Теперь ты служишь лично мне, Матье.

- Благодарю, Ваше величество, - она царственно кивнула, а я ощутил тепло между ног и стыдливо покраснел, молясь, чтобы гульфик сдержал ревущее желание. – Прикажете приступать к обязанностям?

- Твои обязанности просты. Меня веселить в час скуки смертной, да следить за каждым словом, что ко мне летит. Слово порой может ужалить больнее, чем яд, - горько усмехнулась она. – Особенно яд родных людей. Жори, найди ему одежду. Негоже, чтобы мой слуга вонял, как замковый ров жаркой ночью. И подстриги его. Ну что за лохмы?

- Истинно так, Ваше величество, - улыбнулся господин Жори. – Мигом исправим сие безобразие. Матье, за мной. Без пререканий.

Ох, Судьба. Обрыдлая ты волочайка. Час назад я был грязным оруженосцем, а сейчас стал чистеньким слугой королевы, сидящим у её ног рядом с Софи, которая дула губы. Но мне было плевать на душевные бури прислуги, куда сильнее меня волновал сиятельный граф, которого я не видел три дня. Поэтому, только разжившись новой одеждой, пахнущей мылом, я украл из кухни жареного цыпленка и, сунув его за пазуху, отправился в подземелье, где сидели, ожидая своего часа воры, насильники, убийцы и сиятельный граф, который к ним никак не относился.

Весть о моем назначении слугой королевы разлетелась быстрее козлиной вони, посему я беспрепятственно вошел в подземелье и, скучая, поплелся вдоль камер, где сидели смутьяны. Дважды в меня летели их отходы и жидкое семя, трижды ругань, совершенно непотребная, и один раз засохший цветочек, с предложением показать попку. Обругав извращенца, я растоптал цветочек и довольный проследовал дальше, под яростное пыхтенье злокозненного педераста. На него мне, как и на всех прочих обитателей каменного мешка в недрах замка, было плевать. Я искал камеру, где сидел сиятельный граф Арне де Дариан. И он нашелся. Худ, болезненного вида, с обвислыми и грустными усами, но несомненно в здравии.

- Привет, старый.

- О, боги, за что вы так со мной? – протяжно взвыл сиятельный граф, запуская в сторону решетки пустое ведро, воняющее смрадом. – Ужель я разумом совсем в застенках этих повредился, что голос друга будет душу рвать? Молю, вонзите в уши мне скорее раскалённый хер. Быть может, он принесет мне долгожданную тишину.

- Окстись, окаянный, - устало сказал я, когда сиятельный граф разорвал на груди рубаху. Осторожно и всего на несколько миллиметров. – Иначе я сочту, что точно повредился ты умом и превратился в недоумка, который душит уд свой даже на кота.

- Зевс, пронзи меня молнией острой. Пусть сожжёт она мое разбитое сердце. Посейдон, пошли мне кальмара, коий заткнет своей тентакулой все, через что дышу. Один, вырви глаза мне и бусы с них сделай. Ослеп я во тьме и они мне совсем не нужны. Афродита, лиши естества мя мужского, ибо буйное семя в мозги мне стучится и иллюзиями лживыми душу наполняет, - я молча смотрел за стенаниями графа, который решил перебрать все известные ему пантеоны, в надежде достучаться хоть к кому-нибудь. – Эринний пошлите мне в наказанье за глупость, пусть плоть растерзают мою и выпьют всю кровь. Святой Христофор, дай же мне плетку, дабы смог я плоть свою умертвить за грехи и награди меня киноцефалией (песьей головой – лат.). Святой Патрик, пошли мне всех змей ирландских. Пусть жалят сосцы мне и ядом мясо питают. Тор, ударь молотом своим и прекрати мои муки, когда слышу я голос того, кто уже мертв, несомненно.

- Скапыжное ты рыло, старый, - рек я, когда сиятельный граф затих и, прищурившись, уставился на решетку. – Я тебе тут цыпленка принес.

- Жареного? – зачем-то спросил он.

- Сырого,- сказал я, влив в слова свои, как можно больше яду. Голос графа стал куда веселее, и он подполз к решетке, после чего обнял меня иссохшей и слабой рукой. Я же отстранился, ибо платье на мне было еще чистым и хранило прикосновения грудастой прачки с родинкой на щечке. – Не ходи ко мне обниматься. Ты стар и вонюч, а я чист и уставший. Бери цыпленка и рассказывай, как тебе тут живется? Доволен ли ты обслугой, не имает ли тебя извращенец какой в усохший зад за сушеный цветок?

- Ох, Матье. Три дня прошло, а кажется, что вечность, - в перерыве между уничтожением цыплячьего мяса поведал мне сиятельный граф. – Не иначе диаволы здесь всем заправляют, раз время не властно над этой дырой.

- Вполне нормальные стражники, старый, - хмыкнул я. – А ты похорошел, я смотрю. Диета из мышиных кишок тебе на пользу пошла однозначно. И пузо внутрь втянулось и бледность вернулась на щеки. Почти Аполлон.

- Ох, Матье. Кипит голова, а в животе будто вилами вертят. Вот если б вина я глотнул, хоть немного, - я покачал головой в ответ, заставив сиятельного графа надуть сочащиеся жиром губы. – Оставь меня тогда, паскудник. Не иначе диавол ты, раз мучить пришел старика без капли с лозы виноградной.

- Зубоскальная ты ханыга, - ругнулся я. – Сиди тут один и ешь мышей или червей дождевых. Не буду я больше тебя навещать, хоть сдохни ты от проказы, любитель жирного хера Диониса.

- Прости, Матье, - вздохнул рыцарь, протягивая ко мне руку, но я отошел в сторону, все еще обижаясь на него. – Не иначе ум мой повредился, коли я на тебя злобно кричу.

- Кричишь. И хулу наводишь. Язык бы твой вырвать, да ты и так страдаешь, старый.

- Принес ли ты добрые вести? – с надеждой спросил он.

- Относительно добрые.

- Как же так?

- Вот так. Вроде ты по горло в помоях, но дышать тебе еще дают, - сказал я. – Война на пороге. Её милость велела все дела отложить на потом.

- Война? – глаза сиятельного графа заблестели, но так же быстро угасли. – Ох, не видать мне войны и блеска мечей. Не слышать изумительные песни умирающих и не наступать им на раны, коростой покрытые. Я падший, Матье. Кто даст мне оружье?

- Никто, вестимо. Но я тут с тролльчихами пообщался давеча. И хоть и заерзали они одного германца вусмерть, но дали мне то, что спасет твою дряхлую сраку, старый. Всего-то потерпеть до конца войны надо.

- Не знаю, Матье. Как тут терпеть, коли каждый день я с ума схожу от безделья и вони?

- Это уж сам решай, - вздохнул я, и вздрогнул, когда вдалеке раздался скрип и голоса стражников, возвращавшихся с обеда. – Пора мне на службу. Служу я теперь королеве, и пахнет она, замечу, приятней тебя.

- Ступай, дитя. Забудь мое лицо и руки. Теперь ты выше, а я ниже, чем когда-нибудь, - всплакнул сиятельный граф.

- Ох и жлоб же ты старый, что так искусно на струнах души моей играешь. Воспрянь духом, ибо я все еще твой оруженосец, хоть и недостоин ты этого ни капли, - ответил я ехидно. – Задумал я спасти тебя, а посему заканчивай тут сопли лить, покуда в них ты сам не захлебнулся. И выжить постарайся, наперекор клятой Судьбе.

- Ступай, дитя, - чуть помолчав, ответил рыцарь. – Тебе в любом я случае буду благодарен. Ступай, Матье. Ступай.

Вернувшись в тронный зал, я удивился, ибо пустоты, как не бывало. Наоборот, от обилия разномастных вельмож зарябило в глазах, а язык зачесался, дабы выпустить новую порцию желчи и яда в их адрес. Я нахмурился и подошел к трону, где стояла Софи, и знакомый мне блядско-розовый герцог де Кант-Куи, что-то высказывающий королеве взволнованным шепотом.

- Не вылилась еще вода в клепсидре, как розовощекий плут уже на уши приседает, - констатировал я, обращая на себя внимание всего зала. Софи, все еще дующаяся на меня, не сдержала улыбки. И даже королева почтила мою остроту веселым блеском лазурных глаз. – Потребно выпороть его, как сидорову козу, Ваше величество, покуда язык его не достиг вашего умного мозга и не пробурил в нем обширную дыру, размером с Бретань.

- Да как ты смеешь ко мне так обращаться? – вспылил было светлейший герцог, но поперхнулся, когда ему ответила королева.

- Смеет, светлейший герцог. Отныне он услада наша и острый наш язык, что правду говорить любую имеет право, - сказала она.

- Истинно так, Ваше величество. Не смел я задерживаться, и сразу вернулся к вам, как получил новую одежду. И вовремя, смотрю. Уж лысый развисляй юлой тут так и вертит задом, мороча ум ваш, и краснея словно бычий хер.

- Остер язык, - пробормотал честной люд, отдавая дань богу всего очевидного.

- Вестимо, - согласился я и занял место на ступенях трона.

- Так я продолжу, Ваша милость? – стушевалась Блядская рожа, но быстро вернула себе приличествующее личине выражение высочайшего коварства, а своим словам сахар.

- Продолжай, светлейший герцог, - велела королева и глаза её похолодели, когда светлейший герцог продолжил, выставив свои хорячьи зубы и чуть ли не касаясь милого ушка королевы свербящим языком. – На дюйм лишь отстранись.

- Прошу простить меня за истую заботу, - сказал герцог де Кант-Куи.

- Забота эта похожа на жопу бегемота, - тут же сказал я, но королева слабо сдавила мое плечо и велела Блядской роже продолжать.

- Считаю я, как ваша правая рука, что испанцев не стоит бояться, - сказал светлейший герцог и сметанные его щеки затряслись, как сало на обширном заду портомойки, когда её любит соскучившийся по женскому телу солдат. – Что нам известно? У них лишь две тысячи войска. Из них пять сотен конных и сотня лучников всего. И это на наши пять тысяч и тысячу с половиной тяжелых рыцарей. Разбить успеем их и даже попируем на теплых костях.

- Прошу простить, Ваше величество, - вставил суровый мужчина с лицом дьявольской горгульи, которую измордовали кожаными вожжами.

- Говорите, магистр, - кивнула королева и, поморщившись, отодвинулась от герцога де Кант-Куи, который все еще пытался ей что-то сказать.

- По сведениям разведки, испанцы ожидают подкрепление, - ответил он мудрым и густым, как кровь старого отшельника, голосом. – И правит ими королева.

- Ах, неужели? – воскликнула королева, приподнявшись на троне. Она оскалилась в острой улыбке, а я невольно залюбовался её грозной мощью и размяк, как кисель на солнышке. Она повернулась к побледневшему светлейшему герцогу и задала вопрос, от которого у Блядской рожи по роже расползлись трупные пятна. – Сама королева ступила на берег моей страны? Да еще и во главе войска. Кастелян!

- Я тут, Ваше величество, - ответил ей бледный господин Жори, подлетев на коротких кривых ножках.

- Заготавливаются ли припасы на случай осады? Достаточно ли довольствия в войсках? Как обстоят дела в провинциях, которыми мы правим? – я хмыкнул и покачал головой, ибо королева задала кучу вопросов, которые к кастеляну относились, как вши к лобку невиннейшей принцессы.

- Припасы заготавливают, Ваше величество. Уже заготовлено мяса копченого двести семьдесят три…

- Цифры оставь казначею, - велела Её милость. – Что с остальным? Ответит кто-то мне?

- Довольствия достаточно, - подтвердил магистр, сделав суровое лицо еще суровее, словно жесточайший запор терзал его зад и не давал всей злобе и тьме выйти наружу. – Войска готовы, если прикажете, хоть сейчас мы выступим. Разрозненные группы соглядатаев дежурят на границе, где лагерем испанцы стали. Все донесенья лично мне передаются.

- Отлично. Ознакомлюсь с ними позже, - кивнула королева и прищурила глаза. – А что в провинциях?

- Народ гудит, Ваше величество, - сказал другой мужчина, чья голова была покрыта жесткими курчавыми волосами, а кожа слабо отливала оливковым цветом. – Все, как обычно. Налоги, эпидемии, разгул бандитов. Но гудение это слабое, на рассерженный улей совсем непохожее.

- Благодарю, сиятельный граф, - сказала она, внимательно посмотрев на хорьковую рожицу светлейшего герцога, переливавшегося пятнами, как стыдливый хамелеон из далекой Мавритании. – Но если улей гудит, то лишь вопрос времени, когда пчелы станут жалить, а не мёд творить. Видимо, слишком долго скорбела я по утрате своей, глаза закрывая на то, что в мире творится. Отныне будет все иначе. Все донесения мне в первую очередь. Поднять книги учета по налогам и принести в мои палаты. И еще. Великий магистр. Организуйте стол переговоров с испанской бесстыдницей, так дерзко и нелепо вторгшейся в нашу страну.

- Но Ваша милость. Это опасно… - пролепетал сиятельный герцог де Кант-Куи, напялив маску вероломного хорька-содомита.

- Опасно сидеть на троне, протирая шелк и ничего не делать. Изволишь перебить нас еще раз, и милости тотчас лишишься. Сейчас идите все и поскорей готовьте встречу! - она обожгла его ледяным спокойствием и самолично окунула в моральный чан помоев, чего не было уже давно. А когда за последним вельможей закрылась дверь тронного зала, тяжело вздохнула.

- Теперь он зубы будет скалить злобно, Ваше величество, - сказал я, повернувшись к королеве. А повернувшись, удивился, ибо с королевы будто сдули усталость и грусть. – Укусит вас сей блядин сын, покуда вы его зубов не лишите.

- Я знаю, мой острослов. Я знаю. Готовься тоже. На встречу ты со мной пойдешь, - теперь настал мой черед вздыхать. Ох, не интриг и заговоров я ждал, когда ехал со старым рыцарем на турнир. Определенно не интриг и заговоров.