Глава 3

— И что ты умеешь делать, молодой человек? — смотрел на Чарли старый мастер сверху вниз.

Чарли смутился и опустил глаза. Это был его первый рабочий день не только на этом заводе, но и вообще в жизни. Раньше он никогда не нанимался на работу и не нанялся бы и сейчас, если бы семье не нужны были деньги. Вся жизнь Чарли до отъезда из Мелкшама составляла — дом, школа, опять дом, уроки и маленькая компания лучших друзей. Но друзья остались позади, о школе пришлось забыть и после недолгих поисков мальчика пропустили через проходную этого шумного и пыльного завода на окраине городка.

— Понятно, — вздохнул мастер, — не красней, юноша! Все мы приходим сюда от мамкиной юбки ради куска хлеба и кое-кто даже выбивается тут в люди, а кое-кто остаётся тут навсегда, чтобы учить других таких искателей заработка!

Мастер перекрикивал шум станков и перебивающийся ударами сотен молотков. В цеху стояли невыносимый гул и раздражающий слух гам.

— Ты работал раньше хоть где-то? — спросил мастер.

— Нет, сэр, — ответил Чарли, — я учился в школе, окончил шесть классов…

— Окончил? — переспросил мастер.

— Не совсем, — смутился Чарли и снова опустил глаза.

— Ладно, ладно, — успокоил его мастер, — читать и писать умеешь?

— Умею, сэр, — обрадовался Чарли.

— Хорошо, — позвал его за собой мастер, — иди за мной и постарайся не потеряться тут.

Он провёл его через весь цех и завёл в дальнюю коптёрку, в углу которой стоял огромный дубовый стол, за которым виднелся серый, узкий сейф и пахло бумагой и мазутом.

Когда мастер закрыл за собой дверь, тишина как будто ударила по голове.

Усатый рабочий, сидевший на скамейке перед большим раскрытым ящиком в котором лежали готовые блестящие болты, глянул на Чарли и мастера сквозь очки и кивком головы поздоровался.

— Джек, — окликнул мастер рабочего, — парнишка грамотный и совершенно не подходит для цеха. Думаю, тебе он будет сподручнее чем токарям?

— А что я могу ему предложить? — указал Джек на Чарли.

Он окинул Чарли оценивающим взглядом с ног до головы так, что Чарли даже покраснел.

— Не знаю, — ответил мастер, — но мне он нравится. От него не будет проблем, как я думаю. Поручи ему подписывать бирки и выписывать накладные, под твою диктовку. И ещё пусть займётся маркировкой ящиков.

Мастер глянул на Чарли и похлопал его по плечу.

— Добро пожаловать на завод, мистер учётчик. И в конце рабочего дня не забудь зайти ко мне за оплатой. Иначе может получиться, что день потратишь в пустую.

— Понял, сэр, — кивнул Чарли.

Мастер оставил их вдвоём и хлопнув дверью вышел.

Джек вздохнул, молча указал на табурет возле стола и положив перед Чарли пачку бланков и перо постучал пальцем возле чернильницы.

— Мне не интересно кто ты и что ты, и что ты ел сегодня на завтрак, — произнёс равнодушно Джек, — тем более мне это не интересно в рабочее время. После работы можем поговорить о чём угодно. А сейчас — меньше болтай и больше пиши что тебе я скажу. И пиши без ошибок и разборчиво. Каждая ошибка стоит одну маленькую монетку, которая могла бы оказаться у тебя в кармане, а окажется у кого-нибудь другого.

— Я понимаю, сэр, — ответил Чарли глядя на Джека.

— Меня зовут Джек Томпсон, — усмехнулся Джек, — кто такой мистер «сэр» я не знаю. Тут тебе не школа, мальчик. Привыкай к тому что с тобой будут разговаривать хамски и на «ты». Поэтому имей чувство юмора и острый язык. И сам говори на «ты». Но никогда не хами. Иначе ты никогда тут не станешь своим.

Чарли молча кивнул, продолжая глядеть на Джека.

— Вот и хорошо, — ответил Джек, — теперь, порядок такой: я говорю, а ты записываешь, всё что я тебе говорю, вот в эти бланки. Они называются у нас бирками, а правильно — техническими паспортами изделия. В них нельзя делать помарок, ошибок и исправлений. Одна такая, никому не нужная, бумажка стоит один пенни! Понял, сынок?

— Да, с… Джек, — приготовился писать Чарли и окунул перо в чернильницу.

…Пролетела осень. Как-то незаметно и быстро. Следом, так же незаметно и быстро наступила зима и приближалось Рождество. И маленький дом на улице Вернон преобразился, украсился гирляндами и свечами на камине, на подоконниках, на столиках, у зеркал, ангелочками и звёздочками то тут то там. Но свечи ещё нельзя было зажигать и Гарольд поэтому только поглядывал на них, мечтая о том, что завтра именно ему разрешат зажечь эти маленькие огоньки в прозрачных красных, синих, жёлтых, зелёных скляночках и окунуть дом и всю его большую семью в праздничное, волнующее чудо Рождества.

Джесси вполне разделяла мечты младшего брата и тихонько шушукалась с ним про то кто начнёт первым, и какие свечи будут чьими. Дети пытались угадать что мама завтра поставит на стол и будет ли их любимый яблочный пирог, и вообще как начнётся праздник. Тогда можно будет долго не спать, загадывать желания и прислушиваться к каждому шороху на крыше, и даже ни чуть не бояться этих шорохов, ожидая Святого Николая.

А вот Уильям был равнодушен. По крайней мере он казался таким. Не потому, что не верил в Рождество, а потому что знал, что подарки тайком положит папа, а мама будет отвлекать всех их, троих, уведёт под любым предлогом подальше от камина. И Уильям даже знал кому что подарят в этом году на Рождество, потому что подарки уже были спрятаны в шкафу у мамы, куда никто не лазил.

Он делал вид, что ему совершенно всё равно о чём там шепчутся Гарольд и Джесси между собой и Уильям незаметно подглядывал за ними, делая вид что усердно пишет письмо Святому Николаю.

Гарольд верил, что это письмо непременно доставят куда-то далеко-далеко и его прочитает сам Святой Николай. Поэтому он старался не мешать брату. Джесси тоже старалась не мешать. И даже Лилли, проходя мимо детской остановилась и тихонечко прошла мимо, не поздоровавшись громко, как это делала всегда, а махнув брату и сестре рукой, просто приветливо улыбнулась.

Уильям пыхтел, краснел, чесал то затылок, то лоб, но письмо всё-таки дописал. Он аккуратно сложил его вдвое и запечатал в огромный самодельный конверт. А там где обычно писали адрес аккуратно вывел: «Святому Никалаю!!!».

— Всё! — торжественно объявил Уильям.

— Почему так долго? — искренне возмутилась Джесси.

— Ну я же не виноват, что писать надо «Манчестер», а читать «Ливерпуль»? — ответил, даже возмущённо, Уильям.

— А что ты там написал? — воскликнул Гарольд обидевшись, что брат не прочитал им с Джесси письмо и рассказывает про какие-то Манчестер с Ливерпулем…

— Ну ты же знаешь, что это секрет! — округлились глаза у Уильяма, когда он удивлённо глянул на Гарольда, не поняв почему это Гарри вдруг обижается.

Гарольд обиженно отвернулся.

— Вдруг ты забыл, что…

— Тихо! — прервал его Уильям, — нельзя желания произносить вслух до наступления Рождества!

Гарольд вздохнул, сложил руки на груди и насупившись посмотрел на брата.

— И не буду! Но ты не забыл, то о чём я тебя просил?

— Не забыл, — серьёзно ответил Уильям.

— Уилл, а про то что я просила? — проговорила тихонько Джесси.

— Да как тут забудешь! — усмехнулся Уильям, — ты наговорила в сто раз больше чем Гарри и всё об одном и том же!

— А про Сида? — словно испугалась Джесси, — вдруг он забудет про Сида?

Уильям выдохнул глядя в потолок и отложил перо.

— Джесси! — чуть не закричал он, — ну почему бы я вдруг забыл попросить Святого Николая про нашего, самого любимого, младшего братика? Ну? — посмотрел он на сестру.

— Прости, Уилл, — опустила глаза девочка, — мне показалось, что мы постоянно забываем о нём, прости.

— Ладно тебе, — поднялся Уильям разгладив ладонями колени брюк, — я понёс письмо папе, а он отправит его Святому Николаю.

— А где живёт Святой Николай? — вскочил вдруг Гарольд.

— Вспомнил! — остановился усмехнувшись и обернулся к брату Уильям.

— А можно я отнесу? — подскочил к нему Гарольд и попытался отобрать конверт.

Уильям поднял конверт над головой как можно выше и улыбаясь наблюдал, как Гарольд тянется на цыпочках за конвертом вверх, подпрыгивает и кряхтит изо всех сил, стараясь достать его.

— Ладно уж, на, — опустил конверт Уильям и Гарольд схватил его.

— Спасибо, Уилл! — крикнул мальчик с коридора и со всех ног помчался к папе и маме на кухню.

— Папа! Папа! — подлетел Гарольд к Фредерику, — мы написали! Уилл тут все наши желания написал! Ты отправишь это письмо Святому Николаю?

Гарольд отдал Фредерику письмо и встал глядя на отца.

— Конечно, сын, — улыбнулся Фредерик, — и? Чего мы хотим?

— А ты честно отправишь? — прошептал Гарольд воодушевлённо как никогда, — ведь мы не написали адрес? А Уилл не знает где он живёт, я спрашивал!

— Почему ты так думаешь? — улыбнулся Фредерик.

— А я у него спросил, а он не знает, — ответил Гарольд.

— В мире только один Святой Николай, — успокоил Гарольда Фредерик, — только один, которому пишут письма дети.

— И ты писал? — спросил серьёзно Гарольд.

— И я писал, — кивнул в ответ Фредерик.

— И он их исполнил?

— Исполнил.

— Все?

— Все!

— Ура! — вскрикнул Гарольд и пулей побежал в детскую, чтобы сообщить Джесси и Уильяму эту чудесную новость услышанную от папы…

…В цеху уже не было никого. Джек продиктовал Чарли последние данные для бирки и мальчик устало отложил перо.

— Ты тоже выдохся, Чарли? — спросил Джек.

— Есть немного, — кивнул Чарли, глянув на него.

— А ещё говорят, что мы меньше всех работаем, потому что, мол, мешки не ворочаем, — усмехнулся Джек.

— Иди домой, — сказал он Чарли, — уже девятый час. Завтра Рождественский Сочельник и тебя наверное заждались?

— Нет, — покружил головой Чарли, — я там буду только мешать. Какой от меня толк сейчас? Дома уборка, а я буду телом спящим на койке.

— Что верно — то верно, — покачал головой Джек и посмотрел на Чарли, — и куда же ты сейчас?

— Ну, немного пройдусь, — пожал Чарли плечами, — зайду в трактир, куплю гостинцев братьям и сестре и потом немного передохну в парке. А домой пойду когда все лягут спать.

Джек вздохнул посмотрев на мальчика.

— Не трать ты деньги на трактиры, сынок. Придёшь за леденцами детворе, а какой-нибудь умник с нашего цеха обязательно тебе пинту пива сунет. Первой угостит, а вторую и третью за твой счёт выпьет, вот увидишь. Нехорошо это, — он подумал, — если есть пара свободных часов, то лучше пошли в наш клуб. Познакомишься с людьми, угостим чаем и потом проводим тебя домой.

— Я слышал, что в клуб не всех пускают, — немного удивился Чарли.

— Ну ты же со мной придёшь? — улыбнулся Джек, — только не забудь забрать свои гроши у нашего скряги-мастера…

…Клуб находился недалеко от завода. Это был огромный зал уставленный лавками и стульями. А у стены напротив входа была трибуна, над которой Чарли увидел огромный красный транспарант с белой надписью «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!».

Прямо за трибуной стоял флаг. Тоже красный. И так же как и на транспаранте на нём красовалась белая надпись: «Британская Социалистическая Партия»…

Когда Чарли и Джек зашли в зал и заняли места, там было немного людей. И люди были разные. Не только рабочие. Кое кого из них Чарли знал. А некоторых увидел в первый раз.

Где-то через четверть часа людей стало больше. Они продолжали приходить и очень скоро здесь не осталось свободных мест. Люди стояли вдоль стен и даже в проходе. Но шума не было. Никто не разговаривал громко. Все только перешёптывались и Чарли понял, что ждут кого-то очень и очень важного.

Чарли почувствовал себя неуверенно и смутился. Но его смущение вмиг развеялось, когда в зал вошёл человек и с порога поздоровался со всеми. Зал разразился аплодисментами, люди встали с мест, а те что были в проходе расступились пропуская вошедшего.

Человек, здороваясь со всеми, прошёл к трибуне и повернувшись в зал поднял руку прося тишины.

Зал затих.

— Прошу, товарищи, присаживайтесь, — негромко начал человек, — я очень рад вас всех видеть и ещё больше рад тому, что могу передать вам всем привет от наших русских товарищей. Я только что прибыл из Праги с партийной конференции, и спешу всем сообщить, что русские рабочие объединились в единую партию — Российскую Социал-Демократическую Рабочую Партию (большевиков)! Пора и нам, товарищи, объединяться, чтобы мы, как и наши русские братья, наконец стали единой силой! Нам необходима наша, единая коммунистическая партия — Коммунистическая Партия Великобритании!

Зал снова разразился аплодисментами и криками «Правильно!»

— Кто это? — шепнул на ухо, сидевшему рядом Джеку, Чарли.

— Это руководитель местного комитета социалистической партии, — ответил Джек, — потом я тебя с ним познакомлю.

— Завтра первый день Рождества, товарищи, — продолжал человек, — завтра, вероятно единственный праздник, когда все наши семьи просто обязаны собраться вместе. Так того требует традиция. Мы просто обязаны дарить подарки своим самым дорогим людям. Завтра день, праздник, сам смысл которого — подарить близким счастье! Не правда ли, товарищи? И хотя мы, коммунисты, всегда говорили и будем говорить, что богов и религии мы выдумали сами, но разве мы имеем право отобрать единственный в году светлый день и веру в счастье у наших детей? Я хочу спросить у вас, товарищи! Чьи дети завтра будут беззаботны и счастливы? Чьи жёны завтра не будут плакать от того, что не смогут накрыть праздничный стол и повести вечером детей на народные гулянья? Чьи матери завтра не будут до глубокой ночи ждать своих сыновей из стен этого завода, чтобы разделить всей семьёй рождественский ужин? И я отвечу! Тут таких нет!

— Правильно! Верно! — выкрикнул кто-то из зала и зал взорвался одобряющими оратора криками людей.

Человек поднял руку вверх и снова наступила тишина.

— И даже больше! — продолжал он, — лишив вас законного выходного дня в Рождественский Сочельник, владельцы завода намерены вызвать ваши стихийные волнения, чтобы обвинить католиков в беспорядках на Рождество! Они намерены стравить между собой простых людей. И малограмотные церковные кликуши завтра, в угоду владельцам завода, опять начнут подстрекать одних людей против других людей! Здесь, в Фулеме, нам нужна кровь? Нет! Нам нужна кровь в Англии? Нет! Нам нужна кровь на наших улицах и площадях? Нет! Правительство и сам король активно используют ваши религиозные убеждения, религиозные убеждения ваших соседей и друзей, ваших врагов и неприятелей, лишь ради того чтобы как можно сильнее держать вас всех в страхе и зависимости от себя, в узде! Когда нет единства среди трудового народа — никогда трудовой народ не добьется ни справедливости, ни достойной жизни, и с ним никогда не будут считаться! Что может быть страшнее религиозного фанатизма в этом случае? Национализм! Дикий, людоедский, средневековый национализм! Плюс к религиозному противостоянию они пытаются подбросить в умы рабочих мысли о том, что чья-то культура выше, чей-то народ лучше, а чей-то хуже! Это неправда, товарищи! Мы все одинаковы! Мы одинаковы в своих кандалах и в своей заработной плате! Мы одинаковы перед своими матерями, жёнами и детьми, когда приносим домой жалкие гроши и когда нам стыдно смотреть им в глаза за то, что мы, кормильцы, не можем прокормить свои семьи! Кто может гордиться своим происхождением, своей кровью, в такие минуты? Только человек без чести и без совести! Рассказывающим о национальном и религиозном превосходстве одной части народа перед другой, лицемерным толстосумам с гладкой кожей, чьи руки никогда не держали молота, на самом деле наплевать на любую религию, любой народ, любого человека! Им не место в нашем обществе! Мы должны понимать, что любой шовинизм — позор для любой нации! Я знаю, что многие из вас искренние прихожане своих церквей и готовы возмутиться и швырять камни в окна заводоуправления. Но, я призываю вас, товарищи рабочие! Завтра, в положенное время явиться на рабочие места, но явиться лишь для того, чтобы принять участие во всеобщей стачке рабочих Британии! Не дадим им дневной прибыли! Мы потеряем по одному шиллингу. Но они потеряют — миллионы из своих кошельков! Это будет наш ответ, наш подарок им на Рождество! Они лишили наши семьи праздника в наших домах — мы лишим их миллионов фунтов в их сейфах! Пусть знают, благодаря кому они купаются в роскоши!

— Да здравствует стачка! — снова взорвался зал, но человек опять попросил тишины.

— Завтра с утра, наши агитаторы, в сопровождении рабочих дружин должны выйти в город и пресекать любые попытки религиозного насилия, — произнёс он, — владельцы заводов активно использовали против нас религиозных фанатиков! Завтра мы должны выступить перед прихожанами обоих церквей и разъяснить народу смысл нашей борьбы! Дать понять, что среди нас есть и католики, и протестанты, и евреи, и даже те кто не ходит ни в одну из церквей! Эта всеобщая стачка должна объединить всех простых британцев в борьбе за свои права, и стать началом массового рабочего движения, началом нашего единства и первым шагом в борьбе за светлое будущее грядущих поколений, товарищи! И мы не позволим завтра, обнаглевшим барыгам, гордо именующих себя бизнесменами, просто так взять и лишить наши семьи праздника, и вынудим их понести убытки…

Человек выступал, люди, время от времени одобряли его криками и возгласами, а когда он закончил и сошёл с трибуны его моментально обступили рабочие задавая вопросы на которые он тихо и размеренно отвечал.

— Идём, идём, — потянул за собой Чарли Джек.

Они протиснулись сквозь плотно обступивших оратора людей. Джек вытолкал Чарли вперёд.

— Товарищ Томпсон! — увидел Джека оратор и попросил, чтобы его пропустили.

— Здравствуйте, товарищ Галлахер, — пожал Джек руку оратору.

— Очень рад, Томпсон, увидеть тебя, — обнял Галлахер Джека и посмотрел на Чарли.

— Ну, а с Вами, молодой человек, как я понимаю, я просто обязан познакомиться? — Галлахер протянул Чарли руку, — Уильям Галлахер.

— Очень рад, мистер Галлахер, — растерявшись, пожал руку Чарли, — меня зовут Чарльз Гудвин… Вы говорили… вы говорили прям как я думаю!

— Мы все тут так думаем, — рассмеялся Галлахер, — и сколько же тебе лет, парень?

— Уже четырнадцать, мистер Галлахер, — неуверенно произнёс Чарли.

— Четырнадцать, — покачал головой Галлахер, — а почему ты не в школе, а тут, на заводе? Почему ты пошёл работать, а не учиться?

— Я учился, — опустил голову Чарли, — я очень хочу учиться. Но мы не можем ходить в школу, потому что нам не дают этого делать. В школу ходит только один из моих братьев. Он может за себя постоять, а вот младший нет.

— Прискорбно, — ответил Галлахер, — ну а сам? Хочешь угадаю?

Чарли посмотрел на него.

— У вас большая семья, — сказал Галлахер, — мама не может найти работу, потому что ходит не в ту церковь, отец еле справляется, а ты решил помочь им и пошёл на завод? Верно?

— Верно, — кивнул Чарли, — откуда вы знаете про церковь?

— Ты правильно сделал, хотя дети на заводах и в шахтах это чудовищно. У всех детей на фабриках и заводах одинаковая судьба, — ответил Галлахер, — я пришёл на завод когда мне было десять. Чего тут угадывать, если все мы повторяем путь друг друга?

— А я могу вступить к вам в партию? — спросил Чарли, — я услышал то, что сам давно говорю отцу и матери. Отец согласен со мной, но мне кажется, что он боится.

— Он осторожный и боится за тебя и твоих братьев и сестёр, — ответил Галлахер, — а коммунистом ты стал давно, едва только начал думать и действовать как твои товарищи по заводу.

— Разве? — удивился Чарли.

— Не думаю, что тебе прям сразу нужен партийный билет, — усмехнулся Галлахер, — их нет и у половины членов нашей партии. А если тебя сюда пригласили, то можешь считать, что тебя приняли в местную организацию. А значит сочли достойным. И это значит, что ты уже коммунист.

Чарли улыбнулся.

Галлахер достал из внутреннего кармана куртки книжку и протянул её Чарли.

— Эта книга называется «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения». Её написал наш товарищ из России, с которым я очень дружен уже несколько лет. Его зовут Владимир Ульянов. Но он известен под другой фамилией, Ленин. Прочти её, а потом с тобой обсудим его мысли.

— Спасибо, сэр, я буду осторожен с ней, — ответил Чарли аккуратно взяв книжку…

Фредерик молча сидел в спальне закрыв двери, низко опустив голову и подперев её руками. Возле него лежал раскрытый конверт и письмо Святому Николаю от детей…

Вошла Августа и присела рядом.

— Фрэд? — спросила Августа, потормошив муже и перевела взгляд на письмо.

— Да? — посмотрел Фредерик на жену.

— Что случилось? — спросила Августа.

Фредерик молча подал ей лист исписанный каракулями Уильяма.

«Дорогой Святой Николай! — прочла Августа, — Пишут тебе Гарольд, Джесси и Уильям из города Фулема. Ты знаешь где это и думаем, что ты знаешь, что мы Гудвины и раньше жили в Мелкшаме, но почему-то очень быстро уехали оттуда.

Мы не хотим просить у тебя подарков. Нам сейчас трудно, потому что мы уехали из Мелкшама и наша мама не может найти себе работу из-за того, что она католичка, а папе пришлось бросить свою мастерскую и начинать всё с начала на новом месте. Маму сильно обидели и не взяли на работу. Ты знаешь, что она всегда работала учительницей. Мама думает, что мы этого не знаем, но мы знаем всё. Ты можешь сделать так, чтобы наша мама опять работала учительницей? Если да, то сделай.

Папа постоянно грустный, хотя делает вид, что он весёлый. Ему не нравится чинить машины и он давно не занимался наукой, хотя он учёный. Мы думаем, что ты мог бы папе помочь открыть новую лабораторию, чтобы он опять занимался наукой, а не чинил машины для богатых и не ходил по вызовам как простой электрик.

В Мелкшаме нам было хорошо и ещё потому, что в Мелкшаме никто не обижал Гарри и Гарри учился в школе. Гарри хочет ходить в школу, но ему не дают. Его сильно побили протестанты за то что он католик, и сейчас Гарри боится ходить даже на улицу.

А Джесси не может учиться, потому что её не возьмут в протестантскую школу для девочек, а самая ближайшая католическая аж в Лондоне. Просим тебя, Святой Николай, сделай так чтобы мы ходили в школу все вместе, как это было в Мелкшаме!

А вчера нас прогнали от городской ёлки на площади, где играли другие дети. Нам сказали, что католикам нельзя там появляться. Почему, Святой Николай? В чём мы провинились, что нам нельзя посмотреть на красивую ёлку? Сделай так, чтобы все дети могли праздновать Рождество вместе! И чтобы никто никого не прогонял!

Лилли теперь почти не бывает дома. Она ухаживает за одной старой леди, вместо того чтобы готовиться к поступлению в университет. И хотя ей пришло письмо из Лондонской медицинской школы, что её готовы допустить к экзаменам, мама сказала, что теперь придётся потерпеть с поступлением. Лилли плакала.

И ещё, мы не хотим чтобы Чарли работал на заводе. Пусть он снова пойдёт в школу!

На это Рождество у нас не будет разных вкусных угощений, потому что у нас просто нет денег. А те что есть, это мама с папой откладывают на новый переезд. Но мы их начали проедать. А вдруг заболеет Сидней? Ты не подумал, Святой Николай, чтобы сделать так, чтобы Сидней не болел? Он часто простуживается и тогда мы переживаем за него. Мы хотим, чтобы он вырос и стал знаменитым! Он и сейчас знаменитый на всю улицу потому что много и громко плачет!

В общем, просим тебя, Святой Николай не про подарки, а про то, чтобы мы жили так как в Мелкшаме, где мы были счастливы!

Джесси, Гарри и их брат Уилл!

От себя: мне ничего не надо. Исполни желания младших!

Уильям Гудвин!

23 декабря 1911 года»

— Ну что сказать? — вздохнула Августа отложив письмо детей, — можно было бы улыбнуться, чтобы не заплакать…

…Тед Холли был огромным и толстым, и сказать что он был просто здоровый телом во всех отношениях, это не сказать ничего. Постоянно бривший голову, Тед казался всем страшным. Здоровенное тело казалось каменной глыбой, движущейся медленно но уверенно, не замечающей ничего и никого на пути. Но на самом деле это было не так. В этом огромном теле билось доброе и чуткое сердце, отзывчивое и даже нежное. Стоило только заговорить с этим человеком, как можно было понять насколько обманчива бывает внешность.

Когда-то он служил в полиции, был детективом, а лет десять назад, может больше, Тед Джон Холли вдруг для себя понял, что служить больше не может. Тогда он попытался перевестись на службу более мирную и спокойную, но спокойствия не было в его душе. И сейчас нашёл себя в роли адвоката. Надо сказать, что это был единственный адвокат защищавший рабочих практически безвозмездно, то есть даром. Он был единственным на весь Фулем кто осмеливался защищать и католиков, и бедноту, и не боялся говорить то о чём другие предпочитали молчать.

Все знали и обратную сторону его жизни. И полиция, бывшие коллеги Теда Холли, и протестанты, и казалось сам король. Он, Тед Холли, командовал рабочими дружинами. В манифестациях он участвовал, но бывший детектив Тед Холли был вторым после Галлахера человеком в партии.

— Да, молодой человек? — посмотрел он Чарли едва мальчик открыл двери кабинета.

Холли сидел за длинным столом обложенный папками и бумагами.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровался Чарли остановившись на пороге.

— Заходи, заходи, — с каким-то странным акцентом позвал его Холли, — чего тебе, дорогой?

Чарли прошёл и присел на стул возле стенки.

— Мне сказали, что Вы тут главный и я могу стать членом профсоюза, — проговорил Чарли глядя на Холли как на знаменитость.

— Профсоюза? — рассмеялся Холли, — ну конечно! Позволь угадать, что тебя привело, малец?

Чарли смутился. Его ещё никто не называл мальцом.

— Да, — кивнул он опустив глаза.

— Ой, только не надо плакать, юноша! — так же весело сказал ему Холли и Чарли вновь воспрянул духом.

— Давай так, дорогой, — положил на стол Холли бланк, — я знаю, что у вас очень большая семья и у тебя куча младших братьев и младшая сестра и ты не будешь чувствовать себя человеком, если они не получат подарки на Рождество! И тебе подсказал Томпсон, что подарки организует только профсоюз, но в него надо вступить! Верно?

— А как Вы угадали? — снова покраснел от стыда Чарли.

— Сейчас все с этим ко мне приходят, братишка, — ответил, успокаивая Чарли Холли, — ты мне напишешь сейчас вот эту бумагу, и поговорим, идёт?

— Идёт, — кивнул Чарли и подвинув стул к столу, взял бланк. Это была анкета.

В дверь постучали и в кабинет, в начале сунув голову и рассмотрев что тут происходит, вошёл аккуратный молодой человек в светлом пиджаке.

— Ну чего ещё!? — чуть вскрикнул Холли, — неужели непонятно, что я ответил уже этому негодяю Минду, что ноги его тут не будет и его сына тоже!

— Мистер Холли, здравствуйте, — прошёл молодой человек и присел за стол напротив Чарли, — Минд подал на нас в суд.

— Вот дурак! — рассмеялся Холли и посмотрел на Чарли, — представляешь, мы забрали у него этот дом за долги, а он ещё и в суд на нас подаёт? Будто это был его дом! Это помещение принадлежит профсоюзу рабочих нашего завода! А он тут частную лавочку развёл!

— Понимаю, сэр, — прервавшись кивнул Чарли, слегка улыбнувшись.

— Вот, — показал Холли бумагу, — дом был куплен у заводоуправления для нужд профсоюза! А Минд тут что делал? Собирал вечеринки и пропивал со своими дружками наши деньги! Рабочие, понимаешь, без помощи адвоката, без защиты своих прав, а Минд только взносы собирает. Мы у него ещё их отсудим и он нам за всё заплатит, мальчик! Вот скажи, у тебя большая семья?

— Да, сэр, — кивнул Чарли, — нас шестеро у родителей.

— Вот! — указал пальцем вверх Холли, глянув на молча сидевшего молодого человека, — шестеро! А у Минда один засранец и тот не работает, а привык жрать за чужие деньги в ресторанах! Сколько Минд нам должен ещё?

— Пятьдесят тысяч, — сказал человек, — фунтов.

У Чарли от услышанного перехватило дыхание. Он вновь глянул на Холли, потом на молодого человека.

— Понимаешь, сколько Минд у вас украл? — посмотрел Холли на Чарли и рассмеялся, — по пять сотен фунтов у каждого рабочего! Я этого Минда выпотрошу как мешок с капустой и он каждому из нас ещё судебные издержки заплатит, негодяй! Пятьсот фунтов у каждого украл, понимаешь?

— Да, сэр, — кивнул неуверенно Чарли и протянул Холли заполненный бланк, — вот, я всё правильно написал?

Холли бегло просмотрел бланк и улыбнувшись, не вставая с мечта подал Чарли руку.

— Поздравляю, сынок! Теперь ты член профсоюза! И не переживай. Скажешь братикам и сестрёнке, что встретил Святого Николая который покупал для них подарки!

— Спасибо, сэр! — обрадовался Чарли, — с Вашего позволения, я немедленно им об этом сообщу! Мама и папа уже не знали, что делать!

— Беги, сынок! — рассмеялся Холли, — сегодня будет в вашей семье праздник!

АНГЛИЯ; ФУЛЕМ; ФЕВРАЛЬ 1912 ГОДА

— Восемь на труд! Восемь для сна! Восемь делай что хочешь! — скандировала огромная процессия двигавшаяся по центральной улице Фулема.

Гарольд бежал следом держась за руку Уильяма.

— Где он?! — кричал Гарольд брату, но Уилл молчал, будто его не слышал.

— Где?! — снова громко спрашивал, стараясь перекричать толпу Гарольд, но Уильям только всматривался в людей, не останавливаясь, волоча за собой брата.

— Я его вижу! — наконец закричал он и замахал кому-то рукой в толпе.

— Чарли! Мы тут! — потащил Уильям за собой Гарольда и мальчики вклинились в процессию.

— Вы… вы какого чёрта тут делаете!? — опешил Чарли, не останавливаясь и высоко поднимая над собой красный флаг.

— Мы с тобой хотим… на эту… на демонстрацию, — продолжали идти за ним братья.

— Это вам что, месса!? А ну марш домой! — приказал Чарли, но его крик затерялся в криках людей.

— А мы что? Мама сказала тебе за нами присматривать, вот и присматривай! — ответил ему Уильям.

— Мама сказала чтобы вы из дома сегодня не выходили! — крикнул в ответ Чарли.

— Но мы… — хотел что-то сказать Уильям, но Чарли перебил его.

— Ты зачем его сюда приволок? — строго посмотрел Чарли на Уильяма, указав взглядом на Гарольда.

— А ты ему скажи сам! Он меня уже на перекрёстке нагнал! — поднял руку Гарольда Уилл.

— Отпусти! — хотел было вырвать руку Гарольд, но Уильям сжал ладонь ещё сильнее.

Процессия остановилась. Все замолчали. Улицу перегородили солдаты.

— Разойтись! Всем разойтись! — услышал Гарольд и увидел сквозь людей, в десяти шагах от себя, офицера и солдат с оружием наготове.

— Мы не уйдём! — ответил один из демонстрантов, одетый в рабочую куртку.

— Не уйдём! Проч с дороги королевские псы! — закричали люди.

Один из рабочих выбежал вперёд и поставил на мостовую стул. Другой человек, в рабочей куртке с красным бантом на груди, вылез на него и обернулся к демонстрантам.

— Товарищи! — начал громко говорить он, — товарищи! Сегодня мы вышли на законную манифестацию с требованием восьмичасового рабочего дня и справедливой оплаты нашего труда! Они, те кто считает себя нашими хозяевами, имея харизму улитки и мозги курицы, бросили против нас, против наших детей и жён вооружённых солдат, готовых в нас стрелять и избивать нас! Мы не должны поддаваться на их провокации! И мы не покажем страха! Мы не уйдём отсюда до тех пор, пока наши законные требования не будут выполнены владельцами завода!

— Не уйдём! Не уйдём! Достойная оплата за достойный труд! — закричали все.

Человек поднял руку вверх.

— Они стравливают нас между собой! Им выгодно, чтобы католики и протестанты, евреи и пуритане враждовали между собой! Каждый избитый католик — на совести владельцев завода! Каждый убитый еврей и ирландец — на совести владельцев завода! В нашем городе не должно быть места религиозной и национальной нетерпимости! И нетерпимости не должно быть места — во всей нашей стране! Только вместе мы сила! Они боятся нашего единства! Долой власть помещиков и капиталистов! Да здравствуют советы рабочих депутатов!

— Вся власть советам! Долой капиталистов! — подхватили люди.

— Жируя на нашей шее, — продолжал человек, и рабочие снова затихли, — они не заботятся о наших семьях! Хотя мы обеспечиваем достойную жизнь и образование им и их детям! А наши дети — прозябают в нищете, и завтра пойдут побираться на улицы! Потому что с их условиями работы — мы не можем прокормит наши семьи! Мы готовы работать, но готовы работать только в условиях, когда наш труд ценится! Мы рабочие, а не бесправные рабы!

— Мы не рабы! — подхватила толпа, и в этот момент солдаты начали наступать и сбили выступавшего со стула на мостовую. Поднялись крики и рабочие бросились на солдат. Завязалась драка. Гарольд опешил на миг, увидев, что рабочих бьют прикладами и колют штыками.

— Бегите! — крикнул братьям Чарли и вытолкнул мальчишек из толпы.

— Бегите домой! — закричал он вслед и тут позади грянул оружейный залп и мальчик, схватившись за руку, упал на тротуар…

Гарольд и Уильям бросились со всех ног куда глаза глядят. Гарольд уже не понимал кто кого тащит за собой, он Уильяма, или Уилл его. Они побежали даже дальше чем домой…

Дом они пробежали, с перепугу не остановившись, свернули в переулок к школе, и нырнув в старый парк спрятались в кустах.

Мимо бежали люди. Много людей. Многие были в крови. С центральной улицы донёсся ещё один ровный залп, заложивший уши и нагнавший страха.

— Это война? — прижался к Уильяму Гарольд и зажмурил глаза.

— Нет… наверное… — обнял брата Уильям, сам испугавшись выстрелов не меньше чем Гарольд.

Стреляли совсем рядом и стало жутко. Ещё больше было жутко от того, что через парк, в панике, от солдат спасались раненные и избитые рабочие, плакали дети и кричали женщины, повсюду были слышны слова проклятия и стоны о помощи. При каждом выстреле Гарольд вздрагивал и в конце-концов тихо заплакал.

Наконец всё стихло…

— Ты чего плачешь? — прошептал Уильям.

— Там Чарли, — сквозь слёзы ответил Гарольд.

— Пошли. Надо его найти, — сказал Уильям и братья тихо выбрались из своего укрытия.

Выйдя на улицу мальчики услышали те же проклятия и стоны вокруг. Улица была полна людей. Люди искали друг друга, потом расходились кто куда, а Гарольд искал Чарли.

— Сожжём этот завод к чертям! — слышал Гарольд.

— Контору пойдём громить! Покажем им кто есть кто! — отвечали другие голоса.

— Они бросили против нас солдат! Мы были мирной демонстрацией! — причитали третьи.

— Нужна революция! Нужно свергать короля, тогда что-то поменяется! Тогда они сами сбегут! — доказывал кто-то.

— У них армия… — отвечали ему.

— Армия такие же как и мы! — не соглашались другие.

— Она уже себя показала! Нам нужна своя армия, как в России тогда, в 1905-м! — продолжали настаивать первые…

Грозили солдатам, владельцам завода, самому королю и обещали разнести завод по кирпичикам и с ужасом Гарольд услышал, что оказывается, кого-то сегодня убили и рабочие обещали превратить похороны в настоящее восстание.

Сердце мальчика упало в пятки… Не потому, что рабочие обещали восстание. Он испугался что могли убить Чарли и мама будет плакать. Уильям прижал к себе напуганного Гарольда, видимо тоже услышав это и подумав точно так же, и мальчики медленно двинулись домой.

Навстречу им, покачиваясь, показался Чарли, держась за руку выше локтя…

— Чарли! — наконец вырвался Гарольд, и подбежав к старшему брату с лёту обнял его.

— Ай… — вскрикнул Чарли.

— Ты чего? — испугался Гарольд, посмотрел на Чарли и увидел что у него вся рука в крови, — ты ранен? Они тебя ранили?

— Идёмте домой, быстрее… — проговорил Чарли и прижал к себе Гарольда…

Домой они не просто пошли, а побежали так быстро как могли…

…Джесси чуть не закричала увидев раненного Чарли.

— Мамочка! Что случилось! — вскрикнула она с порога.

Чарли захлопнул двери и запер их на ключ.

— Молчи! — приказал он сестре.

Джесси нахмурилась.

— Да ты ранен! Ты был на демонстрации! Папа ведь тебе запретил!

Чарли скинул куртку и бросил её на пол.

— Спрячьте это… Забросьте к чёртовой бабушке на чердак! Чтобы не нашли!

— Ага, — поднял куртку с пола Уильям и встал в недоумении, молча моргая.

— Ну чего ты стоишь? — обернулся на него Чарли, — убери её, куда нибудь!

Уильям со всех ног побежал в детскую, унося с собой куртку.

— Чарли прошёл на кухню и упал на первый попавшийся стул…

— Воды принесите, — попросил он, — горячей и перевяжите меня чем-то…

Гарольд и Джесси, секунду постояв, бросились кто куда. Гарольд вытрусил половину комода, нашёл простыню и приволок её на кухню.

— Ну что ты делаешь! — закричала на него Джесси и мальчик опустил глаза, — дай мне, — забрала она у него простыню, взяла нож, надрезала край и оторвала от неё длинную белую полоску.

Закипела вода. Чарли снял рубаху и Гарольд увидел кровавую рану чуть ниже плеча брата…

— Помоги, не стой! — посмотрела на Гарольда Джесси.

Дети начали неумело перевязывать раненную руку Чарли. Тот стиснул зубы и как мог, другой рукой, помогал им.

Спустился Уильям.

— Ты спрятал? — посмотрел на него Чарли.

— Порядок! — заверил его Уилл, — а чего такого в рваной куртке?

— Да начхать мне на куртку! Там флаг! — ответил Чарли.

Замок щёлкнул. В дом вбежала Августа.

— Дети! Вы не выходили из дома… — начала она с порога, но увидев происходящее на кухне, лужу крови на полу, всё поняла.

— О Боже… — прошептала она, — да что же вы делаете! — бросилась Августа к Чарли и прогнала Гарольда и Джесси.

— Бегом за доктором, быстрее! — приказала она Джесси, — а ты, — посмотрела она на Гарольда, — быстро с Уиллом вымойте полы, чтобы тут и следа крови не было!

— Да мамочка… Да… — чуть ли не хором ответили дети.

Джесси, на ходу одевшись, побежала на улицу. Гарольд поплёлся в ванную за ведром и тряпкой.

— А мне что делать? — посмотрел на Августу Уильям.

— Ну, зная что Чарли сейчас начнёт говорить немножко неправду, — не глядя на Уильяма, заново перевязывала рану Чарли Августа, — рассказывай где и кто из вас сегодня был на демонстрации…

— Он… он не виноват, мамочка, — опустил глаза Уильям.

— Шалопай! — заплакала Августа, затянув, как можно туже, повязку, — что же теперь будет…

Чарли отвернулся и старался не смотреть на мать.

Гарольд ползал под столом и пытался вытереть кровь.

— Оставь, Гарри, — сказала спокойно Августа, — кровь не так просто отмыть. Принесите с братом циновку с чердака и постелите тут, чтобы никто не видел.

— Ага, — посмотрел из под стола Гарольд и бросив тряпку, выполз.

Отворилась дверь. Зашла Джесси. За ней шёл доктор.

Он присел рядом и молча развязал повязку на руке мальчика.

— Я вот что думаю, — посмотрел он на Августу, — я наложу ему нормальную повязку, но сверху сделаю гипсовую. Если полицейские спросят где он был, то скажете что упал и сломал руку. Открытый перелом. И потому столько крови.

— Спасибо Вам, доктор, — заплакала Августа.

Мальчики принесли с чердака циновку. Зашёл Фредерик, глянув на Чарли поздоровался с доктором.

— Здравствуйте, мистер Гудвин, — ответил доктор, — супруга Вам всё расскажет. Я не думаю, что если всё сделаете правильно, будут последствия. Вы поняли о чём я?

— Да, понимаю доктор, — кивнул Фредерик.

— Не ругайте вашего сына, — посмотрел на Фредерика доктор, — ему, на сегодня, хватит науки…

…Полиция пришла вечером, когда собирались ужинать.

— Мы ищем всех раненных, — не поздоровавшись прошли полицейские в дом и указали взглядом на Чарли.

— Прошу всех встать, — приказал полицейский и дети молча поднялись со своих мест.

— Что с рукой? Ты был на демонстрации? — спросил старший полицейский.

— Нет… с…сэр, — ответил Чарли глядя ему в глаза.

— Что с рукой? — повтори вопрос полицейский.

— Сломал… сегодня, — ответил растерявшись Чарли.

— Мы вызывали доктора, — сказала констеблю Августа, — он может подтвердить наши слова, джентльмены.

— Да у него гипс, сержант, — подошёл к Чарли другой полицейский, — если на пулевое ранение наложить гипс, то руки ему не видать через неделю-другую.

Полицейский постучал по гипсу пальцем.

— Да, гипс…

Сержант глянул на Чарли.

— Везунчик ты, паренёк, — он глянул на всех и взял под козырёк, — счастливо оставаться и приятного аппетита.

Как только полицейские ушли дом погрузился в молчание. Все сели и молча переглянулись.

— Мне кажется, наш доктор явно симпатизирует рабочему движения, — спокойно сказал Фредерик…

— А что мне теперь делать с гипсом? — растерянно спросил у Фредерика Чарли.

— Носить, — ответил Фредерик, — и понимать, что тебя только что пытались запугать, — добавил он.

Чарли покраснел и Гарольд впервые за много лет увидел в глазах брата слёзы.

Фредерик глянул на старшего сына.

— И не дай Бог я ещё раз увижу тебя на демонстрации с братьями…

— Их там не было! — попытался крикнуть в ответ Чарли.

— Нас там не было, папочка, — честными глазами посмотрел на отца Уилл, а Гарольд отвернулся.

— Зато я там был, — тихо сказал Фредерик.

— Братская солидарность это конечно хорошо, — добавил он, — но никогда больше меня не обманывайте. Хотя бы ради того, чтобы мы одинаково могли соврать полицейским…

…Утром на заводе было непривычно тихо. Рабочие собрались во дворе и гул был больше похож на непонятный шёпот, чем на голоса людей. В цеха не пускали солдаты.

Чарли протиснулся вперёд и увидел, что солдаты вооружены и на самом входе уложен бруствер из мешков, сквозь которые сморел ствол пулемёта. «Если сейчас начнётся будут стрелять», — понял Чарли и поспешил к Галлахеру.

— У них пулемёты, — шепнул мальчик.

— Да, мы видели, — кивнул ему Галлахер, — сейчас будем разговаривать с владельцами завода. Будем требовать выплаты компенсации для раненных и семей убитых.

— Холли убит! Убит Холли! — раздался чей-то крик.

Люди взволновались и расступились.

К Галлахеру бежал немолодой рабочий, тяжело дыша и схватившись за сердце.

— Товарищи! Они убили Теда Холли! Его нашли полчаса назад за городом, повешенным! — закричал он.

Гул перерос в шум.

— Сохраняйте спокойствие, товарищи! — крикнул Галлахер и вскочил на стоявший неподалёку ящик.

— Спокойствие! Они хотят нас лишить последней надежды! — ещё раз прокричал он и махнул рабочему, принесшему эту весть, рукой.

— Иди сюда, расскажи всем что случилось!

Рабочий вскочил на ящик рядом с Галлахером и прокашлялся.

— Убили Теда Холли, братцы! Мы с Джеком Робертсоном и Фрэнком Льюисом пошли к нему сегодня утром, как договаривались с вечера. А там бобби на карауле. Мы начали спрашивать что и как, и в начале не поверили. В общем нет его. Тело в морг увезли.

Рабочие снова заволновались.

— Тихо! — поднял вверх руку Галлахер, — я пойду разговаривать с ними! И если они не выплатят компенсации семьям убитых и раненным, если не выполнят наши требования, то мы свяжемся с угольщиками, и ни одна котельная в Англии не получит ни фунта угля! Посмотрим, что они смогут сделать когда мы едины! Когда мы едины — мы непобедимы, товарищи!

ПРИГОРОД ЛОНДОНА; ФУЛЕМ; 2 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Это всё произошло мгновенно, не дав Гарольду опомниться. Будто вспышка молнии перед глазами. Провал. Полёт в никуда и сильный удар о тротуар. Спиной. Головой. Стон — и чьи-то руки поднимают его, пытаются поставить на ноги. Но ноги не слушаются. Они словно ватные, подкашиваются, а он судорожно что-то ищет руками перед собой и медленно открывает глаза.

— Гарри! Гарри, что с тобой? — слышит он мальчишеский голос и понимает, что зовут не его, хотя эти слова адресованы ему.

Свет ударил в глаза и мальчик осмотрелся. Улица. Дом. Вроде из снов. Знакомые и далёкие от его памяти. Он их помнит и не помнит. Крик девочки, стоящей на той стороне улицы и лицо держащего его за плечи мальчика. Круглые от удивления глаза и испуганные, не понимающие что могло случиться и… мальчик, почему-то выше его ростом и крепче. А он маленький, худенький. Мальчишка. Он мальчишка лет десяти. И мальчик, знакомый, но с трудом возвращающийся в память. Словно из далёкого прошлого. Как и девочка, бегущая к ним и называющая громко его имя.

— Гарри! — кричит мальчик, — что с тобой? Ты упал! Ты потерял сознание прямо тут!!! Ты меня слышишь?

— Уилл? — отзывается ему Гарольд и безразлично смотрит в глаза.

— С тобой всё в порядке? — спросил Уилл и ещё раз потормошил Гарольда.

— Да… — ответил он, — где я?

— Ты на улице, Гарри, — ответил Уильям и отпустил его плечи.

— Гарольд! Гарольд упал! — подбежала испуганная девочка.

— Джесси..? — глянул он на девочку, а та бросилась к нему.

— Гарольд, я так испугалась за тебя! С тобой всё хорошо? — обняла, буквально схватила она Гарольда.

— Где я? — снова спросил Гарольд.

— На улице! На улице, возле своего дома! — чуть не вскрикнул Уильям.

— Какой сейчас… день?

— Ну, ты… тебе надо домой, отведи его, Джесси, — сказал Уилл, не сдвинувшись с места.

— Идём, братик, — сказала Джесси и повела Гарольда через дорогу. Он оглянулся на Уильяма. Тот провожал их взглядом, удивлённым и напуганным.

— Какое сейчас число? — спросил Гарольд у Джесси.

— Второе апреля, — ответила она.

— А год?

— Ты забыл год? Ты заболел? Тебе плохо? — заговорила Джесси, остановившись и посмотрев в лицо Гарольду.

— Год… — проговорил он.

— Одна тысяча девятьсот двенадцатый.

— Двенадцатый?

— Да…

— А где я?

— В Фулеме… На улице Вернон… Ты помнишь, как тебя зовут?

— Да, — прошептал он, — Гарольд… Гарольд Виктор Гудвин…

С порога Гарольд услышал запах печёных пирожков, а крик Джесси оглушил мальчика.

— Мамочка! Мамочка! Гарольд упал! Он ударился! Он всё забыл!

— Сыночек! Мальчик мой, Гарри! — Августа выбежала навстречу и схватила сына.

— Что случилось, Джесси?

— Он просто упал! Упал! Мы играли в мяч, когда он просто упал и ударился головой! — сквозь слёзы заговорила Джесси.

— О Боже! — вскрикнула Августа, пытаясь отыскать кровь на голове у Гарольда. Но крови не было. Августа успокоилась и прижала к себе мальчика. Лилли, старшая сестра, увидев такую картину, просто остановилась посреди кухни, пытаясь разобраться, почему Джесси плачет, а Гарольд, в недоумении, пытается успокоить маму и сестру…

— Да… всё нормально… — говорил Гарольд, — можно я пойду к себе? Мне надо полежать.

— Да угомонитесь вы! — наконец не выдержала Лилли, — дайте вы ему сказать, мама, Джесси! Прекратите истерику!

Те замолчали и наконец обратили внимание на самого Гарольда.

— Я пойду наверх, к себе, — махнул рукой Гарольд.

— Тебя провести, сынок? — взволнованно спросила Августа, но Гарольд качнул в ответ головой.

— Пусть Джесси проведёт.

— Хорошо, — вздохнула Августа, хватаясь за сердце, — только обещай, что ляжешь и будешь лежать. А я пошлю Лилли за доктором. Договорились?

— Угу, — кивнул Гарольд и посмотрел на Джесси, — отведи меня?

— Конечно, пошли братик, — заплакала девочка и взяла Гарольда под руку, будто он не мог ходить сам.

В детской Гарольд прилёг на кровать. Джесси стояла над ним и продолжала причитать, что Гарольда очень сильно раздражало. Он уже не понимал, почему у него болит голова. То ли сама от удара об тротуар, то ли от причитаний сестрёнки.

— Гарри! Гарри! Что же теперь будет? Ты теперь будешь больной. Не переживай, я буду ухаживать за тобой! — словно успокаивала его Джесси.

— Джесси, — схватился Гарольд за голову, — помолчи, прошу! Голова болит!

Джесси замолчала и удивлённо посмотрела на брата.

— Это кровать Чарли, он будет ругать тебя, — сказала девочка.

— Я знаю, — ответил Гарольд.

Джесси указала на верхний ярус кровати напротив.

— А ты должен лечь туда.

— Чарльз переживёт, закрыл глаза Гарольд, — доктор же не полезет наверх?

— Пусть будет так, — кивнула Джесси, — я ему не скажу, но только ты заправь, как было? Хорошо?

— Хорошо… — надул губы Гарольд.

Он встал, когда Джесси вышла. Подошёл к большому зеркалу у стены и посмотрелся в него. Стянул с себя куртку и свитер, аккуратно сложил их на стул и, сняв ботинки, прилёг на кровать и заплакал.

Гарольд попытался задремать, и почти заснул, но едва он проваливался в сон, как тысячи голосов из ниоткуда начинали ему что-то шептать, неразборчиво, хором, сразу и все, звали на помощь, вопили, кричали и это были предсмертные крики сотен людей. Мальчик испугался. Но успокоился, когда один из этих голосов он услышал ясно и понял, что это голос друга, который пришёл ему помочь. В начале этот голос произносил только одно слово, которое Гарольд ясно понимал: «Титаник»… Новый друг говорил что-то ещё. Сначала Гарольд не мог этих слов разобрать. Слова звучали глухо, медленно, протяжно, но вскоре мальчик понял их смысл…

…Доктор пробыл не долго. Он осмотрел глаза Гарольда, потом голову и нащупал небольшую шишку на затылке.

— С вашим сыном всё в порядке, миссис Гудвин, — сказал доктор Августе, — небольшая шишка на затылке, судя по всему, получена вовсе не сегодня.

— Но он без причины упал и потерял сознание, доктор Келли, — ответила ему Августа.

— Обмороков без причин не бывает, — посмотрел на неё доктор Келли и снова начал рассматривать глаза мальчика, — мальчик растёт, и это надо учитывать. Пусть немного отлежится. Удар головой был не сильный, миссис Гудвин. Конечно, он ударился, и у него лёгкая контузия. Но сознание он потерял не потому, что ударился, а наоборот. Он у вас сильно переутомлён! И это должно быть Вам заметно без моего вмешательства. Ему бы выспаться не мешало.

Доктор оставил Гарольда в покое и уже просто сидел над ним, разговаривая с Августой.

— Он постоянно читает, — словно пожаловалась Августа, — порой мы его застаём за этим занятием даже среди ночи.

— Плохо, — ответил доктор и глянул на Гарольда. Гарольд смутился.

— Читать можно только при хорошем свете, молодой человек, — спокойно проговорил доктор Келли и встал.

— А при свете керосиновой лампы? — виновато спросил Гарольд.

— Если Вы хотите носить очки — тогда можно, — кивнул доктор Келли.

— Я не хочу носить очки, — Гарольд даже испугался.

— Читайте днём, мистер Гудвин, — ответил ему доктор, посмотрев на мальчика, — и в Вашем возрасте нужно хорошо спать, если Вы не хотите опять где-нибудь упасть в обморок.

Гарольд больше молчал, слушая доктора Келли.

— Ну, мне пора, миссис Гудвин, — откланялся, наконец, доктор, — кстати, буквально перед визитом в ваш дом, я был у вашего супруга в мастерской.

— Что с ним случилось? — Августа испугалась, а у Гарольда тревожно заколотилось сердце.

— С ним? — переспросил спокойно доктор Келли, — ничего не случилось. С его помощником, мистером Уотсоном, произошёл несчастный случай. Эта механика… — помолчал он, — она ни к чему хорошему не приведёт, я уверен. И поэтому предпочитаю медленные кабриолеты всем этим современным скоростным мотоциклетам.

— Я надеюсь, с мистером Эннисом Уотсоном всё в порядке? — успокоилась Августа, но по прежнему тревожно слушала доктора Келли.

— Можете даже не сомневаться, — успокоил её доктор Келли, складывая свой саквояж, — молодой мальчишка, восемнадцать лет и без шрамов? Ему рассекло щеку винтом. Он сам плохо его закрепил, и винт сорвался с двигателя. А Ваш супруг попросил вас предупредить, что в качестве компенсации он пригласил его на вечерний чай.

— Бедный мальчик, — вздохнула Августа, — он же собирается куда-то ехать? Что же теперь?

— Да, я слышал, — задумался доктор Келли, — на этом большом пароходе. Как его? «Титаник»! Но уверяю Вас, что к тому времени от его ссадины останется разве что шрам. Пришлось зашивать. Когда доктор ушёл, мальчик задремал и встал как раз к вечернему чаю.

Гарольд спустился на кухню, где одновременно была и столовая в этом небольшом доме. Мама наливала чай и, улыбнувшись, пригласила Гарольда сесть за стол. Собралась вся семья. Ждали отца и гостя. Они с минуты на минуту уже должны были прийти.

Гарольд улыбнулся маме в ответ и кивнул. Мальчик, немного постояв в дверях, переступил порог кухни и, подойдя к столу, посмотрел на маленького Сида, сидящего на детском стульчике у стены.

— Привет, — подошёл к нему Гарольд и присел напротив, — а тебя-то я узнаю.

Сид засмеялся в ответ брату, а Гарольд помахал ему рукой. Потом поднялся и сел за стол, на своё привычное место.

В этот момент зашёл отец. За спиной у него стоял молодой парень с перевязанной щекой, как будто у него болели зубы.

— Здравствуйте всем, — раздался громкий голос Фредерика.

— Здравствуй, папа, — встал Гарольд.

— Ну… здравствуй, сынок, — удивлённо посмотрел на сына Фредерик.

— Он ударился головой, пап, — сообщил Уильям.

— Доктор говорит, что контузия, — перебила его Лилли.

— Последние мозги отшибло, теперь чудит, — почти культурно ответил Чарльз, ехидно посмотрев на старшую сестру.

— Молчи уже! — вскрикнула ему в ответ Джесси.

— Стоп, стоп, стоп, — поднял руки вверх Фредерик и прошёл на кухню.

— Садись, сынок, — погладил он Гарольда по голове, — у нас сегодня гость, мой помощник Эннис Уотсон. В каком доме мы жили в Мелкшаме, Гарри?

Фредерик внимательно посмотрел на Гарольда.

— В Доме Уотсона, — ответил уверенно Гарольд.

— Умница, всё знает. И как видим — всё помнит, — рассмеялся Фредерик, — ну так вот Эннис, он тоже Уотсон!

Эннис Уотсон переминался с ноги на ногу, немного стесняясь. Он был почти мальчишка. Его рабочий комбинезон пропах керосином, а огромная кепка была явно не его размера. Впрочем, всё её предназначение было — спрятать огромный узел бинтов на голове.

— Я понял так, что тут были приключения? Что случилось, Августа? — посмотрел Фредерик на жену.

— Доктор сказал, что ничего страшного, — ответила Августа, — со временем пройдёт, но нашего мальчика лучше лишний раз не тревожить.

— И что с ним? — удивлённо спросил Фредерик.

— Обморок от постоянного недосыпания, — вздохнула Августа, — и вдобавок, он ещё и ударился головой.

— Ерунда, — махнул рукой Фредерик обняв сына, — все мальчишки, рано или поздно, расшибают себе лбы и коленки. И если переживать по поводу каждой шишки, то лучше не рождаться мужчиной. Правда, сынок? — они с Гарольдом переглянулись.

— Конечно, папа, — кивнул ему Гарольд, и победоносно бросил взгляд на Чарли.

— Ну, вот и хорошо, садись, — отпустил его Фредерик, — но спать мы будем теперь ложиться раньше.

Фредерик по-дружески похлопал Энниса по плечу.

— Располагайся тоже, Эннис. Собственно, с нашей семьёй ты знаком, так что представлять тебя нет нужды и секретов от тебя тоже нет!

Эннис сел за стол.

— Как чувствует себя ваша матушка? — спросила Августа, наливая Эннису чай.

— Спасибо миссис Гудвин, она в порядке и каждое утро просит вам кланяться от неё, — ответил Эннис.

Августа улыбнулась и кивнула в ответ.

— Прошу кланяться от нашей семьи. Последнее время я всё реже вижу мисс Уотсон.

— Да, она захворала слегка. Возраст, знаете ли, шестой десяток, — сказал Эннис.

— Я слышала, что вы куда-то собираетесь? — Августа посмотрела на Энниса, выдержав паузу.

— О, да, миссис Гудвин! — радостно воскликнул Эннис, — предложение поступило от маминого кузена, мистера Уильяма Парра, из Бэлфаста. Он подал прошение о включении меня в гарантийную группу на новый пароход, тот самый, о котором писали в газетах! И ему ответили согласием!

— «Титаник»? — словно уточнила Августа.

— О, да, это просто чудесно! — восторженно ответил ей Эннис, — представляете? Я своими глазами увижу Америку! А ещё, дядюшка сказал, что если всё будет в порядке, то я могу остаться работать у них в компании!

— Это хороший заработок и поддержка вашей матушке, — спокойно согласилась с ним Августа.

— Ну, она очень рада, — быстро сменил восторг на такт Эннис, — жаль только, что меня не берут в матросы. У них выше жалование, но и платят его не зря.

— А почему тебя не берут в моряки? — влез в их разговор Чарли.

— Понимаешь, — подумал Эннис, — говорят, что нет вакансий. Но я знаю, что они врут.

— Почему врут? — без малейшего удивления в голосе спросил Чарли.

— Мне же надо платить? — усмехнулся грустно Эннис, — а им не хочется платить.

Потом разговор зашёл ни о чём. Новостей было не много. Гарольд больше слушал и мало говорил, постепенно понимая, что ему просто становится скучно. Кроме того, Чарли каждый раз вставлял свои реплики. И постоянно намекал, что Гарольд теперь «забыл всё» и, как казалось мальчику, Чарли это даже смешило. Пару раз Гарольду хотелось заткнуть рот брату, но он сдерживался.

Наконец, тихонько поставив чашку на блюдце, Гарольд решился заговорить.

— Папа, я хочу у тебя серьёзно спросить, — сказал Гарольд посмотрев на отца.

— Да, сынок, — ответил Фредерик.

— Пап, а почему мы католики? — спросил Гарольд с серьёзным видом.

— Ой, у него точно с мозгами будут проблемы! — рассмеялся Чарли, но строгий взгляд Августы заставил его замолчать.

— Ты шотландец, сынок, — ответил сыну Фредерик.

— И?

— И это значит, что ты католик. Так получилось.

— Почему так получилось?

— Наши предки в Шотландии остались верны апостольской церкви в Риме, — Фредерик отставил чашку с чаем, — а королевская семья решила сама править церковью в Англии. А потом Шотландию…

Фредерик подумал. — Шотландия и Англия стали одним королевством, — добавил он.

— А почему из-за этого со мной не хотят дружить? — снова посмотрел Гарольд на отца, совсем отодвинув от себя чашку вместе с блюдцем и отложив печенье.

— Не все люди понимают, что ты ничем не отличаешься от протестанта, — попытался объяснить Фредерик, — многие думают, что ты хуже чем они. Но на самом деле это их заблуждение.

— Ой, папа! Да скажи ты ему правду как есть! — раздался возмущённый голос Чарли, и все посмотрели в его сторону.

— Чарльз, — спокойно произнёс Фредерик, останавливая сына, — я не знаю, где ты нахватался лейбористских убеждений, но я попросил бы в нашем доме не проводить агитации среди младших братьев и сестры.

— Да я и не агитирую, — спокойно сказал Чарльз в ответ, — и что такого, если Гарольд узнает, что Англия, на самом деле, захватила Шотландию и южане к нам и к ирландцам относятся как к неполноценным людям? Он же уже столкнулся с этим!

— Не думаю, что ему стоит об этом напоминать, — не согласился Фредерик.

— Да он и без нас это помнит! — громко продолжал, не обращая внимания на отца, Чарли, — а разве ты, инженер, окончивший Сорбонну, не работаешь простым электриком? А нашей маме разве не указали на дверь в городском совете? А всё почему? Да потому что Англия не просто гниёт, а уже воняет!

— Простите, — Чарли тут же осёкся и посмотрел на маму и Лилли, которые только испуганно переглядывались между собой.

— Я работаю электриком, чтобы обеспечить будущее вам, — спокойно ответил Чарльзу отец, — это называется бизнес. А мама сидит дома с Сиднеем. А все эти католики, протестанты и прочие — суеверные условности для неграмотных людей.

— Суеверные условности избили Гарри в первый же день в школе. И теперь он не учится нигде, — со злостью и обидой словно выстрелил словами Чарльз, — а все эти пэры, лорды и король только и рады, когда мы бьём друг друга. Они от этого становятся сильнее и им легче выжимать из нас последний шиллинг. Чем они лучше нас? Мы трудимся по двадцать часов в сутки лишь ради того, чтобы они разъезжали на шикарных тильбери и бездельничали в своих офисах и дворцах. И ещё указывают нам, кто из нас католик, кто протестант, а кто еврей, и кто кого и когда должен бить! Лучше бы я родился евреем! Евреи, хотя бы, не бьют друг друга!

— Чарли, нужно хоть немного быть патриотом, — спокойно выслушал его Фредерик, — если все мы будем говорить как ты, то ничего хорошего не произойдёт с Британией.

— А что плохого произойдёт? Революция? Да я первый на баррикады пойду, как тогда рабочие в России! — усмехнулся Чарльз, — патриотизм? Да я патриот больше чем любой протестант! Только для меня патриотизм — это когда мама счастлива, ты счастлив, Гарри и Джесси счастливы, а не тогда, когда счастлив гладкий дядька в орденах и лентах, который считает себя хозяином всех людей вокруг, как будто мы его личные вещи!

— Чарли, — отставил чашку Фредерик, — революция это кровь, часто безвинная и напрасная. Следом за ней придёт война. Зачем нам нужна тут война? Ты представляешь судьбу своих братьев и сестёр, если на улице начнут стрелять и убивать всех подряд?

— Вот как раз благими намерениями пацифистов и выстелена дорога в ад войны, — ответил Чарли.

— Кто тебе вбил в голову эти идеи? — спросил, вздохнув, Фредерик, — и хотя ты в целом прав, но всё же я не хочу увидеть своего сына в полицейском участке и в зале суда.

— Думаешь, что меня будут судить за мысли Томаса Мора? — усмехнулся отцу Чарли.

— Нет, — ответил Фредерик, — я не хочу чтобы ты окончил свои дни так же, как и Томас Мор.

— А в Америке не бьют за то что ты католик? — влез в их разговор Гарольд.

— В Америке? — посмотрел на него Фредерик.

— Ну, да! Там, куда собирается Эннис! Он был так рад! Вот я и подумал, что там католикам хорошо.

— Везде люди одинаковы, — ответил, подумав, Фредерик, — в Америке меньше обращают внимание на то, кто ты и откуда. Там ценят твои руки и твои знания. Но это вовсе не значит, что богатство посыпется на тебя с неба, а ты будешь сидеть и ничего не делать.

— Мне кажется, что дядя Томас должен был тебя пригласить к себе, — сказал уверенно Гарольд, — разве ему не нужен инженер на его электростанции?

— Впервые слышу, сынок, что дядя Томас, которого ты, к слову, никогда не видел, — улыбнулся Фредерик, — вообще нуждается в моей помощи.

Он налил себе чая и снова посмотрел на Гарольда.

— Да и вообще, вряд ли он обрадуется от появления нашей большой семьи в своём доме.

Гарольд тяжело вздохнул.

— Но папа… Если дядя Томас живёт в Америке и очень богатый, то значит католикам там хорошо! И он бы мог нам купить новый дом! И мы бы тут не мучились!

— Никогда не считай чужие деньги, сынок, — строго посмотрел на Гарольда Фредерик, — дядя Томас, конечно, вас всех очень любит. На расстоянии. Но не настолько, чтобы делать нам дорогие подарки.

В дверях зазвонил колокольчик.

— Ну, мне пора, — извинился Эннис, поблагодарив за чай и попрощавшись кивком головы со всеми, — до завтра, мистер Гудвин, — пожал он руку Фредерику и указал на перевязанную щёку, — думаю мы успеем закончить этот грузовик до того, как «Титаник» прибудет в Саутгемптон?

— Определённо! — ответил рассмеявшись Фредерик, — я провожу тебя, дружище, а заодно гляну, кто там к нам пожаловал.

Эннис ушёл. Отец вернулся воодушевлённый и показал огромный конверт.

— Письмо от дяди Томаса, из Америки! — радостно сообщил он.

— Давайте прочитаем его после чая? — предложила Августа.

— Давайте! Давайте! — подхватили дети, а Чарльз глянул на Гарольда.

— А что думает наш Гарри Гудини?

— Почему ещё Гудини? — обиделся Гарольд.

— Ну ты заговорил про дядю Томаса, и от него сразу принесли письмо! — рассмеялся Чарли, — давай признавайся, что ты ещё и фокусник!

— Я не фокусник! — обиженно крикнул Чарльзу Гарольд.

— Гарри, ну, пожалуйста! Ну угадай, что там! — начала просить Гарольда Джесси.

— Мне всё равно, — ответил Гарольд, посмотрев на Джесси, — но для тебя я попробую угадать.

— Ура! — захлопала в ладоши девочка, — ну давай, Гарри, я знаю, что у тебя получится!

Гарри закрыл глаза и, улыбнувшись, рассмеялся.

— А чего ты смеёшься? — услышал он голос Джесси.

— Колдует, — усмехнулся Уильям и толкнул Чарли ногой.

— Не толкайся! — не удержался от смеха Чарльз и чуть не подавился печеньем.

— Ну, я так не играю! Вы мешаете! — обиделся Гарольд и открыл глаза.

— И что же ты видел? — присел на своё место Фредерик, стараясь казаться серьёзным.

— Он предлагает тебе работу, — ответил Гарольд, — вот увидишь!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он жадный!

— Почему жадный?

— Ну, ты сам сказал, что он не любит делать дорогие подарки? Нанимать другого инженера дорого, а тебе можно меньше платить. Ты же его брат?

— Ну… — подумал Фредерик, — кто тебе сказал, что мы вообще собираемся куда-то ехать? Тебе что-то приснилось? И причём тут дядя Томас? Он давно запустил свою электростанцию и вообще мы с ним не виделись с тех пор, когда он бросил Шотландию. Думаю, что он просто хочет узнать как у нас дела. Не более. Вот вырастешь и поедешь к нему. Смышлёные помощники всегда нужны. А ты парень умный, и в политику не лезешь, как твой старший брат.

— Ой, да ладно… — еле слышно пробурчал Чарли.

— Ну, пусть будет «ладно»… — ответил ему Фредерик, — но четырнадцать лет, всё равно, ещё не возраст для митингов. Тем более для участия в революциях, сын.

— А мне кажется, что самый возраст, — не согласился Чарли.

— Сынок, когда я был студентом, — спокойно сказал Фредерик, — многие мои друзья, грамотные, перспективные молодые люди предпочли митинги учёбе. И остались никем, потому что отправились на рудники. А если бы они немного потерпели, выучились, то сейчас бы занимали высокое положение и могли бы мирно строить то, за что воевали в молодости.

Чарли только тяжело вздохнул и опустил глаза.

После чая Фредерик торжественно открыл конверт и достал письмо от своего брата…

— Дорогой брат! — начал он, — давно не получал от вас писем, волновался, но Джонни, приехавший недавно в Ниагару из Фулема, сообщает, что у вас уже всё в порядке, и я был рад получить поклон от тебя, твоей прекрасной супруги Августы и твоих очаровательных детей… Прежде всего, хочу тебе передать поклон от нашего друга и компаньона мистера Николы Теслы! Думаю, что тебе будет приятно узнать, что он не забыл тебя, помнит и ценит твои труды… Как Лиллиана? До сих пор мечтает поступить в университет? А Чарльз по-прежнему ходит на митинги лейбористов? Надрал бы я ему уши, если бы не понимал, что мальчик совершенно прав и старая добрая Англия не место для такой золотой головы как у него… Джесси и Гарольд, как я понимаю, почти выросли? Они до сих пор похожи как две капельки воды? Или Джесси, всё же, как старшая сестра, немного обогнала малыша Гарри? И что Уильям? Он умный мальчик и я благодарен ему за его идеи, которые он передаёт мне в каждом письме от вас. В отца сын! И думаю, он пойдёт по твоим стопам!..

Хотел тебе предложить очень выгодное дело! Ты квалифицированный инженер, и больно осознавать, что твой талант зарывается в землю то в одном городке, то в другом. У меня есть для тебя работа, от которой ты не откажешься, как я думаю…

Фредерик на минуту замолчал и посмотрел на Гарольда.

— … бросай всё, продавай свою халупу и приезжай, — продолжил он, — у меня для тебя уже есть шикарный особняк, по сравнению с которым дом в Фулеме просто конура. Он даже больше, чем твой домишка в Мелкшаме, который вы бросили из-за каких-то чёртовых привидений. Тут будет удобно и Августе, и детям, и думаю, что должность инженера-управляющего, и зарплата три тысячи долларов для тебя… — отец замолчал и снова посмотрел на Гарольда, который сразу же, виновато, опустил глаза и надул губы.

— Гарольд, — глянул Фредерик на сына, — что это значит?

В комнате воцарилось молчание…

— Ничего… — ответил испуганно Гарольд, — я ничего не знаю… честное слово, папочка…

— Во-первых, откуда ты всё это знаешь? И во-вторых, кто тебе сообщил, что на почте вскрывают письма?

— Никто… — испугался мальчик.

— Ты чего-то боишься? — Фредерик встал и подойдя к Гарольду, присел на корточки.

— Никто… — посмотрел на него Гарольд.

— Тебя опять обидели? Тебе угрожает кто-то? Ты узнал, что почтальоны читают переписку с заграницей?

— Это полиция! — вскрикнул, почти уверенно, Чарльз, — это они читают, а Гарри, видимо, нечаянно услышал разговоры «бобби» на почте! И теперь боится! А когда упал, ему память отшибло, и теперь он не помнит!

Отец поднялся.

— Что бы ни было, я думаю, надо ехать… Три тысячи в год это даже в Америке баснословная сумма! Возьмём в долг на дорогу у моих сестёр… Что думаешь, Августа?

— А что я думаю? — ответила она спокойно и не обращая внимания на оживившихся от такого поворота событий детей, — нам не привыкать… мы приехали из Шотландии, вначале в Эдмонтон… потом был Мелкшам… Переживём и ещё один переезд. Ты муж, ты отец, тебе решать…

АКТОН; ПРИГОРОД ЛОНДОНА; 2 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Энтони еле досидел до конца церковной службы. Ничего нет на свете скучнее и нудней чем времяпровождение в церкви. Но, тем не менее, он каждый раз сопровождал Стеллу, Дороти и Констанцу во время их похода в Церковь Святой Марии. Наверное, ничего более унылого, для шустрого и весёлого двенадцатилетнего мальчишки, который никогда не мог долго усидеть на одном месте, нельзя было придумать. Однако, почему-то, по приезду в Лондон, эту обязанность старшие братья сразу же возложили на Энтони.

Заунывное пение, монотонный орган и не менее скучные люди вокруг, то тут, то там, сидевшие на лавках, из-за которых нельзя было выйти и погулять хотя бы возле церкви. Энтони не мог понять зачем он тут, почему он тут и, самое главное, в чём смысл его нахождения среди этих людей. Обязательно нужно было делать грустное лицо и изображать из себя саму серьёзность.

Энтони крутился, вертелся, потом ему это надоедало и, чаще всего, едва заканчивалась служба, он первым бежал к выходу, манил сестёр рукой и улыбался. Как и в этот раз, когда на мгновение мальчик увидел лица Стеллы, Дороти и Констанцы, и яркий свет вспыхнул перед глазами.

Энтони не успел вскрикнуть, только почувствовал, что падает в какую-то пропасть. Потом — удар об пол и чьи-то невнятные крики вокруг.

— Мальчишке плохо! У парня обморок! Скорее за доктором! — слышал Энтони как бы из ниоткуда, но совершенно чужие воспоминания вдруг нахлынули изнутри и очень испугали Энтони. В них было всё непонятное, другое, неизвестное, чему мальчик не мог дать объяснения. Он не понимал кто те, кого он вдруг начал вспоминать, мог назвать по именам и ему становился понятен и непонятен смыл странных вещей, не менее странных машин и причудливые здания восхитили и одновременно напугали его. Энтони понял, что это видит и помнит он и не он, а кто-то другой, кто пришёл к нему из другого, совсем непонятного ему мира.

Вдруг всё исчезло. Он вернулся в себя, медленно поднялся и осмотрелся вокруг, сидя на холодном полу. Теперь тут ему всё показалось странным, чужим, не тем к чему он привык. И, так же одновременно, таким родным и до боли знакомым. Будто бы он не видел этого сотню лет. Всё что он понимал, это то, что он помнит и знает обо всём что будет, так как будто это уже произошло. Энтони изменился в лице, побледнел и его охватил непонятный ужас…

— Тони! Тони, братик мой, — чуть не кричала Стелла поднимая его с пола, а Констанца, хныкала прижавшись к Дороти, тупо глядевшую на Энтони.

Люди столпились вокруг. Сквозь них протиснулся священник и бросился помогать Стелле.

У Энтони сильно кружилась голова и казалось он ничего не понимал, только испуганно озирался на людей, которых не мог вспомнить, как ни старался.

— Сынок, — наконец произнёс священник, — с тобой всё в порядке? Тебе позвать доктора?

— Нет, — выдохнул Энтони, — какое сегодня число?

— Второе апреля, — ответил священник, усадив мальчика на лавку.

— Второе? Двенадцатый год? — посмотрел на него Энтони недоумевающими глазами.

— Именно так, — кивнул священник, — одна тысяча девятьсот двенадцатый год от Рождества Христова, второе апреля.

Энтони молча посмотрел на священника, резко перевёл взгляд на Стеллу.

— Стелла? — удивлённо спросил он.

Люди вокруг оживились и начали успокаиваться.

— О Боже, — услышал Энтони вскрик Дороти, — ему нужен доктор!

— Не надо доктора, — будто отрезал Энтони, поднялся с лавки и тревожно направился к выходу.

Выйдя из церкви, он присел на паперть и схватился за голову.

Так он сидел молча, пока не подошли сёстры.

— Что случилось, Энтони? — услышал он голос Стеллы.

— Ничего, — посмотрел Энтони в ответ на сестру, — просто закружилась голова, — сказал он, — просто закружилась… и я упал. Просто упал.

— Ты не похож на себя, Энтони, на тебе нет лица. Ты выглядишь, будто ты увидел призрака! — ответила ему Дороти.

— Так и есть, — кивнул Энтони, — наверное я увидел призрака.

— Где? В церкви? Какого? — испугалась Констанца.

— Идёмте домой, — тихо ответил ей Энтони встав с паперти.

Всю дорогу Энтони молчал, глядя то себе под ноги, то по сторонам, как-то неуверенно и удивлённо. Потом снова смотрел под ноги будто боялся споткнуться и упасть.

Войдя в дом, Энтони, ничего не говоря, закрылся в детской и долго молча смотрел в окошко, не отвечая ни на какие вопросы ни мамы, ни сестёр, ни братьев, и только когда вернулся отец, мальчик вышел в гостиную.

— Джонни! Ну что? Получилось? — услышал Энтони из гостиной голос матери.

— Да, и сейчас похвастаюсь, как я удачно их купил! — рассмеялся Джон.

Энтони остановился в дверях, молча глядя на отца. Тот скинул плащ, повесил на крючок кепку и торжественно бросил на огромный круглый стол несколько билетов.

— Вот, дорогие мои! Денег хватило пенни в пенни! — сообщил Джон.

— Да ну! Отец, ты будто банк ограбил! — не вставая с кресла-качалки проговорил Джордж.

— Правда у нас совсем не осталось теперь денег, — огорчил его Джон, — но я думаю, до десятого числа мы перетерпим.

— Ты думаешь, мы перетерпим неделю без еды на пароходе? — посмотрела Анна на мужа, не отрываясь от вязания свитера для Энтони, — ну, тут у нас осталась кое-какая еда, но я не смогу приготовить в дорогу на целую неделю.

— Всё равно на этом пароходе кормят всех бесплатно, — махнул ей Джон, — потому и остановил я свой выбор на «Уайт Стар». Так и сказали, что комфорт у них превыше всего, даже для таких нищих из Третьего класса, как мы тут все.

— Ну, нищих может это и утешит, — кивнула Анна.

— Правда кормят только три раза, — уточнил Джон, — а через три недели мы уже будем в Америке и откроем новый паб.

— На какие деньги, папа! — продолжал раскачиваться в кресле Джорж, — разве что мы продадим всё барахло, которое привезём с собой, если прихватим ещё и хозяйское.

— Не твои заботы, сын, — пригрозил ему пальцем Джон, — у нас, ирландцев, находчивость и упорство — наша национальная черта! Так что, просто делай как я говорю и всё будет в порядке.

— Как скажешь, папа, — равнодушно пожал плечами Джордж.

— Мы уже уезжаем? — проговорил, спокойно наблюдавший за всем происходящим, Энтони.

— Что уже, мальчик мой? — обернулся к нему Джон, — разве ты забыл, что мы давно говорим об отъезде в Америку?

— Нет, — покрутил головой Энтони, — мы поедем на «Титанике»?

— Ну конечно же! — рассмеялся Джон, и подойдя к Энтони обнял сына, обернувшись ко всем, — ты только посмотри как угадал наш сынок, Анна! Конечно же, — прижал он Энтони к себе, — на «Титанике»! Я взял билеты на тот самый пароход и нам очень повезло, что я успел их перехватить у какого-то русского!

— Да уж, повезло, папа, — вздохнул Энтони и убрав руку отца со своего плеча, подошёл к столу, взял билеты и показал их отцу, — может сдадим эти и возьмём на другой пароход? Я хотел бы тут побыть ещё немного…

— Ну уж нет! — строго сказал Джон, забрав билеты у Энтони, — я отдал последние деньги за них! Ты же знаешь, как зарабатываются эти гроши?

— Знаю папа, — вздохнул Энтони и опустил голову.

— Ну вот и молодец, — сказал Джон, — и выкинь из головы эти глупости. В этой стране ничего хорошего не будет, — потрепал он волосы сына, — иди умойся и отдохни, на тебе лица нет.

— Стелла говорит, что ему сегодня в церкви плохо было, — сказал отцу Джордж.

— Да ну? — посмотрел на Энтони Джон.

Энтони поднял глаза на отца.

— Глупости, папа, всё нормально.

— Где Стелла? — глянул на жену Джон.

— Отправилась вместе с Фредди за врачом, — ответила Анна не глядя на мужа, — а девочки пошли прогуляться.

— Гм, — снова посмотрел Джоржд на Энтони, — ты это чего, сын?

— Ничего, — опустил голову Энтони.

— Да ничего, ничего, — усмехнулся Джордж, — потерял сознание после службы.

Джон облегчённо вздохнул и усмехнулся.

— А, вот оно что? Ну это я ещё понимаю, — сказал он и наконец присел.

В этот момент в дверях звякнул колокольчик и вошла Стелла.

— Проходите, доктор Келли, — обернулась девушка к выходу, — правда он уже встал.

— Ничего, ничего, — вошёл доктор Келли и вежливо, кивком головы, поприветствовал Джона и Анну.

— Доктор Келли, здравствуйте, — отложила вязание и поднявшись со стула вышла навстречу к нему Анна, потянув Энтони с собой за руку, — представляете, такое вот происшествие… Ни с того ни с cего, просто вдруг потерял сознание средь бела дня, да ещё и в церкви.

— И у него провалы в памяти? — поправил пенсне доктор, глянув на Энтони.

Энтони, молча, опустил голову и смотрел в пол.

— Ну-ка, молодой человек? Проведёте меня в вашу комнату? — спросил у Энтони доктор Келли.

— Да, мистер… доктор, — глянув на него, вздохнул Энтони.

Доктор Келли долго осматривал его глаза и нащупывал пульс в висках, время от времени поглядывая на Анну со Стеллой, которые стояли тут же, в дверях детской.

— Значит, говорите, мисс Сейдж, что Ваш брат, без всякой причины потерял сознание и уточнял даже день и год? — спросил доктор Келли Стеллу.

— Да, сэр, — тихо ответила Стелла, — он был весел, и казалось ничего не предвещало беды, когда вдруг просто упал в церкви, сразу после службы.

— В котором часу точно, мисс? — снова глянул доктор Келли на Стеллу.

— Около полудня, сэр, — уточнила тихо Стелла.

— Мда, — посмотрел на Энтони доктор Келли, — поразительно. И как он сейчас себя ведёт? — глянул на Стеллу и Анну доктор, — в смысле, поведение Вашего сына не изменилось, миссис Сейдж?

— Обычно он шалит, любит петь, шумно играть, — сказала Анна, — но сейчас он ведёт себя довольно странно. Он сидит очень тихо и смотрит в окно, не разговаривает ни с кем, и вышел только встретить отца.

— Это правда, мистер Сейдж? — глянул доктор Келли на Энтони, — в чём причина таких резки перемен? Не потрудитесь пояснить?

— Не могу, сэр, — ответил Энтони, — во всяком случае я, почему-то, не вижу смысла пустого времяпровождения. Лучше посидеть и подумать у окна. Из него красивый вид на улицу.

— Поразительно, — поправил пенсне доктор, — это второй случай за время моей врачебной практики, — глянул он на Анну и Стеллу.

— Второй? — спросила Анна, — скажите, это не опасно?

— Ну, в смысле, — уточнила Стелла, — очевидно это редкое заболевание?

— Да, второй, — кивнул доктор Келли, — и первый произошёл знаете когда?

— Когда?

— С таким же мальчиком, из такой же католической семьи как и ваша, Гарольдом Гудвином. Он чуть младше Энтони, — ответил доктор посмотрев на Энтони, — это произошло недалеко отсюда, в Фулеме.

— Давно это произошло? — спросила Анна.

— Сегодня, — посмотрел на неё доктор, — сразу после полудня, миссис Сейдж. Он просто упал на улице, но провалы в памяти его родные объясняют тем, что паренёк сильно ударился головой об мостовую.

— Боже… — вскрикнула Стелла, — с тем мальчиком хоть всё в порядке?

— Смею Вас заверить, мисс, он в полном порядке. Просто лёгкая контузия.

Анна вздохнула и подойдя к Энтони обняла сына.

— Разве такое может быть, сэр?

— Контузия у ребёнка? — переспросил доктор Келли.

— Нет, — ответила Анна, — два незнакомых друг другу мальчика, одновременно падают без чувств и забывают какой сегодня день и даже год! Может тут есть нечто не из этого мира, доктор? Я думаю, что стоит пригласить священника.

— Не думаю, что священник поможет в этой ситуации, миссис Сейдж, — ответил доктор Келли, — родители, даже всецело любящие, очень часто не замечают заболеваний своих детей аж до того дня, пока эти болезни не приковывают их чад к больничной койке. И смею Вас заверить, у Вашего сына нет тех болезней которых стоило бы опасаться.

Он подумал.

— Я дам вам такие же рекомендации как и миссис Гудвин, касательно её сына. Пусть Ваш сын, миссис Сейдж, немного отоспится и меньше нервничает. Очевидно произошло что-то, что заставило его сильно переживать. У вас было такое, миссис Сейдж?

— Да, доктор Келли, — прижала Энтони к себе Анна, — нашим детям пришлось пережить ужасное для их возраста.

— Ну вот видите, — кивнул доктор, — берегите Вашего сына от ужасных вещей. У него очень чувствительное сердце и ранимая душа.

Он посмотрел на Энтони и встал.

— Мне пора, — сказал доктор собираясь, — прошу Вас дать мне знать, если будет что-то странное в его дальнейшем поведении.

— А что с тем мальчиком, о котором Вы говорили? — спросила Стелла, — разве у него были потрясения как и у Энтони?

— О юная мисс, — повернулся к ней доктор Келли, — поверьте, он хранит весьма тяжёлый для девятилетнего ребёнка груз, в своей душе…

ФУЛЕМ; 3 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА

Гарольд неуверенно переминался с ноги на ногу и то и дело поглядывал на отца, который наоборот был весел и сходу начал обниматься с хозяином дома.

Эти люди жили по соседству. Дядя Виктор и тётушка Эйли МакТайд.

Мама давно дружила с сестрой дяди Виктора, Люси, постоянно грустной и постоянно внимательной и серьёзной. А Гарольд пытался подружиться с сыном этой маминой подруги, Эндрю, немного младшим самого Гарольда, но у него это плохо получалось. У Гарольда вообще плохо получалось с кем-то дружить. Дети хотели играть, шуметь, бедокурить, а Гарольд бедокурить не любил. Ему хотелось прогуляться в тишине, посидеть на лавочке под деревом, полюбоваться на облака и насладиться тем, как ветерок ласкает его.

В общем, друзьями у Гарольда были те, кого он сам выдумывал или представлял в своих мечтах.

Гарольд очень любил книжки. И как правило все его друзья были книжными героями. Так было лучше и спокойнее. По ночам Гарольд мечтал как он с ними разговаривает, играет, как вместе с ними живёт в этих самых книжках, а днём старался во всём на них походить. И даже подражать им. Но ни родные, ни близкие, ни знакомые Гарольда не понимали и считали чудаком.

— Ну? Прочитал уже «Тома Сойера»? — наконец посмотрел дядя Виктор на Гарольда.

— Ага, — кивнул Гарольд и протянул, очень даже нехотя, дяде Виктору книжку.

На самом деле у Гарольда была такая книжка, но он с удовольствием перечитал её ещё раз.

— Да, Марк Твен! — улыбнулся дядя Виктор, — писатель новый, малоизвестный, но чертовски хороший!

Он пригласил Фредерика и Гарольда в дом и Гарольд уселся в кресло слушая разговоры дяди Виктора и отца, в которых мало что понимал, но мальчику было очень интересно о чём они там говорят. Взрослые разговоры он слушать не любил, но когда куда-то приходил с папой, и оказывался невольным слушателем всех этих разговоров, Гарольд чувствовал себя совсем взрослым и очень важным. Словно вторым папой.

— Ты выбирай себе ещё одну книжку, не стесняйся! — окликнул его дядя Виктор.

— Можно? — удивился Гарольд.

— Вперёд! — усмехнулся дядя Виктор и Гарольд направился в библиотеку, которая занимала целую комнату.

Высокие полки, такие же высокие лестницы и книги, книги, книги, старые, новые, совсем старинные… И запах бумаги и тишина. Тут никто не мог помешать. Тем более Гарольд знал, что если папа приходил к дяде Виктору, то это надолго, до самого вечера, и вечерний чай будет здесь…

— Не знаю какой чёрт тебя сюда забросил, Фрэд, — доносился из гостиной голос дяди Виктора, — но в этой клоаке, которая называется Фулемом, никогда ничего хорошего не будет. Ну, разве что мяч они научатся лучше гонять. Ты не увлекаешься этим новым видом развлечения? Футболом?

— Нет, Виктор, — рассмеялся Фредерик, — какой смысл в том, чтобы отбирать друг у друга кожаный пузырь надутый воздухом? Не думаю, что когда-нибудь футбол станет популярным!

— Ну не скажи, не скажи! — усмехнулся дядя Виктор, — когда я служил в армии, мы даже и не знали что играем в футбол! Он здорово помогает забыться и расслабиться. А что нужно сейчас людям, у которых проблем выше крыши и никакого стимула в жизни?

— Очевидно, что заработок! — ответил Фредерик.

— Именно! — словно подчеркнул дядя Виктор, — у меня есть идея!

— Какая?

— А что если организовать все эти общества в один союз?

— Думаешь это хорошая идея?

— Думаю да, — сказал дядя Виктор, — одни смогли бы играть не просто так, а за деньги. А другие люди смогли бы делать ставки так, как они делают на скачках.

— В этом что-то есть, — подумал Фредерик.

— Я уже договариваюсь насчёт аренды старых заводских складов, рядом с твоей мастерской, — сказал дядя Виктор, — наведём там порядок и мальчишки смогут гонять мяч не на улице, откуда их постоянно прогоняют, а на нормальном футбольном поле. Рано, или поздно, вырастет команда. Назову её «Фулем»… Или «Фулхэм», как любят говорить англичане.

— Джентльмены, чай готов, — появилась тётя Эйли.

— Спасибо, дорогая, — не вставая с места кивнул дядя Виктор, — мы сию секунду явимся в столовую.

— А где Гарольд? — спросила тётя Эйли.

— На своём рабочем месте, в библиотеке, — услышал Гарольд голос дядя Виктора и слез с лестницы, прихватив книжку.

— Гарри, здравствуй, дорогой, — вошла тётя Эйли в библиотеку.

Она, как всегда, улыбалась и смотрела как-то по доброму, почти как мама и Гарольд её очень любил.

— Здравствуйте, миссис МакТайд, — поздоровался мальчик встав перед ней.

— Ну что же ты стоишь? Я приготовила для тебя твои любимые пирожные, — улыбнулась тётя Эйли.

— Спасибо, миссис МакТайд, — ответил Гарольд, — а я возьму у вас ещё одну книжку, если вы не против!

— Хоть все и каждый день, Гарри, — ответила тётя Эйли, — и какую же ты выбрал сегодня?

— «Удивительный волшебник из Страны Оз», — улыбнулся Гарольд показав книжку.

— Лаймен Фрэнк Баум? — взяла книжку тётя Эйли, посмотрела на жёлтую обложку на которой красовался лев с красной гривой и вернула её Гарольду, — думаю ты подружишься с сироткой Дороти, — улыбнулась она и вернула книжку Гарольду, — это чудесная и добрая сказка. И думаю что она тебя научит хорошему. А сейчас пошли пить чай…

Чай пили за маленьким круглым столиком. Дядя Виктор потягивал длинную трубку и то и дело прерываясь на размышления беседовал с Фредериком.

Гарольду, запах дыма со вкусом вишни, показался очень приятным. Мальчик даже наслаждался им. Дым был так не похож на тот табачный от которого выедало глаза и начинался кашель, едва его понюхаешь.

— Ой не знаю, — говорил дядя Виктор, — Америка, Фрэд, это хорошо. Но вот стоит ли вам сейчас уезжать? Билль о Гомруле многое изменит, вы можете вернуться в Мелкшам, или уехать в Ирландию и там будете чувствовать себя людьми.

Он посмотрел на Гарольда и перевёл взгляд на Фредерика.

— Мальчику не рано слушать такие разговоры? — спросил дядя Виктор.

— У нас уже политическая семья, — вздохнул Фредерик, — Лилли всё ближе склоняется к суфражисткам, Чарли лейборист и участвует в перестрелках с полицией, Уильям прячет красный флаг, а Гарольд, пока что просто уличный боец.

— Наслышан, — усмехнулся дядя Виктор, — ну так вот, тут скоро всё поменяется. Европа не может дышать спокойно и какая-нибудь глупость обязательно обернётся большой войной. Черчилль понимает, что если сейчас не провести революционные перемены в обществе сверху, то такие как Чарли и Лилли это сделают сами.

— Мы не можем оставаться, по крайней мере пока что, — ответил ему Фредерик, — к сожалению, как ты знаешь, моими работами заинтересовались не только научные круги.

— Знаю, — кивнул дядя Виктор, — думаешь там нет таких кругов? Штаты хороши когда с ними дружишь на расстоянии, Фрэд. Едва ты там пускаешь корни, как становишься их заложником, пусть даже и в золотой клетке. Поголовная нищета гордящаяся лишь тем, что они американцы. Они свободны. Они будут умирать от голода и гордиться тем, что умирают свободными. А если ты там имеешь дом, работу, заработок, ты уже не свободен. Ты раб. Чем выше твоё положение, тем оно более рабское. Там всё наоборот, не так как у нас. Это у нас степень свободы выбора равняется сумме у тебя в кошельке. А там эта сумма равняется весу твоих оков. И знаешь, что самое прискорбное в их ситуации?

— Что?

— Они этого не понимают. И ненавидят тебя тогда, когда ты им это говоришь, — сказал дядя Виктор посмотрев на Фредерика.

Назад: Глава 2

Дальше: Глава 4